Благодаря тебе мир потерь стал миром приобретений.

      Звон. Долгий, громкий, идущий со всех сторон и тут же настигающий тебя. Создается ощущение, словно ты попал внутрь огромного колокола, по которому кто-то исправно долбит снаружи. И нет этому ощущению предела, как бы ты его не искал. Остается только смириться и сосредоточиться на том, чтобы не потерять в нем самого себя.       Первое чувство, что включилось у парня по возвращению из этой тянущей прострации — обоняние. Сначала ему померещился запах скошенной травы, но тот быстро рассеялся, показав истинный окружающий его аромат чистого постельного белья. Парень морщит нос: кажется сошел с ума. Единственное, что есть у него в рюкзаке из спальных принадлежностей — плед, для чрезмерно холодной ночи. Мимолетно проскакивает воспоминание об общей комнате, там постель никогда не пахла так вкусно. Уютом, заботой. Кажется, она не пахла вовсе. Он задумывается: может она на самом деле воняла, но они настолько свыклись с этим, что перестали замечать? Чонгук набирает полную грудь воздуха.       Далее — зрение. Он чувствует контроль над веками, а потому старательно их поднимает, забавно хлопая ресничками. Окончательно открыв глаза, Чон видит перед собой настенные часы. Все вокруг них остается размытым, а потому он долго всматривается в циферблат, чтобы отследить движение стрелки, но та оставалась неподвижной. Звон в голове постепенно прекращался, взгляд становился все более сфокусированным и осознанным.       Спустя время парень заметил, что у этих часов есть маятник, по которому, и без стрелок можно было понять, что в данный момент, они не работают.       Вдруг все погрузилось в тишину. Абсолютную тишину. Вернулся слух, и Чонгук наконец начал вливаться в происходящее. Он лежит на кровати, придвинутой к деревянной стене. Комната небольшая, не захламленная, но обжитая. Самодельный, скорее всего, стул, стоящий возле него, тумба с вязанной салфеткой сверху, потертый на углах комод. Ранее ему никогда не доводилось бывать в таких домах: комнаты отведенные для воинов были рассчитаны на большое количество человек, были неухоженными и мрачными. Такое светлое даже в ночи, привлекательное помещение волей-неволей натолкнуло Чонгука на мысль, что его хозяин — маньяк. Больше выводов Чон сделать не успел, поскольку дверь напротив кровати осторожно открылась.       Из-за нее показался молодой человек с красиво уложенными черными волосами. На нем был привычный чонгукову глазу камуфляжный костюм, и абсолютно непривычные серые тапочки. — О, очнулся? — сказал тот, заметив на себе пристальный взгляд. — выпей это, чтобы живот не болел.       Он сел на вышеупомянутый стул и протянул Чону белую чашку с довольно нелицеприятной жидкостью мятного цвета. «Пахнет так же, как когда я был во сне», — парень не протягивает руку на встречу. Выходит, он все это время был здесь? — Отравить хочешь? Кто ты? С какой целью ты держишь меня здесь? — он попробовал подняться на локтях, чтобы его вид стал более угрожающим, но вдруг понял, насколько большой была его ошибка. Ушибленный бок разразила боль тысячи протыкающих насквозь игл, и парень упал обратно на подушку. Вернулось осязание, а вместе с ним и полное мироощущение. Теперь, когда звон полностью исчез, он смог сообразить, что для того, кого держат в заложниках, он слишком свободен: руки и ноги не скованны, окошко приоткрыто, что бы помещение оставалось проветриваемым. — Ты сделал семь ошибок в слове «спасибо», — ухмыльнулся незнакомец, поставив кружку на колено. — это вовсе не то, что я ожидал услышать, после того, как выхаживал тебя в течение двух дней. — Двух дней? — всполошился Чонгук.       Неплохо его приложили. Он абсолютно отстал от изначального графика. Необходимо наверстать все как можно скорее. Вместо запланированных шестнадцати часов в день, стоит идти по восемнадцать-девятнадцать, чтобы дойти до железной дороги не с таким большим отставанием. — Не рыпайся, лежи. Сейчас ночь, посветлеет только часа через три. — Кто ты? Что здесь делаешь?       Парень не видел шеврона на его форме, что никогда не снимают койоты. В их городке даже ходила шутка, связанная с тем, что они даже ходят с ним мыться, вышивая на нижнем белье. — А тебе не кажется, что ты немного не в том положении, чтобы задавать вопросы? — лицо парня было чрезмерно доброжелательным. — Будет честно, если сначала я узнаю тоже самое о тебе? Ты ведь не солдат? — последнее слово было пропитано нескрываемым отвращением. — Я — Чон Чонгук, воин из поселения Аман, что находится в нескольких километрах отсюда. — он предполагал, что тот не отнес его особо далеко. — Мы никак не связаны с Орденом, поэтому предпочитаем не называть себя солдатами.       