Путь Варвара: Расколем Лед и Сдуем Пламя

Последнее, что я помню, — это моя победа над падшим ангелом.Мои руки дрожали от невыносимого напряжения, а кожа казалась обожжённой, будто её поливали огнём. Я чувствовал, как кровь сочилась из многочисленных ран, пропитывая одежду и стекая на землю. При этом внутри было странное, почти торжественное чувство удовлетворения: я одолел врага, стоившего мне стольких сил, времени и самой жизни. Но в мгновение, когда я готовился тихо погрузиться во мрак, меня пронзила совсем другая боль — дикая и жгучая, от которой холодок пробежал по позвоночнику. «Мёртвые не ощущают боли…» — мелькнула мысль.Боль была до того реалистичной, что я на миг уверился: мои раны ещё кровоточат. Тьма медленно отступала, и я вдруг понял, что нахожусь в ином теле — слишком маленьком, зажатом и совершенно непривычном. Со всех сторон доносились какие-то чужие звуки, отрывистые фразы на незнакомом мне языке. Но в их тембре не сквозило угрозы; наоборот, в голосах слышались ласка и забота. Я чувствовал мягкие руки, прижимающие меня к груди, от которых разливалась по мне благодатная волна тепла. Я пытался хотя бы разобраться в том, что происходит, но сознание мутнело и не давало ухватиться за мысль. И всё же одно понимание прорезалось сквозь это затмение: теперь я — беспомощный младенец. Для варвара, всю жизнь надеявшегося лишь на собственные мускулы и навыки, это открытие оказалось чуть ли не страшнее самой смерти. Уязвимость и слабость порождали во мне внутренний протест. Тому, кто привык решать проблемы грубой силой, было невыносимо чувствовать себя столь ничтожным и беспомощным. Шли недели, месяцы — на первых порах я не умел различать время. Я потихоньку осваивался в новом теле, начиная понимать, что заново родился, да ещё и в совершенно незнакомом мире. Люди, окружавшие меня, обращались со мной с любовью и терпением, а со временем я научился узнавать их лица, отличать голоса, улавливать отдельные слова. Первой и самой главной для меня стала мама — женщина с прекрасным именем Джана. В её объятиях я находил утешение и покой: она обладала удивительно тёплыми руками и нежным голосом. Когда она пела мне колыбельные, я не понимал смысла, но чувствовал её любовь и тепло. Её длинные каштановые волосы мягко спадали на плечи, а глаза, полные доброты, словно источали мягкий свет, успокаивающий мою смятенную душу. Чуть позже я понял, что рядом с ней всегда крутится мужчина в возрасте, крепкий и широкоплечий, которого она называла дедушка Бернард. В дальнейшем оказалось, что это мой дед. Он был кузнецом — в доме всегда стояли инструменты для работы с металлом, а на его одежде проступали следы копоти и железной стружки. Ещё была бабушка Хильда, женщина с ласковым голосом и глазами, в которых будто искрилась мудрость прожитых лет. Казалось, она видит меня насквозь, даже когда я ещё не умел толком говорить. В её улыбке я читал понимание и искреннее участие. Когда я чуточку подрос, во мне проснулся жгучий интерес к окружающему миру. Мне хотелось исследовать каждый уголок дома, каждую щель в полу, каждую дощечку на крыльце. Я ползал из комнаты в комнату, пытался вставать на непривычно слабые ноги, и от этого испытывал странное чувство иронии: некогда могущественный варвар — теперь всего лишь спотыкающийся ребенок. Настал день, когда мне исполнилось примерно год. К этому времени я уже научился различать голоса домочадцев и понимать короткие фразы. Наконец я сумел сформулировать своё первое слово. Я долго наблюдал, как Джана и дед Бернард обмениваются репликами, постепенно разбирая смысл их речи. И вот однажды, когда мама наклонилась надо мной, я глянул ей прямо в глаза и чётко произнёс: — Мама! Эти два слога прозвучали для неё громче любого фанфара. Глаза у Джаны наполнились слезами, но на лице расцвела радость. — Мама! — повторил я, усмехнувшись её реакции.