Запах одуванчиков

4 мая 2067 года, Невстал.       Удар по голове подушкой выдирает Диню из сна. Но рефлекс срабатывает до испуга и возмущения.       Освободить лицо. Сложить пальцы в знаке. — Ай'м окей! — Супербой. Живи.       Санчес слезает с него, довольно щурясь. Диня садится на постели. Смотрит на часы. — Ну в пекло, пять утра! Мы на шесть доховаривались! — Надо было убедиться, что ты не профакапишь протокол, думер. — Як я его профакаплю, если мы уже и кверх портками ехо отрабатывали! — зло ворчит Диня и со стоном заворачивается обратно в грубое шерстяное одеяло — единственное, под чем тут, в высокогорье, можно согреться. Одеяло тут же сдёргивают. — Подъём. Нам надо о многом перетереть. У тебя сегодня важный день.       Они готовились долго и тщательно. На более низких горах — пролёты вверх и вниз, на Сагарматхе разведка рельефа дронами и облёты по периметру. Они несколько раз оставались ночевать на высоте в семь тысяч метров, чтобы адаптировать Динин организм к перегрузкам и кислородному голоданию. Они изучали все точки маршрута на распределение воздушных потоков. Это только кажется, что Сагарматха всего восемь тысяч пятьсот метров вверх и вниз. Было бы слишком легко. Перелететь через высочайшую точку планеты — означает более семидесяти километров плавного подъёма и спуска с разной поправкой на ветер, а высотные ветра с буранами там — будь здоров. Это холод и преодоление. Это смерть, рассеянная кругом. Это немалая толика везения. Настоящий вызов.       Санчес знает толк в вызовах. Потому и выбрала день.       День рождения Саввы. И день его вступления в должность главы государства. В президенты берут начиная с тридцати пяти лет, и инаугурация Яхонтова состоится ни днём позже. Савва соблюдал формальность, указанную в законах, Диня же собирался заявить о себе опасным трюком и прославиться не только как квир в женских шмотках.       Он осмотрел пощипанные солнцем и ветром руки. Заросшие волосами коленки и грязные ногти, которые не мешало бы постричь. Прочесал обложившую щёки бороду. Дикий человек! Санчес обняла сзади за плечи. — Верю в тебя. Ты — лучший, КосмоДэн. — С-спасибо, — отозвался Диня.       Совершить медитацию. Обговорить этапы пролёта. Настроить камеры на красивые кадры. Размяться в трениках, потом натянуть золотистый скаф. Дед нет-нет, да и поглядывает на потомка, то спуская рукава джинсовки, то опять их засучивая, а потом подходит и тихо, словно его кто ещё кроме Дини палит, говорит: — Смотришься — огонь, Дениска. Сокол, как есть. Ну, не посрами род.       Диню накрывает солнечными лучами, идущими из сердца, но он подавляет желание обнять деда — и тот взъярится, и призрака не потрогать. — Аха! Не посрамлю! — натягивает перчатки. — Протокол выполни. — Выполню! Ай'м окей! — повторяет Диня для Горисвета и идёт к отцу. Тот управляет видеодронами — единственными спутниками Дини на вершине мира. — Сына, — напоминает папа, переключая камеры между собой. — Ты пранаяму сделал? — Аха. — А Сашка хде? — Встретит на трёх на западном склоне. — Старт в десять? — Диня кивает и смотрит на омнифон — остаётся час без малого. Папа критически взирает на сияющую неогранённым алмазом вершину горы, воткнутую в пронзительно-синее небо. — Походу тебе ходную справили. Леци. Люблю тебя. И мама любит. — А я вас! — Диня падает в крепкие объятья отца, даёт себя поднять и покачать. Папа жмурится, отводит лицо и бросает, отходя обратно к мобильному монитору: — Ходь на старт.       Выход — ровная площадка у подошвы титана, увешанная разноцветными флажками. «Кони ветра», так их зовут местные. Смотрят, собравшиеся в небольшую толпу, своими узкими, спокойными глазами всё не веря, что белобрысому пареньку не понадобится ни кислород, ни яки, ни проводник на вершину. Ждут — не останется ли на безжалостном склоне величайшей из гор очередное тело. Жертва собственного тщеславия.       Но Диня идёт на безумие не ради тщеславия. Ради того, чтобы стать собой.       