Парень молчит какое-то время, переваривая полученную информацию, делая для себя определенные выводы. Чон в это время косится на кружку, что обвивают пухлые пальчики. Если это облегчит его состояние, может все-таки стоит выпить? — Я — Пак Чимин. — представляется второй. — Ты тоже не военный. Из какой-то деревни? — Я никак не связан ни с одной из деревень. — парень хмурится. — Сейчас ты у меня дома, что находится в укромном месте в лесу. — Живешь отдельно? — он округлил глаза. Это же безумно опасно. — Но почему? — Люди мне отвратительны. — Почему? — это немного сбивает с толку. — Что они сделали, чтобы заслужить такое отношение?       На самом деле, Чонгук, в какой-то степени, мог его понять. Его до скрипа в зубах злили невменяемо-пьяные люди или безответственные прохиндеи. Но как бы то ни было, он никогда не задумывался о том, чтобы уйти от них. Человек же социальное существо, разве нет? К сожалению, мы не выбираем социум, которому предстоит нас окружать, но можем адаптироваться под него или, в крайнем случае, адаптировать его под себя. — Циничные, меркантильные, гадкие и жестокие. — он звучал так непринужденно, словно был готов продолжать список до бесконечности будь на то возможность. — Не могу представить, что буду делить быт с кем-то из них. Моя очередь задавать вопрос?       Чон кивнул, и это движение далось ему с большим трудом. Шея почему-то ослабла, а череп залился чугуном. — Ты идешь в Орден? — Я не думаю, что должен говорить тебе это. — Ты идешь в Орден в одиночку, распустив своих воинов. — констатировал факт парень. — Для того, чтобы жители соседних поселений были в курсе о надвигающейся опасности. Благородно, достойно аплодисментов. Но до безумия глупо. Ты — благородный дурак, я бы так сказал. — Откуда тебе известно это? — собеседник, что до этого казался милым и располагающим, стал раздражать. — Следил за мной? — Да, и с самого начала. — спокойно, словно в этом нет ничего из ряда вон выходящего. — Я случайно наткнулся на ваш отряд, меня заинтересовало твое выделяющееся поведение, и я пошел за тобой. — Ты просто любопытный зверек, выходит так? — Чон немного расслабился: дикий мальчик, который просто пошел за ним из интереса, не вызывал эмоций. — Знаешь, если бы не я, ты бы позорно умер через пару часов после своего рыцарского поступка.       Чимин практически слышал, как вращаются шестеренки чужого разума. — Это ты стрелял? — тише обычного спросил Чон. — Я. И принес потерявшего сознание дурачка тоже я. Поил его с ложки и выслушивал твой бред тоже, как не странно, я. — Бред? Я говорил что-то?       Парень кивнул, мягко улыбнувшись. — Ничего, за что тебе могло бы быть стыдно.       Даже если он нес действительно ахинею, видимо Чимин не собирается его пристыдить или шантажировать, а значит, можно не заострять на этом внимание. — Хорошо, ты спас меня. Но если вдруг тебе показалось, что я волк, то это не так — я человек. Одних убил, другого вылечил. — Не преувеличивай. — тот выдал некое подобие улыбки. — Не больше степного тушканчика. Я подобрал тебя, потому что ты убивал моих врагов, а значит, мог быть мне полезен. — Обвиняешь людей в циничности, а сам помог мне ради своей выгоды. Выходит, ты тоже человек, Чимин. — он скорее пытался пошутить, но никак не ожидал, что парень резко притянет его к себе за грудки. — Не ради своей. — Чон чувствует его дыхание своей кожей, пока смотрит в глаза, горящие огнем.       Как улыбка могла в долю секунды смениться на это? Чонгук сглатывает, ожидая дальнейших действий разгневанного парня. Чимин отпускает его так же неожиданно, как и схватил, после чего, дает смачную пощечину. Чонгук ослабевшей рукой накрывает место удара, ощущая, что кожа вот-вот лопнет. Второй, не оборачиваясь уходит, уже на выходе из комнаты тот кинув: — Я бы ударил сильнее, просто не хотел прибавлять себе работы.       На самом деле парню нет дела до того, чтобы на него кто-то обижался. И без этого проблем хватает. Но сейчас, лежа на теплой постели и круговыми движениями оглаживая больной бок, он вдруг сожалеет о том, что задел чувства человека, действительно выручившего его. Чонгук два дня лежал в бреду, вряд ли он смог бы остаться незамеченным, если не для Ордена, то хотя бы для диких зверей или дикарей.       Небо окрашивается в бледно лиловые тона, начинает светлеть, а Чон так и не смог сомкнуть глаз. Если он не поспит хотя бы пару часов, сил на длительный переход не хватит, а шанс найти второго такого Чимина равен нулю. Поэтому он, переступив собственную раздувшуюся гордость и превозмогая тянущую боль в боку, вышел за дверь.       