I found...

- Я хочу проколоть себе язык. В двух местах. Как это сделать, чтобы было симметрично? Иногда Чуя искренне верит, что на него наведена порча. Не та, что разрывает его тело во время активации, а та, которую наводят в фильмах злые старухи-ведьмы. Иначе объяснить, как умудрился столкнуться с Дазаем на своём жизненном пути, он не может. Не то чтобы Чуя в самом деле жалеет, конечно. При всём своём вот этом вот Дазай - бесценный напарник. Он умный, быстро реагирует, мгновенно подстраивается под изменяющуюся вокруг реальность и предвидит наперёд десятки развития тех или иных событий. С ним Чуя чувствует себя уверенно и по-своему защищённо - даже если весь изначальный план летит коту под хвост, он знает, что люди Порта выберутся из проблем с наименьшими для себя рисками. Но это на поле боя. В повседневной же жизни Дазай человек... Весьма специфичный. Чуя привык к тому, что Дазай постоянно пытается самоубиться. В подростковый период это казалось каким-то глупым бунтом и попытками привлечь к себе внимание, но в настоящем Чуя понимает, что на все эти безумства Дазая толкает пустота «Исповеди», жрущая не только чужие способности, но и своего хозяина. Через адреналин, хождение по грани, Дазай пытается почувствовать вкус к жизни, и что как не первый судорожный глоток воздуха после очистки лёгких от речной воды способствует этому? А топится Дазай, пожалуй, чаще всего. Чуя знает, почему, ведь Дазай не раз говорил ему, что ненавидит боль. Вот только проблема в том, что найти безболезненный способ самоубиться, да ещё такой, чтобы был шанс выжить, весьма проблематично. Поэтому и остаются только прыжки в реку и - в моменты острейшего наката апатии - лезвие, скользящее по запястьям и внутренней стороне бёдер. Последнее сопровождается болью, но, как понял Чуя, это нечто из серии «лучше так, чем вообще ничего». Вот только бесконечные попытки суицида - не самое страшное. Нет, к этому Чуя давно привык и считает происходящее едва ли не своеобразной изюминкой Дазая. Проблему он видит в другом. В том, что чем старше и опытнее в своей работе становится Дазай, чем сильнее оттачивает свои навыки чтения чужих душ, тем скучнее ему становится среди унылых предсказуемых людей. Это было терпимо в семнадцать, восемнадцать и даже девятнадцать лет, но чем дальше в лес, тем больше дров. В итоге всё скатилось к тому, что в настоящем Дазай от скуки порой занимается сущей ерундой, строя при этом из себя малого ребёнка, хлопающего ресницами и будто не понимающего, отчего все вокруг так странно смотрят на него. А ведь ему уже двадцать два года. - Степлером попробуй, - бросает Чуя, не отрывая взгляда от бумаг в своих руках. Не то чтобы он считает, будто для веселья, причуд и всяких закидонов есть какой-то определённый возраст. Вовсе нет. Пожалуй, взрослым людям нужно почаще творить глупости, не обращая внимания на косые взгляды и колкие слова, потому что это только в детстве всё радужно и красочно, а вот во взрослой жизни поводов для счастья очень и очень мало. Хочешь обриться налысо? Сделай это. Хочешь татуировку дракона на всю спину? Сделай это. Хочешь, как в далёкой юности, прошляться всю ночь по городу, распивая пиво и слушая грохочущую музыку в наушниках, несмотря на то, что утром на работу? Сделай это. Сделай всё, что угодно, если это заставит тебя хоть ненадолго почувствовать себя счастливым; если это нужно и важно для тебя. Вот только Дазай не хочет татуировку дракона на всю спину и не хочет обриться налысо. Хотя последнее Чую очень радует. Ему нравятся густые каштановые кудри, и если Дазай хоть что-то с ними сделает, Чуя, вероятно, убьёт его с особой жестокостью. Нет, развлечения у Дазая поистине детские. Он творит всякую дребедень, устраивает идиотские розыгрыши и иногда вбрасывает такие вот идеи про проколы. Не то чтобы Чуе жалко, но с Дазая станется попробовать сделать это дома с помощью подручных средств, и пусть его болтовня очень часто и очень сильно раздражает, но не настолько, чтобы лохматый придурок лишился своего языка и замолчал