Мне показалось забавным, что такое простое слово способно вызвать столько эмоций. За следующие несколько месяцев я ещё более освоился в новом теле, а вместе с ним — в новой жизни. Мне было любопытно абсолютно всё: запах свежеиспечённого хлеба по утрам, колкий мороз зимой, разноцветные краски весенних полей. Я научился быстрее ползать, сильнее упираться ногами в пол и даже делать первые, хоть и нетвёрдые, шаги. Каждая мелочь превращалась для меня в маленькую победу, которую я встречал с гордостью. ***** Вот мне уже исполнилось два года, и я начинаю ощущать себя не просто беспомощным существом, а человеком — хоть и крохотным, но уже более самостоятельным. У нас в доме есть небольшое зеркало, в которое я иногда заглядываю. В отражении вижу своё лицо: тёмные, густые волосы, спадающие на лоб, и яркие синие глаза, которые, по словам мамы, достались мне от отца. У меня румяные щёки и хорошо выраженный подбородок. Для своего возраста я кажусь крепким и довольно рослым, что изрядно удивляет окружающих. Иногда мне мерещится, что в глубине собственного взгляда я по-прежнему вижу отголосок былой мощи. «Эх, до прошлых кондиций мне ещё расти и расти», — думал я с ироничной усмешкой. Пока что я, по словам деда, лишь «маленький негодник», которого он выгоняет из кузницы, когда я там путаюсь под ногами. Но ничего не поделать: едва научившись ходить, я жажду оказаться поближе к металлу и жаркому пламени горна. Бернард ухмыляется, глядя на моё детское упорство, но всё же обещает, что, как только я чуть повзрослею, он позволит мне чаще бывать рядом и покажет всю красоту кузнечного дела. ***** Утром, приведя себя в порядок (хотя в моём возрасте это скорее символический ритуал), я спускаюсь вниз на завтрак. Садясь за стол, я кидаю быстрые взгляды в сторону двери, готовый рвануть к дедушке при первом же удобном случае. Мама замечает моё нетерпение и улыбается: — Не терпится к деду, да? — спрашивает она и шутливо поднимает бровь. — Да, мама, — честно признаюсь я. — Хочу посмотреть, как он работает. Может, и я буду чем-то полезен. — Ну-ну, мой любопытный малыш, — смеётся она, приобнимая меня за плечи. — Смотри, только слушайся деда. Кузница — не игровая площадка, там всё опасно для маленьких детей. Я энергично киваю. В глазах у мамы читается тёплая забота: она поцелуем касается моего лба и легко подталкивает меня к выходу. Я мгновенно выскакиваю из дома и бегу к мастерской, где дед уже раскладывает инструменты и готовит горн. — Привет, дедушка! — кричу я, стоя на пороге.Он поворачивается, приветливо улыбается: — Здравствуй, Деймон. Хочешь узнать, как трудится настоящий мастер? — Конечно! — отвечаю, подходя к нему поближе, и глаза у меня сверкают азартом. Бернард берёт меня за руку и показывает свой верстак, уставленный самыми разными приспособлениями: — Посмотри: вот молоты, клещи, наковальня, мехи и прочие важные инструменты. Каждый служит своей цели. Он поднимает тяжёлый молот и даёт мне прикоснуться к рукояти. Молот ощутимо весит, и я в который раз поражаюсь, насколько сильны руки у деда: — Этот хороший для основательной работы, когда нужно задать форму будущему изделию, — поясняет он, слегка покачивая молот. — А вон тот, полегче, уже для более тонких операций. Потом он подводит меня к пылающему огнем горну: — Горн — сердце любой кузницы. Здесь металл нагревается и становится мягким, почти как глина. Видишь меха? Если усердно качать воздухом, поднимается температура, и огонь становится ещё жарче. С этими словами он берёт кусок железа щипцами и опускает его в огонь. Я наблюдаю, как металл раскаляется до ослепительного красного. Внутри меня разливается восторг — огненная стихия всегда казалась мне чем-то завораживающим. — Когда железо как следует нагреется, — продолжает дед, — я вынимаю его и кладу на наковальню. Главное здесь — точность. Он извлекает раскалённый кусок, кладёт его на гладкую поверхность наковальни, а затем берёт массивный молот и методично обстукивает металл, преображая бесформенный брусок во что-то определённое. Звон раздаётся громкий, чистый, будто колокол звучит под сводами храма. — Видишь, как металл меняет вид? — спрашивает он, чуть оборачиваясь ко мне. — Нужно и сила, и аккуратность. Слишком слабый удар — и форма не изменится; слишком сильный — и заготовка пойдёт трещинами. Я впитываю каждое его слово, словно губка. Теперь я понимаю, почему