Он не представлял как выглядит остальной дом, но та маленькая гостинная, что развернулась перед ним, очень ему подходила. Посреди стоял старенький диван, ободранный на подлокотниках, на котором, свернувшись калачиком спал Чимин. Сверху он был накрыт чьей-то шкурой, а потому еще сильнее напоминал зверюшку. Сонную, уставшую, а потому беззащитную. Выходит, он уступил ему свою кровать, уже третью ночь довольствуясь диваном? Что ж, стало чуть более совестно. Парень не знал, что им движило, но он так и застыл на входе, разглядывая нового знакомого. Его волосы растрепались, щека, на которой он лежал, задралась, а губки были смешно надуты, но Чону вдруг захотелось признать, что он красивый.       Оценивать человеческую внешность было не в его принципах, он никогда до этого не разбрасывался на комплименты, а сейчас непривычное слово жгло язык, так и норовя вырваться. «Такой замечательный цвет», — он вновь обратил внимание на пряди, оттенка вороньего крыла. — «Как будто, если приглядеться, можно увидеть звезды». — Если ты вздумал убить меня пока я сплю, то не выйдет — мой сон очень чуткий. — пробормотал парень, не открывая глаз. — Я даже не думал об этом. — честно признался Чон. — Я хотел, эм… Та кружка… Ты не вылил ее содержимое?       Чимин закутался в мех, скрывая половину лица, чтобы Чонгук не увидел, как он улыбается. — Возле раковины. Надо было плюнуть тебе туда. — Спасибо, что не сделал этого. — снаружи он сделал шаг по направлению к цели, пока внутри боролся с завышенным самомнением. — И в целом, тоже спасибо.       Отвар не был гадким на вкус, походя на обычный чай заваренный на лесных травах. До самого рассвета парень мирно спал, ведь лишние мысли отступили вместе с дискомфортом в животе.       Проснувшись, Чон обнаружил сложенную и, судя по всему, выстиранную одежду, дожидавшуюся его на стуле. Возможно она лежала здесь и вчера, просто он не заметил ее. Что ж, следует признать, что за это Чимину не помешало бы выдать отдельную благодарность, ведь идти дальше в одежде запачканной кровью и грязью — такое себе удовольствие.       Чонгук выходит из комнаты воодушевленным, с приподнятым настроением, как вдруг натыкается на полностью собранного хозяина. Тапочки сменили берцы, на подбородке без дела висела маска. Чимин явно намеревался куда-то уйти, причем, исходя из размеров собираемого им рюкзака — довольно далеко. — Куда-то собрался? — аккуратно начал Чон, предчувствуя неладное. — В Орден, — Чимин застегнул молнию. — дабы не дать им получить господство над людьми. Можешь не тратить время на объяснения, я узнал все, что было нужно, пока менял холодные тряпки на твоем лбу. — Ты… — самодеятельность парня начинала раздражать. — Мне не нужны помощники. — Ах, да, конечно, ты же герой. — Чимин привычно усмехнулся и развел руками. — Собирается в гордом одиночестве добраться до огромной базы, полной вооруженных людей и избавить целую Землю от надвигающейся опасности, хотя в реальности не может справиться даже с тремя солдатами. — Я бы разделался с ними и без твоей помощи! — закипел Чон. — Ты мне не нужен! — Да тебя банально подсадить некому будет. — в глазах напротив читалась жалость, и Чонгуку хотелось ударить его хотя бы за это. — Слушай, мне не нужна слава или почет… — Я делаю это не ради них, прекрати считать меня таким!       Парень только сейчас понял, как на самом деле его поступок выглядел со стороны. Отразится ли это на дальнейшем взаимодействии с воинами? Если это взаимодействие состоится когда-нибудь вообще… — Слушай, я не прошу терпеть мое присутствие до конца твоей жизни, не прошу состариться рядом. Лишь до конца операции. А после, при удачном исходе, все будет как прежде.       Чонгук вздохнул: этот парень не оставляет выбора. Чимин, тем временем, закончив свою пламенную речь, закинул на плечи рюкзак, снял с крючка на стене лук. — В викинга решил поиграть? — оружие выглядело вполне современным, но вряд ли могло сравниться со снайперской винтовкой. — Нам нужно будет первым делом найти тебе адекватное оружие. — Заботься о себе, воин. — он не был настроен на шутки. — Я не нанимался идти под твоим командованием. Мы напарники. Союзники, если тебе так будет угодно, а это значит, что мы на равных.       Чимин протянул ему руку с оттопыренным мизинцем. — Мы сможем стать командой только в том случае, если будем друг за друга. Ради невинных, Чонгук.       Чонгука нервировала перспектива доверия малознакомому человеку, который хорошо управляется с оружием и виртуозно убивал на его глазах. Сам он никогда не разбрасывался словами, а потому обещание никогда не было для него пустым звуком. А что это значит для Чимина? Он ведь даже истинных целей его похода может не знать. А что если на самом деле инцидент с военными произошел всего часов пять назад? Ведь у того нет никаких доказательств, кроме вмятины на матрасе.       