I found...

- Я думал, ты не вернёшься. Это первое, что говорит Дазай, когда открывает обшарпанную дверь своей съёмной квартиры. Пройдя мимо, Чуя не удосуживается разуться. К чему? По полу гуляет сквозняк, разнося мелкий сор. Дверь ванной распахнута, и видно, как разбух от воды деревянный поребрик, да так и высох перекошенным. Надо же, Дазай соизволил хоть немного прибраться. Когда Чуя был в этой квартире полторы недели назад, по полу текла смешавшаяся с кровью горячая вода. Если присмотреться, можно заметить въевшиеся в низ обоев разводы. Повезло, что квартира находится над подвалом, иначе пришлось бы разбираться с находящимися в ужасе от заливающих их багровых рек соседями. Впрочем, что-то Чуе подсказывает, Дазай не просто так в своё время выбрал эту дыру. А именно дырой эта квартира и является. Чуя не может понять, как смог прожить с Дазаем целых три месяца в этой халупе. Сейчас, глядя на серые стены, вспоминая плесень на кухне и вечно ледяные полы, он чувствует только отвращение. Говорят, с милым Рай и в шалаше, и в памяти действительно полно приятных моментов, которые они с Дазаем провели вместе среди этих голых стен, но всё это с недавних пор перечёркнуто одной-единственной картиной: плавающий в коридоре коврик, алые воды под ногами и безвольное тело с рассечёнными запястьями в ванне. - О чём ты? - коротко роняет Чуя, подходя к хлипкому узкому шкафу и резко распахивая дверцы. Внутри нет его одежды, зато есть одежда Дазая. Пара-тройка одинаковых костюмов, потасканная домашняя одежда и мелочи вроде совершенно ужасных галстуков на узкой вставной полке. Да уж, модником Дазай никогда не был. Где он берёт одежду для светских раутов и приличных мероприятий, Чуя никогда не знал. Это точно не костюмы напрокат, Дазай в жизни не надел бы что-то подобное, но где в таком случае он хранит всё своё барахло, Чуя понятия не имеет. Впрочем, ему же лучше - собрать пару тряпок быстрее, чем огромный гардероб, пестрящий обширным выбором. Со своим-то Чуя намаялся. - Я выписался раньше и видел, как ты уходил. Как человек, который не собирается возвращаться. Обернувшись, Чуя перехватывает пристальный взгляд Дазая. Тот не выказывает особых эмоций, но за прошедшие годы тесной работы в роли напарников и не только Чуя научился читать его по мелочам. Ему не нужны слова, чтобы заметить чужое напряжение, признаки недосыпа, отходняковый суицидальный мандраж и тень тоски в коньячно-карих глазах. Дазаю не всё равно, и от этого в груди немного теплеет. Но только немного. Чуя ничего не забыл и не простил. Он помнит страх и пережитый ужас; помнит, как вытаскивал ставшее невероятно тяжёлым тело Дазая из ванны; помнит, как рвал собственную рубашку на ленты, пытаясь хоть как-то перевязать обезображенные запястья; помнит звонок Мори-доно; помнит, как вёз Дазая на заднем сиденье своей машины в больницу, и как того, бледного и почти соскользнувшего за грань, выхватили из его рук, не желающих отдавать безвольное тело посторонним вопреки здравому смыслу и осознанию, что так нужно и правильно, что даже доли секунд промедления могут поставить точку в чужой жизни. - Я и не собираюсь возвращаться, - поводит плечом Чуя, окидывая взглядом унылую тесную комнатушку. Видимо, пережитый стресс сделал своё дело. Место, что, несмотря на свою непрезентабельность, не так давно ассоциировалось с приятными событиями, душевными разговорами и разделённым на двоих уютным молчанием, теперь вызывает острое отторжение. Чуя скользит взглядом по голым стенам, по старому рассохшемуся полу, по продуваемым окнам, по шкафу со скрипящими дверцами и даже по виду из окна: кирпичная стена дома напротив едва не в метре от оконной рамы. Неудивительно, что Дазай сорвался. Подобные места, унылые и блёклые, похожие на склепы, не располагают к жизнерадостному настрою и позитивному мышлению. - Вот как, - глухо отвечает Дазай и ерошит волосы на затылке, прислоняясь спиной к дверному косяку и бросая взгляд на открытый шкаф. - Тогда... Ты что-то забыл? - Да, - кивает Чуя, вновь перехватывая его взгляд. - Тебя. Дазай так и замирает с поднятой рукой; вскидывает брови и приоткрывает рот, будто хочет что-то сказать, но слова застревают