Боты упираются в выход. Диня дышит размеренно и глубоко, как научился на попытках. Повсюду слышно жужжание камер. В наушнике звучит голос Санчес: — Я на точке. Маякни, как будешь готов. — Я готов, — чётко говорит Диня и силой воли успокаивает бой сердца. Полный контроль. Санчес начинает считать.       Полумаска на лицо. Руки на стартовую позицию. — Три. Два. Один. Старт открыт.       Диня грациозно срывается с места. Его сегодня увидят колдуны со всего мира. Он должен смотреться красиво. Он набирает высоту и мощь, идя вдоль склона, пестреющего стремнинами, навстречу солнцу, такому далёкому и близкому одновременно, ощущая с ветерком, забирающимся между костюмом и кожей, как с каждым пройденным метром и километром холодает всё больше. Лёгкие вбирают поредевший воздух, сердце выбрасывает из печени запас кровяных телец, ступни и кисти холодеют — пошла перестройка организма под высоту — на автомате. Диня больше не человек. Он космический корабль на топливе решимости.       Он плавно набирает высоту, не обращая внимания на умопомрачительный вид, открывающийся со склона великой Сагарматхи, на все эти зубастые горы, на их весёлые, будто покрытые эмалью снега пики, на их манящий комфорт и радушие. У Дини другая цель. Мимо проносятся вереницы оранжевых и синих бусин — это дички альпинисты в связках ковыляют вверх и вниз — сейчас основной сезон для восхождения. Сложно им, упрямым... Кто-то из дичков до сих пор остаётся лежать тут — брошенный между жизнью и смертью в невозможности вернуться, кто-то, но не Диня. В его груди горит пламя цели, он летит на самом деле не к достижению — он летит к Савве. Если Савва стал президентом, то кто такой Диня, чтобы не перелететь через Сагарматху? И если это всё, что он может, чтобы хоть на миг стать ближе к Яхонтову, то он обязан сдюжить. Диня летит, и низкое солнце отражением метит линии его костюма, пока по снегам склона мажет тень — тень человека-ветра. По телу прокатывается волна удушья, перед глазами мечется рябь. Подъём слишком быстрый. Кислорода всё меньше и меньше.       Седловина между главной вершиной и добавочной смотрится прогнутым хребтом, а за ним — ещё вереница прекрасных гор, и каждая меньше той, на которую взлетает Диня. Внезапно подъём кончается, и взору открывается пространство синего, бесподобно-синего неба со сморщенной скатертью низких пиков перед ним. Ступни хрустят снегом и путаются в растянутых над местом силы флажках. Диня на минуту задерживается на вершине самой высокой горы в мире. Оглядывается — нельзя сказать переводит дух — кислорода здесь катастрофически мало. Зона смерти. И красоты, неведомой большинству. Он будет помнить этот момент всю оставшуюся жизнь. Диня падает на снег коленями, загребает, скрепляет, лезет под скаф и достает его — мерцающий золотом лоскуток от лётного костюма Гора. Кладёт поверх горки снега. Смеётся.       Прошлое он оставит здесь. Частичку себя и то, что он в состоянии превзойти. — Я буду лучше. Ради тебя. И потому, что я сильный. — Дениска. Давай, летим вниз, а то говна не оберёмся, — подсказывает дед, и Диня спохватывается. Никто не запрещал ему опускаться на вершину, это даже эффектно, но засиживаться точно плохая идея. Диня срывается со скалы ветром, с трудом собирая потоки и падает вниз — долго, протяжно, с малым креном и большим глайдом — экономя силы и кислород. Спуск куда быстрее подъёма.       Солнце остаётся за спиной, взору открываются отвесные скалы иной стороны Сагарматхи. Тень горы ложится на местность, Диня поглощён ею, но упорно движется вперёд и вниз, минуя ущелья, пропасти, горные лагеря. На отметке в три километра красный костюм с фиолетовыми вставками прицепляется к его обзору — Санчес страхует его посадку. Диню накрывает безудержная радость, он, ликуя, машет руками дрону и слышит чуткий голос в наушнике: — Изи, Дэн, поберегись. Садись.       Точка входа — ровная и гладкая горная долина. Отцу досюда добираться часа два. Диня жужжит потоками, гася скорость, и — удача! — чертит стопами каменную крошку аккурат там, где задумано. Видит перед собой маску Санчес, а слева и справа дроны. Снимает очки, складывает пальцы и произносит, старательно выговаривая слова: — Ай'м окей.       