Чимин, принял длительные раздумья парня за отказ, а потому опустил руку. Правда сделать до конца ему это не дали: Чон быстро соединил их мизинцы, пронзительно глядя в чужие глаза. Если кто-то кого-то и предаст, то первым это сделает точно не он.       Так начался их длительный путь до Основного Военного Ордена «Койот». Они шли, лишний раз не обмениваясь ни шуточками, ни даже взглядами. Словно их путь был в одно место, но при этом дойти до туда надо было раздельно. И все же в редкие моменты, когда они перекидывались парочкой слов, парни открывались друг для друга. Чон узнал, что Чимин ушел из своего лагеря в шестнадцать лет, а так же, что тот старше него, ведь в тот год, когда Пак начинал самостоятельную жизнь, была сильная засуха. Именно тогда на пост Губернатора пришел Ли Чунгхо, записав в той книге Чона как тринадцатилетнего.       Чимин же по рассказам младшего стал понемногу менять порочное первое впечатление: совсем не казался он жаждущим дешевой славы. Наоборот: Чон выглядел так, словно готов полечь костьми ради других. Будет страдать сам, но не даст страдать другим.       Наконец, между бесконечных однообразных деревьев показалась заросшая железная дорога. Рельсы покрылись толстым слоем ржавчины, деревяшки сгнили, став домом для муравьев и термитов. Изредка между шпал можно было заметить пробивающиеся к свету одуванчики. Сверившись с картой, Чонгук двинулся прямо вдоль дороги. — Собираешься идти прямо так? Ты же понимаешь, что мы на самом виду? — чем дальше они шли, тем больше Чимин начинал ворчать. — Какую бы тропу мы не выбрали, при желании нас все равно можно найти. Будь бдителен, хотя здесь не должно быть патрулей.       Сначала смена локации радовала старшего: он старался идти по одним только шпалам, потом по рельсам удерживая равновесие. Щебень приятно хрустел под ногами, но не оставлял следов — отличный материал. Но спустя несколько часов, даже это перестало ему нравиться. Он не откликался, когда Чон пытался завязать диалог, спотыкался об торчащие болты. «Если я скажу ему идти рядом с дорогой, а не по ней, чтобы не спотыкаться — это только сильнее его разозлит», — думал Чонгук, искоса поглядывая на пожухшего компаньона.        Парень не делал ему замечаний, ведь прекрасно понимал его состояние: они идут второй день подряд, делая лишь десятиминутные привалы на то, чтобы быстро поесть. — Мы должны быть рядом с вокзалом. — Чон мысленно представил карту, которую, за время тщательного изучения, успел не плохо запомнить. — Остановимся там на ночлег. — А что ж тогда не посреди дороги? Это одно из самых частопосещаемых мест. — Не беспокойся об этом. — он не видел смысла вступать в спор с тем, кто настолько раздражен.       Здание вокзала показалось на горизонте уже спустя полчаса. Не особо величавое, посредственное, но им не было дела до архитектуры. Взобравшись на станцию, парни по разбитой плитке прошли внутрь. Чонгуку нравилось разглядывать старые здания, представлять, как было здесь раньше.       Хотелось бы побывать тут, когда магазинчики соревновались чья вывеска ярче и краше, полки ломились разнообразной продукцией, а автоматы с напитками были в боевой готовности 24 часа в сутки. После Взрыва все стало совсем иначе: на пустые полки оседает очередной слой пыли, осколки разбитых витрин впиваются в толстую подошву ботинка.       По вывескам парни нашли комнату ожидания, в которой были хоть и пыльные, но все же, почти не поврежденные диванчики.       Выдох, который испустил старший опустившись на него, был полон нескончаемого удовольствия. Словно этот предмет мебели и был целью его похода. Чон же вел себя более сдержанно: ему было тяжело заводить знакомства и он плохо понимал, как должен себя вести. Тем более, когда собеседник прямо заявляет, что ненавидит тебя и всех тебе подобных.       Чимин сел по-турецки, доставая из рюкзака ужин. Помимо нескольких ягод дикой малины, ему так и не удалось ничем перекусить с самого утра. Его паек отличался от чонгукова: тому припасы укладывали и готовили специальные люди, а Чимин все делал сам. Потому, стоило ему достать контейнер с рисом, младший буквально разинул рот от удивления. — Рис? Ты же не живешь с людьми? — для выращивания данного растения требуются очень специфические условия. Да и Чимин, не смог бы оставаться незамеченным, ухаживая за подобными плантациями. — "Не живешь" и "не сотрудничаешь" — разные понятия. Как бы хорошо я не умел шить, я не могу изготовить для этого ткань, понимаешь? Иногда приходится.       