Запах одуванчиков

«А дело было так: я ловил пескарей в луже, промёрзшей до самого дна, солнце уходило от меня навсегда, а я смеялся над ним. Будет ли весна? Если да, то когда, если нет, то зачем открывать глаза и завидовать слепым?»       М-да. Эта лужа до дна не промерзнёт. Сухой тростник перешёптывался с ветром, первый снег тихо тонул в вольхском разливе, растушёвывая картинку чернеющего над заводью обелиска. Савва отломил кусочек рута и сунул за щеку, чтобы взбодриться. Все последние дни вместо «Антимудина» он жрал корень мандрагоры, запивая бабкиным чаем, и практически не спал. Пока попытки найти пропавший шаттл не были признаны безнадёжными. Савва кинул воспалённый взор на другой берег и подумал, что хорошо бы там сообразить второй аналогичный кенотаф — матери. Заодно для пользы дела отметить фарватер. И сразу усмехнулся: будет смотреться, как два выставленных друг на друга средних пальца. Словно бы они с Александрой Малютичной дразнились из окон напротив... Тоска, два соска.       Да. Кенотаф поставить можно. Но неужели матери и вправду нет? Неужели страхи двадцатилетней давности стали явью? Савва никогда не испытывал этого чувства в детстве — что его потеряли или забыли — не той цены был ребёнком. Раз только, в Мохике, когда над семьёй повисла угроза тотального уничтожения. И вот всё снова рушилось, только угрозой стал он сам. — Мамы больше нет, — шёпотом проговорил для себя Савва, чтобы подвести черту под сомнением. — Она умерла, её не вернуть. Успокойся и... Работай.       Башня концерна «ГосПар» ждала в Невгороде. Его, нового хозяина, законную смену династии. Единственного живого Яхонтова.       Елда деда стояла незыблемо, и об неё рушился весь прочий Саввин бизнес. Какие самолёты, какая жратва, какой дендропарк? До́быча. Миром и судьбой Яхонтова снова правила до́быча, до́быча отравляла сердце Яхонтова, изгаживала мозг, грозя превратить в новый раздаточный конвейер, в новый эталон хваткого предпринимателя, в очередного золотого идола, в... Следующий обелиск. «Ни один Яхонтов доныне не помер своей смертью, — подумалось так некстати. — У двоих, вон, даже могил нет». Будет ли весна?..       Безумное желание вырваться из порочной цепи овладело им, Савва, дав слабину, потянулся к омнику и набрал Динин номер. Хотелось настоящего, честного, глубинного. Услышать, объясниться, раскаяться! Потянуться к уютной взаимности, мчать обратно на Колпаковку, ять, и позволить ему сделать с ним всё, что он захочет, лишь бы придавить эту щемящую дыру внутри! Но как только пошли позывные, Яхонтов сбросил звонок. «Глубокая ночь. Он спит, восстанавливает силы, — подсказал внутренний голос. — А тебе должно быть стыдно. Что ты скажешь ему? Что ты малодушно загубил его в прошлой жизни, а в этой ухитрился извести со свету родную мать?» — Нет, не годится, — прошипел Савва, теряя половицы веранды под ногами и добровольно проваливаясь в бездну рода. — Его в это тянуть за собой... Слабак. Жалкий педик.       Омнифон загорелся синеватым отсветом. Диня перезванивал, не спал или проснулся, и Савва торопливо стянул аппарат с руки, чтобы запустить им в мрачную воду разлива. Зато нет соблазна ответить. — Нельзя раскисать. Нельзя ошибаться, — припечатывал он себя, закручивал глубже и глубже в машину фамильного бизнеса. — Грёбаный «ГосПар». Как тут справиться без неё? В одиночку!       