Запах одуванчиков

— Ма-а-ам! Мам!       Александра Малютична с переднего кресла «Роллс-Ройза» угрюмо оборачивается, и у Саввы мигом пропадает желание приставать к ней сейчас. Под языком пересыхает, в горле застревает просьба. Савва вертит в руках самолётик. Но раз начал, плохо останавливаться на полупути. — Чего тебе, децл?       Савва оглядывается на спящего во втором детском кресле Ваху. — Эх, — собирается он с духом, — а нам обязательно ехать к Насте с Валерой? — Строит печальную мордашку и пытается изобразить мольбу во взгляде: — Мамуля, можно с тобой в Невгород?       Она кривит губы, отворачивается и бросает хлёсткое: — Нет.       Воцаряется молчание, Савва крутит самолёт и отваживается спросить: — Почему — нет? — Потому, что это взрослые дела, Савва. Я лечу по работе. — Мне семь лет. И я твой наследник, — находит он обоснование. — И поэтому я должна беречь вас от врагов. — Да каких врагов? Мы две недели не виделись. Мам. — Не забывай, твоего отца убили, — приводит она аргумент. — Нам с тобой же безопаснее, чем без тебя. Ну возьми меня с собой!       Мать вновь оборачивается и её вечно строгий, царственный взор ненадолго смягчается. Она говорит сейчас с ним не в своей обычной жаргонной манере, а так, как привыкла общаться с деловыми партнёрами. То есть — серьёзно. По-взрослому. — Не создавай мне проблем. Будь частью рода. Делай то, что поможет роду, а не твоим хотелкам. Ты не просто наследник, ты — наследник Яхонтовых и обязан слушаться главу рода. Запомни, Савва. Род — превыше всего. — Род превыше всего. — А? Саввочка? Ты шо?       Савва вздрогнул в кресле от резкого пробуждения. Оказывается, его убаюкало в пути, и кусок детства попросту приснился. Ярко, чётко, как будто это было вчера. «Мать приходила. Зачем?» — Да я задремал, простите, умотался немного за неделю, — повинился Савва и сперва сладко потянулся, прежде, чем вспомнить, что, вообще-то, у него с утра нехило замкнуло спину. Или это тоже приснилось? Плечи сзади побаливали, как от солнечных ожогов, и Савва таким образом сделал вывод, что массаж Алеся был наяву. — Задремал, хыть, — Капульцевич-старший дёрнул головой. — На три часы пошти задремал. — Да ладно, — не поверил Савва, всматриваясь в окно машины. — К Бярестью подлетаем, — усмехнулся Алесь, а Диня протянул руку и потрепал Яхонтова по колену. — Ты спал, как маленький! Будить жалко было.       Алесь краем блакитного глаза приметил этот жест, но оставил его без комментария.       Берестье оказалось куда крупнее Зазбруйска. Широкие проспекты, монументализм столетней давности, красные, будто изъеденные паршой руины древней крепости. Савва пригляделся из окна «членоуозки» и догадался, что выщерблины на кирпичных стенах — следы минувшей войны. Одной из многих... «Война — никогда не способ достичь нужного, — уловил он мережкой голос местной землицы. — Это извечный путь причинения боли и розжига ненависти». — А хошь узнац, як зародзилося Бярестье? — отвлёк его от дум Алесь и повёл сказ: — Одзнажды знакомитый купец с обозом товароу ехал с края до края белородских зямель. Нечаянно дороху обозу заступило болото, около якого росло мнохо бяроз. Подорожники ссекли деревы и по бярозоуым настилам смохли пройци топь. Уышли они к острову, якой был образоуан у слиянии уеликой реки и маленькой речки. За удачное спасение купец уознёс хвалу боху Велесу и устроил на гэтом месце капищу, якая и уыросла у хород Бярестье. Як ты може додумац, гэтот купец был наш брат паяц, — Капульцевич-старший