Запах одуванчиков

1 ноября 2066 года, Балясна. «Я напишу тебе письмо. В нём будет ровно двадцать слов. О том, что я пишу назло, о том, как нам не повезло, но повезло».       Не повезло, но повезло. И правда.       Диня откинулся на подушку и, заткнув уши музыкой, безучастно пялился в потолок. Хоть лёгкие не выкашлял, и то радость. Сегодня были оба врача, дичковский, из местной поликлиники, и сухарский семаргл-пульмонолог. Дичковский продлил больняк, сказав, что агрессивный вирус, подхваченный в изоляторе, отступает, но Дине надо восстановиться. Пульмонолог же с Сухарки был категоричен: постельный режим с обязательным просмотром комедий ещё неделю. У Капульцевича-младшего пострадала харизма, дала побочку на самооценку, и как следствие отвалилось то, что отвечает за голос и смех. Что такое скоморох без смеха? Больной и никчёмный неудачник. — Шутите побольше, занимайтесь любимым творчеством, короче, делайте то, что любите, будьте с приятными вам людьми! — был рецепт. Диня уныло соглашался несмотря на то, что внутри себя продолжал разрываться от боли и непонимания.       Его после той драки забрало не сразу, на второй, то ли третий день.       Юлька бесилась не по-детски. — Чем ты думал? Остолоп! Эгоист! Ты сорвал Савве важную встречу, ты спровоцировал драку! Зачем? Можешь ты сказать? — Я... Я... — Диня промакивал болючий лиловый глаз и не находил для себя оправданий. Да, он стал звездой вечера, и Савва обратил на него внимание... Обалдеть, как обратил! И опять глупо вышло, псу под сраку. Неудачник. — Ты ж сказала, при параде, Юлька. — Каком параде, безголовый! Савва вступился за тебя, и теперь его неизвестно что ждёт! Скандал, лишение берета, падение рейтинга! А ты — позор нашей семьи! — Она отходила брата по макушке его же париком. — На всю Балясну! Фатову только дай повод, он Савву порвёт! Ты знаешь, сколько мы трахались с его кандидатурой в президенты? Сколько искали путей, связей, жил рвали, чтоб наработать популярность! Но один такой скандал способен перечеркнуть любые старания! Знаешь, почему? — Почему? — пролепетал Диня, горя от стыда, огорчения и страха за будущее Саввы. — Потому, что людям плевать на добро! Они рады скандалу, им хочется порицать, им нравится быть выше и ткнуть лидера в его ошибку! И этой ошибкой стал ты, мой брат! — Она сама заплакала и, стряхивая слёзы, продолжила: — Почему ты такой упрямый! Когда я тебе сказала отстать от Саввы? Ты не боишься? — Диня не мог ответить. Только смотрел жалобно. — Неужели ты не понимаешь, что этого колдуна тебе трогать нельзя? Ты не слышал, что в нём живёт личность его деда? — На работе говорили, — бормотнул Диня, не понимая, при чём тут это. — Но... — Да никаких «но» нет и быть не может! — пуще прежнего вскипела Юлька. — Прекрати это! Прекрати, пока не поздно! Диня, ты замучил нас всех своими выходками. Сперва полшколы над тобой смеялось, потом наркотический угар во Мшанске, теперь это! Куда ты катишься? Ну? — Сестра взяла за щёки, повернула лицом к себе, и Диня увидел в её голубых глазах неподдельную тревогу. За него, дурака, конечно. — Значит, так. Или ты берёшься за ум, или, в случае, если Савва наконец-то тебя выгонит, чего ты заслужил, ко мне на порог не приходи. Пойдёшь куда глаза глядят, хоть пешком в пекло, хоть в Зазбруйск. Понял? — Понял, — откусил от самолюбия Диня. И вскоре слёг. С температурой под сорок, с горячечными галюнами и предложением сухарских врачей опять ложиться в стационар. Отказался под расписку. Было стыдно. О его выходке в ресторане судачили который день. Пока Юлька зашивалась по работе, с Диней сидела Майка. А Савва... Не звонил. Диня даже не знал, чем он занимается. Было не до этого — муторно, люто, как когда папа запирал его в моменты рутной тяги, только в сто раз хуже. Неразделённая любовь может убить скомороха, так говорили в Белороди, но Диня жил и болел не от неразделённости, а от неопределённости. Сердце кричало, что Савва прячет истинные чувства, причём, прячет плохо, а жестокие слова, которые