Запах одуванчиков

— Буська! Подстриги кропчик, будь другом! И, это, на заду подбрей «юс малый». — Я интимные стрижки не делаю, — подыграла брату Владка. Тот фыркнул и хлопнул себя по отросшему затылку. — Даю тебе двадцать минут. Потом уматываю в Грибово на банкет.       Бусинка усадила его в кресло и перед тем, как затянуть накидку, критически оглядела сорочку, полосатый бело-изумрудный галстук, однотонные салатовые носки. Недоверчиво склонила голову: — Неужели сам оделся? Или Диня помог? — Да ну брось! — как по сигналу старта взвился Савва. — Какой, нафиг, Диня? Сам! От и до! Что не так опять? — Всё более, чем так, — оценила сестра, оглаживая его плечи. — Даже странно. Цветовая гамма рубашки, галстука, обуви — ярко, но стильно! Да, недаром говорят, что у ведьм вкус от природы! — Ага, и грамотность от природы, и вообще, мне несказанно повезло превратиться в кликушу, подобную вам! — одарил её любезностями Савва. — Лучше бы знали откуда наследников брать. Давай, стриги, не спи! И, Бусь, из ушей и носа воском повыдирай кусты. — Будет сделано, шеф, — засмеялась сестра. Тут Савва недобро прищурился, глянул за её фартук. Схватил за рукав укороченной блузы, расшитый донельзя знакомыми птицами. — Алё. Это так ты мне обещала хранить дедову память?       Да, вышиванка Анны Самохваловой стараниями умелых смуглых ручек её внученьки превратилась в... В... Чёрт знает что, бабскую приталенную размахайку! — А я и храню, — Бусинка настойчиво, обеими ладошками повернула братову кудлатую башку в зеркало, оправила рукав. — На себе вернее. — А где мои обещанные рубашки? — В процессе изготовления. — Вот работай ты у меня на производстве, сто раз бы уже развеял за нерасторопность! — окрысился Савва и получил пшик из пульверизатора в обратку. — Развеивать сейчас немодно, модно любить, — последовало поучение. — Я любя. — Яхонтов расслабился в кресле и отдался умению Самохваловой.       Ресторан «На облаках» недаром так назывался. Расположенный на сто тринадцатом этаже телебашни, он нравился Савве, как и всякому ветрогону. Отличное место для неформального общения с подиями — чем дальше от земли, тем больше превосходство. А уж если глянуть себе под ноги в стеклянный пол и увидеть будто украшенное золотным шитьём пространство ночного города, так и вовсе голова закружиться может! Впрочем, аланы не выглядели обезоруженными, скорее наоборот. Явились целой диаспорой в каракулевых папахах — статные, надменные, чернобородые и отчасти похожие на Дорохова. И головы их были высоко подняты. Даже слишком! «Удивительное ли дело, природники, — подумал Яхонтов, схлёстываясь с Ансаром Лайпановым властным взглядом и протягивая по привычке левую ладонь. Премьер-министр Алании задрал крючковатый нос выше прежнего, и Савва разом подумал, что с избавлением от кустов в естественных отверстиях он зря заморачивался. Гость меж тем отзеркалил хозяина — левой рукой он здороваться не собирался. Одна лишь дедова дипломатия не позволила Яхонтову взбрыкнуть, и, про себя назвав премьера «сукой», он совершил рукопожатие — едва ли не впервые в жизни не так, как привык — неудобной правой. Свита за спиной премьер-министра одобрительно и, как показалось Савве, снисходительно зашепталась. Снисходительно, ять! «Это ради Дорохова, — утешил себя Савва. — И рейтинга».       К тому же, он вознамерился подложить делегации огромную свинью, а точнее — синтетическую. Всем ведь известна любовь горцев к хорошему мясу — а как насчёт способности отличить это самое мясо от высококлассного заменителя? Савва пошёл аланам навстречу, но и себе изменять не спешил. Вместо жаркого им будет подан синфуд, о чём хорошенько раструбят в прессе. Но — на следующее утро. А аланы, дай Небо, не поверят. Или не признаются, что не распознали подмены. — Вы, я слышал от Павла Константиновича, готовитесь возглавить страну, — низко, нерасторопно, с сильным акцентом проговорил Лайпанов. — Это большое дело и сложная задача. — Нам, Яхонтовым, любое дело по плечу, — парировал, холодно щурясь и в очередной раз комплексуя по поводу своего слишком высокого голоса Савва. — Самоуверенность — не лучшее качество политика, — поведали ему, явно намекая на застарелый конфликт. — Хорошему политику надлежит быть уверенным в себе, — как можно вежливее, в уме сто раз послав наглеца на три буквы, отозвался Савва. — Иначе как ему представлять страну на международной арене? — Страна — это не только мании. И международные отношения далеки от цирка. — Я помню об этом, Ансар Атабекович. — И мы помним, — алан бросил с толикой желчи, повернулся и прошествовал к накрытым столам.       