навсегда. Чуе нравится голос Дазая, и неважно, разбрасывается ли тот колкостями, цедит ли слова сквозь стиснутые зубы, говорит ли без всяких эмоций с пытаемым им пленником Порта или ровным тоном инструктирует подчинённых через гарнитуру связи. Ещё больше голос Дазая нравится Чуе во время занятий сексом, ведь Дазай никогда не стесняется показывать, как ему хорошо под ним, и по утрам, когда Дазай хрипит и сонно бормочет Чуе куда-нибудь в район ключиц или рёбер, оплетая его прилипчивым осьминогом и предлагая опоздать на работу. Так что нет, рисковать чужим языком Чуя не хочет, как и лишаться возможности слушать этот болтливый рот. Фильтры на чужую речь давно прокачены по максимуму. Проблема в том, что обычно Дазаю скучно именно тогда, когда у Чуи много бумажной работы и нет времени на то, чтобы отвлекать его от глупостей. Строго говоря, работа у них одна на двоих, вот только Чуя свою добросовестно выполняет, а Дазай как всегда сидит за своим столом, закинув на него ноги, покачивается из стороны в сторону в кресле и уже выискивает глазами степлер. С него станется на самом деле попробовать сделать что-то со своим языком, и Чуя устало выдыхает и всё-таки откладывает отчёты от группы зачистки, в которых уже как пятнадцать минут пытается разобрать корявые строки. Ввести бы подачу печатных отчётов, но Чуя знает, это невозможно. Каждый отчёт должен быть написан от руки, подтверждая личность своего хозяина, и не ему менять древние, как сам мир, правила. - Зачем тебе проколы в языке, мумия? - спрашивает Чуя, растирая ноющие глаза и откидываясь на спинку кресла. - О, это не просто каприз, Чуя, - тут же оживляется Дазай и в мгновение ока оказывается возле его стола. - На днях я прочитал один занимательный детектив. Там у сыщика был проколот язык, но пирсинг был необычный. Внутри стержня под металлическим шариком была спрятана целая система отмычек. Было бы здорово иметь что-то подобное для непредвиденных случаев, ведь меня так часто похищают и сковывают наручниками! - Тебя не похищают. Ты сам сдаёшься врагу, если это выгодно для дела, - фыркает Чуя, вскидывая на светящегося Дазая раздражённый взгляд. - И что за бред ты несёшь? Какие ещё отмычки в пирсинге? Ты хоть знаешь, какой у него короткий стержень? А теперь вспомни свои обычные отмычки. Куда ты всё это запихнёшь? Это всего лишь идиотская книжка. - У тебя ограниченная фантазия, - будто по секрету шепчет Дазай; и ловко уворачивается от пинка по ноге, но далеко не отходит, продолжая сверлить поблёскивающими шалыми глазами. Чуя переводит взгляд на отчёты; окидывает взглядом поделённый на две зоны просторный кабинет, закрытую дверь, за которой царит полнейшая тишина, и снова смотрит на Дазая. Если он сейчас отмахнётся от него, Дазай всё равно не будет работать. Малая проблема - продолжит мешать Чуе. Крупная проблема - пойдёт искать степлер. С него станется сотворить какую-нибудь дурость просто назло, чтобы в очередной раз сыграть на его нервах. Поэтому Чуя издаёт очень громкий мученический вздох, всем своим видом давая понять, как недоволен происходящим, но всё-таки откатывается от стола и похлопывает по своим коленям. Дазаю только этого и надо. Миг, и он уже сидит на коленях Чуи лицом к лицу, сдвигаясь поближе к его бёдрам и пристраивая ноги по обе стороны от них, пользуясь тем, что ручки у кресла не сплошные, а с зазорами. В таком положении Дазай становится ещё выше, но это не играет роли, потому что Чуя откидывается на отклонившуюся назад спинку кресла, Дазай наклоняется к нему, опираясь о его плечи, и всё становится просто идеально, когда их губы, наконец, встречаются - больше, чем трепать кому-либо нервы, Дазай любит только занимать всё время и внимание Чуи собой и целоваться. - Скажи честно, ты с самого начала этого и добивался, - фыркает Чуя, разрывая поцелуй и заглядывая в лукавые карие глаза. - Может быть, - улыбается Дазай. - Но не только. Я был серьёзен, когда говорил о пирсинге. - Тогда тебе лучше замолчать, - обрывает его Чуя и втягивает в новый поцелуй. Губы у Дазая