приходилось слышать Дине, были насквозь фальшивы. Даже он это понимал! Он, который никогда раньше не любил... Его мучила лихорадка, удушье, кошмары. Всё не шла из памяти сцена, когда Савва с дико вращающимися глазами вторгся в толпу аланов и принялся месить их, хрустя кулаками и чужими костями. В тот вечер это казалось потрясающим, а в болезни... Диня вскрикивал и накрывался одеялом, когда видел, как кулак Саввы летит в него. Потом ещё и ещё. В нос, в рёбра, ногами по почкам. «Мразь! Беловолосая мразь! И ты туда же, предатель! Не смей мне говорить, что я хуже тебя, я великий чемпион, запомни своей тупой башкой раз и навсегда — Малюта Яхонтов — великий чемпион!» — Прости, Мэл... — бредил Диня, плача и не в силах успокоиться. — Я не должен был так говорить. Прости меня, Мэл, только не бросай. «Жди меня, мы когда-нибудь встретимся заново. Жди меня, обреченно и, может быть, радостно. Жди меня, в этом городе солнце как станция — как бы не сгореть мне, как бы не сгореть...»       Другой кошмар был ещё ужаснее. Те самые иголки с неба, виденные у Дорохова. Дине чудилось в горячке, будто он летел среди звёзд, свободный и красивый, а потом сотни, миллионы раскалённых игл из золота вонзались в его тело, и он с криком распадался на кровь и ветер. — Иголки... Мэл, иголки... Спаси. Я не хочу, не хочу... — Диню трясло, и он не соображал, почему видит и говорит это, и остановить мучение тоже не мог. «Я протяну свою ладонь. Мы оба будем без колец. По мне откроется огонь. Я твой билет в один конец. Один конец».       За дверью его комнаты меж тем шептались близкие: — Шансов найти шаттл практически нет. Она погибла, Майка. — Ох, любимая. Держись. Она была великой женщиной, но жизнь продолжается, да? Мы нужны Савве. Он планирует искать её? — Да, конечно. Уже подключил все службы, какие можно... Майка, это ужас, чёрная полоса, просто не верится. Проклятье какое-то! — Я с тобой, милая, я с тобой.       Да. У Саввы пропала мама. Говорить «погибла» не хотелось, ведь пропала это необязательно погибла? Представить, каково ему сейчас, было немыслимо. И в то же время Диню до сих пор не уволили. Значит... Ах, как всё плохо, и что делать — неизвестно! Чем помочь? Хотел бы Савва принять помощь? От него... Да и что может Диня в этой игре сильных? Услышать опять «не нужен», «зачем это нам», «живи своей жизнью»... Лютая грусть. Потом стало легче. Лекарства и заговорённые семарглами сладости брали верх над хворью, настроение висело на нуле, но жить хотелось — ради Саввы, чтобы не огорчить его и Юльку и не добавить в копилку невзгод ещё и собственную никчёмную жизнь.       Потом отгремели поминки по Александре Малютичне, и сестру привезли домой в невменяемом состоянии. А потом позвонил он. В глубокой ночи. Сам.       Пока Диня спал и проснулся с затуханием сигнала! Ну почему? Почему не успел ответить! Диня принялся перезванивать, и тут абонент вышел из сети. Спустя час вошёл обратно, но уже не отзывался. Написать тоже не получалось — Диня оказался заблокирован в «Юничате». Неужели Савва всё ещё злился за тех аланов? Диня мало того, что перестал понимать происходящее, он больше не мог строить никаких предположений насчёт будущего. — Как собаку меня... — бубнил себе под нос. — То иди сюда, то иди отсюда... Как скотину. Нельзя же так!       И когда он дал себе зарок больше не звонить Савве, не отвечать на его звонки и вообще — найти работу поспокойнее, его омник высветился тем самым контактом. Температура опять подскочила, но уже на здоровое тело, мозг воспламенился охотно, и бедный Диня, поймав нужную кнопку пальцем, ответил шефу: — А-алло? — Привет.       