Благодаря тебе мир потерь стал миром приобретений.

— Ты действительно считаешь, что эта штука способна тебя выручить? — Чонгук в очередной раз завел свою шарманку.       Чимин только и успевал, что закатывать глаза на его безосновательные упреки в сторону лука. Что он так к нему привязался? Не велика ли разница, что он будет использовать в бою?       На самом деле, после того разговора младший изменился. Словесных извинений Пак так и не дождался, заместо них, Чон показал свое раскаяние действиями. Чего стоили только нечастые, но такие приятные вопросы о состоянии здоровья: «С тобой точно все хорошо?» или «Как ты себя чувствуешь?». Тот горький диалог определенно стоил того, раз после него Чонгук наконец-то прозрел. Теперь они меньше ругались и больше разговаривали о чем-то отвлеченном. Иногда это доходило до таких масштабных и серьезных дебатов, что младший, даже если подумает, вряд ли сможет вспомнить человека, с которым так много и активно что-то обсуждал.       Как бы это не было прискорбно признавать — скорее всего так и было. В Амане он живет с тринадцатью воинами в одном корпусе, делящимся изнутри всего на две спальные комнаты, санузел и небольшое обеденное помещение, которое обычно используется для игр в карты или другой отдых. И даже в таких тесных условиях, в которых, казалось бы, невозможно быть одиноким, Чон не смог обзавестись друзьями. Он поддерживал со всеми хорошие рабочие отношения, но, когда у него появлялось желание прогуляться или посидеть в баре, парню некого было позвать с собой. — А ты не зарься на мой лук, воин, у тебя самого много оружия, рассчитывай на него. — Вот именно! Почему именно лук, подбери, какое нравится больше. — Вот я и подобрал, — отмахивается Чимин. — Но он бесполезен, если противник подойдет слишком близко. — Я неплох в рукопашном бою. — невзначай кидает Чимин, вовсе не ожидая, что младший так встрепенется от этой вести.       Чонгук улыбнулся: раньше в его поселении проходили бойцовские чемпионаты. Он просто обожал в них участвовать: сначала как восхищенный зритель, после — как перспективный боец. Из года в год он оставался чемпионом, и абсолютно заслуженно. Долгие изнуряющие тренировки не прошли бесследно, он мог уложить на лопатки даже того, чей вес в два раза превышал его собственный. Так продолжалось до тех пор, пока однажды ему вежливо не отказали в участии. «Из-за тебя спрос на это соревнование упал, парни даже не хотят пытаться», — объяснили ему, выкидывая заявку на участие в мусорное ведро. Чонгука это сильно раздосадовало — разве победа над многократным чемпионом не была отличным стимулом? В этот же, и без того понурый, вечер его добил собственный тренер: «Переходи лучше на оружие дальнего боя». Этого мужчину Чон считал для себя почти что отцом, а тот так легко от него отказался, после, вовсе не поддерживая связь. Видимо односторонней была эта привязанность. Парень тогда подумал, что тот боится вырастить из него монстра, поэтому, все же напросился в ученики к одному из воинов. Ствол винтовки лежал в руке так хорошо и приятно, что Чонгук забыл о своем недавнем горе, переключившись на новое увлечение.       Сейчас, он встает, боковыми поворотами добиваясь хруста позвоночника. «Давненько я не практиковался», — думает он, с азартом глядя на Чимина. — Хочешь драться? — настороженно спросил тот. — Будет отстойно, если мы покалечим друг друга. — Давай целью будет являться уложить противника, а не вырубить? — Хорошо, — кажется, старшему тоже нравится перспектива отличной разминки.       Старший вступать в схватку не спешит — дразнится. То медленно подходит ближе, то отходит назад, выглядя при этом как представитель семейства кошачьих. Чонгук наступает, держа руки на уровне лица, так, как показывал учитель. Намеревается с размаху ударить по чужой челюсти, но Чимин невероятным образом уворачивается, сам при этом сладостно улыбаясь. Для него происходящее — игра? Младший не помнит, чтобы во время боев в Амане кто-либо из соперников так себя вел.       Желая поднять планку, он разбегается, отвлекает Чимина таким же ударом, ожидая, что тот пригнется, чтобы самому впиться в чужую лодыжку. Но предсказать поведение парня оказывается не такой уж и простой задачей: он уклоняется от атаки, нагнувшись назад, взметая в воздух левую ногу, которая очень даже увесисто бьет Чона по плечу. Опять появляются мысли, что он лишь раззадоривает, вместо того, чтобы действовать со всей силой. — Неплохо, — присвистывает тот, разгораясь еще сильнее.       