Благодаря тебе мир потерь стал миром приобретений.

      Чонгук пожимает руку воину, идущему рядом с ним. Ворота с грохотом закрываются, а всех пришедших в обязательном порядке толкают в сторону медпункта. Закончилась очередная вылазка, которая, между прочим, была очень даже удачной: они принесли много электротехники и книг. Надо было слышать радостный возглас одного из парней, когда он обнаружил сборник рецептов. «Наконец-то она приготовит что-нибудь новое», — сказал он, имея в виду женщину, работающую на кухне. «Все равно ты ничего изысканнее плова не получишь», — тут же ответили ему. — «Готовить какие-то невероятно причудливые блюда на сотню человек она не станет».        Далее последовали шутки о том, что если он хочет есть что-то другое, то ему нужно взять ее в жены, чтобы девушка готовила только для него. Парень на это скривился, имея с ней какие-то личные интрижки, о которых, в прочем, никто ничего толком не знал, но над тем, что именно в его тарелке всегда плавал перец горошком, с удовольствием шутили.       Возвращаясь в наше время: Чонгук уже успел принять все необходимые процедуры в виде измерения температуры, осмотра на повреждения, требующих хирургического вмешательства. Тем, что задержало его сильнее всего — был поход в душ. После прихода с внешних территорий полагалось принимать водные процедуры в санитарной части, так как здесь сначала идет обработка различными средствами, да и к тому же, если воин и принес с собой что-то неладное, то оно быстро обнаружится и не выйдет за стены помещения. Раньше этим правилом пренебрегали (все же хотелось побыстрее вернуться к семье, а не стоять в огромной очереди в кабинку), но после разгрома Ордена и всплытия информации о лейшманиях, таких провинностей не допускали.       Теперь в хорошем настроении Чонгук вышагивал к их с Чимином дому. Пару лет назад, когда ему предлагали съехать в отдельное помещение, он отказывался. Вероятно, это были неосознанные попытки избежать абсолютного одиночества, ведь тогда бы он лишился даже тех редких игр в карты или шашки по вечерам с парнями. Сейчас же, им со старшим выделили одноэтажный, но довольно просторный домик, который они за полтора года отлично обжили. Теперь возвращаться туда, тем более, зная, что там тебя ждет любимый, было большим удовольствием.       Чонгук виновато поджимает губы, поправляя лямочку рюкзака. Для второго жизнь в поселении проходила не так радужно. Взаперти он чах, словно дивная птица в клетке, и с каждым днем было заметнее, как его взгляд становился тоскливее. До этого парень думал, что тот просто привыкает, осваивается, но теперь видел, что это действительно является проблемой. Чимину в Амане плохо, и Чонгук должен с этим что-то делать. Тот не домашняя зверушка, ему необходима свобода, простор, а Чон просто взял и лишил его этого, отвезя в личный зоопарк.       Он открывает ключом дверь, скидывает вещи на пол, не забыв извлечь из кармашка небольшой для Чимина подарок. Старший не выходит встречать — может готовит или моется? Чон разувается, подмечает, что ботинки по-хорошему стоит помыть, и проходит в глубь дома. Как всегда здесь тепло, пахнет чем-то вкусным, возможно даже какой-то выпечкой.       Чимина он обнаруживает перед зеркалом с ножницами в руках. Задрав одну ногу на тумбу, тот кропотливо пытается подцепить какой-то конкретный волосок, при этом раздраженно пыхтя. Но как только Чон появляется в отражении, тут же выпрямляется, ножницы откидывая.       