Чонгук достал вяленое мясо, коим питался уже несколько дней. У второго в распоряжении тоже такое было, но вот содержимое данного контейнера казалось действительно царской прерогативой. Пак видел, что тот смотрит на его еду голодным волком. Раньше он не любил делиться чем-то своим, и дело вовсе не в жадности. Люди просто не ценят доброту, начиная капризничать, жадничать и зазнаваться. Но воин не выглядит так, словно съест весь рис, не заботясь о Чимине. — Чонгук? — позвал старший. — Если хочешь, ты можешь просто попросить. — Чону стало не по себе: неужели он был настолько очевиден. — Мы же… союзники. — Напарники. — парень улыбнулся, зачерпнув ложкой ароматные зерна. — Я сварил его прямо перед нашим уходом, он не должен был испортиться. Если что, то у меня есть сырые, мы могли бы развести костер и сварить, но делать это здесь — плохая идея.       Младший кивнул, удовлетворенно переживая кашу. — Ты прикрепил колчан к рюкзаку? — Да, вместо бокового кармана. Его можно отцепить при желании и использовать отдельно. — Но что ты будешь делать, когда стрелы кончатся? Найти пули, кажется, куда проще. — У меня есть несколько десятков наконечников с собой, делать стрелы не так уж и сложно. Да и тем более, я же всегда могу собрать их обратно с поля боя. — парень подмигнул, и Чонгук, не ожидавший такого жеста, почему-то смутился.       Чимин был таким активным и дружелюбным, он мог бы стать душой любой компании, но предпочел жить отдельно. Может он ведет себя так только с ним, потому что не видит в нем опасности? Чонгука с детства учили, что он должен вселять страх во всех, кого не считал своими собратьями, но сейчас, парень был рад, что старший еще до их договора видел в нем равного.       Когда с трапезой было покончено, Чимин достал со дна сумки тонкий плед, не способный, на самом деле, согреть, но придающий хоть минимальное чувство защищенности и уюта. Второй же его примеру почему-то не следовал: сидел склонившись над развернутой картой, что-то отмечая карандашом. — Собираешься охранять мой сон? — шутливо спросил Пак, укладывая голову на потрескавшееся покрытие. — Ложись быстрее, тратишь драгоценное время.       Чимин, удовлетворенный не озвученным, но при том очевидным ответом, привычно свернулся калачиком, уткнулся носом в спинку дивана. Вообще, доверять такое малознакомому человеку — опасно, но воспоминание о серьезном лице младшего во время того, как он давал клятву, успокаивает.        Чонгук устал так же, как и он, если не больше, но разводить сопли парень не собирался. Как командир, он привык быть примером для подражания, вдохновением для воинов. Если они вдвоем будут идти и ныть о том, как устали, вряд ли из этого выйдет что-то хорошее.       Эх, где тот период, когда он мог без угрызений совести спать целый день? Он настолько далеко на линейке времени, что порой Чимин задумывается, что его и не было вовсе. Что его больной мозг реализовал мечты о полноценном здоровом сне. Ровно в семь утра парень поднимается. Чонгук сидит оперевшись спиной о диван, и старший еле удерживает себя от того, чтобы дунуть ему в макушку. — Утречка, воин. — парень потягивается и тут же начинает складываться: нет времени на раскачку. — Скажи что-нибудь по типу: «Я удивлен, что ты не пытался убить меня», как ты сделал это в первый раз. — А вот не скажу.       Утром вокзал расцвел иными красками. Лучи солнца игриво проходили через оставшиеся части витража, оставляя на полу разноцветные мазки, маленькие полевые ромашки и клевер, пробившиеся сквозь трещины, раскрылись навстречу ему. Чимин выглядел отлично: с помощью небольшого количества воды и расчески он зачесал волосы, чтобы те не падали на лицо, да и в целом, даже от небольшого количества сна, посвежел и набрался сил. Чего нельзя было сказать о Чоне: круги под его глазами стали темнее, чем раньше, а походка менее уверенной.       Пак не мог не наблюдать за ним исподтишка. Он боялся, что тот вот вот свалится, а потому, готовился в случае чего его подхватить. «Я должен сделать так, чтобы он отдохнул», — стало целью номер один на сегодня.       Парни вновь спрыгнули на железную дорогу: идти по ней предстояло еще долго. Щебень все также хрустел под ногами, а в солнечных лучах, просочившихся сквозь листву, играли бабочки. Кажется, природа слишком далека от человеческих проблем. Чимин однажды хотел бы стать ее частью.       