Чонгук не дает старшему уйти далеко, кидаясь вперед так стремительно, что тот не успевает отреагировать. Он сжимает в руках чиминовы бедра, за что тут же получает кулаком по спине, хотя это не мешает ему поднять парня в воздух. Если попытаться просто так Чимина положить — тот зацепится и не даст этого сделать, либо же, успеет поменять их местами. Он чуть подгибает ноги, рассчитывая Пака через себя перекинуть и на спину уложить, но неоткуда взявшаяся медлительность, позволяет второму в момент переворота опереться руками о землю и спокойно встать на ноги.       В этот момент, когда Чонгук отлично открыт для удара в живот, Чимин сжимает кулак, но в последнюю секунду опускает руку. «Не хочет бить по больному месту», — догадывается младший, отпрыгивая. И все же, даже в такой ситуации старший в первую очередь его напарник, не преследующий цели сделать ему больно.       Чон отбивает несколько вялых атак в голову, которые больше похожи на примерку перед полноценным ударом, а после чуть не падает, споткнувшись о корень. Чимин смеется заливисто, но бдительность не теряет. — Смотри-ка, лес на моей стороне.       Еще с минуту они обмениваются безрезультатными взмахами рук и ног, словно не могут выбрать время для перехода к контратаке. И когда это время настает, Чонгук обхватывает чужую талию, так тщательно скрытую под слоями одежды, подкашивает лодыжку того, вынуждая свалиться на одно колено, с которого старший рывком встает, им же ударяя в чонову грудь. Тот от боли морщится, а Чимин решает, что это дело пора прекращать.       Со стороны кажется, что старший более миниатюрный, нежели Чонгук, а потому второй раскрывает рот от удивления, когда он подхватывает его и, подняв над землей, роняет на спину, быстро садясь сверху, дабы не дать возможность встать. — Фух, — Чимин выглядит довольно, его макушка так ровно закрывает собой солнце, что создается впечатление, что его волосы светятся. — Какие советы дашь, сонсэнним? — Чонгук даже забыл о том, как ноет все тело. — Не стоило недооценивать меня, воин, только из-за того, что я жил и учился всему без чьей-то помощи. — Даже и не думал. — он завороженно наблюдает за каплей пота, стекающей по чужой шее.       Разве тот факт, что Пак был один не должен вызывать уважение? У него не было учителя, зато было желание выжить — это куда больший стимул. Чонгук решает, что такому парню не стыдно проиграть.       Пока старший берет себе небольшую паузу на то, чтобы отдышаться, Чон не может не думать о том, как правильно и приятно ощущается вес чужого тела на собственном. Две детали, что отлично сложились, ведь были выпилены друг под друга. Чимин же абсолютно обычный, но на него хочется смотреть. Его голос высокий, вовсе не мужской бас, но его хочется слушать. Кожа, как он успел заметить во время купания, покрыта шрамами, синяками, но ее хочется коснуться. Чон тянет руку, чтобы то ли сжать, то ли оттолкнуть чиминовы бедра, но тот, сам о том не подозревая, спасает их от неловкой ситуации, поднимаясь.       Он протягивает руку младшему, помогая встать и ему. Младший отряхивается, зачесывает назад мешающие волосы. Чимин, и без того доказавший, что в бою не пропадет, вдруг предлагает: — Хочешь попробовать выстрелить? — он кивает в сторону оставленного лука.       Чонгук без лишних раздумий соглашается. Когда еще выпадет такая возможность? — Давай я начерчу мишень? — парень достает из кармашка нож, но Чимин быстро его останавливает, положив руку на грудь. — Не нужно вредить дереву ради забавы. Вон видишь те две ветки? — младший поднимает голову. — задача: попасть между ними.       Тонкие ветки имели общее основание, а потому напоминали рогатку. Для пробного раунда слишком тяжело. Расстояние между ними было не таким уж и большим, плюс ко всему, они располагались чуть ли не на вершине. — Тогда ты стреляй первый. Покажи мастер-класс.       Чимин улыбается, обнажая зубы, и прислоняет стрелу полочке. Один глаз прищурен, второй вымеряет необходимую силу натяжения. Вдруг он разжимает пальцы, и снаряд со свистом поднимается вверх, проходя меж палочек. — Немного задел верхнюю, — виновато говорит. — Твоя очередь.       Чонгук берет в руки лук, и хоть он ни разу до этого его не держал, тот все равно выглядит странно. Не так, как на картинках потрепанных книг. — Самодельный? — решает он задать интересующий вопрос, пока второй показывает как правильно ставить кисти. — Нет, я нашел его, а после, модифицировал под свое удобство. Учился стрелять я тоже сам, поэтому он может отличаться от привычных луков, не знаю. — Мне не с чем сравнивать. — снисходительно отвечает Чон.       