Все тревоги вдруг уходят, он, ярко улыбаясь, кидается к младшему, в объятьях его сжимая. Чонгук рад встрече не меньше: чуть приподнимает его над землей, целует крепко и чувственно. Оторваться друг от друга сложно: не виделись больше недели. Это конечно не максимальный срок разлуки, который им доводилось переживать, но не зависимо от срока, каждый раз это делать все сложнее и сложнее. — Хотел сделать новую прическу? — спрашивает Чон, упираясь своим лбом в чужой. — Перехотел, — уклоняется от ответа второй, игриво губы напротив облизывая. — Без тебя было так пусто. — Неужели я занимаю столько места? — старший смеется, за бок того щипая. — Голодный? Я приготовил чинманду. — Нас угостили фруктами, пока мы были в медпункте. Я обязательно попробую, только позже. Сейчас не хочу от тебя отрываться.       Окна зашторены, в комнате царит приятный полумрак. Не нужно вычурных слов, признаний — все ясно и так. Младший берет время на лирическое отступление, из чиминовых рук выпутываясь. Подходит к музыкальному проигрывателю, что ему подарила одна немолодая женщина, которой он помогал со строительством сарая. Парень подключает устройство, вставляет внутрь найденный диск, зажимая кнопку «Play». На нем записано пять треков, но, как показал тест-драйв, — проигрывается только один.       Приятная инструментальная мелодия заполнила помещение своим звучанием. Чон оборачивается с нежной, даже немного дурашливой улыбкой, присаживается на одно колено, протягивает руку, приглашая Чимина на танец. Второй такое предложение с восторгом принимает. Они двигаются не так, как положено по канонам вальса, но вокруг все словно замирает, боясь их идиллию прервать. — Что это за композиция? — интересуется старший, когда Чонгук прижимает его плотнее.       Младший пожимает плечами: разве это важно? Разве есть что-то важнее блеска в ореховых глазах с трепещущими ресничками? Он считает, что нет. — Не хочешь рассказать, чем занимался пока я не пришел? — тот закрывается от него, Чон не может не волноваться. — Честно говоря — не очень… — хватка на талии ослабляется, что расстраивает Чонгука еще сильнее. — Лисенок, — он чуть наклоняется, стараясь заглянуть тому в лицо. — Я… — парень поджимает губы. — Нашел у себя седой волос. Хотел его убрать.       Второй выдыхает с облегчением. Причина оказалась такой пустяковой. Только судя по реакции Чимина, таковой она является только для него. — Что в этом такого? — музыка на фоне заканчивается и начинается заново. — Ты пережил так много стрессовых ситуаций, не мудрено. Это ведь естественно, Чимин. — Но у тебя их нет. — Может и есть, я просто не рассматривал. — парень старается убедить любимого, что его грусть беспочвенна. — Не забивай голову глупостями, родной, ты безумно красивый. — Докажи, что я красивый. — Чимин резко вскидывает голову наверх, встречаясь с чужими губами.       Чонгук улыбается в поцелуй. Иногда он правда забывает говорить комплименты. Не потому что так не считает, а потому, что «Чимин прекрасный» стало такой же неопровержимой истиной, как и «лед холодный», а потому, он просто это не озвучивает. Для старшего парень станет лучше в выражении чувств.       Садится на кровать, утягивая за собой старшего и помогая разместиться на собственных коленях. Чимин закидывает руки за чужую шею, одну подгибая, дабы ногтями провести по коротко выбритому затылку. Младший пробирается горячими руками под футболку, наконец ощущая любимое тело, по которому так скучал. Его зависимость от этого мальчика разрослась до нездоровых масштабов, но он соврет, если скажет, что его это тревожит. Еще приятнее осознавать, что социофобный Чимин, который больше всего ценит свободу и личное пространство, Чона в это самое пространство с легкостью пропускает. «Рядом с тобой мне хорошо также, как когда я один», — однажды признался он, и, честно, это лучше любых признаний в любви.       