хитро подмигнул, а Савва вежливо улыбнулся. Они как раз пролетали стрелку в месте слияния двух рек. Чуть дальше крепости располагалось кафе с весьма символичным названием «Бярозка». — У Белороди дюже мало стрибогоу, водни паяцы да зямные, — поделился Алесь. — Так шо дом, дзе жили Хелиодорские, розыскац буде несложно. Прауда, хто там цяперь — я не уедаю. Ближе усех к ним были Калитники. Предлахаю сперуа слетац до адреса Хелиодорских, а потом науедац Дзянискину родню по Лариной уетке. — Угумс, — удостоил его ответом Савва. — Ой, — втянул голову в плечи Диня.       Район, где некогда обитали высотные соколы Белороди, оказался старым, исторически ценным и расположенным в центре города. Ничего удивительного для Саввы, привыкшего, что и в Балясне ветрогоны издавна занимают особняки. Они шли по бульвару с коваными фонарями, и колено почти не отдавало ломотой, что несказанно радовало Яхонтова. «Помог. Ей-Небо, помог, ять! — наслаждался он отсутствием боли. — Поставил на ноги». — Впереди маячила крупная спина Алеся, а сбоку Динька то и дело пристраивался рукой к руке, но Савва шикал на него — было всё ещё неудобно перед Тузом Зазбруйска. — Вун гэта их дом! — Алесь сверился с картой и высмотрел среди рядка сомкнутых стенами домиков один голубой с треугольной крышей. — Як пишец колдосетка, до дуадцатых... — Он приметил вывеску на доме и сдвинул ушанку на затылок. — Хыть! А цяперь тут Белбанк. Интересное кино. — Подбоченился, покопался в карманах плотных серых шаровар и вытащил омнифон. — Стало, будзем зуониц Калитникам. Они недалече обитаюц.       Савва вздохнул с тяжёлым сердцем, глядя на опрятный, но осиротевший домик, где некогда, возможно, родился Гор. Всегда есть нечто грустное в том, как родовые гнёзда становятся общественными зданиями. Да, городу нужно расти и развиваться, но лишённые своих семей дома теряют опору. Как духи природы без ведуний. А ведь было время и особняк Берзариных чуть не превратился целиком в музей, да Влад Скопидомов его выкупил незадолго до гибели. Знал ли, чуял ли... нет, вряд ли! Значит, так было должно. Савва тряхнул головой, сбрасывая с шапки снежную пыль. В то время Алесь с кем-то горячо пререкался на чистом белородском, так, что обрывки фраз можно было понять лишь поверхностно. В конце концов, красный и сердитый, он доложил Савве с Диней: — Вони нас примуц. Ешо бы не приняли! — И что бы мы сделали, если бы нет, папа? — поинтересовался Диня. — Уышибли бы им дуерь, — Алесь поправил штаны. — Папачка, а як же концепт ненасилия? — прищурился Капульцевич-младший. — А я не собирался никохо насилоуац, — открестился Алесь, бычась. — Мы бы уышибли дуерь, и усехо дзелоу. «Решительный человек Алесь, — оценил про себя Яхонтов. — С таким тоже лучше состоять в тёплых отношениях! Нарабатывать себе окружение».       Они прошли пару кварталов от главной улицы города и свернули во дворы. Там Капульцевич уверенно нашёл нужный подъезд и, вытащив из носа серьгу, приложил к домофонной таблетке. Замок щёлкнул, пропустив их в гулкое нутро здания. Поднимались колдуны на старом лифте с диодной подсветкой, где Диня затёрся между Саввой и Алесем, как кусок сыра между двух котлет. Вскоре они оказались перед приоткрытой квартирной дверью, откуда чуралась старушка, очень напомнившая Савве Ларису. Разве что, куда менее волевая и гораздо более напуганная. «Сестра», — всколыхнуло мережку подсказкой. — Вавила! — бросилась она отнюдь не старушечьей прытью в квартиру, и Савва враз угадал