Чимин встает сзади, накрывая своими пальцами чужие, направляя и обучая. Парень никак не может сосредоточиться, слышит через слово, а смотрит не на мишень вовсе, а на чужую смуглую кожу. Вероятно, если бы Чимин был его учителем по стрельбе или борьбе — он бы так ничему и не научился, посещая занятия исключительно ради того, чтобы насладиться чужой красотой. И что вообще с ним происходит?       Тихое «отпускай», и Чон разжимает пальцы. Стрела летит абсолютно не под тем углом, ведь его рука дрогнула в самый ответственный момент. Старший беззлобно смеется, отбегая за упавшими в абсолютно противоположных углах снарядами. — Ладно, я уже понял, что ты отвергаешь дары цивилизации, но если бы например ты нашел арбалет — перешел бы на него?       Чимин задумывается, обстукивая друг об друга металлические наконечники. Пожимая плечами, он дает ответ: — На нем же тоже еще нужно учиться стрелять, приноровиться к нему. Да и где я его найду? — Но ты же где-то нашел лук. — В заброшенной избе, — Чимин кивает. — думаю, раньше там жил охотник или лесник.       Чонгук не знает, как продолжить разговор. Мастерить такие механизмы он не умеет, а найти надежд не питает: не в моде нынче такое. В голову приходит отличная идея, и Чон решает воплотить ее в реальность, даже жертвуя драгоценным временем. — Теперь моя очередь тебе что-то показать? — игриво так, как только может, чтобы точно уломать. — Хочешь пострелять? У меня три на выбор, какое нравится больше?       Ответ мгновенный, серьезный и жесткий: — Я не хочу.       Несколько секунд назад старший улыбался, выглядел так беззаботно и весело, а сейчас от него веет могильным холодом. Тот убирает стрелы обратно в колчан, водружает рюкзак на плечи. — Идем?       Но дальнейший маршрут, выстроенный Чоном, вызывает у Чимина большие сомнения. Он часто озирается по сторонам, словно мысленно убеждает себя в неправильности того, что показывают ему глаза. Обстановка действительно странная: животных не слышно, зато старший уже два раза споткнулся чью-то обглоданную и раздробленную кость. Человека или зверя — не выяснить, но ужас наводит отлично.       Лес словно затаился в ожидании чего-то, а Чимин это настроение перенимает. Когда парень замечает содранную кору на стволе — у него начинается паника. — Чонгук, нам нельзя здесь быть! — спустя час пути выдает он. — Срочно нужно сворачивать на запад.        Он сейчас почти что шепчет. Младший мычит, не понимая, в чем причина такой резкой смены настроя. Согласно карте, здесь должен быть густой, но безвредный лесок. — Там холмы, обходя их мы потеряем уйму времени. Почему ты отказываешься от прямого пути? — Нам нельзя попасться на хозяина этих мест. — продолжал уговаривать Чимин.       За ними что-то шуршит, и парень почти что подпрыгивает на месте. Звук действительно очень близкий и совершенно не случайный, поэтому Чонгук поднимает на вытянутой руке автоматический пистолет. — Дикарь? — спрашивает он тихо, но Чимин отрицательно машет головой.       Над кустами мелькает верхушка коричневого рюкзака и Чон кричит: — Выходи немедленно!       Чимин зачем-то вцепился в его локоть, словно убеждая опустить оружие. Что он творит? Хочет, чтобы незнакомец выстрелил первым? — Ладно, я здесь. — на свет показывается белобрысый парень, при виде которого старший заметно бледнеет. — А вот тебе лучше опустить его.       Пак нашептывает тоже самое, но услышанными его просьбы не остаются. Второму не особо понятны их взаимоотношения, но названный гость не поднял руки, а потому расслабляться нельзя. И все же есть нечто странное: у парня даже кобура застегнута, он и не собирается стрелять. Какие-то игры разума, блеф?       Тот ближе не подходит, так и замерев расслабленно у растений. Он оценивающим насмехающимся взглядом проходит по Чонгуку, после переходя на Чимина. Но на нем он задерживается: щурится, далее расходясь в приторной улыбке. — Подожди, я знаю тебя. Мм… Чимин же?       Взгляд брюнета рассерженный, он словно окаменел, превратившись в идеальную неподвижную статую. Чонгук округляет глаза: они знакомы? У парня шеврон ордена сияет настолько ярко, что хочется прикрыть глаза. — Не думал уже, что встречу тебя. Дай мне пройти, разойдемся по мирному. Так сказать, по старой дружбе. — усмехается.       Чимин так и не шевелится. Судя по всему, ни о какой дружбе и речи быть не могло. Знакомые, не более. — Ты теперь в Ордене? — голос строгий, парень не намерен шутить. — Прошел отбор, — беззаботно отводит взгляд. — Мерзкий, какой же ты мерзкий. Перебежал на чужую сторону только лишь для того, чтобы спасти собственную задницу, — последние слова цедит сквозь зубы, после, срываясь, быстро подхватывает лук и нацеливается. — Тише, ты и сам знаешь, в чьих владениях мы находимся. — голос гадкий, слушать его неприятно. — Мои выстрелы практически бесшумны. — В таком случае, выйди со мной один на один. А то вас двое — так не честно, не находишь?       