Парень нарочно провел рядом с сосками, дразня, но не касаясь их самих. Пухлые губы расплылись в ухмылке, пока рука продолжала двигаться дальше по ребрам, талии, останавливая свой ход на пояснице. Чимин любит долгие прелюдии, любит, когда его дразнят, но сегодня он хочет все и сразу, а потому, быстро избавляется от своей майки, следом раздевая уже Чонгука. Парень не может сдержать тихий удовлетворенный стон, когда их оголенные тела прижимаются друг к другу. Тысячи маленьких вспышек расходятся под кожей, и старший припадает губами к чужой шее. — Уверен, что хочешь сегодня так? Я ведь тоже недавно был в душе.       Младший видит, как от мыслей о том, как Чонгук готовился для него, руки Чимина покрываются крупными мурашками. — Да, — на секунду отрывается тот, чтобы потом вновь вернуться к вылизыванию тонкой кожи.       Младший водит ладонями по его торсу, пересчитывает выпирающие ребра, исследует пояс Аполлона. Чимин не отстает: одаривает лаской чувствительные уши, вкладывает всю свою любовь в нежный поцелуй в висок. — Ты такой прекрасный, лисенок… — на выдохе шепчет Чонгук, упиваясь ароматом бледных плеч.       Старший на такие слова льнет еще ближе, потирается пахом о пах, от чего оба парня сдержанно стонут. Чон оглаживает его бедра, собственнически сжимая. Именно так, как хотел во время их поединка в лесу. Наконец он добирается до ширинки, издевательски медленно расстегивает ее, долгое время щекоча и надавливая сквозь ткань. Чимин трепещет, ему недостаточно, но он отважно терпит, за что, получает вознаграждение. Младший высвобождает чужую эрегированную плоть, размазывает по всей поверхности выделившуюся смазку. Второй поскуливает, от удовольствия прикусывая его мочку.       Сначала плавные движения вверх-вниз, не доходящие до головки, затем недолгий, но такой приятный массаж яичек. Чимин дрожит, коленями опирается о матрас и сам красиво подмахивает бедрами навстречу чужому кулаку. Чон давно выяснил, что старший без ума от петтинга и его рук, а потому не отказывает себе в удовольствии побаловать его. — Хочу, чтобы и ты… — тот запрокидывает голову назад, открывая чудесный вид на шею с красиво выделяющимся кадыком.       Чонгук тяжело сглатывает, второй рукой достает на свободу собственное достоинство. Чимин облизывается, приспускается чуть ниже, и сладостно шипит, когда они соприкасаются. Наблюдать за таким старшим сплошное блаженство: полностью захваченный похотью, он гнется словно змея, при этом сочетая в себе всю грацию и сексуальность кошачьих. Почему же младший называет его «лисенком», хотя данное животное относится к семейству псовых? Он и сам не знает. Просто сказанное однажды в порыве страсти прозвище, понравилось Чону настолько, что стало произноситься чаще, чем реальное имя парня. А тот и не против вовсе. Коварный, хитрый, загадочный, но такой огненно-роскошный — настоящая лисица.       В какой-то момент, насытившись такими ласками, Чимин резко упирается в чужую грудь, поваливая младшего на кровать. Губы вновь соединяются, языки борются за главенство, пока парни второпях снимают мешающие остатки одежды. Чонгук рывком меняет их местами, оказываясь сверху. — Твоя спина будет болеть, воин. — Чимин закидывает ногу на его плечо. Улыбается, в голосе ни намека на сострадание. — Надеюсь, что так и будет, не оплошай. — Чон оставляет на икре легкий поцелуй.       Глаза старшего горят огнем — он принял вызов. Младший тянется за маслом, которое, он знает, лежит в верхнем ящике прикроватной тумбы. Крышечка скромно щелкает, он выливает теплую вязкую субстанцию на свои пальцы. Чимин приподнимает таз, улыбаясь при этом настолько дьявольски, что у Чона сводит внизу живота.       