Запах одуванчиков

14 октября 2066 года, Балясна. «Он учился с тобой в одном классе, любил рисовать, не любил одноклассников. На портфеле прицеплен значок, ждёт в коридоре звонок на урок...»       Сказать сестре, что приедет на час позже под предлогом отвезти документы. Справиться с заданием в два счёта и мчать домой, чтобы распаковать припрятанные накануне обновки. Сегодня его день. Сегодня Юляшкин Звоночек будет заметным. — Динька! В четверг мы должны выглядеть на все сто! У Саввы банкет в ресторане на телебашне — приедут высокопоставленные аланы, будь добр присутствовать и, пожалуйста, — сестра аж сложила руки и трясла ими перед септумом, моля, — не натвори глупостей!       И Диня впервые обманул Юльку, пообещав быть нормальным. Но тут либо нормальным, либо на все сто.       Побриться. Подщипать брови. Немного тоника на салфетку, протереть лицо. Грустно улыбнуться себе красивому. Владина правда, Диня может играть как мужские, так и женские роли. И последние, в отличие от первых, он играть умеет.       Папа, известный за пределами Зазбруйска йогин, танцор и пропагандист собственной системы оздоровления научил его быть сильным и ловким. Быть настоящим мальчиком. Диня придерживался папиных советов и усердно занимался, чтобы соответствовать роду. Но больше всего на свете он любил переодеваться девчонкой и вышагивать в красивых нарядах. И чья вина, что у девушек всегда более яркие и свободные образы? Косметика, каблуки, восхитительные платья и длинные волосы, требующие ухода. Женственный маникюр. Мальчикам из Зазбруйска было не понять, и в таком виде Диня в школе не появлялся, но пацаны чувствовали. Всегда чувствовали инаковость. «Хулиганы затащили после школы обманом, и на теле снова новые раны. На них синими глазами смотрит и о помощи уже не просит. Не имеет права даже на слёзы». — Деука! Слезай, похоуорим, як мужики!       Сплёвывает, бесится, бегает вокруг высокого ясеня, на котором сидит и покатывается с его потуг Диня. Другие бандюки расхаживают рядом и тоже не знают, как подобраться к жертве. — А ты достань! Неможно? — Слазь, шалауа! Просцитутка! — доведённый до исступления хулиган прыгает на ветку, она ломается и сбрасывает обидчика оземь. Диня хохочет сильнее, встряхивает белыми космами и легко перескакивает на соседнюю берёзу. — Сам ты шлюха! Я на уроках сижу, а уы шляетесь! Прыдурки!       Ничего они ему не сделают. Загнать на дерево — максимум. А записки с угрозами и дурацкие карикатуры Диню не задевают. Он знает, что Юлька встречается с борцом из последнего класса, и скажи тому сестра о проблеме Дини, он от его одноклассников мокрого места не оставит. Но и Диня умеет уворачиваться. В Зазбруйске нужно родиться сильным или вовсе не рождаться. Прыжок паяца на крышу гаража. Спущенные штаны, оголённая для хулиганов жопа, которой можно покрутить на прощание. — Пидорюха! — От пидора слышу!       Аккуратные штрихи туши на ресницах делают глаза больше и выразительнее. Такие разные глаза, словно от двух разных людей. И эта прядь надо лбом, заметно светлее общего оттенка волос, даже крашеная в русый. Прямо под ней на коже бесцветное пятно, словно кто растворителем облил. Как только Диню не дразнили! Косой, кривой, седой, плешивый, телком зализанный. А всё потому, что он родился необычным. «Весь истоптан радужный свитер, а вслед прокричат ему «ботан!» и «пидор!» Верхний этаж, запирается в ванной: «Мама и папа, простите, я странный...»       Странный, да. Мама и папа простили Диню настолько, что оплатили обучение в детской школе моделей и разрешили после одиннадцатого класса не поступать в институт. И Диня отправился покорять мир высокой моды во Мшанск. Сам. Абсолютно веря в свою исключительность. Обивал пороги модельных агенств, где на хорошенького мальчика смотрели с недоумением, как только он открывал рот, и кивали: да, мы вас пригласим, если понадобитесь. Один раз так, другой, третий... Приглашений для мальчика не было. И тогда Диня переоделся в девочку. «Дана Болида» моментально снискала внимание владельцев агентств и блеснула пару раз на фотосессиях. Диня радовался первому успеху и не знал, что его внесли под женским именем в базу эскорт-услуг. Заочно. Один