О какой честности может идти речь с койотом? Будь перевес в их сторону, они не задумываясь пошли бы в атаку. Чимин кидает оружие на землю. Чон подается вперед, хочет спросить: «Что ты делаешь?», но тот просит его отступить. «Не стреляй — это слишком громко», — просит. Парень выходит вперед, соперник, скидывает с себя все лишнее, при этом уже выглядя так, словно уже одержал победу. — А ты еще не прекратил играть в свои детские игры? — по одной только интонации понятно, что он возносит себя выше обоих собеседников. — Как ты там говорил? «Ненавижу людей»?       Старший с ним говорить все-еще не намерен. — Ты значит не человек? Правильно, потому что ты самая настоящая крыса, Чимин. Сбежал из деревни в преддверии опасности. Ты же знал, что на нас напал возрождающийся «Койот», но все равно не пришел на помощь. Не стал заступаться за своих, предпочел делать вид, что ты не при чем. — А сам чем лучше? — шипит Пак. — Бросил тех, кого клялся защищать. — Чья бы корова мычала. Что ж, даже несмотря на это, я надеялся, что не окажусь с тобой по разные стороны баррикад. — Ты прекрасно знаешь, что я никогда бы не встал на сторону ордена. — Чон слышит, как дрогнул у того голос, и сам начинает злиться от этого. — Да-да, — глаза хитрые, полные желчи. — Ты делаешь только то, что тебе удобно, всегда имея запасной вариант. Как и сейчас, забыв свои громкие речи о ненависти, присоединился к миротворцам. Ты точно такой же, как и мы. За одним отличием: в Ордене своих не бросают.       У Чимина ломаются брови, а у Чона терпение. — Все, хватит.       В мгновение ока он выстреливает в незнакомца, ни чуть не сожалея о содеянном. Из его рта лилась слишком откровенная грязь.       Губы старшего трясутся, он смотрит на упавшее тело безынтересно, словно ничего не произошло. Чон решает его не трогать. Подходит к убитому, открывает его рюкзак и видит там пустой стеклянный резервуар. Герметичный и чистый. Что в него он планировал собирать? Может он предназначен для воды? Какой-то инновационный фильтр? Он достает контейнер целиком, но от него не отходит ни проводов, ни других деталей. Обычная коробка с крошечными дырочками на крышке.       Закончив осмотр, младший вернулся к Чимину, который так и не двигался с последней фразы того блондина. Внутри него происходит война, и Чон хочет, чтобы никакие угрызения не донимали старшего. — Не слушай его, это ложь. — тихо говорит, руку укладывая на плечо.       Чимин отмирает через несколько секунд. Его сердцебиение все-еще не стабильно, а пальцы еле заметно подрагивают. Чонгук его не торопит, ждет, когда придет в себя после диалога. Старший думает о чем-то своем, после, сглотнув, возвращается к тому, на чем закончил: — Нам нужно как можно скорее уходить отсюда через запад. — Что ты заладил? — ничто видимо не отвлечет парня от его навязчивых идей. — Пойми, это место даже патрули обходят, здесь опасно.       Патрули обходят, но солдат все-равно был здесь? Значит у него была конкретная цель в этих местах. Хотел устранить того самого «хозяина»? А для чего контейнер? Неужели там настолько высокий уровень недоверия к своим людям, что с них спрашивают доказательства в виде частей тела? Чонгук криво усмехается, вспоминая «Белоснежку»: если окажется, что контейнер был действительно для сердца, он будет насмехаться над Генералиссимусом до конца жизни. — Тем более, мы просто проскочим и ни с кем не столкнемся. — Чонгук, — парень выглядит несчастным. — Здесь обитает огромный медведь. Действительно огромный, он съел всех здешних. Эти кости вокруг — его лап дело. — Почему он такой? — логично, что здесь водятся животные, но тот факт, что один зверь держит в страхе целый лес, удивляет. — Из-за радиации? — Говорили, что он каннибал. Единственный представитель своего рода по всей округе. Остальные, включая самок и детенышей — стали его пищей. — Шанс столкнуться с ним минимальный. — все же настаивает на своем Чон. — Да, — второй разводит руками. — Особенно теперь, когда ты своим выстрелом рассказал всей округе о нашем прибытии. — Хочешь сказать, что я был неправ? Тот парень не имел права говорить про тебя такое.       Чимин приоткрывает рот и смотрит так, словно хочет уточнить: «Ты правда так считаешь?». Не хватает только детского «поклянись».       