Он повернулся спиной к обелиску, вскинул голову, вдохнул пару раз поглубже. Отжал из-под век скупую влагу. — Нужно выдюжить. Должен. Иначе никак, иначе — конец всему!       Снежное, тяжёлое небо обрушилось на плечи, аж зябко стало. «Откуда нам знать, что такое листва, если все дерева разошлись на дрова? Откуда нам знать, что такое война, если мы не знаем мира?» — Думай не о вершине, — Савва погрозил себе сапфиром на сжатой в кулак деснице, — а о пути впереди себя. Шаг за шагом, последовательно, настырно. Так жила мама. Так жили Яхонтовы до неё. И не позволяй себе упасть. — Алеф, — щёлкнув пальцами, потребовал у представшего духа и указал в мутную массу воды за спиной, — вынь и подай. — Будет исполнено, Джахангир, — поклонился Алеф.       Путь до посёлка Савва преодолел ветром, напялив вместо лётного скафа тёплый свитер с шапкой. Нашёл по наитию нужное крылечко — резного, добротного дома, единственного деревянного среди пеноблоковых хором, подобрал в палисаднике немного желудей и покидался ими в окошко. Кружевная занавеска в народном стиле дрогнула, с той стороны стекла показалась заспанная бородатая рожа. Яхонтов, развихрившись и подвиснув в воздухе, поманил мужика пальцем на двор. Дверь лязгнула засовом и отворилась почти без скрипа. Рыжий долговязый тип, похожий отчего-то на поросшую мхами корягу, в семейных трусах и сапогах на босу ногу, кивнул гостю, мол, чего тебя носит по ночам? Однако в его жесте ощущалось скорее дружелюбие, чем неприязнь. «Вот какой у неё сожитель, — догадался Савва. — Дорохов симпатичнее». — Кивнул в ответ и показал на дверь: — Хозяйку позови, будь любезен. — Ночь-полночь тебя не смущает? — шелестнул мужик. — Не припомню, чтобы духи природы и лешие нуждались в отдыхе, — раскусил его Савва. — Кликни Тайгу на пять минут, и я полетел.       Она на удивление недолго рядилась с сожителем и выплыла к Савве, закутавшись в долгополую вязаную шаль. Прохрустела по опавшей листве валенками, подарив улыбку, и замерла той же тонкой, настороженной ланью, что и в день знакомства. Склонила русую головку на плечо. Вновь любуясь Тайгой, Савва не нашёл для себя аргументов чем Дорохов оказался для неё менее привлекателен, чем тот замшелый бородач, но... Ведь и он себе устроил недоразумение с серьгой в носу! Сердцу не прикажешь. — Зачем явился, Яхонтов? — Слова грубые, а произнесла она их приветливо, с потайным теплом, словно рада была увидеться. — Зов крови. — Савва сдвинул шапку на затылок, и когда она выдала недоумение на милом лице, пояснил: — По Лесному делу, проще говоря. — Что за дело? — А вот смотри-ка, ягодка, — Яхонтов потряс омнифоном, изгоняя воду, и развернул рябивший экран с изображениями разных сортов лотосов. Их он старательно собрал в папку ещё до того, как случилась трагедия с матерью. — Как тебе цветочки? Ничего?       Если бы Тайга могла побледнеть, наверное, побледнела бы, по крайней мере заметно смутилась. Поправила шаль, прижала ладонью к ключице и поведала: — Леся отговаривала Василису от этой идеи. Лотосы у нас не приживутся. — Ошибаешься, — выпятил Савва грудь. — Ты же помнишь Нехлюдову наверняка? — Наташу помню. — Тайга недоверчиво отодвинулась. — Сказала, именно этот лотос, Комарова, приживётся, а также его гибриды с тропическими. Сорта самые разные. Делаем госзакупку? По правому рукаву я видел подходящие заводи, можем попробовать засадить, и на следующий год посмотрим, как приживутся. — Зачем тебе это, Яхонтов? Пыль в глаза кому пускаешь? — Она уколола его и закрылась