Запах одуванчиков

— Пап, ну когда на курганы? — Из всей поездки Савву, пожалуй, интересовал только этот вопрос. Илья развернулся через плечо, глянул остро и осведомился: — Это с чего они тебе так сдались? Какой день ходишь и ноешь. Консыг-Ойка, наберись терпения! Сегодня нужно дошурфить два участка и составить фотоотчёты... — О-о-ох! — Савва взревел и, воздев руки к Небу, умотал ветром. Вдогонку ему донеслось: — И не колдуй на людях!       С папой спорить было бесполезно. Уговаривать тоже. Торговаться — тем более. Айвазов был непреклонен: сначала добить рутину, а после — самое вкусное. Упрямства и педантичности в работе папе было не занимать. С утра до ночи его студенты с волонтёрами только и делали, что копали, копали как свиньи, выбирая слой за слоем грунта и ища невесть чего. Ясно, как день, что вся малина там, в этих травянистых сиськах, вспучившихся из земли! И Владка предрекала то же самое. Савва чуял токи смерти, идущие из курганов, аж пальцы щипало и холодило. Когда говорят «руки чешутся сделать», это в прямом смысле обозначало именно то томительное чувство, которое испытывал Савва к курганам. Разве некромант может позволить себе пропустить настолько древние захоронения? Нет, не может, и не должен! Савва решил твёрдо: добраться ночью и хоть глазком поглядеть на древних воинов, погребённых здесь. А то, гляди, чего доброго, папахен и к раскопу не допустит со своим «детям нельзя!» — Вах. — Э? — Эй, Вах, слышь, чего? — за два часа до рассвета Савва покачал плечо близнеца. — Ну что, спать дай, э! — разбубнился Вахтанг под неумолчный комариный писк снаружи палатки. — Да послушай. Давай разведаем те курганы.       Брат подгрёб к себе подушку, не желая ни слушать эту ахинею, ни, тем паче, участвовать в ней. Савва зажал ему нос пальцами. — Что тебе неймётся, ослиная ты вошь! — взорвался возмущением разбуженный брат. Пихнул в грудь, рухнул обратно в спальник. — Да постой! Разве не в кайф первыми увидеть сокровища, оставшиеся от Алтын-тобрак? Думаешь, там нет золота? — Золота? — Ваха приоткрыл сонный карий глаз. — А ты думаешь, прям есть? — Я уверен, — заговорщицки поведал Савва. — Вдруг там знать какая-нибудь лежит? А с этими постоянно бонусный хлам — супницы, там, блюда, уздечки. Для путешествия в Верхний мир. — Он повёл ладонью перед собой. — Пойдём, глянем? Вах, обещаю, мы просто посмотрим, и всё. Трогать не будем! — Илья отругает, — выдвинул последний аргумент против Вахтанг. — Шутишь, что ли? Когда он кого ругал? Папа спустит это, поверь мне. Мы с ним неплохо ладим.       Тут Вахтанг сдался. Наверное, ему очень хотелось увидеть алтынское золото. Трупов он боялся, даже истлевших. Близнецы оделись и тайком покинули палатку. Довертели до кургана, прихватив электролопаты на всякий пожарный, и в нерешительности встряли у самого большого возвышения. Савва ковырнул дёрн разок-другой и наткнулся заступом на твёрдую грань камня. — Папа говорил, они из булыжников сложены. — И как ты думаешь..? — Ваха спросил ради галочки, уже догадался, как. В прошлом году они тем же Макаром вскрывали дядькину гробницу в Петрово, чтобы добыть дедову косточку! Савва достал зажигалку. Вспышка пламени осветила озабоченное лицо Вахи, заставила Савву сглотнуть и скороговоркой произнести: — Днём с огнём не ищут, а находят. Днём с огнём не смотрят, а примечают. Днём с огнём не знают, а узнают. Откройся тайна, в чреве земли сокрытая, через чистое пламя, через дело моё, через слово моё! Ух! — Савва не выдержал и воскликнул, видя, как слои камней кургана пришли в движение и начали раскрываться перед близнецами подобно зубам исполинского рта. — Всё, что в землю рукой человека вложено, в моей свече отразится, местом определится, знаком подтвердится. Хой!       