Чон знаком с ним всего неделю, но за это время уже успел понять, что старший совсем не такой, каким пытался его выставить тот парень. Да, всегда существует сомнение о том, что тот может и не лгать вовсе, но Чонгук знает, что Чимин бы не стал сбегать. Каким-каким, а вот трусливым или продажным Пака нельзя назвать. Люди слабы, им тяжело идти против большинства, ведь внутренняя овца так и норовит поддаться стадному чувству. Они легко предают принципы морали, продавая своих близких за спасение собственной шкуры. Но старший не поступил бы так. Окажись он один против миллиона — все равно бы выстоял, ведь можно сломить человека физически, но морально — такой сильный дух сломить нельзя.       У Чимина блестят уголки глаз, но он не дает слезам выйти наружу.       Мимо них проносится лисица, и парни понимают: в данной ситуации она не хищник, а жертва. — Он близко, — Чимин умирает внутри. — нужно уходить как можно быстрее. — Не имеет смысла, — Чонгук старается держаться, хотя у самого желудок неприятно крутит. — Медведи и плавать умеют, и по деревьям карабкаться. Да и в беге мы ему проигрываем. Мы потратили слишком много времени на разборки. — Нам стоит хотя бы попытаться найти укрытие! — У них потрясающий нюх, нас найдут сразу же.       Они синхронно вздрагивают, когда слышат свирепый рев, расходящийся эхом. Складывается ощущение, что звук находит их со всех сторон. Младший прижимается своей спиной к чиминовой и указывает: — Заряжай лук.       Второй даже не тратит слова на то, чтобы сказать насколько глупая и бесперспективная идея вступать с этим чудовищем в бой. Выбора все-равно нет, поэтому он делает так, как сказали.       Они ждут нападения, просматривая все 360 градусов. Что-то рядом шуршит, и Чимин тут же рефлекторно направляет туда стрелу. Из высокой травы показывается кремовый хвостик, а после и такого же цвета мордочка. Собака, увидев, что на нее с таким злобным лицом повернули оружие, начинает жалобно скулить, прижимая уши. — Я не хотел тебя напугать. — старший тянется успокоить бедное животное, непонятно каким чудом нашедшее их.       Чонгук замечает между стволов чёрную мохнатую спину и не успевает как следует среагировать. Мгновение, и зловонная пасть открывается в паре метров от его лица. Парень отталкивает стоящего спиной Чимина, принимая атаку на себя. От удара дробовик отлетел куда-то в сторону, и Чон, не теряясь, быстро достает нож.       Животное действительно громадное, размеры поражают. Одна лапа, не считая жестких когтей, как две человеческие головы. Один глаз налит кровью, второй светится безумием, отъехав куда-то в сторону.        Каким-то чудом он уворачивается от атаки, после всаживая ножик тому в челюсть. Это эффекта не производит, животное продолжает нападать. — Чимин!       Он мимолетно кидает взгляд на парня, замечая, что тот рассек себе бровь падением. Хочется сказать, что Чону правда следовало быть осторожнее и не пихать его так грубо, но, черта с два, речь шла о спасении жизни, кто думает об осторожности?! Рядом с ним лежит чонов дробовик, и Чимин испуганно одергивает руку, оглядываясь в поисках своего лука, который совсем не виден из-за высокой путающейся травы. — Забей на лук! — истошно кричит Чонгук, всаживая нож в толстую шею.       На него брызгает алая кровь, что начинает литься не только из раны, но и из пасти, которая щелкает в сантиметре от его головы.       Еще один взгляд на Чимина, и он видит, что у старшего сейчас будет нервный срыв. Парень рвано и шумно дышит через рот, его руки дико дрожат. Кровь, стекающая по щеке смешивается с выступившим от напряжения потом. Он с силой сжимает губы, поднимает оружие и прикрывает глаза, так, как будто ему страшно стрелять.       Неожиданно выпрыгивает уже знакомая собака, вгрызаясь в чужую шкирку. Огромное животное встает на дыбы, издавая рев еще более громкий и ужасный, чем до этого. Чимин нажимает на курок. Выстрел приходится медведю в грудь, он ревет с новой силой, раскачиваясь, пытаясь скинуть надоедливую псину. Чон за это время отползает, а старший делает еще один выстрел и он оказывается для животного решающим, так как приходится прямо в голову.       Туша с громким звуком падает, и следом за ней, с небольшой задержкой, падает Чимин.       Чонгук выдохнул, его тело поразила мелкая дрожь. Сердце бешено колотилось, так, что стук раздавался в ушах. Когда он пришел в себя, то отвел взгляд от бездыханного зверя. Хочет протереть лицо, но все руки испачканы. Преисполненный недопониманием и удивлением, Чон наконец обратил внимание на бессознательного Чимина, чьё лицо было залито собственной кровью. Что с ним произошло, на что такая реакция? Перенервничал? Младший мысленно пожимает плечами. Вполне возможно: сначала встреча с максимально неприятной личностью, а затем такое.       