дед пользуется таким уважением в Чаячьем городе: его руки сродни кисти художника, а мозолистые пальцы чувствуют металл, как музыкант ощущает струны. — И ещё, Деймон, запомни, — говорит он, подняв на меня серьёзный взгляд. — В кузнечном деле важна душа. Это не просто дубасить железо. Надо чувствовать момент, когда металл готов к тому, чтобы принять новую форму, и когда ему нужно дать остыть. Это понимание приходит с опытом. У меня дух захватывает. В первой жизни я был простым IT-специалистом, в свободное время разве что крутил отвертку, да подкручивал гайки. Во второй — стал варваром, бесстрашно орудующим топором и мечом, сражавшимся с демонами в совсем другом мире. А теперь передо мной открывается тайна кузнечного мастерства, требующего не только силы, но и врождённого чутья. Глядя, как дед легко преображает кусок железа, я невольно проникаюсь к нему ещё большим почтением и мечтаю овладеть этим искусством. Вдруг дверь кузницы приоткрывается, и в поток тёплого света попадает фигурка мамы. Отблески пламенного горна скользят по её волосам, придавая им золотистый отлив. — Деймон? — зовёт она мягко, улыбаясь. — Я собираюсь на центральный рынок. Нужно кое-что купить. Хочешь пойти со мной? — Небольшая передышка тебе не повредит, — ворчит дед, поглядывая на меня и мягко толкая в мамину сторону. — Всё-таки пока ты ещё мал, чтобы сутками сидеть в кузнице при такой жаре. Я тяжко вздыхаю, но понимаю, что спорить с Бернардом бесполезно. Если уж он считает, что мне пора отдохнуть, значит, действительно пора. Мы с мамой выходим на улицу и направляемся к центральному рынку. Город словно ожил: повсюду снуют люди, торговцы яростно расхваливают свой товар, ослики тянут телеги, а дети с шумом бегают между лотками. Мы останавливаемся у прилавка, где продают свежие овощи. Мама внимательно осматривает томаты, лук и морковь, а я, пользуясь возможностью, оглядываюсь вокруг. Мне интересно всё: от красочных вывесок до шумных разговоров прохожих. И вдруг замечаю высокого юношу с суровым выражением лица. Одет он в тёмное, что подчёркивает его внушительный вид. Волосы аккуратно подстрижены, а в серых глазах сквозит то ли холод, то ли сосредоточенность. Движется он неторопливо, но каждое движение выдает силу и уверенность, словно он привык повелевать с юных лет. Вдруг его взгляд находит нас, он замирает, а потом ускоряясь идёт прямо к маме. Я замечаю, как глаза у него при этом прищуриваются. Мне кажется, он её узнал. — Джана? — произносит он, сдерживая какое-то внутреннее волнение. — Как ты поживаешь? И кто этот ребёнок? Мама вздрагивает, услышав его голос. В её взгляде сразу отражается напряжение и скрываемый страх. Рука её сильнее обнимает меня за плечо. — Лорд Старк, — отвечает она так тихо, что едва слышно. — Это… это мой сын, Деймон. Юноша, которого мама назвала Эддардом Старком?, прищуривается и несколько секунд пристально разглядывает меня. В разговоре всплывает имя Роберта Баратеона, и моё сердце ухает, будто птица бьётся в клетке. Отец? Я резко втягиваю воздух. Тот самый Роберт? От мыслей голова идёт кругом. Почему он бросил меня? Почему ни разу не появился, не обнял, не сказал ни слова? Постепенно в голове всплывают знакомые обрывки: Роберт Баратеон, Эддард Старк… Это же Вестерос, мир книги «Песнь Льда и Пламени»! И тогда до меня доходит: я, бывший герой из вселенной «Диабло», в третий раз попал в новый, не менее смертельно опасный мир. По воспоминаниям, здесь тоже все не спокойно. Война всех против всех, интриги, кровопролитие — привычная рутинная картина местной реальности. Дома Ланнистеров, Старков, Таргариенов… бесконечные заговоры, предательства, страшные битвы, в которых нет пощады ни кому. Всплывают горькие примеры: вероломная гибель Эддарда Старка в столице, Красная свадьба, погубившая Робба Старка и многих его соратников, жестокие сражения и кровавые распри. Вспоминаю драконов, возрождённых Дейенерис Таргариен, несущих страх и пламя врагам. И белых ходоков за Стеной, безжалостных, холодных созданий, сулящих всему живому лишь смерть. Я понимаю: этот мир не станет для меня лёгкой прогулкой. Тут слишком