И все же, наверное, к счастью, день обходится без приключений. Дорога остается такой же нескончаемой, хотя все это время парни шли без привалов. «Он такими темпами действительно просто упадет от нехватки сил», — думает Чимин, сверля взглядом чужую сгорбленную спину. Только наблюдать за парнем было уже больно. Он шел, смотря вниз, когда заметил, что рельсы раздвоились. Сверяясь с маршрутом, Чон услышал: — Я знаю это место, — прошептал Чимин, опомнившись. — сто метров от развилки…       Парень оглядывался по сторонам, восстанавливая в голове полную картину. Это стечение обстоятельств нельзя назвать никак, кроме «удачное», тем более, что на месте, где дорога расходится в разные стороны, Чонгук сворачивает на нужную. Ему даже хочется ускориться, чтобы добраться до места как можно быстрее, но, хитро улыбаясь, он выдерживает привычный ритм.       Стоит старшему заметить иву, он сразу обгоняет второго, преграждая путь. — Закрой глаза. — Зачем? Не время для игр. — Просто закрой.       Чон не может до конца понять почему, но он следует безобидной просьбе. — Что ты слышишь? «Все как обычно», — хочется сказать. Щебетание неизвестных ему птиц, шуршание листьев, поддающихся харизме легкого вечернего ветерка. Хотя нет… Стоит признать, что один звук выбивается из общей гаммы. — Речка? — тихо спрашивает он. «Глазки, как у ребенка загорелись», — улыбается ярче прежнего Чимин. — Ага. Здесь недалеко есть уголочек, где можно сделать привал, идем. — он уже активно вышагивает по направлению, как сзади раздается недовольное: — Мы мало прошли, нельзя останавливаться сегодня. — Мне тебя за ручку отвести или что? — злится парень. «Ему нужно, чтобы он стал жертвой обстоятельств, из-за которых мы не можем пойти дальше, поскольку он не хочет казаться слабым. Что ж, воин, я возьму на себя эту вину».       Речка действительно прелестная: чистая, не особо глубокая и без сильного течения. И кажется, она все-равно не смогла произвести на Чона необходимое впечатление. Он покорно следовал за напарником, но стоило им дойти, он тут же возмутился: — Нужно идти дальше. — А когда ты последний раз купался, Чонгук? — игнорируя услышанное, спрашивает Чимин. — Будет не очень хорошо, если враг сможет обнаружить нас по запаху.       Не дожидаясь ответа, он скидывает рюкзак на землю, начинает расстегивать куртку. — Давай же, воин. Ничего не случится от того, что мы позволим себе передохнуть.       Чимин снимает одежду полностью, ловко складывая ее стопочкой. На нагом теле остается лишь бинт, намотанный вокруг плеча. Чонгук не знает, что за рана скрывается за ним — не успел поинтересоваться. Большой палец ноги погружается в воду, и кожа покрывается мурашками.Такая комфортная температура! Не мешкая, парень прыгает в воду с головой, наслаждаясь божественным ощущением. Волны расслабляют уставшие мышцы лучше любого массажа.       Он выныривает, с широкой улыбкой. Крупные капли скатываются с кончиков волос на лоб и нос, отчего Чимин выглядит забавным и на зависть счастливым. Он встряхивает головой, зачесывает мокрые пряди назад, выглядя при этом невероятно. Чон уже второй раз за короткий отрезок времени думает: «Красивый», и эта тенденция ему абсолютно не нравится.       Чон смотрит на него какое-то время, а после, вздохнув, начинает раздеваться тоже. Чимин считает это своей маленькой победой, до тех пор, пока тот не говорит: — Я точно жалею, что наткнулся на тебя — это было моей самой большой неудачей. — парень закатывает глаза.       Слова ранят. Чимин продолжает улыбаться, но отплывает от второго как можно дальше. Почему тот так к нему относится, Пак же не сделал ничего плохого?       Прохладная вода остужает его пыл, и Чонгук не кажется уже настолько взбешенным. Чимин не подплывает к нему близко, развлекаясь где-то поодаль. Младший ловит себя на рассматривании чужих длинных ног, то и дело появляющихся над поверхностью воды, и намеренно отворачивается. Второй плещется, наслаждаясь ощущением чистоты и свежести, а Чон расслабленно проплывает вдоль берега.       Вдруг рядом с его бедром что-то проносится, и парень не на шутку напрягается. Чимин кричит: — Было бы здорово наловить здесь рыбу!       Точно, рыба. Если это место скрыто от любопытных глаз, значит не особо пользуется спросом. Можно считать, что здешние обитатели практически ручные и бесстрашные. Интересно, есть ли здесь что-то еще? Раки, например? — Ты их уже всех своим видом распугал. — отвечает Чонгук, впервые за день позволяя себе растянуть губы в улыбке. «Хотя если бы я был рыбой, наоборот приплыл бы специально, чтобы посмотреть на тебя». — А ты вонью! — тут же прилетает.       С постоянными пререканиями им все-таки удается выловить три несчастные рыбешки. Рыбалкой это тяжело назвать — все-таки им был на руку тот факт, что к ним не боялись подплывать. В одну из них Чимин на спор даже смог попасть из лука, чем, несомненно, младшего впечатлил.       