Он собирается с мыслями, с трудом переводит дыхание, оглядывается, замечая не так далеко от них покосившуюся иву, чьи длинные косы доставали почти до земли. Насыщенно зелёные листочки словно мечтали коснуться до своих нижних собратьев: травы и цветов, но никак не могли это сделать.       Если хозяин территории мертв, значит в ближайшее время им ничего не угрожает, а потому, стоит сделать привал именно здесь. Чонгук первостепенно оттаскивает под дерево Чимина, после собирает раскиданные рюкзаки, оружие. В последнюю очередь, он решает проверить целостность и сохранность взрывчатки, мысленно ругая себя за то, что вспомнил об этом только сейчас.       Пока он ищет хоть какой-то источник воды, на глаза попадается высокая яблоня. Ее плоды довольно крупные для дикорастущей, а потому он решает собрать немного. Перекусывать ими можно не останавливаясь, а это им на руку, учитывая, что они потеряли много времени.       Недалеко находится бьющий ключик, где парень отмывает руки и одежду, наполняет небольшие фильтры, а после пропитывает полотенце, чтобы смыть безобразие с чиминова лица. Тот лежит неподвижно, поэтому, для своего удобства, Чон кладет тяжелую голову на свои колени и замерзшими от воды руками, стирает с лица разводы крови. Даже сейчас в мыслях красным цветом светится слово «красивый», и парень, утомившись от сопротивлений и отрицаний, официально признает это. Проведя по побледневшей коже мокрым полотенцем, он позволяет себе коснуться ее рукой, стирая капли. Ни одна мышца на лице не дергается, когда ткань проходит возле раны, также они остаются спокойны, при попадании внутрь спирта. «Пока что, это максимум, что я могу тебе дать», — думает младший, сменяя свои колени сложенной курткой.       Разогнув спину, парень возвращается к медведю. Он не охотник и не освежевал тела прежде, а потому, делает все так, как считает нужным. Процедура неприятная, Чон чувствует отвращение к ситуации, медведю и самому делу, коем вынужден заниматься. Запах, вид, ощущение теплой липкости на руках, звук рвущихся тканей… Единственное, что чуть-чуть помогает отвлечься — новые версии загадочного обморока напарника: «Не хотел убивать медведя? Ведь он вроде как с животными на короткой руке», — в локоть застенчиво тычется собака, и Чон встает, решая, что на ужин им хватит. — Остальное твое. Заслужил.       Парень достал из чужого рюкзака соль и палки, которые заменяли им шампуры. Тщательно промыл мясо, ненадолго замариновав его в специях, на время, пока разжигался огонь. Ему известно, что просто так пожарить куски — опасно. Им нужно минимум восемь часов тепловой обработки, а такого времени в запасе нет. Зато сварить рис в наваристом жирном бульоне — кажется отличной идеей.       В собственной сумке находится кастрюлька, где он долго отваривает мясо. Затем, избавившись от непригодной для еды вырезки, он засыпает туда рис.       Незаметно наступила ночь. Сверчки гоняли по кругу приевшийся репертуар, собака, наевшись, скрылась между деревьями. Ее всю жизнь кормили из миски, поэтому самостоятельная добыча пищи пока что давалась тяжело.       Угольки наперебой потрескивают, разбавляя повисшую тишину. Чонгук длинной палкой пододвигает отлетевшие кусочки в центр, ближе к кастрюльке, чтобы то как следует проварилось. Он терпеть не мог чувствовать жесткие зерна на зубах.       В очередной раз кидая взгляд на Чимина, он замечает, что тот открыл глаза. Взгляд абсолютно пустой, бесцветный, направленный в никуда. Кажется, даже у трупов он более осознанный, а здесь — ничего. Младший очень устал за сегодня, многое накопилось, а потому он решает выплеснуть наболевшее: — И что случилось?       Второй ожидаемо молчит, не считая нужным отвечать. Чонгуку ответ и не нужен. — С такой расшатанной психикой нечего идти на опасные задания. Ты так ловко убивал стрелами людей, но чуть за компанию не умер, выстрелив в медведя. С таким настроением идти в гнездо врага — верная смерть. Не стоит соваться… — Не в медведе было дело, — тихо-тихо, тише звуков костра шепчет Чимин, отворачиваясь. — А в чем же? Почему животное напало на меня, а от страха чуть не умер ты?       Старший колеблется несколько секунд перед ответом, но затем его лицо искажается. — Не вижу смысла говорить с тобой.       Он зарывается носом в жесткий материал, а Чон только вздыхает. Считает, что тот не способен понять? Чтобы там не послужило причиной, Чонгук тоже немало повидал на своем веку. Может он был чересчур прямолинеен, но разве он сказал что-то не по делу?       