Парень ведет сухой рукой у основания багровеющего члена, спускается к мягким, словно свежая булочка, ягодицам. Колечко мышц расслабляется, и Чонгук просовывает в него палец. Тот проскальзывает настолько легко, что на его лице вырисовывается нескрываемое удивление. Второй и даже третий проходят без особого труда. — Ты настолько основательно готовился к моему приходу? — Хотел тебя в себе. — непринужденно отвечает старший, а у Чона на такие слова возбуждение заинтересованно дернулось.       Чонгук подставляет влажную головку к блестящему от масла отверстию и, взглянув на затаившегося в ожидании Чимина, проталкивает ее внутрь. Чимин раскрывает рот и звуки, вырывающиеся оттуда, заполняют комнату и чоново сердце. Старший такой невероятный, Чонгуку нравится в нем абсолютно все. От скатывающихся капелек пота до поджимающихся от удовольствия пальцев ног. Хочется кончить только от осознания собственной безграничной влюбленности.        Парень замирает, нависая над Чимином, который, вгрызаясь в его губы, активно толкается навстречу. Ради эксперимента младший даже останавливается, удовлетворенный тем, с какой силой начинает самостоятельно насаживаться Пак. Он крутит бедрами, оставляет их на какое-то время на весу. Выжимает максимум ощущений, не прекращая стонать в чужой рот. Когда Чону надоедает бездействовать, он выпрямляется, раздвигает чиминовы ноги еще сильнее и начинает толкаться сам. — Так хорошо принимаешь меня.       Бархатистые стеночки обхватывают его так идеально, так фантастически. Короткие ноготки остервенело полосуют спину, а бедра краснеют от постоянных шлепков. Чонгуку нравится, когда Чимин на периферии оргазма начинается кусаться, а не целовать. — Потише, лисенок. — просит он, когда тот впивается слишком сильно, но они оба знают, что это ничего не изменит.       Больше всего на такие отметины младшему нравится смотреть уже после завершения процесса. Круглые иссиня бордовые отметины как постоянное ментальное присутствие Чимина.       Стоны смешиваются в одну сладострастную песню, которую, наверное, слышно даже на улице. Тело пробивает знакомая судорога, мышцы спины каменеют, оставляя Чимина практически в положении «мостик», пока белые капли пачкают собой торс. Чон не прекращает движений, продолжая вбиваться в дрожащее от переполняющих ощущений тело до тех пор, пока сам не достигает пика. — В меня… — выдыхает Чимин. «Не сегодня», — мысленно отвечает Чон, зная, насколько обременительна очистка изнутри, тем более, что сегодняшний лимит воды они наверняка потратили.       Парень тянется к его соскам, умело их массирует, наслаждаясь тем, как дергается младший, не в силах сдержать стон. Еще минута, и он достигает точки невозврата — покидает горячее тело за секунду до взрыва и изливается на чиминов живот. Второй указательным пальцем все устроенное безобразие смешивает, из-под полуприкрытых век за тяжело дышащим Чоном наблюдая. — С ума сойти… — он опирается руками о кровать, еле сдерживаясь от того, чтобы просто улечься рядом.       Но намертво присохнуть он не хочет, а потому, забавно кряхтя, берет из того же ящичка салфетки. Старший заботу принимает покорно, но губки все-равно дует — хочет, чтобы младший по-скорее закончил. Скомкав использованные листочки, Чон кидает их на стол, и, к их общему счастью, ложится поверх старшего, меж приглашающе раздвинутых ног.       Чонгук обнимает его, щекой укладываясь на грудь. Сердечко отстукивает какой-то бешеный ритм. Чимин гладит его по волосам, играется с капсулой, проводит ногтем по выцарапанному на ней чужому женскому имени. Тот не снимал эту подвеску с того дня, как старший впервые появился в Амане. Он лишь раз открыл ее, обнаружив, что записку Элейн забрала с собой. Может оно и к лучшему? Чон не уверен, что хотел бы знать послание, которое она в себе скрывала. — Я чувствую себя очень виноватым перед ним. — признается младший. — Каждый год организовываются ходы по его последнему маршруту в качестве воина, но это лишь малое, что я мог сделать. Через несколько лет, люди уже и забудут о том, кому чтят память этим.       