звонок, предложение заработать, сверкая улыбкой на празднике — почему бы и нет? Станцевать завлекательный танец на шесте в ночном клубе? Да это веселиться всю ночь с красивыми парнями, смотрящими с обожанием! Ещё и заплатят. На подиум всё равно звать почему-то не торопятся... Андриан вошёл в жизнь Даны Болиды как-то незаметно и постепенно, как наркотик в вену. Он предлагал больше всего работы и оплату выше. И у него был самый весёлый клуб, где собирались не только гетеросексуальные мужчины, но и те, перед которыми можно было не особо таиться. А ещё рекой лилась выпивка, и ради того, чтобы взбодриться, можно было дунуть настоящей колдовской мандрагоры. Прямо из Балясны! Кто бы мог подумать, что дутьё рута плотно войдёт в дичковскую жизнь. Но и ежу ясно, лучше всего приживается самое плохое. Диня подсел на рут. Настолько плотно, что не мог не дунуть суток. А за наркотики нужно было платить. Чем могла расплатиться безработная модель, кроме собственного тела? Да, им и платила. Втридорога. Андриан умел находить тех самых клиентов. Перед которыми Диня не таился. И он отрабатывал зависимость так и эдак, включая скоморошью харизму, когда не был уверен, что клиент предупреждён о сюрпризе. Эти брали его, ни о чём не догадываясь.       Подводка для век, тени, карандаш для бровей. Закрепитель. Горькое искажение миловидного личика, но секундное. Диня научился сиять и держать товарный вид, как бы плохо ни было внутри. А мальчики не плачут. «Не может быть иначе, ведь мальчики не плачут».       Он трахался за деньги и дозу. Он трахался легко, ведь не любил — его любили. Он получал то, чего хотел, и чего вряд ли бы добился на добровольной основе. «Ведь мальчики не любят». Мальчиков. Только немногие.       И Савва явно дал понять, что он не по этой части. А купить его расположение не получится — Яхонтов богат и знаменит. Значит — придётся предложить себя так. В женском облике. Включить обаяние на полную. «Влюбился. Не было б ни ночи, чтоб не снился тот кудрявый, что глумился. От его ботинка рана». Но это ничего. Ничего. — Я тебя не разлюблю, кудрявый, — с причмокиванием шепнули сочные губы в зеркало, где вместо собственного на мгновение возникло мордастое и бесконечно любимое отражение Самума. — Сложно любить своего хулигана. «Сложно любить своего хулигана, сложно любить своего хулигана»... Но — любить, нельзя помиловать. «Не может быть иначе».       Душа опять согрелась от мыслей о Савве, и седьмое небо рассыпалось цветочной поляной. Савва дал ему воздух, кислород, право на жизнь! Сделал лучше. Смелее. Ответственнее. Подарил надежду. И первую любовь.       Мама и папа во время Дининого приезда погостить заметили неладное. Заперли его и уговорили остаться дома. Диня боялся, что его найдут, что у родителей будут проблемы. Ведь он остался должен Андриану и обещал расплатиться после отпуска. Но папа был твёрд. Ходил хвостом за сыном, контролировал его действия, шмонал карманы, кормил здоровой пищей. Занимался с Диней, как в детстве, гонял босиком по снегу и заставлял ежедневно по нескольку часов делать упражнения. Помогло. А потом летом приехала Юлька и забрала брата в Балясну. К Савве.       И Диня снова слетел с катушек. Он достал из пакета и расправил отливающее золотыми искрами по синему платье-футляр, рассмотрел, решился и влез. Поиграл приятно округлившимися булками. Выпятил накладную грудь, стыренную у сестры. На наряд ушла половина зарплаты. Вторая — на туфли. Колготки копеечные, а белье у него было припасено. Красивое. На всякий случай. Длинный парик практически под цвет своих волос. После того показа мод Диня выклянчил его в подарок у Влады. Как знал, что пригодится! А маникюр простой, не для акцента. Использовать Майкин лак, чтобы ровно накрасить короткие ногти Диня сумел.       Вдруг подступила тошнота. Ассоциация с работой в эскорте навалилась так, что стало от себя противно. Да, верилось, Савва сделал его другим человеком, и вот — сам же вернул в старую шкуру. «Ты бей и издевайся, ведь мальчики не плачут». — Но мы посмотрим, кто кохо, — с убеждением сказал невидимому Савве Капульцевич, глядя на часы и дурея от предстоящего, — уж в этот раз я не проябусь.