Ужин тем временем уже готов, парень снимает его с костра, оставляя остывать. Он приглашает старшего «к столу», но тот не двигается. Запах от крупы своеобразный, но не мерзкий. Тем более, Чон так голоден, что уже готов есть его недоваренным, лишь бы утихомирить воющий желудок. Парень накладывает еду в пустой контейнер, служащий тарелкой, после чего достает бутылочку с соевым соусом — всяко лучше, чем есть пустым. Жидкость действительно скрашивает еду — бродившая на протяжении долгих месяцев смесь, дала поистине прекрасный продукт.       Чиминова порция уже совсем оледенела, а тот и не думал поворачиваться. Чонгук, уже помывший за собой посуду, заглядывался на нее, но, решил отложить покушение. Зачерпнув ложкой небольшой шарик, присел на корточки возле старшего. Тот не отреагировал: так и продолжал лежать с открытыми глазами, совсем не моргая. Тогда Чон тыкнул ему рисом в губы, пачкая их. — Тебе надо поесть, а то сил не останется.       Не получив ответной реакции, младший прислонил шарик с большей силой и настойчивостью. — Не заставляй меня насильно тебя кормить.       Чимин наконец моргнул, после чего сел, наблюдая за дотлевающими остатками углей. Ложка бесцельно елозила по контейнеру, приминая рис. У младшего уже на языке были несвойственные ему извинения за вспыльчивость, когда второй заговорил: — Мне было девять, когда я впервые столкнулся с людьми из Ордена. Они вломились в наш дом, выдрав щеколду. Мама заметила их приближение издалека, а потому велела мне спрятаться под кроватью и вести себя тише летнего ветра. Я отполз к стенке, а спереди она заставила все чемоданами и корзинами. Я слышал как они вошли, слышал, как ударили мать, когда она попыталась их выгнать.       Чонгук умостился рядом, обняв колени. От мертвого тона Чимина было страшно, хотя надуманные пугалки у костра никогда не тревожили его. Внутри все сжалось, вероятно, от осознания, что услышанное не выдуманные сказки, а чья-то ужасная реальность. — Моя сестра была немного старше меня. Безумно красивая, но не совсем удачливая: капканом для больших зверей, за несколько дней до произошедшего ей оторвало часть ноги, а потому она не вставала с кровати. Через неделю должен был прибыть мужчина, который сделал бы ей протез, но она так его и не дождалась. Мы были в одной комнате, когда койоты вошли. Я видел их обувь через щель между сумками. Они что-то говорили, их голоса были похабными и вязкими. Речь шла о какой-то ревизии, отборе, который наша семья не прошла, а следовально стала считаться недостойной существования. Маму убили без промедления, как только она попыталась закрыть сестренку собой. Кровь от ее тела потекла прямо под кровать, но я боялся пошевелиться, поэтому молча наблюдал, как она настигает меня.       Чонгук изогнул брови. Все, что говорит Чимин — кошмарно. Он не ожидал, что столкнется с жертвами Ордена настолько близко, все рассказы о них были далекими, настолько, что казалось, годны разве что для учебников истории. Но вот, старший сидит прямо перед ним, ломая пальцы, прокручивая перед глазами страшные картинки. — Потом один из них сказал: «Будет жалко, если такая красота пропадет просто так».       У Чона ужин подкатил обратно к горлу. Он округлил глаза, молясь, что Чимин скажет не то, о чем он думает. — Не сложно догадаться, что он сделал с ней. Я сидел под кроватью, а на кровати происходило это. Можешь представить крики десятилетней девочки? А я могу. Могу ярче, чем свой собственный голос, который слышу прямо сейчас. Насколько я понял, у второго были какие-то проблемы. Первый дразнил его, издевался, до тех пор, пока у того не сорвало крышу. Он скинул ее на пол, со словами «смотри как могу», и вошел внутрь дулом пистолета.       Он повернулся на Чона, и у того пошли мурашки от этого взгляда. — Я видел это через щелочку, воин. Абсолютно все. Даже тот момент, когда он случайно зажал курок.       Чонгук был готов распрощаться со всем съеденным, от вырисовывающихся в фантазии картин кружилась голова. Ему доводилось видеть не один десяток трупов, но те люди были солдатами, воинами. Представить такое живодерство над мирными людьми было морально тяжело. Жизнь ни одного из убитых им солдат не стоила жизни этой девочки. — Все, что сказал первый: «Фу, это было грязно». После чего, они ушли. — Поэтому такая реакция на оружие. — скорее самому себе, чем Чимину сказал Чон. Вновь отвернувшись к пепелищу, старший дополнил: — Взять в руки оружие — означало уподобиться им. — Но ты использовал его во благо! — Оружие нельзя использовать без жертв, а значит, нельзя использовать во благо. Стрелы не вызывают у меня такой реакции, хотя я сам понимаю, что разницы не много.       