Чимин оставляет украшение в покое. Даже такого не каждый погибший воин удостоился, Чонгук не должен испытывать вину. — Так многое потерял… — с сожалением произносит старший. — Все, что я потерял, я нашел в тебе, — касается губами костяшек, видных под тонкой кожей вен. — И мне жаль, что ты не смог найти во мне свои потери. — Чонгук, — парень трогательно изгибает брови, кладя ладошку на чужую теплую щеку.       Младший не прав, Чимин тоже нашел. Может просто… Не все? — Я вижу как сильно тебе не хватает леса, я обещаю, что исправлю это. Поговорю с Губернатором Ли, и если он ничего не предпримет, то мы вернемся в твой дом. Будем выращивать овощи, приходить в Аман торговаться. Воины будут навещать нас.       Чимин округляет глаза. Младший правда пойдет на такое только ради его удобства? Он не должен думать только о старшем, также, как и тот только о себе. Всю жизнь Чон провел в Амане, жертвовал ей ради него. Какое будущее у него будет среди безграничных деревьев? — Это исключено. — парень качает головой. — В Амане твои воины, любимая работа. Ты любишь это место, здесь у тебя вся жизнь. — Ты — вся моя жизнь. — спорит. — И я буду рядом с тобой. — Нам стоило еще тогда разъехаться по разным сторонам, — он отводит глаза, не в силах выдержать щенячий взгляд напротив. — Я так и не смог научиться жить среди людей, но я правда пытался, Чонгук.       Младший ни в чем его не винит. Первые дни Чимин старался быть особенно дружелюбным. По большей степени люди сторонились его, как чужака, но он все-равно здоровался, вежливо кланялся. Даже посетил сиротский дом, где несколько часов играл и помогал укладывать спать малышей. Он боялся, что к ним его не подпустят на расстояние пушечного выстрела, но воспитательница оказалась очень понимающей и доброй девушкой, мгновенно проникшейся застенчивым Чимином.       Но потом все стало сходить на «нет». Держаться идеальной маски становилось все труднее, он незаметно для самого себя стал шарахаться прохожих, искать наиболее укромные места, желая скрыться от шума. — Я знаю, лисенок. — Этот дом больше моего, но я стал его затворником. Когда ты уходишь на задания, я вообще перестаю выходить отсюда. Мне не нравятся люди, я не хочу с ними контактировать. Когда я слышу как смеются дети на улице или как мужчины кричат друг на друга, то хочу плакать. Это не для меня.       Чонгук опускается поцелуями на его грудь и облюбованные ключицы. Чимин так норовил измениться ради младшего, что в итоге пришел к непрекращающимся страданиям. Настала очередь Чона разбираться с тем, что произошло из-за него. — Я понимаю и обещаю решить эту проблему. — повторяет он. — Может, если я набью пацифик на плече, поверх клейма, твой Губернатор станет мне хоть чуточку доверять? — Тебе не нужно делать этого. — парень на глазах свирепеет. — Не ущемляй себя из-за прихотей чужих людей. — Я буду рад носить тот же символ, что и ты. — гнет свою линию Чимин. — Ты не должен принадлежать кому-то. Ордену, Аману. Чимин, ты — свободный человек, прошу, выбрось это из головы.       Парень вдруг улыбается лукаво и качает из стороны в сторону указательным пальчиком. — Единственный, кому я бы хотел принадлежать — это ты.       Чонгук вторит его улыбке, припадает к мягким губам, уже успевшим соскучиться по его. Ими уже больно шевелить, но когда такие мелочи их останавливали? Как хорошо, что для того, чтобы быть друг у друга им не нужны никакие картинки, нашивки и прочая ерунда. Достаточно простых слов и, подкрепляющих эти слова, действий. — Мужчина держащий у себя тату-машинку старых нравов. Он отказывается бить все, кроме символа мира, но я думаю, мы сможем его уговорить, и он перекроет твою метку каким-нибудь рисунком. Лисой например. — Чон подмигивает.       