много боли и обмана. Но если я когда-то выжил в аду Диабло, то и здесь смогу найти путь к силе. Надо лишь вновь пробудить в себе варварскую ярость, которая когда-то уже не дала мне погибнуть. Прежде всего, я должен укрепить собственное тело, вернув утраченную физическую силу и мощь. Ежедневные тренировки, помощь деду в кузнице, изучение оружия и ремесла — всё это мне предстоит. Кузнец Бернард — мастер, я собираюсь впитать от него каждый навык. Одновременно нужно досконально изучить здешние порядки. Я должен понять, кто станет моим другом, а кто сделает всё, чтобы меня погубить. Игра престолов коварна, и только умение предвидеть поступки других может уберечь от гибели. От размышлений меня отрывает разговор Неда Старка и мамы. Мне бросается в глаза её побледневшее лицо: она явно встревожена, хотя Нед вроде бы пытается говорить мягко. Я приглядываюсь к его серьёзному взгляду: он исполнен вежливой озабоченности, а каждое произнесенное им слово словно взвешено. Я прислушиваюсь к их диалогу несмотря на то, что обычно дети моего возраста беззаботно играют и не понимают подобного. Но мой разум, разум взрослого, и я осознаю: решается моя дальнейшая судьба. Нед Старк говорит о Роберте Баратеоне, и моё сердце сжимается: тот человек — мой отец? И этот самый отец, похоже, пренебрёг мною? Когда слова заканчиваются, мама судорожно хватает мою ручку и, так ничего и не пояснив, спешно уводит меня с рынка. Мне кажется, она на грани слёз, а её дыхание прерывисто, будто она только что бежала от погони. Покупки остаются забытыми; сейчас это для нее не имеет значения. Мы бредём быстрым шагом по узким улочкам. Я чувствую, как мамина рука дрожит, и понимаю, что она боится. Боится за меня, за нашу семью, за будущее, где отец не собирается ни помогать, ни защищать. Вернувшись домой, мама, наконец, отпускает мою руку, и я вижу, как она крепко обнимает меня, прижимая к себе так, будто боится, что меня отнимут. Её плечи вздрагивают в беззвучном плаче. — Всё будет хорошо, мама, — тихо говорю я, стараясь вложить в слова всю уверенность, на которую способен.Она смотрит на меня сквозь слёзы, и в её глазах, несмотря на страх, вспыхивает решимость, знакомая мне ещё по прошлым жизням: — Мы справимся, Даймон. У нас нет иного выбора. Мы обязательно справимся. Я киваю, ощущая, как внутри во мне пробуждается огонь упрямства и жажды жить. Мне нужно стать сильным, чтобы защитить нас обоих и не зависеть от того, кто нас бросил. Когда-то я был варваром, сокрушавшим демонов. И теперь, попав в жестокий мир Вестероса, я обязан пробудить ту силу снова. В этот день для меня многое изменилось. Словно незримый рубеж остался позади, и я понимал: возвращение к беззаботной жизни вряд ли возможно, а будущее сулит немало опасностей. Но я готов, ведь за моими плечами годы сражений, которые многим и не снились. Я могу и буду биться за маму, за нашу свободу и за то, что мы заслуживаем в этом суровом мире. ***** После встречи на рынке время для меня словно ускорилось. Кажется, что каждый новый рассвет заряжал меня энергией делать больше, учиться усерднее и тренироваться дольше. Я сам не заметил, как жизнь вошла в новый ритм: по утрам я пропадал в кузнице у дедушки Бернарда, а днём находил время для своих физических упражнений и духовных практик. Вот так, день за днём, я погружался в рутину, которая укрепляла как моё тело, так и разум. Бернард, хотя и считал меня ещё слишком малым для тяжёлой работы, терпеливо открывал передо мной секреты кузнечного дела. Он показывал правильную постановку рук, учил подбирать нужный молот для каждого этапа ковки. — Кузнечное дело — это искусство, — говаривал дедушка, помогая мне сориентироваться в нагромождении инструментов. — Тут мало грубой силы; нужно уметь ждать, вслушиваться в металл. Каждый удар молота — точно выверенный, а каждое разогревание металла — просчитанное до мелочей. Я ловил каждое его слово, стремясь запомнить мельчайшие детали. Бернард неторопливо объяснял, как достичь оптимальной температуры раскалённого металла, как почувствовать, что он уже податлив, но не пересушен огнём. С каждым уроком я всё