плечом. Савва смекнул — опять не доверяет. — Это моя земля, Тайга, — тогда просто, без подковырок ответил он. Дух природы некоторое время молчала, искоса оглядывая его замершую посреди заснеженного двора фигуру, и потом вздёрнула губу: — Под зиму не сажай. Весной. — А, другой разговор! — Савва подрысил к ней и вывалил фотографии кувшинок. Это был второй этап приручения. — А эти как, нравятся? Смотри, есть очень зимостойкие! Синие, бордовые... Какие ты любишь? — Ох, ну навыбирал! — Тайга подобралась и подбоченилась, но из-под могучей руки не вывернулась, принялась разглядывать водяные лилии. — Они настоящие? Никогда таких не видела! И что? На Темноводной прирастут? — Слово Яхонтова! У нас, да и не прирастут! Я Анфиску Светлую подпрягу, да и... Ты за кого меня принимаешь? — Савва ткнул в огромную чашку цветка с алыми лепестками, переходящими в белый на кончиках: — Сорт «Аттракшн»! Популярная, крепкая, хорошо переносит заморозки! Или «Иннерлайт», беленькая. Гляди, какие стрелочки! А? Возьмём полсотни таких и таких?       У Тайги горели глаза — кругом увядала осень, а она брызгала весной и солнцем, видя, как давняя мечта её ведуний превращается в реальность. — Не много — полсотни? — А чего мелочиться? Считай, что твои ведьмы при деньгах да при власти, ягодка! — распушился Савва. Тайга уступчиво махнула краем шали. — Делай, что хочешь! Только чтоб не помёрзли, слышал, агроном? — Так точно, — Яхонтов козырнул от шапки. — Ещё я приметил лысую полянку. Вот тут, в лесу, — он показал снимок с дрона. — А с этим-то что ты собрался мудрить? — Кое-что грандиозное, — он прищурился. — Но пусть это будет сюрпризом. Так! Я всё, что надо, обсудил. — Схлопнул экран у омника, помял плечо Тайги. — Ягодка, да мы с тобой споёмся! Как тебе кажется? — Не наглей, — ответила она, отводя его ручищу. — Да брось. Вот бы ты со мной на Шабаше появилась, ох бы колдовская братия обзавидовалась! Послушай, — Савва сообщнически пригнулся к ней, и она водрузила руку ему на физиономию, чтоб не слишком близко, — а давай представим всё, как будто я тебя закабалил? Хозяин Тайги, меня так даже бабушка зовёт! — С ума сбрендил? — Глаза у Тайги выкатились расписными блюдцами.       Он, конечно, подкалывал её этим и рисковал, но реакцию было увидеть бесценно! Хоть чем себя потешить. — А что? Заплачу тебе и твоему мужику соточку, а ты сделаешь вид, что послушна. Ну, — Яхонтов мечтательно помахал перстнем на тёмное небо, — кликну тебя, ты явишься, мол, да, господин, поднесёшь мне чарочку, ножки помнёшь, всего делов...       Он и не понял толком, а уже совершал дугу в мёрзлую грязь, согнувшись в дулю, потому, что удар под дых ему справили ну очень ощутимый! Укладка на лопатки тоже оказалась немягкой, и после того, как он отсмеялся, Тайга подала голос: — Яхонтов. Ну какой ты дурак! Что из тебя выйдет за президент, представить боязно! — Ты могла просто отказаться, необязательно было проявлять агрессию! — выставил он палец вверх и помахал ей. Тайга хлопнула дверью, но настроение после беседы заметно улучшилось. — В любой говёной ситуации сажай цветы! — пробормотал он, лёжа во дворе у древнего духа и пялясь на падющий сверху снег. Омник завибрировал вызовом, и Савва поверх снегопада развернул экран. — Ты как? — замаячил Павел Константинович и, приглядевшись к ученику, встревожился. — Ты где? — На службе местности, — отчитался Савва. — У меня важная информация, Павел Константинович, мужик