Старший идею на подкорочке памяти оставляет, а пока переключается на одну донимающую мысль, которая второго очень даже ошеломляет. — Чонгук, ты хотел бы завести ребенка? — К чему ты это спрашиваешь? — он хмурится. — Я слышал, что недавно при родах умерла женщина. У нее родилась маленькая девочка, которую, скорее всего, определят в приют, и я подумал…       Пак — очень разносторонняя и неоднозначная личность. За столько времени Чон так и не научился его полностью понимать и предсказывать мотивы. Чимин же не любит людей? Ему тяжело взаимодействовать с кем-то, даже если то — диалог из двух реплик, что уж говорить о полноценном посвящении себя другому? — Чимин, это ведь очень ответственный шаг, нельзя принимать такие решения второпях. — Я понимаю, — ему неприятно, что его держат за легкомысленного. — Просто… Мы оба знаем, как тяжело жить без матери и отца, понимаем, чего не хватало и что мы могли бы дать ей. Я не рассматривал этот вопрос на полном серьезе, скорее теоретически. Думаешь, мы смогли бы стать хорошими родителями? — Не просто хорошими, а лучшими. Мне кажется, что мы еще молоды для такого, ты не согласен со мной? Тебе ведь тоже хочется носиться по степи, а не стирать маленькую одежду? — Да у меня нет такой возможности! — парень вдруг срывается, и Чон убеждается, что это для него очень болезненная тема. — Я ведь даже думал насчет того, чтобы стать в этом приюте учителем, например по стрельбе, но мне не доверяют оружие в доме держать, не говоря уж о том, чтобы применять его рядом с детьми…       И это чистая правда: иногда Чонгуку кажется, что ему даже кухонные ножи тупые выдают. А любой инвентарь, с которым Чон выходит на вылазки, он индивидуально сдает еще при входе. Конечно, это самый настоящий цирк (тем более, что Губернатор не в курсе, как хорош Чимин в борьбе, и что при желании он бы легко обошелся без каких-то там железяк). — Лисенок, — Чонгук берет его руку в свою. — Все наладится. Прости, что этот год тебе пришлось мучиться ради меня. — Прости, что я такой проблемный.       Лучший способ избежания конфликта — сотрудничество, на которое, парни с удовольствием идут. Они уже выяснили, что взаимные уступки не способны сделать другого по-настоящему счастливым, теперь, все будет по-другому. Они растут: в отношениях и как отдельные личности.       Чонгук уже начинает дремать, когда старший шепотом спрашивает: — Тогда, проснувшись в моем доме, ты мог подумать, что все так обернётся? — Ответь первым, пожалуйста. — Я, наверное, мог. Я много гадостей тебе наговорил, но на самом деле меня поразила твоя ответственность и смелость. Поначалу мне казалось, что те дни, что мы будем идти до Ордена будут ужасными, но несмотря ни на что, те стали чуть ли не лучшими в моей жизни. — он замолкает, ожидая ответ. — Я тоже все-таки мог. Выбрав путь воина, я не собирался заводить семью, поскольку был должен посвятить себя и свою жизнь защите Амана. Но теперь я нашел то, что хочу защищать еще сильнее, нашел нечто более драгоценное. Ты был первым человеком, о котором я подумал, что он красивый. Тогда это напугало меня, впрочем, как пугает и сейчас. — ложится щекой на грудь. — я зависим от тебя настолько, что это страшно. — В таком случае, давай не будем бояться, ведь я чувствую то же самое.       Завтра будет новый день, завтра Чонгук наконец-то начнет решать проблему их совместного проживания, а пока, они засыпают, уступая дорогу эфемерному миру, в котором нет места беспокойству.