явственнее понимал, насколько много терпения и концентрации требует это ремесло. Труд кузнеца поразил меня своей красотой: ещё недавно бесформенный кусок железа постепенно преображался в полезную вещь — инструмент, заготовку для оружия или изящную деталь. Я смотрел на всё это с восхищением и втайне мечтал о том дне, когда смогу назвать себя мастером, равным деду. После работы в кузнице я посвящал время тренировкам. Пусть мне было всего лишь два-несколько лет, но в душе жил опыт двух прошлых жизней, где закалка и выносливость играли важную роль. Разумеется, мои упражнения оставались детскими: бег трусцой по округе, короткие пробежки по двору, подъём небольших камней, отжимания на низком заборчике и приседания. Однако я относился к этим простым занятиям со всей страстью, будто от них зависело моё выживание — и в каком-то смысле так и было. Я с удивлением обнаружил, что любые царапины, ссадины или лёгкие ушибы, которые я получал во время тренировок, заживали поразительно быстро — гораздо быстрее, чем у обычных детей. Это выглядело почти чудом, но я принимал этот факт с благодарностью и видел в нём знак: прошлые силы варвара медленно, но верно возвращаются ко мне. После самых изнурительных упражнений хватало одной ночи сна, чтобы моё тело восстановилось и вновь было готово к нагрузкам. Утром я просыпался с ощущением, будто стал чуть крепче и выносливее, чем вчера. В минуты отдыха — обычно ближе к вечеру или когда выдавался часок тишины — я старался разжечь в себе магию, что некогда питала меня в мире Диабло. Я выходил за город, к небольшим рощам или полям, где свежий ветер колыхал траву и не слышалось шума людских дел. Там, босиком стоя на земле, я закрывал глаза и медленно дышал, пытаясь ощутить пульс планеты. Я представлял, как из глубин земли поднимается невидимая энергия, струится по моим ногам и наполняет каждую клеточку моего тела могучей силой. Иногда мне казалось, что я улавливаю подземный ритм, и тогда внутри меня пробуждалось тёплое, всё нарастающее чувство уверенности. Недели сменялись месяцами, а я не прекращал тренироваться и работать над собой. И действительно, с каждым днём я замечал — моё тело становится ловчее, реакция быстрее, а в мышцах просыпается давно забытая сила. Я понимал, что до былого уровня, когда я в одиночку крушил демонов, мне ещё далеко, но теперь я твёрдо верил: однажды я верну свою силу целиком. Однажды, когда я погрузился в очередную медитацию на природе, я вдруг ощутил слабый толчок силы в своей груди. Это чувство было похоже на тёплую искру, которая, едва вспыхнув, тут же затихла, но я успел её уловить. Это дала о себе знать дремавшая глубоко во мне варварская энергия. Я знал: пробуждение началось, и хотя впереди много преград, в одном я был уверен — я готов встретить любой вызов этого нового мира. Однако путь к силе не мог быть полным без умения мыслить, анализировать и понимать окружающих. Помимо работы с дедом и самостоятельных тренировок, бабушка Хильда занималась моим обучением чтению и письму. Я был очень удивлен, когда узнал, что она это все умеет. Бабушка была человеком спокойным, немногословным, но в её тихой доброте ощущалась удивительная сила духа. Вечерами мы усаживались за деревянный стол при свете мягкого желтоватого пламени свечи. Бабушка терпеливо показывала мне буквы, учила складывать их в слоги, а затем — и в целые предложения. Её голос звучал так ласково, что я никогда не терял интерес к урокам, а охотно впитывал новые знания. — Чтение и письмо — ключ к знанию, — говорила она, указывая тонким пальцем на книгу с незатейливым текстом. — С их помощью ты не только узнаёшь о мире, но и начинаешь лучше понимать его. Кто умеет читать — умеет думать. Я не мог не согласиться. Каждый вечер, когда она открывала ветхие, слегка пожелтевшие страницы книг, там разворачивались целые вселенные, полные героев и злодеев, битв и чудес, магических существ и драконов. Я слушал истории о рыцарях, победивших страшных чудищ, о мудрых королях, пытавшихся сохранить мир, и о старых легендах, уносящих своих героев в мир иной. Эти сказания не только увлекали, но и давали