Ждёт десять секунд протокола и видит перед носом кусочек белого пластика. Попытка зачтена.       Срывает с патлатой головы капюшон, озирается на величавую скальную массу за спиной и орёт от счастья.       Там, на ледяной вершине остался Гор. А Диня — вернулся. — Спасибо! — Он крепко обхватывает смеющуюся Санчес. — Спасибо! — Я знала, что ты сможешь. Мы сделаем всех на Чемпионате, — задорно возвещает она. — Сделаем! — Диня опять обнимает и целует Айвазову, лупит деда по подставленной ладони и плевать, что промахивается. Принимает звонок от отца. — Сынка! Съёмка — бомба! Хыть! Та мы знаменитые! Ай, ты мой шалопай! Ай, да Капульцевич! — Спасибо, спасибо тебе! — другие слова кончаются, остаётся только приклеенная пластырем на всё сознание мысль: «Мне всё по плечу». 4 мая 2067 года, Балясна.       Войти в Кремлевский Дворец из воронёного «Мерседеса» и подняться по парадной лестнице. Пожать руку коменданту Кремля — тот из почтения протягивает левую, и Савва встречает этот жест с благодарностью. Пройти через два пышно украшенных зала и подняться на подиум. Среди присутствующих на инаугурации — одни выдающиеся личности. Актёры, учёные, общественные деятели. Никита Асмодеев тоже тут как тут, смотрит раболепно. Рядом Дорохов — спокойный и торжественный. Савва ловит его преисполненный гордости взгляд и чуть улыбается. Наталья Николаевна Нехлюдова едва видна среди приглашённых, но её вытянутая поза полна одобрения и переживаний. Павел Юрьевич Дрокин стоит в первых рядах и ободряюще подмигивает. Исполняющий обязанности главы концерна «ГосПар» Сердюков вне себя от польщения быть здесь. Отца с Юлькой пропихнуть не удалось, да и к Велесу! Отметят дома.       Мать. Вот матери бы точно позволили присутствовать. И большего Савва в день рождения не мог пожелать, но — уж как сложилось. Он справится.       Руку на Конституцию. Её тоже в виде исключения положили слева, ять! Страна любит своего новоизбранного правителя. А значит всё остальное — наработается! — Клянусь при осуществлении полномочий президента Родины уважать и охранять права и свободы человека и гражданина, соблюдать и защищать Конституцию Родины, защищать суверенитет и независимость, безопасность и целостность государства, верно служить народу. — Савва Давидович Яхонтов вступил в должность президента Родины. Чуть ноги не разъехались от осознания. «Ну пиздец». «Савва, держись, девочки с тобой», — мигнула зелёными глазами Нехлюдова.       Как хорошо, что она здесь, думал Савва, пока оркестр ебашил гимн страны, а почтенная публика подпевала ему на все голоса. Савва бы хотел положить руку на сердце, но если класть левую, то получится, как будто он словил приступ. Ещё больше хотелось сбежать ветром. Но это вам не пряжка города, детство в сторону.       Дослушав гимн, Яхонтов был вынужден выступить с речью на всю страну. — Уважаемые родичи! Дорогие друзья. Я благодарен вам за ваш выбор. Каждому из вас, даже тем, кто голосовал не за мою кандидатуру — вы выразили свою гражданскую позицию. Я клянусь прислушиваться к вашему мнению и никого не оставлять без ответа. Мы с вами — жители огромной великой страны с богатейшей историей и культурой. И история учит нас быть ответственными и справедливыми. Я знаю старинную пословицу: «мёртвое живому не подмога». — При этих словах Саввы Павел Константинович расчувствованно сморгнул. — Но это не так. Именно мёртвое учит живое не допускать ошибок и руководствоваться опытом предыдущих поколений. Тех, кто создавал нашу страну по крупицам — идей, труда, крови. И неважно, кто отдавал их за Родину, человек простородный или колдун. По большей части люди живут в воздухе, сами того не замечая. Они без пяти минут от того, чтобы уйти с Земли в Небо — и ветра подвластны каждому — ведь мы дышим и миллионы дыханий в воздухе объединяют нас общим волшебством. Смех, песни, поэзия — скоморошьи. Выполнение задач и победы — от даждей, а книги и мегатонны информации всемирного наследия — кусочек работы семарглов. Жизнь и Смерть, Судьба и Воля едины, как хорзы и чернобоги, колдуньи и моры, и чутье сердца тоже присуще каждому, стоит только к нему прислушаться. Я уверен, в моей стране найдётся место каждому, кто готов развиваться и побеждать, не жить одной верой, а узнавать, не только лишь надеяться — а достигать задуманного. Любить, и в первую очередь себя. Быть честным по отношению к себе. Следовать голосу своей судьбы. Быть с теми, кто на самом деле дорог. Беречь свои чувства и беречь семьи. Каждый из нас важен для формирования лучшего будущего, будущего, которого мы желаем. И я спрошу с каждого из вас. Я отвечу перед вами сам. Равенство, справедливость и прозрачность — вот главные постулаты моего грядущего правления. Я клянусь быть равным вам. Справедливым. Открытым. Я клянусь вести вас к процветанию. Я клянусь каждое из моих намерений реализовывать с мыслью о благоденствии Родины, нашей общей матери. Как если бы я помнил и почитал собственную мать. Ваше доверие и выбор должно окупить годами спокойствия и прогресса. И если должно — то так и будет. Слово Яхонтова.       Ну тут они, вестимо, все захлопали, оркестр опять заиграл, а Савва почувствовал себя в тугом ошейнике обязательств перед страной — и тут же успокоил сам себя: кто, если не он? «Это было потрясающе и сильно, — маякнула тётя Наташа, блестя воротом чёрного благородного платья. — Удивительно, что в тебе так много от негодяя, пославшего нас за голубой травой, и я плачу от того, сколько в тебе же прекрасного. Знаешь, что сказал твой дед, когда мы разрушили его планы?» «Что?» — Под залпы орудий, выставленных вдоль стен Кремля Савва удалялся в рабочий кабинет президента. Президента Родины, ять! В свой рабочий кабинет. «Он обещал, что мы все в ножки ему поклонимся». «Ой, ну этого не надо. — Яхонтов скромно улыбнулся, чуть косясь через плечо. — А то мне костьми лечь придётся!» «Тогда будем жить!» «Будем жить, тётя Наташа! Готовь план посадки кувшинок в национальном парке через неделю. Забацаем официальное мероприятие». «Ты и сейчас о работе! Выдохни, Яхонт-Миротворец. Просто — насладись моментом. И с днём рождения».       Юлька наприсылала на омнифон сердечек, а Вахтанг — фото очень важного себя с рукой, возложенной на доску поддельного договора. И приписку: «Клянусь готовить лучший в Дзергии сациви! С днём рождения и вступления в должность, мой любимый!» Отовсюду сыпались поздравления. Колдосеть взорвалась видосами, и пока пересекал долгие залы Дворца, Яхонтов прокрутил их. «Да, ну и рожа, — он критически смотрел на собственное выступление. — В экран не влезает. Отожрался, как свинья, педик кудлатый. А ещё президентом назвался. Тренить больше надо. Стоп. А это что?»       Мешанина из кремлёвских событий перемежалась дикими видами Невстала и какого-то упоротого ветрогона-трюкача, совершившего, смешно сказать, пролёт над вершиной Сагарматхи!       Яхонтова под апплодисменты впустили в кабинет, и он с трудом удержался в рабочем настрое, пока смотрел на поджарое, простершее потоки над седым склоном тело в золотом одеянии. На весёлое, обмётанное белобрысой бородой лицо заметно повзрослевшего Дини. После совершения дерзкого трюка Гелиодорский сиял своими чудными разными глазами, смеялся и показывал в камеру сердечко, а за спиной у него высилась преодолённая твердыня. Но не только.       Буквально на миг в кадр влезла лукавая пожилая женщина с буйно-фиолетовой причёской, послала воздушный поцелуй и беззвучно шепнула — Савва прочёл по сочно подведённым губам: «Да пребудет с тобой сила. С днём рождения, мой президент».       Савва перемотал и задержал кадр. Мать оказалась обряжена в плотный лиловый Stormholder Tactic, на загорелой шее у неё болтался кислородный намордник и, странное дело — дичковский ошейник для полётов. «Да, ему действительно сейфити не нужен с таким-то тылом, — кисло подумал Яхонтов. — Вот на что она, стерва, спустила свои сбережения! А хорошо выглядит. Отдохнула, чай, за полгода кончины. Ладно, мы ещё подуем». И вернулся к работе.