вашей Тайги вам в подмётки не годится. — Очень познавательно, — без тени удовлетворения сказал Дорохов. — Мне не понравился Фатов. Когда ты уехал, он дважды допустил по отношению ко мне грубость и заявил прилюдно, что мне здесь не место. Пришлось покинуть Шабаш. — Вот ублюдок, — взвился на ноги Савва. — Это так-то к губернатору столицы! — Но ещё хуже то, что я услышал вблизи от курилки. Своими ушами через вентиляцию. Фатов сказал Амосову дословно: «Я расшибусь, но испорчу Яхонтову путь на трон. И тебе рекомендую присоединиться, пока он не наводнил Шабаши земной поганью. Без матери он слаб, и мы можем с ним расправиться, как с клопом. Способы есть». Савва, будь осмотрителен. Полагаю, это было сказано не в шутку. — Ясно. Спасибо, Павел Константинович. И прошу прощения за его слова. — Берегись, — напоследок веско бросил Дорохов.       Путь домой пролетел в раздумьях, которые смог рассеять только Вахин молодецкий храп. Не включая света, Савва вытянулся на полу у бассейна, раскинул руки и ноги. Со всех сторон к нему зацокали по геопаркету когти, пушистые, тёплые звери обступили удручённого хозяина и легли кто рядом, кто под бочок, кто на грудь, а Филин на бошку. Забил шерстью ноздри, заурчал моторчиком, принялся вылизывать волосы. Обычно Савва раздражался с приставаний кота, но тут даже обрадовался поддержке. Хоровое урчание, включившееся последовательно из пяти глоток, умиротворяло. Под руки тыкались головы, которые Яхонтов узнавал наощупь. А потом тихо-тихо, по-эрски подкрался папа. Присел рядом, как тогда, после неудачи с первым дипломом, блеснул глазами участливо и сказал: — Тебе плохо?       Савва не стал врать, позволил двум слезам укатиться через виски к затылку. — Да, папуль. Да. Плохо и тяжело. Помнишь, как ты мне двадцать лет назад сказал? В горах Мохики? — Что ты не обязан держать мир на плечах, и что у тебя для этого есть я? — тут же угадал папа, поглаживая ему волосы тёплой рукой. — Да, — высвободил Савва горе. — Я растерян и раздавлен. Я без неё никто. — Это не так!.. — Пап, — перебил Савва. — Я почти в бездне. — Тогда держи мою руку, — он крепко схватил его за ладонь. — Я не дам тебе упасть, сынок. Я буду с тобой. — И... — Савве было трудно попросить отца, но он понимал, что должен ради собственного спокойствия, — ты бы съездил со мной в Невик? — Да, — не раздумывая, согласился папа. — Бери меня, куда нужно, я поеду. — А как же работа? И баба Ярэ? — С бабушкой сейчас тётя Инна. А работа... Потерять сына страшнее, — ответил папа и замолчал. Он знал о чём говорил. Первенец Ильи, Честислав, от покойной эрской жены погиб за год до того, как они сошлись с мамой. Папа нет-нет, да вспоминал о той ошибке прошлого и всегда мрачнел. Потом смотрел на Савву, и чёрные глаза его наполнялись гордостью. Он бы расстроился, если бы с ним что-то случилось. Грохнули бы, как Давида или Влада, или он сам скатился до состояния обезумевшего чудовища. Нет, нужно было держать удар. — Пап, — Савва еле сдержал плач. — Ну ты-то как считаешь? Она... Мертва?       Папа обтёр лоб и рассмотрел свои пальцы обычным жестом волнения и замешательства. — Я считаю, наша мама сейчас в лучшем месте, где ей хорошо, — сказал он, и более присущего шаману ответа сложно было придумать. Савва не знал, стоит ли говорить папе, что именно отправило маму в это «лучшее место». Но решил не будить лиха и, посидев с ним ещё немного у бассейна, отправился, наконец, на боковую.