Запах одуванчиков

25 октября 2066 года, Подбалясье.       Савва знал: сегодня будет необычный день. Даже не проснулся толком, а уже осязал кожей особый трепет перед неизведанным и будоражащее душу предчувствие — ох, это ведовское слово! — выдающегося. Знакового. Исключительного.       Вчера Валера сказал: «Поешь поплотнее накануне вечером, постарайся не задолбаться и выспись. Завтра максималка».       Максималок в жизни Саввы Яхонтова насчитывалось множество. И каждая — как первая. Мандраж до стоящей колом холки. Предельная собранность. Вера в себя и готовность раздвинуть границы реального. Снова и снова. Раз за разом приближение по мизеру к званию легенды на все времена.       Стылый ветер октября перебирал шевелюру, холодил стриженный затылок. Хотелось провести полёт, отдаваясь его колючим ласкам в одной кофтёнке, но сегодня пришлось упаковать себя в ребристый ультратехнологичный скаф. Во время главных стартов и пристрелов на максимумы всегда так, не забалуешь. Всё серьёзно, скорости другие. Тут можно и саморазвеяться, не выдержав сопротивления воздуха. Одна перчатка, другая. Щелчки застёжек на бутсах, прижимающий уши капюшон. Плотные очки давят на сломанную переносицу, но это неважно. Потягивание под облепившей тело второй кожей, выход на площадку. Включение табло «Осторожно, идёт тренировка на скорость!»       Тренировка, ять. Вся тренировка — один залёт в несколько мгновений, опустошающий под ноль ресурсы тела и наполняющий славой имя. Никогда не получается воспринимать тотальный рывок из жил как просто тренировку. Сколько ни верти. Савва вдыхает, выдыхает, пыхтя, как чайник, парок его дыхания сносится Стрибогом требой на удачу. Площадка по сигналу Берзарина накреняется под нужным углом, Савва в нетерпении жмёт поручни. Бутсы встают в привычную косолапую позицию. По нервам бегут суматошные импульсы, запускают в резвый аллюр мощное, строптивое сердце. Мелкие сосуды, наоборот, схлопываются, подавая кровь нужным деталям машины, пальцы мёрзнут, нутро разгорается. Но стресс это не враг, это союзник. Савва готов превзойти себя. С августа готовился. Лелеял и преумножал силу, чтобы сегодня она вырвалась наружу, несдерживаемая режимами, сокрушительная, но всё же на сто процентов рабочая! Сила чемпиона. Или пустынного дьявола. Как кому больше нравится.       Скупое осеннее солнце подмигивает из растрёпанных туч, ветер ненадолго стихает. Лучший момент лучшего дня. — Савун, я бы на твоём месте стартовал сейчас. — Принято. Давай отсчёт. — Десять. Девять...       Валера запретил тащить на максималку Диню, и правильно. Савве не до́лжно отвлекаться. Дедов обелиск ждёт. Всегда ждёт. И вольхский разлив смотрит на свершения потомка переменчиво-серыми, мечтательными глазами прабабушки-чемпионки. — Шесть. Пять.       Максимально собраться на старте, потому что потом времени переиграть не будет. Гастинг — это порыв, а порыв — одно дуновение. Спидометр моргает синим. Тоже ждёт. Савва натягивает маску и улыбается под ней. Он лучший. Он — легенда. — Два. Один...       Сам срыв с площадки ускользает от внимания даже Саввы. Тело делает привычную работу, не опираясь на контроль разума, оно всё знает, всё умеет. Это отработанный годами рефлекс, как команда «фас!» Мышцы охватывает накал работы, разжиженное полураскрытым порталом пространство смешивается в единый салат. Разрываемый вихрем Стрибог стонет в складках капюшона, и вдруг! Резкий хлопок, звук исчезает.       