Савва еле сдержался от того, чтобы сжать ладонь в кулак — этот жест был бы слишком заметен. Павел Константинович грозился пожаловать с минуты на минуту, и Яхонтов понимал, что уже жёстко нарушает условия договора. Сходка подий, к которым можно было причислить и его самого, запрещалась и могла стать резонансным событием в колдомире. Но в сущности этого Савва и добивался — эпатировать Шабаш и стать вестником наступающих, столь необходимых всем перемен. Он не сильно тревожился по поводу болезненного высокомерия горцев, их отношение к небесным было понятно и объяснимо. Савву, как последнего дурака, волновало другое: отсутствие на мероприятии Капульцевича. Диня задерживался, хотя Яхонтов был уверен: Бляха сообщила ему о необходимости присутствовать на торжестве. Зачем? Савва толком не знал. Но с Диней теперь, после налёта на дом Дорохова всё давалось легче. Спокойнее, что ли! Да, он отшил скоморошка, но отпустить от себя ни за что бы не согласился. Да и сестре его обещал присматривать! Но где же он? Савва подманил официанта с бутылью игристого и, прихватив два фужера, выискал любезно улыбавшуюся гостям Бляху. Протянул ей один, чокнулся и невзначай бросил: — Где твой брат? — Сказал, застрял по поручениям. — Та окинула Савву любопытным взором голубых, густо подведённых глаз. — А что? — Ничего, — бесцветно проронил Яхонтов, прихлебывая выпивку и психуя.       Легко сказать «ничего», но встревоженность и ощущение надвигающегося говна не покидали его. Именно говна — будто над грядущим нависло жидкое коричневое цунами. Ничего хорошего, хотя пока, внешне, всё шло просто отлично. Аланы вовсю жрали синфуд, хвалили праздник и столичный приём. Дорохов, приехавший десять минут назад, сдержанно, но тепло общался с ними, и в его облике не читалось никакой угрозы. Но Саввина мережка чуяла, кричала — затопит всех. И глубинным толчком, пробудившим эдакий катаклизм, станет клятый Капульцевич. Савва отсалютовал корреспонденту новостного канала, приехавшему осветить столь значимое событие, и, надрезав антрекот, положил кусок на язык. Чувство неправильного стало ярче, Савва перекатил еду по нёбу и вдруг, той же мережкой осознал: мясо натуральное. Его, пропагандиста синтетиков, снимали на камеру с куском натурального мяса во рту! Яхонтов попытался настроиться пальцами на силу мёртвой плоти в своей тарелке — антрекот покладисто сморщил волокна. Ять-переять!       Точно натуральный. Савва вскипел, но виду не подал. Некто подменил продукты, чтобы опустить его с его концепцией разумного природопользования в нижнее днище. Камера оператора была наведена на него, как прицел. Савва догадался, что больше никому это не надо, кроме, как Фатову. Дорохов продолжал, как ни в чём ни бывало, угощаться мясом, а Савва отложил вилку. Пересёкся глазами с наставником и потёр висок. Павел Константинович чуть мигнул, поняв приглашение пообщаться без слов. «Павел Константинович, мясо настоящее», — сообщил Савва. «Разумеется оно настоящее, — был ответ. — Я бы не позволил тебе поглумиться над моими собратьями. Они веками резали и ели скот. Ты должен уважать их традиции». «Так это были вы, — Яхонтов ковырнул картофелину. — И Фатов знает?» «Вряд ли. Для него в тарелках синтетики. Мне стоило больших усилий договориться. Ешь, а то обидишь их и заставишь заподозрить неладное. Чем-то придётся пожертвовать ради произведения благоприятного впечатления, — обсидиановая чернота внутри глаз Дорохова стала плотнее, — это преодоление тебе на пользу».       Савва сморгнул контакт и звякнул вилкой о тарелку. Рты аланов перестали жевать, несколько десятков бородатых лиц обернулись на Яхонтова, а тот слышал лишь потрескивание штатива камеры и чувствовал себя придурком. Внутри поднималось расплавленной магмой негодование. Он улыбнулся гостям, вытер губы салфеткой и поднялся с фужером. — Я бы хотел сказать тост, — заявил погромче Савва, — за наших дорогих гостей. За доверие, которое они оказали нам своим визитом. Ведь доверие и доверительность — опора для любых дел. И уверенность в себе, подкреплённая доверием со стороны, вырастает в долгие, продуктивные отношения. А потому я рад представить вашему вниманию, гости дорогие, линейку продуктов, выпускаемых нашей компанией по производству синтетического мяса, — на этих словах Павел Константинович перестал моргать, а Яхонтов одарил его озорной улыбкой — ведь, ясен пень, других некромантов на сборище не было, и никто кроме них двоих не смог бы отличить синфуд и мясо! — Прошу, наслаждайтесь, ваше здоровье! — Он осушил фужер и смачно закусил антрекотом. Аланы начали переглядываться, а потом Лайпанов зло блеснул глазами, шепнул что-то вблизи сидящему помощнику, и тот передал это другим. Вилки с ножами снова заходили по тарелкам, рты задвигались. Савва откинулся на стуле, наслаждаясь своим преимуществом. Теперь никто не обвинит его в лицемерии, скажет, что он, Яхонтов, жрал натуральное мясо. Это аланы жрали синфуд. Савва скосил взгляд вправо: Дорохов ничем не проявил досады от выходки ученика. Повернул голову налево и увидел в глазах Бляхи ироничное осуждение, мол, Бейб, ты не мог не выпендриться? Налил ей и себе вина, подмигнул и шепнул: — Все колдуны равны, но мы немножечко ровнее, да, подруга?       Бляха прикрыла яркие губы салфеткой и зазвенела смешком. Савва кивнул ей фужером, с царственным видом потянув игристое. Небрежно глянул в сторону донёсшегося со входа цоканья каблуков, округлил глаза и прыснул напитком в цветочную кадку за стулом. — Я припозднилась, извините, — ослепительной красоты девушка, стройная и высокая, буквально впорхнула в зал ресторана, отбросила за спину длинные светлые волосы и сложила руки на облегающем платье. Виновато потрепыхала ресничками. В кругу аланов зашелестели, загудели многочисленными возгласами одобрения и восхищения. — Савва Давидович, уважаемые гости, добрый вечер.