в горле. Кажется, он действительно ошарашен, удивлён ответом Чуи. Чуя может понять. Из его памяти ничего не выветрилось, и он отлично помнит, как запихивал чемоданы со своими вещами в багажник машины и на заднее сиденье; как пинал ни в чём неповинные колёса, как раздражённо хлопал дверцами и как защемил крышкой багажника пальто и чуть не оставил вмятину от кулака на крыле. В тот момент Чуя был раздражён, зол, напуган, растерян, в ярости, в ужасе. Он переживал из-за Дазая, бесился из-за того, что тот вновь взялся за лезвие, приходил в ужас от осознания, что мог не успеть, и проклинал тот день, когда повстречал бинтованную шкуру на своём пути, из-за чего его жизнь в настоящем в полном беспорядке и постоянно подбрасывает проблемы. Чуя не собирался возвращаться. Ни в эту квартиру, ни к Дазаю. Изначально. Когда находился на пике эмоциональной нестабильности и был готов отправиться в больницу и всадить Дазаю нож в сердце, чтобы оборвать, наконец, и чужие, и свои метания. В такие моменты Чуя каждый раз обещает себе, что на этом поставит в их отношениях с Дазаем точку - он никогда не собирался постоянно трепать себе нервы чужими суицидальными наклонностями. Проблема в том, что Чуя любит: искренне, преданно, жадно и эгоистично. Ещё одна проблема в том, что происходящее - это не просто прихоть Дазая, его развлечение или психическое расстройство, которое можно попытаться вылечить медикаментозно. Правда в том, что пустота «Исповеди» пожирает не только чужие способности, но и собственного хозяина. У Дазая внутри высасывающая его душу, эмоции и желание жить бездна, и если рядом нет кого-то, кто эту пустоту может хоть немного заполнить, в одиночку Дазай перестаёт справляться. В Чуе хватает огненных эмоций и ярких, яростных их проявлений, чтобы отвлечь Дазая, согреть его, наполнить его пустое нутро частью своей сущности, но проблема в том, что он не всегда может быть рядом. И каждый раз, когда Чуя возвращается из очередной командировки, он знает, что может не застать Дазая в живых, даже если они созванивались за час до его возвращения, даже если списывались в дороге за пятнадцать, десять, пять минут до его возвращения домой. И чем дольше он отсутствует, тем выше вероятность того, что всё закончится крайне печально. Однако... - Квартиры в той новостройке рядом с Портом, в которую я вложил деньги, наконец-то начали продавать и раздавать, и я получил ключи, - сообщает Чуя и достаёт из кармана брюк связку, встряхивая ими в воздухе. - Сначала я думал бросить тебя здесь, но для одного человека квартира большевата, и я решил, что могу прихватить тебя с собой. Знаешь, как запылившийся, но любимый фикус или что-то вроде того. Даже выделю тебе новый мягкий коврик, чтобы спать на полу было поудобнее. - Какое заманчивое предложение, - посмеивается Дазай, и наконец-то, наконец-то в его глазах проскальзывает живой блеск, тень искреннего веселья. - Но Чуя, что делать, если я хочу остаться здесь? Мне ведь нужна только крыша над головой, чтобы периодически приходить ночевать. Я никогда не сижу на одном месте, поэтому... - Можешь ночевать у меня, - обрывает Чуя и вновь отворачивается к шкафу. - В этой дыре спать - только воспаление лёгких подхватывать. Напомнить тебе, сколько раз мы просыпались с соплями даже после того, как накрывались двумя одеялами? Он громко фыркает, когда его сгребают в крепкие, почти стальные объятия. Правда, когда Дазай тычется носом в его щёку и мурлычет «мой заботливый Чибикко-кун», как бы отстранённо Чуя ни держался, скулы всё равно опаляет румянцем. Ему непривычно проявлять столь личные эмоции, заботиться о ком-то вот так открыто, и он бы с радостью скрывал свои порывы, но разве от Дазая что-то скроешь? Разумеется, тот прекрасно знает, что Чуя любит его, переживает о нём и заботится по мере сил. Да, у них совсем не типичные слащавые отношения, и попытки убить друг друга весьма далеки от наигранных схваток, но по-другому они никогда не умели. Их отношения длятся уже четыре года - Дазай сделал первый шаг и признался за день до своего восемнадцатилетия - но между ними едва ли хоть что-то изменилось. Они всё так же выводят друг друга, соревнуются, пытаются