Неподалеку, в холме обнаружилась небольшая пещерка. Скорее всего здесь планировалась штольня, которую по неизвестной причине забросили. Там парни и решили расположиться на ночь.       Чонгук пошел набирать более объемные бревнышки, пока старший разжигал огонь с помощью тонких веточек. Это не заняло особо много времени: зажигалка и сухая листва творят чудеса. В ходе обсуждения выяснилось, что Чон к готовке пока что на «Вы», а потому Чимин решил не допускать его к их и так ограниченным припасам. Он наполнил котелок, что нес с собой, и навесил его над огнем, с помощью двух палок и шампура. Вернее даже сказать, что это была просто заточенная железная палочка, что парень выковал сам, много лет назад. — У тебя есть специи, чтобы натереть рыбу? — спросил Чимин своего напарника, который сидел без дела и только и делал, что критиковал чужую работу.       Тот растерялся, покосившись на свою сумку. Откуда ему знать о таких мелочах? — Я не знаю. — Что значит «не знаю»? Тебе мама рюкзак собирала?       Чон решил не отвечать, но все же полез проверять. Конечно, такого не обнаружилось. Возможно, соль была у кого-то из его воинов, ведь предполагалось, что есть они будут все вместе. — Что б ты без меня делал? — шутливо покачал головой старший, доставая из собственных запасов пузырьки с разными приправами. — Скорее всего, жил счастливо и спокойно. — Неужели ты все-еще злишься на меня из-за этого привала?! — вспыхивает он. — Прекрати вести себя как ребенок! — Как ребенок ведешь себя именно ты. — Чону не нравилось, что на него кричат. — Если мы будем останавливаться у каждого красивого камня, то никуда никогда не дойдем. — Не смей переводить стрелки! — парня распирало от нахлынувших эмоций.       Все это время, он старался быть хорошим напарником, хоть и не имел особо много опыта в общении с людьми. При всем при этом, он был сдержанным, шел столько, сколько скажет «командир», а тот все равно оставался им недоволен. Нужен ли ему вообще такой компаньон? — Если бы ты честно признавался в своих чувствах, все было бы куда проще! Перед кем ты рисуешься? У тебя сил даже на то, чтобы держать пистолет не хватит! Как тебе доверили командование отрядом, если ты даже с собственным телом справиться не можешь? — слова, как удар под дых. — Мы не можем работать как слаженный организм, когда одна из почек берет на себя в разы больше, чем может осилить! Это не значит, что она плохая, это значит, что она глупая. — уголки губ тянулись вниз, и Чимин закончил на этом непростой разговор.       Остаток вечера они провели в полном молчании. Пак приготовил ужин, разложил рис по мисочкам, что парни принесли с собой, остатки убрал в контейнер. Рыба поджарилась на таких же железных палочках, была ароматной и подрумяненной. Сняв свою долю, Чимин ушел в другой угол пещерки, где заранее расстелил плед. Чон же, ссутулившись кушал прямо возле костра. Этот парень уже второй раз заставляет его чувствовать себя виноватым.       Настроение было отвратительным, но желудок требовательно урчал, а потому, не возникло и мысли о том, чтобы не есть. А ведь они опять пропустили завтрак и обед. Младший видел, как Чимин сорвал себе несколько ягодок дикорастущей земляники, но разве этого достаточно? Все же, он плохой командир, раз не может позаботиться о тех, кто идет под его присмотром.       Когда с едой было покончено, старший спустился к речке, чтобы помыть посуду, после чего переместил свой плед ко входу. Чонгук не ляжет рядом с ним, а ему необходимо будет охранять помещение. Тот даже на секунду не должен задумываться о том, чтобы не спать очередную ночь.       Ложе жесткое, сверчки громкие, а воздух спертый. Сон выходит беспокойным, Чимин словно граничит между сладкой дремотой и ужасной реальностью. Только-только выпадает возможность перевалиться на первую, такую желанную и необходимую, сторону полностью, как в глубине сознания он слышит странный звук.       Он сразу раскрывает глаза, как только осознает, что услышанное — собачий лай. Пусть это животное дикое — проверить всегда стоит. Чимин машинально удостоверяется, спит ли младший, и, выяснив, что у того все хорошо, подхватывает лук, отстегивает колчан. Уже отойдя от пещерки, он понимает, что неплохо было бы взять хотя бы нож, но уже поздно. Зато, он взял третью рыбку, на случай, если зверя нужно будет отвлечь.       Он забирается на возвышения как можно выше, до тех пор, пока не замечает стоящую у речки пару. Один из мужчин держит на поводке скалящуюся собаку, и Чимин искренне надеется, что они пойдут мимо. Под светом луны металлические детали нашивки койотов сияют. «Что они здесь делают? Хотят установить контроль над всеми близлежащими территориями еще до начала операции?»       