обветренные, упругие и тёплые. Их приятно целовать, и Чуя позволяет себе ненадолго забыться и расслабиться. По крайней мере, так планировалось, и у него нет ни единого объяснения тому, почему Дазай в какой-то момент хлопает ладонями по его плечам и разрывает поцелуй, хватая распухшими покрасневшими губами воздух так, будто задыхается. Его волосы благодаря пальцам Чуи в полнейшем беспорядке. На щеках и скулах расплываются кривые пятна румянца. Чуя ощущает зуд в собственных губах и понимает, что совсем потерял счёт времени. Вот же чёрт. И так каждый раз. Судя по всему, Дазай тоже не предполагал, что они так увлекутся. Стоит опустить ладони на его спину, как он мелко вздрагивает и чуть прогибается в пояснице, прижимаясь ближе и вжимаясь носом в щёку Чуи. Дазай всегда растекается от поцелуев, становится тихим и податливым. Одно удовольствие нежить его по утрам, когда он не болтает глупости и не пытается вывести Чую из себя, а только тихо вздыхает от удовольствия и ластится котом, позволяя оглаживать рубцы на своей не скрытой бинтами коже и покрывать поцелуями следы от петли, навсегда отпечатавшиеся на шее. - Не хочу ничего делать, - бормочет Дазай, налегая всем своим весом и обнимая за шею. - А то я не заметил, - фыркает Чуя и отталкивается ногами от пола, подъезжая обратно к столу. - Можешь остаться так, если будешь сидеть тихо. Я закончу с работой и разбужу тебя. - Разве ты не самый лучший в мире напарник? - довольно мурлычет Дазай и устраивается поудобнее, пристраивая голову на плечо Чуи и утыкаясь носом ему в шею. - Именно, - кивает Чуя и прихватывает со стола листы отчётов. - И пора бы тебе уже начать ценить это. - Я ценю, - одними губами произносит Дазай, оставляя эфемерные разводы тепла на коже над расстёгнутым воротником рубашки. Уже через несколько минут он проваливается в дрёму. Чуя знал, что так будет - под глазами Дазая не просто так отпечатались тени недосыпа. Наверняка опять мучает бессонница. И ведь не скажет сам, идиот. Сначала доведёт себя до торможения сознания и подставится на какой-нибудь миссии, и только после притащится к Чуе с перебинтованными ранами и напросится спать под его боком. Это заставляет задуматься о том, чтобы предложить Дазаю наконец-то переехать к нему, но Чуя отмахивается от этой мысли. Что-то подсказывает ему, тогда он действительно однажды не выдержит и придушит Дазая подушкой. Что поделать, если он влюблён в самого раздражающего человека из всех? - Накахара-сан, я принёс... Зашедший в кабинет после короткого стука Акутагава мгновенно замолкает, как только видит открывшуюся его взгляду картину. За прошедшие полтора года отношений своего непосредственного начальства картина эта стала ему привычна, поэтому Акутагава без лишних объяснений бесшумно подходит к столу, опускает на него папку с очередными отчётами и после отмашки облачённых в тонкий бархат печатки пальцев с вежливым поклоном удаляется. Проводив его взглядом, Чуя смотрит на очередную притащенную подчинённым работу и вздыхает. «Впрочем, не так уж всё и плохо», - думает он, вчитываясь в очередной листок и зарываясь пальцами в волосы спящего Дазая, предварительно стянув с руки перчатку и чувствуя кожей мягкость кудрей. Если бы Дазай не спал, то только надоедал бы своей болтовнёй и всё равно бы ничего не делал, а так Чуя может чувствовать его сердцебиение и тепло, вдыхать его запах, и это успокаивает, расслабляет. Нервы уже не звенят от напряжения. Корявые строчки не вызывают раздражённого цыканья. Тихое сопение под ухом упорядочивает хаотичные мысли, заставляя их замедлить свой бег, расползтись по своим местам. Бросив взгляд на умиротворённое лицо Дазая, Чуя и сам чувствует покой. Пожалуй, стоит запомнить на будущее, что Дазая утихомиривают поцелуи и объятия. Глядишь, меньше хвостов в работе будет оставаться, если Чуя сможет и дальше проворачивать этот фокус. И пусть бессовестный лентяй Дазай только останется от этого в выигрыше, наплевать. В конце концов, свою порцию удовольствия Чуя тоже будет получать, и немалую.

|...|