Изнутри непроглядной дыры повеяло сырой землёй и червями — обычным могильным запахом, который так или иначе окружал губернатора Балясны Дорохова, а бывало исходил от него самого в зависимости от того, злился старый некромант или нет. Мертвечиной не несло — тот, ради кого выстроили насыпь, успел давным-давно обратиться в ветхие кости. Савва прихватил Вахтанга под руку и, усевшись на корточки, потащил в лазейку. Фонарик на лбу пригодился на ура, и вскоре близнецы упёрлись в какую-то плоскую каменюгу. Савва не без труда поддел её лопатой, отодвинул и ввалился в захоронение. — Вай мэ! — И не говори!       Тут, во глубине земли, в необрушившемся к удаче исследователей пространстве лежали двое. Один на другом. Беглый огонёк фонаря плеснул по латам и шлемам, посеребрил старую чешую кольчуг и бармиц. На небольшом возвышении у останков параллельно друг другу покоились лук с каменными стрелами и длинный, прямой меч. И никакого золота! Даже утвари не замечалось.       Воины. Таким незачем брать с собой в посмертье драгоценности или предметы быта, всё равно будут только и делать, что драться, так рассказывал папа. Савва пододвинулся к мертвецам, и его дорожные ботинки захрустели по сухим травам. Да, смертный одр был устлан какими-то растениями, какими, без спецанализа не разберёшься. Но странно было другое. Верхний воин лежал, повернутый лицом к нижнему, и его левая рука переплелась костями пальцев с рукой соседа. Второй рукав кольчуги был пустым... От вида этого у Яхонтова заныло сердце, неясная тоска сдавила лёгкие. Он провёл ногтями по изъеденному ржой спинному щитку лат и обратил взор в пустую глазницу того из воинов, что лежал лицом вверх. Почему в одну? Потому что шлем древнего витязя в виде головы сокола с клювом закрывал другую, будто бы за ненадобностью при жизни видеть обоими глазами... — Грустно. — Чего тебе грустно? — отозвался из-за плеча Ваха. «Сам не знаю», — хотел ответить брату Савва, но вместо того заявил: — Да грустно, что приходится читить, чтобы добраться до таких вкусностей, вместо того, чтобы нормально заняться ими по науке! Мы как мародёры какие-то, а всего лишь — хотим быстрее познать историю! — Я вообще спать хотел, — признался простак Ваха. Савва одарил брата ласковым взглядом и решительно положил ладонь на спину мёртвому воину: — Надо проучить отца. Ваха разом пробудился. — Ты в себе? Ты что замыслил, э? Говори, ишачья Масленица! — Да весело будет, Вах, — принялся убеждать Савва, как всегда бывало, если близнец начинал возмущаться назревающей авантюрой. — Прикинь только: приведём его в лагерь...       Дальше братья работали слажено. Замкнули курган, чтобы никто ни о чём не догадался. Следующим днём вместе с группой усердно обмеряли раскоп и вели себя, как кроткие барашки, а вечером, посидев у костра и сославшись отцу на усталость, убрались во тьму. Сбегали до палатки, разобрали её по-скорому и утащили к кургану. Не без труда отодрали один скелет от другого — время срастило их вместе нагрудными латами, да и старые кости того гляди норовили посыпаться. Водрузили поклажу на тент и ветрами домчали ближе к спящим археологам. Можно было пустить мертвеца своим ходом до лагеря, но Савва боялся, что он раньше нужного перебудит народ, громыхая доспехом, да чего доброго рассыпется по дороге. Хрупкий экземпляр!       