подставить и дерутся, не чураясь применять грубую силу и холодное оружие. Но тот же шантаж, к примеру, сменил свою природу. Теперь они шантажируют друг друга не ради морального удовольствия и «кто кого переиграет», а ради того, чтобы добиться друг для друга блага. Что-то вроде «я подарю тебе бутылку коллекционного вина, если полежишь на больничной кровати ещё неделю после извлечения пули из лёгкого» и «я соглашусь опробовать на тебе шибари, если на этом задании ты не подставишься ни под одну пулю в попытке сыграть со Смертью в русскую рулетку». Так дела обстоят и с покупкой квартиры. Изначально Чуя хотел купить себе квартиру-студию поближе к Порту, чтобы не тратить много времени на дорогу до штаба, но когда Дазай уломал его - на спор - пожить вместе с ним в этой унылой халупе, планы изменились. Дазаю действительно всегда было плевать на отсутствие своего угла, ему лишь бы тихое место для перекантовки и сна урывками, но Чую бродяжничество достало ещё в те времена, когда он состоял в «Агнцах». И чем дольше он жил с Дазаем, чем чаще ощущал его жмущееся во сне под бок тело, чем чаще они готовили вместе завтрак, распивая один кофе или чай с кардамоном на двоих, тем меньше хотелось снова жить одному, хотя Чуя и оберегал всегда ревностно своё личное пространство. Очередная попытка суицида Дазая стала тем, что окончательно склонило чашу весов в голове Чуи в сторону «переехать и забрать Дазая с собой». Его новая квартира достаточно просторная, чтобы потеряться при желании или не убить друг друга во время очередной ссоры, тёплая, светлая и с прекрасным видом на залив. Отделка пастельных тонов, мебель из светлого дерева, полы с подогревом и уютная лоджия. Чуя даже подсуетился и купил в гостиную картину Цушимы «Пейзаж», за которую пришлось отдать кругленькую сумму картинной галерее. Пусть Дазай всегда говорил, что искусство его не интересует, и размазать краску по холсту может любой дурак, именно на эту картину он был готов смотреть постоянно и однажды в подпитии признался, что она его успокаивает. «Если без меня ты чувствуешь только пустоту, я сделаю так, чтобы в каждой мелочи вокруг ощущалось моё присутствие, даже когда я сам не рядом», - так решил для себя Чуя, впервые переступив порог своего первого официального жилья. И вот, спустя неделю тщательной подготовки, квартира готова принять не только его, но и Дазая. Только сказать вот так запросто обо всём этом вслух Чуя не может. Не стесняется, конечно же, нет! Просто ему кажется, что каждое слово будет звучать как-то глупо, излишне слащаво и без той искренности, с которой он хочет, чтобы Дазай был рядом и был в порядке: физическом и душевном. Поэтому мягкость Дазая, с которой тот вжимается губами в его щёку, и понимание в коньячно-карих глазах так смущают, волнуют и раздражают. Чуя не хочет, чтобы Дазай считал, будто всё это сделано только ради него, а после использовал эту ситуацию для того, чтобы придумать тысячу и одну шпильку на эту тему. В то же время Чуя понимает, что есть границы, которые не переступает даже Дазай, и это одна из них. Его суицидальные наклонности не запретная, но тяжёлая и больная тема, слишком мрачная и сложная, чтобы поднимать её в таком контексте. - Эй, Чуя, - едва слышно бормочет Дазай ему в шею и оставляет на коже едва ощутимый, смазанный поцелуй. - Ты ведь знаешь, правда? Я... - Знаю, - выдыхает Чуя и наконец-то расслабляется в его хватке; и даже не бьёт по наглой ручонке, которая забирается в карман его брюк и вытаскивает ещё одну связку ключей от новой квартиры. - Я тоже... «Люблю тебя» так и остаётся невысказанным, но это не имеет ни для Чуи, ни для Дазая никакого значения. Потому что они и так это знают. Потому что поступки и забота друг о друге, пусть и грубая, завуалированная, всегда были важнее пустых слов. Потому что итогом, кульминацией их совместного проживания, является то, что Чуя с помощью своей способности собирает все вещи Дазая в ком, швыряет их в найденную на дне шкафа потрёпанную сумку, и, взяв Дазая за запястье, уводит из его прочь из этого склепа для одиноких неприкаянных душ. Уводит, чтобы привести Дазая домой. И одно только это всё объясняет.

|...|