мне пищу для размышлений. Они учили, как важно уметь принимать решения, когда вокруг царят хаос и несправедливость. В один яркий солнечный день я, как обычно, сидел во дворе нашего дома, пытаясь уловить скрытую в земле энергию. Поблизости мама стирала бельё, поглядывая на меня с доброй улыбкой. Нежные трели птиц и тихое шелестение листьев располагали к медитации. Я чувствовал, как тёплый воздух струится по коже, а лёгкий ветерок ласкает лицо. В этот момент я услышал размеренные шаги и поднял взгляд, чтобы увидеть, кто идёт. Как оказалось, это был Эддард Старк. В его осанке и выражении лица читалось что-то тяжёлое и задумчивое. Он тихо поздоровался с мамой, и я заметил, как она нервно вздрогнула, стараясь при этом сохранять вежливую улыбку. Нед попросил маму присесть на простенькую скамеечку у крыльца. Я видел, как её взгляд потускнел: в глазах читались тревога и скрытые страхи. Сам я не мог отойти далеко — чувствовал, что разговор касается и меня тоже. Поэтому я остался рядом, в нескольких шагах, стараясь ничем не выдать волнения. Нед говорил о новостях, касающихся Роберта Баратеона. Он описывал их встречу, рассказывал, как сообщил королю о моём рождении, о судьбе мамы. Каждое слово ложилось на сердце мамы тяжёлым грузом. Я видел, как её руки сжимаются на краю скамейки, ногти чуть ли не впиваются в дерево. Она терпела, чтобы не расплакаться при чужом человеке, и лишь время от времени её губы нервно подрагивали. — Роберту безразлично всё это, — ровным голосом проговорил Нед. — Он не намерен ни помогать вам, ни забирать мальчика. У него много собственных забот, и он не считает нужным вмешиваться. Я заметил, как мама на миг зажмурилась, словно от удара в грудь. Несмотря на это, она оставалась внешне спокойной, не позволяя грусти взять верх. В её глазах вспыхнула решимость: если помощь не будет, значит, придётся справляться самим. Затем Эддард достал небольшой мешочек, явно тяжёленький, и протянул его маме. Когда она открыла его, золотые монеты холодно сверкнули на солнце. Их блеск ослепил меня, но для мамы эти деньги значили гораздо больше, чем просто красивый металл: это была поддержка в трудную минуту, а ещё — символ того, что кое-кто всё же о нас заботится. — Если твой сын захочет стать воином или рыцарем, — сказал Нед, опуская взгляд на мешочек, — этот золотой поможет ему купить меч, доспех и коня. Это самое малое, что я могу сделать для вас. Я почувствовал, как мама внутренне дрогнула. Её руки слегка дрожали, когда она сжимала мешочек, а в глазах стояли слёзы благодарности и стыда одновременно: стыда за то, что вынуждена принимать подаяние, и благодарности за то, что нашёлся человек, не оставивший. Нед Старк поднял на меня спокойный, доброжелательный взгляд: — Я верю, что однажды ты станешь сильным воином, Деймон. Может, даже рыцарем. Не подведи свою мать и своего непутевого отца. Не злись на него, он хороший человек, я думаю со временем он все поймет и исправиться. В его голосе звучала чистая искренность. Потом он учтиво поклонился нам обоим и, бросив напоследок короткий взгляд сочувствия, развернулся и ушёл. Мы остались одни, слушая, как затухают его шаги вдали. Мама долго сидела, не говоря ни слова, только сжимала в руках мешочек, будто это был последний шанс на выживание. Я сделал несколько шагов к ней и осторожно обнял, стараясь передать ей свою уверенность и тепло. Этот день действительно многое поменял. Я понял, что призвания отца не стоит ждать, и вся ответственность за нашу судьбу ложится на меня. Я должен стать тем, кто защитит маму и всю нашу семью, кто не даст нам затеряться и погибнуть в жестоком мире. Для меня это было своего рода призывом к действию. Я знал, что подлинное возвращение сил ещё впереди, но я буду готов к этому моменту, когда он настанет. И хотя нам предстояло много трудностей, я смотрел в будущее с горячим пылом в дунадеждой. Пусть Вестерос — край, где честь и справедливость не всегда вознаграждаются, но я намерен сделать всё, чтобы выжить, окрепнуть и исполнить свой долг перед теми, кто мне дорог. Скоро наступит время варвара — и я встречу его во всеоружии.