Оставить находку неподалёку от костра, где отец с изрядно поддатыми студентами распевал песни, и, зажимая рты руками от смеха, приготовиться к шоу. Залечь в можжевельниках. Наблюдать. — Levantate y ve!       Из всех заклинаний по подъёму мёртвых тел Савве больше всего приходилось по сердцу то, которое используют мохиканские брухо. Быть может потому, что именно силу у брухо он отобрал в своё безраздельное пользование. Мёртвый витязь зашевелился на тенте, блеснул в лунном свете голым черепом, сложился пополам и затем выпрямился — послушная, роскошная двухметровая кукла для любителей хоррора. Савва боялся, что мертвец не сможет подняться на ноги, но тот смог — видать, крепкий был при жизни человек! Свесил иссохшую руку и шатко побрёл на огонь костра. — Сработало! — приглушённо возликовал Савва, удивляясь тому, как отлично в этот раз овладел объектом! Почти полная синхронизация с намерением, чего раньше достичь не удавалось. Видел бы Дорохов! Хотя, нет, не стоило. — Ты псих, — коротко заключил Вахтанг и прибавил, сияя улыбкой: — Нас убьют.       Близнецы выползли из укрытия и перебежками подкрались к археологам. Папа бренчал на гитаре, студенты выли на все голоса: — Среди ублюдков шёл артист, в кожаном плаще, мёртвый анархист! Крикнул он: «Хой! Челюсть долой!» Трупо-о-ов вёл он за собой!       Сука, как же в тему. Савву почти разрывало от предвкушения, когда, наконец, его подопечный успешно дошагал до костра и предстал перед публикой во всей красе. — В жизни артист весёлым был и нажра... — Папа так и застыл с раскрытым на половине звука ртом и выпученными на гостя глазами. Сборище замерло, не в состоянии принять увиденное, и вот тут то их ждала вишенка на торте. Витязь, подчиняясь воле Саввы, лихо постучал зубами, согнул единственную кисть в кулак, замахнулся, заставив народ дружно попригибаться, и влепил сам себе тумак, да так, что башка набок съехала и шлем отлетел. Завалился в сторону. Девки подняли истошный визг, дички бросились врассыпную, топоча, как стадо оленей в мае на Качурке. Савва, красный, рыдающий от смеха, держался то за живот, то за близнеца. Тот выглядел не лучше.       Папа же был воплощённое самообладание. Он степенно отложил гитару, поднялся с места и принюхался. Потом уверенным шагом устремился в темень по направлению к близнецам, и во всей его маленькой, кряжистой фигуре читалась убийственная решимость. Тут Савва струхнул, но потом осадил себя — это ведь был папа, а папа по-большей части с пониманием относился к их проказам. Сам рос в детдоме и немало крови попил опекунам. — Ёб вашу мать!!! — стоял ор по лагерю спустя пять минут. Двое хулиганов, потупившись, вжавшись друг в дружку, вздрагивали от каждого вопля разъярённого Ильи. Казалось, от веяния его смертельной силы по Калтаю все козодои разлетелись кто куда, суслики и корсаки попрятались по норам, а маралы и прочие копытные устроили внеплановую миграцию прямым галопом до Балясны. — Савва, сколько, блядь, тебе лет?! Как вы додумались! Как у вас совести хватило?! Ты соображаешь, что ты наделал? Для тебя существует что-нибудь святое, кроме твоего «я хочу»?       