Парень пригибается, вслушиваясь в диалог. Эта ночь душная — ветра почти нет, а потому отрывки диалога долетают отчетливо: — Здесь следы на земле… — Говорили, что видели свет в шахте наверху. Стоит пойти проверить?       Пак сжимает губы. Видит Бог, он не хотел их трогать, но здесь вариантов не много: либо ты, либо тебя.       Он достает стрелу, на которой уже есть засохшие капельки крови. Третий раз доставать ее он не будет — она уже отжила свое. Натягивает тетиву, направляя острие кончика на незнакомца без собаки. В этот момент, пока второй что-то активно объясняет, животное встает на задние лапы, хлопнув пастью рядом с его лицом. Парень не теряется: без промедления ударяет ее по морде, так, что та отлетает. «Что за обращение? Почему она на него огрызается?», — он не долго смотрит на парня, выпуская стрелу. Четко в висок. Его цель погибает не сразу, даже какое-то время шевелит ртом, но Чимин знает, куда целиться.       Второй тут же прячется за кусты, ругается, не ограничивая себя в выражениях, и, по брякнувшей пряжке ошейника, Пак понимает: на него спустили собаку.       Он подрывается с места, дабы увести ее как можно дальше от штольни. Возможности, очевидно, не равны: та нагоняет его слишком быстро. Выглядит чересчур агрессивно: лапы расставлены в разные стороны, пасть растянута в оскале. Чимин хочет натянуть тетиву, но вдруг решает попробовать пойти другим путем. Лишить жизни он всегда успеет, нужно попытаться избежать этого. — Будешь? — шепчет он, скидывая животному рыбу.       То сразу переключает на нее все внимание, прижимает уши, заглатывая лакомство большими кусками. — Сколько же тебя не кормили, чтобы добиться такого состояния?       Парень не хочет убивать просто так. Он не нужен этой собаке, просто она попала не в те руки, направляющие ее на черный путь. Чимин подходит к ней ближе, шепча различные комплименты: — Ты ведь на самом деле хорошая, да? Умная, красивая… — вряд ли она понимает его речь, но как минимум различает интонацию.       Щебеча свою приторную песнь, парень делает навстречу еще шаг, отчего она отпрыгивает, негромко залаяв. Шерсть на загривке встает дыбом, но хвост при этом игриво раскачивается из стороны в сторону. — Тише, тише, — оглянувшись, он достает из кармана забытый до этого момента мешочек с вяленым мясом.       Он тоже отправляется животному на ужин. Этого достаточно, чтобы заслужить минимальное доверие? Почему-то кажется, что в Ордене она и такого не получала. Чимин осторожно тянет руку к ее лбу, и хоть та начинает тихо рычать, все-равно не отходит. До тех пор, пока ладошка человека не ложится на ее мягкую шерстку.       Парень растягивает губы, посылая ей яркую улыбку, аккуратно второй рукой почесывая за ушком и подбородок. Животное млеет от ласки, пушистый хвост начинает разметать листья. Чимин заносит руку над шеей и, убедившись в отсутствии реакции, снимает затянутый ошейник. Ненужный аксессуар летит куда-то в кусты, а парень оповещает: — Теперь ты свободна.       Неподалеку раздаются шорохи, и парень, кинув на собаку последний, полный доброты взгляд, убегает в кусты. Уже оттуда, вылетает вторая и контрольная стрела, ознаменовавшая окончание сегодняшней стычки.       Чимин выдыхает: на сегодня это закончилось. Животное не вернулось, убежав куда-то в известном только ему направлении. Парень выходит из укрытия, опускает рукой чужие веки и волочит тело в кусты. В рюкзаке солдата что-то «брякает», так, словно разбили стеклянную бутылку, но Чимин не хочет с этим разбираться. После, аналогичные махинации он проделывает и со вторым, не позволив ему валяться прямо посреди дороги. — Вызвавшись служить за Орден, ты не прошел отбор. — он скидывает тело. — только на этот раз естественный.       Теперь эти люди стали частью леса — не такая уж и плохая участь. Хоть после смерти они сделают что-то благое.       Возвращается во временное пристанище Чимин немного чумазым и уставшим. Падает на скомканный на углах плед и быстро засыпает, надеясь, что несколько оставшихся до рассвета часов пройдут спокойно.        Просыпается он мятый и не особо бодрый. Привычно потягивается и поворачивается на Чона, который удивленным взглядом сверлит спящую рядом с ним собаку. — Пес? — у Чонгука миллион вопросов, а у Чимина только нежная улыбка. — Он пойдет с нами, если захочет.       Парень смотрит на зарядку старшего и думает, что тот — самая настоящая загадка, которую однажды Чон надеялся, что сможет разгадать.