умение скоморохов. — Вавилушка! Алесь прибыл с сыном и Яхонтом! «Пекло бы их спекло!» — уловила Саввина мережка из недр хором, пока глава рода Калитников и, как тем же образом стало ясно, Туз Берестья спешил предстать перед гостями. Вавила оказался мужской и более молодой копией бабы Лары. Племянник. Русоволосый, сероглазый... интересно, белородские шуты все, как зайцы, на один окрас? — Чего надо? — наградили гостей невежливым приветствием. — А ты шо, Уавилос, якой неучтиуый? — ответил наездом на наезд Алесь. — Як с защемлением до Алеся тюхать опосля съёмок, ты хоразд, а як приуетить по дзелу, хуост под брюхо. — Я то хвост под брюхо? А ну, заходь, — слегка пучеглазый Вавила Калитник махнул им с явной неохотой и, зашуршав дверным замком повторил вопрос: — чего припёрлись-то? — А ты не тем хостей потчуешь, наперёд бы на стол собрал... — Мне тебя кормить нечем! — опять огрызнулся Калитник. — Травой не питаемся! — Не меня, так сынку моехо покорми с... — Алесь метнул взгляд на Яхонтова, коротко вздохнул и определил: — блаходзецелем, я к холодоуке приуычный. Заодно и потолкуем. Не зря мы до тебя пилили за усе земли. — Эх, ну раз вас ветром надуло, придётся кормить!       Пока топтался в доме, Савва успел слегка осмотреть обстановку и понять, что Калитник имел профессию киношника. Сперва пришла мысль — артист, что для скомороха было бы естественно. Но рассмотрев повнимательнее шкафы и углы, Яхонтов углядел кучу видеоаппаратуры. На какой-то из обклееных обоями стен красовалась фотография отца и сына с большими камерами на плечах, и Савва утвердился в мысли об операторской стезе Калитников.       Вавила же провёл их в сносно обустроенную кухню, сунул на стол какие-то горелые печеньки в миске и с омнифона ткнул чайник кипятиться. Старушка показала пол-лица в дверном проёме и вновь спряталась. Да, видать, Калитники мало слышали о гостеприимстве! Будь они балясненцы, Савва бы поучил ему Вавилу, но сейчас рассудил не влезать. Они не ругаться сюда приехали. Яхонтов переглянулся с Диней, зацепил печеньку. Алесь мотнул головой со своим «хыть!» и без расшаркиваний пристал: — Ты мне, Уавилушка, скажи — Хелиодорские у Бярестье живы ещё? Якие-нить. — Нет, ни рыла, — тот разлил по чашкам непонятного цвета бурду. — А хто был последним? — Горисвет. — И гэтот кончился? — И этот кончился. — Они лежат усе на тех же мохилках? На Молчалинских? — На них. — Вавила скрестил руки на груди и мерил их напряжённым взором исподлобья. — Персцень их куда дзелся, ты не уедаешь? — Не-а. Мне не передавали. — А, вун оно як, — кивнул Алесь. Помолчал со всеми вместе и решительно поднялся с места. — Ну, спасибо тебе, друх, за хостеприимство, приемно было поуидаться. Пора и честь знац. — Вы что, уходите?! — со смесью негодования и облегчения воскликнул Вавила. — Пора нам, пора. — Капульцевич-старший потянул опешившего Диньку за рукав мягкой кофты, заторопил Савву, не дав прикарманить ещё печенья. — Алёша, ты скажи, как там Ларочка? — подала голос старушка откуда-то из буфета. — Бодрее усех, тётка, не хвалюйся! — махнул Алесь уже с порога, натягивая длиннополую куртку. — Хлопцы мои, айда за мной! — В добрый путь! — крикнул им вдогонку Туз Берестья и задраил дверь на все щеколды. — И что мы узнали? — Савва дожевал печеньку. — Усё, — Алесь распёрся на ширину лифта, подбоченившись. — Шо с ним лясы точиц. Дзень короткий. Айда на мохилки. — Так а где перстень-то? — У вожика на пыске, — доходчиво объяснил Алесь. Диня повесил голову.