Савва никогда не видел отца таким исступлённым. Даже когда из вредности расплавил его любимую кружку... Яхонтов забито помотал головой. Папа гневно дохнул в землю и на ней вместо травы разрослось большое жухлое пятно. Вот что значит бесить чёрного шамана. — Значит, так. Немедленно, — с расстановкой распорядился папа, — берите его и нежно! Савва, я повторюсь, нежно, заботливо, как родного, несите туда... Откуда взяли, сука! — Он снова сорвался на крик, задержал дыхание, потемнел, побелел, выдохнул и докончил мысль: — И чтобы к утру... Всё было в нетронутом виде. Останки расположены в точности, как лежали, и всё захоронение! Ты понял?! Спать не отправитесь, пока не вернёте всё на свои места! Миллиметр к миллиметру! Мертвоводы хуевы! — Но папуль, я плохо помню, как там... — заскулил Савва. — Да меня не колышет! Вы должны понимать, что натворили! Это вам не шуточки! Археологи... Берегут находки больше чем себя! А вы... Позор вам! Стыд и позор. Летите! — Папа трясанул пальцем по воздуху, повернулся и, больше ничего не сказав близнецам, потопал обратно в лагерь. Савва обрадовался, что во время объяснения не обмочил штаны. Прокашлялся, глянул в спину отцу и позвал: — Папуль. Ты бабе с мамой только не говори...       Илья вполоборота полоснул по нему матерным взглядом и молча удалился. Щёки горели. Ноги тряслись. Рядом на землю осел Ваха, сжал волосы в горстях и простонал: — Ну я же говорил, э! — Да ладно тебе. — Савва зарылся в братову кудрявую башку, потрепав, как собаку: — Он нас не выдаст. — А как мы всё вернём? — продолжил стенать Вахтанг. — Как, скажи? — Вернём. — Савва мельком глянул на стопы лежащего рядом витязя. — Отец рассказывал, тут бродят чуди, ну те земные, которые не подчинились Полководцу и были прокляты Мокошью. Неупокоенные духи. Словим такого и заставим прибраться. Они должны всё помнить. — Да как ты его словишь?! — в отчаянии воскликнул Ваха, тряся в Небо руками. Савва выудил из-под ворота футболки золотой самородок, подаренный Хозяином Смерти, и недобро прищурился. — На золото, брат.       Чудь не заставила себя ждать, стоило только вывесить самородок цепочкой на ближайшем кусте можжевельника. Соткалась будто из дымки или лоскута паутины. Едва узнаваемый человеческий силуэт в тонком, похожем на палочника бесплотном существе. Понурая голова, обтянутая то ли ветошью, то ли остатками длинных волос, стекающие чуть не к стопам пальцы, бельма потухших, но не лишённых разума глаз. При виде такой сущности у Саввы холка вздыбилась и притом стало жалко бывшего земного — двум ушедшим в посмертье воинам повезло неизмеримо больше. Может, они и возрождены в ком-то из ныне дышащих... Медлить было нельзя. Савва помнил, как папа в мае учил валить оленей и кабалить келе. И прежде, чем чудь коснулась прутиками долгих пальцев самородка, набросился на неё с хребтины. Так только кажется, что с духами нужно договариваться на то или это. Не нужно, если ты силён и отважен. Достаточно это им доказать. Любым. Разницы нет никакой.       Чудь не могла вскрикнуть, исторгла лишь скрежет, подобный пластинам ржавого доспеха, и метнулась к курганам. Сбоку засвистел, завыл потоками Вахтанг, помогая скрутить жертву. Чудь тряхнула вбок и в другой бок, пытаясь избавиться от седока, просвистела по можжевельникам, втирая Савву плечами в кусты, но тот сжал коленями рёбра, схватился обеими руками за глазницы монстра и не выпускал, продавливая всё сильнее. — А-а-ао-ох-х-х! — просипела чудь. — Пощ-щ-щади, выз-зс-своли! Или раз-з-своплоти...       Яхонтов припечатал узницу к песчаному бугру. Сзади него на чудь обрушился Ваха, прокрутил раз-другой, чтобы присмирела, и навалился всей массой смерча. Савва склонился к полупрозрачной морде и, мирясь с горящими болью ссадинами, повелел: — Хочешь воли, умертвие? Тогда внимай слову Яхонтова... — А то по рогам надаём! — начисто убив атмосферу величия, брякнул Ваха из-за спины.