Тишина! Как будто оглох, ять! Что происходит?! Савва догадывается, что это может быть, он к этому столько шёл, столько читал про сверхзвуковые истребители и стоял в армии на полигоне, глядя на них с отваленной челюстью, но всё же поверить сложно, это же чудо какое-то! — Хой! — беззвучно, ять, беззвучно! Как мечталось... Открыл и закрыл рот. Кругом обзора белая подушка изумлённой наглостью смертного воды, пар избитого ветром воздуха разбегается воланом, садится на плечи, сопровождает лёт и затормаживание. Да! Тот самый эффект Прандтля-Глоерта, которым он многократно любовался на сверхзвуковых аппаратах и примерял к себе! Савва не успевает насладиться чудом, как минует отметку в десять километров и врывается на берег, вздымая песчанные тучи. Едет на подошвах бутс, держа и усмиряя потоки, гасит скорость, что осталось мочи, и в полнейшем изнеможении падает на землю.       Первым делом — в экран спидометра и важнейший вопрос — сколько. Цифры дрожат перед очками, Савва срывает их и выбрасывает — Алеф найдёт потом! А сейчас, сию секунду...       Тысяча триста девяносто один. Двадцатилетняя мечта сбылась за двадцать шесть секунд. Обрушилась осознанием на голову. Мах. Мать его, мах!       То, ради чего жил. Ради чего подался в гастинг. Первый ветрогон преодолевший скорость звука — Савва Яхонтов! Прежде выдающийся, а ныне — легендарный.       Валера наскакивает на голову, хрипит лаем, не разобрать слов, почти душит. Рад, конечно рад. Савва смотрит на тренера и видит, как тот плачет навзрыд — впервые в таком волнении, но оно и понятно. Великий момент. — Валера. Мы сделали это. Это и твоё достижение, понимаешь? — Савва, ликуя, обжимает жилистый торс Вия и слышит всхлипы в ухо. — Савка... Ты прости. Тут такое...       Савва хмурится. Держит Валеру и снова чувствует, мережкой чувствует. Это не радость. Что за? Хмурится на экран. Нет, быть не может, рекорд состоялся, пусть и тренировочный, неофициальный, но его, Саввин, скорость взята! — Валер, ты чего? Эй!       Вий горбится, прячет лицо в руки, смахивает слёзы со светлых глаз и тянет из себя клещами: — Твоя мама, Савва. Она погибла. Только что... — Рыдания вновь овладевают им, Валера беспомощно скулит: — Дрокин передал. Её шаттл в половине шестого пропал с радаров, а до того... Там была зафик-ксирована чёрная дыра! — Обхватывает, трясёт, сползает в ноги и качается, сидя на песке. — Молниеносно... Сав. Она погибла со всем экипажем. Сашки больше нет. Чего? Нет, стойте, а рекорд?       Савва обрушивает гудящее победой тело рядом, вцепляется в острые Валерины плечи. — Валера, ять! Ты о чём? Как это, она мертва? Она не могла сделать это сегодня! В мой особенный день! Как же так, Валер? — А вот так, — шепчет он, размазывая слёзы по складкам морщин. — Гавдец, Сав. Как я без неё, а? Кто?       Шок от новости расползается по телу адреналином праведного гнева. — Этого не может быть, — твёрдо говорит Савва. — Нихуя она не погибла. Она не может погибнуть так тупо — раз! И сегодня — два! Это не в её стиле! Ты что, поверил ей? Ты поверил? — Хочется зарядить Вию по морде, вразумить, успокоить, и Савва с трудом сдерживается — как бы он ни бесил, это неправильно. Валера же прикрывается ладонью и только шепчет: — Прости. Мне жаль. Прости, старик, я понимаю тебя, но это правда.       Показывает чат в омнике, где Павел Юрьевич Дрокин прямым текстом пишет об исчезновении шаттла матери и наиболее вероятно — его гибели в чёрной дыре. Савва готов требовать расследования. Мать не может умереть! Просто не может.       Озарением на память приходят ужасные слова, сдуру брошенные им Александре Малютичне в прошлой беседе. Как раз перед её отлётом домой. «Пропади ты пропадом со своей башней! Сгинь!» И она сгинула. Проклятая сыном... «Нет, нет, нет, отставить! Отменить! — заметался мыслями Савва, таращась на застывшие цифры спидометра. — Вернуть, ять! Так не бывает. Это ложь и провокация! Надо найти её, космос перерыть, а найти! Потому, что она не может вот так сдохнуть. Никак не может».