Чимин сидел, жуя безвкусную кашу, когда младший заметил, как играют блики в мокрых дорожках на его щеках. Тот решает не заострять на этом внимания.  — Ты знаешь фамилии тех людей? — Ты серьезно считаешь, что они представились? — в голос вернулась былая раздраженность, с коей тот уже не однократно сталкивался. — Мой отец служил в Ордене. — Чонгук не знает, что именно ведет им, но он считает нужным сказать. — Зачем ты говоришь мне это? — Не знаю. Лучше ненавидеть кого-то, когда на это есть основания.       Чон не хочет признаваться, но он искренне мечтает услышать опровержение. Чимин продолжает жевать рис, его лицо остается невозмутимо каменным. Ожидаемая злость к младшему не отразилась на нем, если появилась внутри вообще. — Но я не видел его ни разу в жизни, только слышал. После того, как я узнал, что из себя представляет «Койот», я решил, что мой долг, стать воином, чтобы защищать людей. Так я смогу смыть тот позор, что навлек он на нашу семью. Тогда, если вдруг люди услышат фамилию Чон, то будут вспоминать не его грехи, а мои поступки? — Мною движило то же самое. Я ушел из того поселения не потому что боялся нападения. — Чон понимает, что речь идет о словах того парня. — Я пытался уйти каждые полгода, но официально меня не отпускали, а сбегать смысла было мало: без припасов и оружия я мало на что был годен. Я никогда не считал тех людей своими, у меня не было приемной семьи, я рос в приюте. Несколько раз меня хотели усыновить, но я просил их не делать этого. — Почему? — Чтобы не привязываться к людям, это сделало бы меня слабым. И несмотря на… — он осекся, прочистив горло. — все мои загоны, те люди вырастили меня, а я им ничего не сделал в ответ. Я хотел защищать людей так, как не защитили однажды меня, но получается, что проебался в самом начале. — горько заканчивает Чимин.       Чон только открывает рот, чтобы возразить, но не успевает: — Я не крыса, Чонгук, я не сбегу. Может я не лучше воина, но буду делать все, что в моих силах. По отдельности или вместе, но я пойду в Орден. Я не собираюсь отсиживаться дома, только потому, что никто не знает о его местонахождении. — после, нерешительно добавляет. — Ну, кроме тебя.       Чонгук хочет как-то подбодрить его. Хотя бы положить руку на плечо, или погладить по спине, но рука не поднимается. Человек, лишенный нежности и заботы, не умеет проявлять ее по отношению к другим. — Уже потом я узнал, что в то время они хотели создать армию убийц: безжалостных, хитрых, подлых и сильных. Чтобы этого добиться планировалось обучать маленьких детей. И… Что было бы, если бы меня нашли? Возможно через пару дней, именно я стал бы тем, кто вышел против тебя. — Этого бы не произошло. — уверенно ответил Чонгук. — Ты бы не стал на них служить.       На мгновение младшему кажется, что на чужом лице промелькнула усмешка. — Иногда я думаю, а что, если это моя судьба? Орден настигал меня и в другом поселении. И я опять сбежал. Тот факт, что я подвергаю людей опасности, был лишь дополнительной причиной к уходу от них. «Говорит, что ненавидит, но так отчаянно рвется защитить», — Чонгук почувствовал как внутри стало зарождаться доселе неизведанное чувство. Что это? Уважение?       Разговор закончен. Младший потушил угли, убрал всю посуду. В этот раз они легли рядом. Никак не обговаривали, просто постелили свои покрывала на расстоянии вытянутой руки, хотя до этого молча уходили ночевать в разные концы.        Но сон выходит не долгим. Чонгук просыпается, потому что слышит плач. Не много времени требуется на то, чтобы опознать источник звука: Чимин дрожит, цепляется руками за плед, словно пытаясь спрятаться. Его губы двигаются, не выпуская ни звука, пока соленая жидкость течет по шее, под одежду.       Чонгук подползает ближе, чтобы легонько коснуться его плеча. — Чимин, Чимин, — тихо зовет, чтобы не напугать.       Но глаза со слипшимися ресничками распахиваются в диком ужасе, зрачки мечутся из стороны в сторону, пока грудная клетка беспорядочно вздымается, поглощая воздух. Очнувшись ото сна, Чимин проводит ладонью по лицу, а после садится по-турецки. — Кажется, мне не стоит спать сегодня.       Чонгук не дает ему встать: хватает за руку и утягивает на себя. Обнимает его осторожно, словно парень из драгоценнейшего хрусталя, и шепчет: — Позволь мне охранять твой сон.       Чимин вздрагивает от этих слов, но прижимается к парню ближе, утыкаясь носом в грудь. Его спина начинает дергаться, старший расходится в новом приступе плача. — Я не предам, Чонгук…       Второй касается губами его макушки, так, как видел, что сделают матери, успокаивая своих плачущих детей. Темные волосы пахнут вкусно, аромат убаюкивает. — Я тебе верю.