Вся боль и страдание мира, всё отчаяние гаснущих звёзд обрушилось на Диню из этого простого и короткого приветствия, сопровождаемого стоном ветра. — Саввочка Давидович!!! — Капульцевич подскочил на кровати и застыл враскоряку между подушек, тяжело дыша. — Саввочка Давидович... — Ты как, солнце? — прозвучало ещё более усталым и потерянным голосом. — Хорошо! Лучше усех! А вы как? — боясь, что Майка прискочет, Диня перешёл на трепетный шепоток. — Жив. И все живы. Здорово, правда? — Правда. А я вас так ждал! Что вы мне наберёте! Савва Давидович, я... Я же болел, — вдруг пожаловался Диня. Потом спохватился — что до его болезни тому, у кого мама поги... Пропала! — Извини, я... — обычно волевой, решительный Савва осёкся. Диня вновь не верил ушам своим, своему слуховому аппарату! — Прости, солнце. Закрутился. Плохой я начальник, да? — Почему ему так тяжело говорить? Диня вдруг догадался, что Савва плачет. Это было неслыханно. — Вы хороший, — Диня и сам расплакался. — Вы хороший мой. Самый, Савва Давидович. — Врёшь ты всё, — смех и дрожь фразы, звук затяжки и пускания дыма. Всхлип. Точно плачет! — Не вру я, — Диня припал к наручу. — Клянусь Велесом, не вру, хороший мой, и вам говорил уже! — Скажи ещё что-нибудь. — А что? — Да что хочешь. Мели, что взбредёт. Я не то, чтобы зачем-то там звоню. Голос твой хочу послушать. — Ой! О-о-ой.       Вот дурак! Дурак, дурак, дурак! Сердце билось в глотку, и сказать бы ему самое важное, самое главное, сейчас, тут, но волнение делало Диню тупым. И тут он услышал звуки телевизора. Видно, Майка смотрела срочные новости. — Сегодня в Невгороде произошло обрушение офисного небоскрёба компании «ГосПар». Здание, простоявшее на Невском заливе более пятидесяти лет ушло в грунт за считанные секунды. По счастливому стечению обстоятельств в это же время в компании проводилась учебная пожарная тревога, и всем сотрудникам офиса удалось спастись. Председатель правления концерна, Савва Яхонтов, также находится сейчас здесь, на месте происшествия, и по предварительным данным, стал инициатором включения пожарной тревоги. В прямом эфире репортаж из Невгорода...       Диня в два прыжка с омнифоном навис над диваном Майки. Сложно было поверить глазам, но на месте, где всегда торчала стоэтажная серебристая кукурузина, виднелась одна сплошная полоса залива. На остатках бетонной развязки к зданию толпились люди, кто в одеяле, кто с водой, кто с сигаретой. Мигали огнями подлетевшие МЧС-ники и машины скорой помощи. — Динька, не молчи ты. Поговори со мной, — позвал голосом Саввы омнифон, а Диня уже видел и его самого через экран — сидящим на краю обрушения с зажжённой сигаретой и браслетом связи. — А-а-аэ-э, пя-здец... — только и нашёлся Капульцевич. — Не то слово. — Савва сказал в трубку и через боль улыбнулся с экрана. К нему уже мчали репортёры: — Савва Давидович! Савва Давидович, уделите время! — Так, а ну кыш с опасной зоны! Кто вас сюда пустил? — Яхонтов собрался моментально, и Диня чуть не умер от восхищения его самообладанием. Он выбросил сигарету и едва не волоком оттащил оператора с журналисткой подальше от края дороги с торчащими арматуринами. Приложил губы к омнифону и шепнул, Диня услышал это и там, и там: — Пока, Динька, себя береги. — Отрубил вызов и уже деловито сообщил с экрана: — Да, действительно произошло обрушение башни, но, как видите, жертв нет. Компании ничто не угрожает, слава Небу, «ГосПар» это больше, чем здание. — Савва бодро засмеялся на всю страну. — А как вы прокомментируете отсутствие жертв и учебную тревогу перед обрушением? — пристала репортёрша. — Никак. Комментариев не будет. — Савва развёл руками. — Мы постоянно проводим в зданиях, принадлежащих компании, не только этом, учения, и, как показывает практика, это не бесполезная трата времени. Большего я не скажу. С проблемой разбираются эксперты. — Напомним, что всего неделю назад в космосе произошла катастрофа с шаттлом компании «ГосПар», на котором среди прочих членов экипажа находилась Александра Малютична Айвазова. Шаттл экс-председателя концерна попал в чёрную дыру и пропал без вести. Связаны ли эти два события, или виной всему роковая случайность — нам предстоит выяснить. «Жди меня, я когда-нибудь вырвусь из пламени. Жди меня, я приду этой осенью каменной. Жди меня, за меня там все молятся, жмурятся. Как бы не сгореть мне, как бы не задеть их...»