Стратегия выживания

***

Они всё тащатся и тащатся чёрт его пойми куда. Ночуют по баракам и крышам, разводят костры на чердаках, не боясь угореть насмерть, устраивают заплывы в реках, рискуя схватить пневмонию, и иногда — если Рюсею моча бьёт в голову чуть больше обычного — совершают набеги на брошенные в спешке военные склады и разграбленные магазины. Бензопилу в один из таких походов Рюсей всё-таки находит. Весь из себя безбашенный и воодушевленный, лезет по балкам над кучей заражённых, запертых внутри строительного гипермаркета, заверяя Саэ в успехе спасательной операции, спускается по стеллажам, вытаскивает долгожданную игрушку едва ли не в зубах, и действительно называет её Почитой. Шидо радуется находке, как кровожадный ребёнок, с садистским удовольствием отрывающий куклам головы, пока Саэ отвлечённо рассуждает о том, как бы поэффектнее залезть на стенку, завывая громче моторчика под радиаторной решёткой — острейшая режущая цепь забавы ради распиливает всё подряд. То ветки на живых изгородях и сакурах — и хер бы с ними, — то пластиковые двери — и с ними бы хер, — то визуально дорогой диван, на котором можно было бы удобно выспаться. А вот тут уже не хер, а какая-то херня. В груди искрит, Саэ смотрит на ровный срез между пружинами, держа себя в плотно сжатых кулаках. — Ты ебанутый, Шидо. Дряхлая надежда на то, что этот мудак хотя бы прикинется немного расстроенным, улетучивается в момент: вместо этого Рюсей хихикает самодовольное «Спасибо» в ладонь, держа свою игрушку одной рукой, и падает на располовиненный диван. Свернуть бы ему шею до характерного хруста, чтобы больше не смеялся, потому что Рюсей Шидо и бензопила — отвратное сочетание. Он носит её в своих руках так бережно и нежно, будто она стоит целое состояние, гладит, чистит, копается в инструкциях, и — естественно — Саэ как бы абсолютно плевать на эти заморочки — чем бы псих ни тешился, лишь бы жить не мешал, — однако наведываться на заправки по графику день через день ради кормёжки неодушевленного питомца Шидо надоедает уже с первого захода. Да, пожалуй, Почита им действительно мешает двигаться дальше. В прямом смысле мешает — Рюсей значительно теряет в маневренности и скорости, пусть и по-прежнему справляется с заражёнными. Саэ брюзгливо ворчит своё «выбрось», потому что орать впадлу, Саэ резко возражает своим «заебало», отдавая команду найти укромное место для зимовки, но стоит Шидо брякнуть что-то про «пожалуйста, ну, я же говорю тебе пожалуйста» и посмотреть этим просящим, раздражающим до трясучки взглядом из-под пушистых ресниц, как цикл их бестолковых путешествий без осечек повторяется снова и снова. Нейронные связи невольно подстраиваются под него, Саэ чувствует, как алгоритм действий намертво въедается во внутреннюю сторону черепушки — археологи будут рады такому уникальному случаю, — но никак не обороняется — выбора-то у него немного. Вернее, раз-два и обчёлся: на рассвете идти, чтобы не столкнуться с озверевшими от нехватки припасов выжившими, днём отдыхать, где придётся, к вечеру снова выдвигаться в дорогу, а ночью раскладывать спальники, ставить растяжки — боже, объясните Шидо, что светошумовые гранаты не являются пиротехникой — и прятаться. Утопленные в радужке зрачки ведут вдоль натянутой до упора лески, Саэ моргает и зарывается в спальник, запирая тело в душном полиэстере, пока Шидо что-то жрёт, навострив свои нечеловечески-чуткие уши. — Фпи, я пфодежурю. Дни пролетают незаметно, процесс фотосинтеза идёт на спад, Саэ продирает глаза, пакует нехитрые пожитки в рюкзак и прочёсывает спутанные ото сна волосы пальцами. Затекшая шея ноет, по склерам разрастается сетка лопнувших капилляров, а в груди пускает корни искусственно вызванное чувство — чувство к Шидо. Саэ считает, что совершенно не виноват в том, что не может не думать о Шидо, потому что Шидо сидит напротив, обняв рыжую коробку компенсатора, шоркает по полу сбитыми о бетон берцами и гадко улыбается своими белоснежными резцами. — У меня встаёт хуй, когда я смотрю на твоё спящее лицо, — без тени смущения признаётся он. Под ширинкой внезапно теснеет. Саэ стягивает губы до неприятного зуда под нижней. Скрывает глаза под ресницами и медной чёлкой. Дёргает молнии, соединяя их у тканевой петли, поправляет лямки и тянется к бите. — Опять на заправку? — спрашивает он невпопад. Ни одному патологоанатому не удастся выяснить, что творится в башке Рюсея, когда он хищно выгибается вперёд и дёргает большой ладонью, хватая запястье пальцами. — Эй. Прерывистый вдох обжигает ноздри запахом запёкшейся крови и резкого дыма, места соприкосновения вспыхивают, как пятно мазута, а увитая колючкой деревяшка глухо стукается об пол. Саэ поднимает глаза и деревенеет. Шидо клонит голову набок. Облизывается. Таращится, словно в край обдолбанный — даже при дневном освещении пятаки зрачков сияют нездоровым блеском. — Саэчусик, ты выглядишь дерьмово, в курсе? Сердце бьётся, как ненормальное. Саэ морщит нос и выдёргивает руку из нетвёрдой хватки. — Да. Да, Саэ в курсе, что выглядит дерьмово — он на постоянной основе чувствует себя легкоатлетом, запертым в ленте Мёбиуса с кучей одинаковых препятствий, но не испытывает даже небольшого желания оставить метку на дереве, чтобы проверить свою гипотезу — думалки не хватит разобраться. Думалки хватает на скулящие стоны в край спальника, который быстро заменяет жёсткая ладонь. Затылок пронзает болью от резкого удара о дощатый пол, Рюсей нависает сверху жадным до гнили падальщиком, и целует. Целует так, что у Саэ между висками визжат сорванные тормоза, на щеках вьются морозные узоры, а между раздвинутыми до предела ногами бесчестно хлюпает. Крепкая ладонь ласкает его слишком бережно и неотступно. Ногти сами впиваются в мощные плечи, Саэ выгибается бёдрами навстречу, Рюсей бормочет что-то про гибкость в основание шеи, прихватывает кожу под подбородком. Чей-то кадык подпрыгивает, что-то стучит об пол, что-то вжикает, в головку члена упирается мокрое, толстое и до упомрачения горячее. Рюсей протяжно, утробно стонет, зажимая их обоих своей массивной ладонью, прижимается мокрым ртом к краю челюсти. Саэ совсем не хочет, но опирается затылком об пол и подставляется Шидо — язык у него горячий, чуть шершавый и вертлявый настолько, что волосы мокнут от пота, между висками взрываются светошумовые, а резиновые пули оставляют синяки на бёдрах. Саэ дрожит, раскрывает рот в немом стоне, глотая запах чужого тела в качестве плацебо. В полуприкрытых глазах мутнеет и вероломно пустеет. Рюсей пыхтит над ним, лезет головой под растянутую футболку и зажимает сосок губами. Ткань глухо шуршит о его жёсткие волосы, мощная ладонь надрачивает отрывисто, большой палец собирает и размазывает смазку. Саэ обессиленно забрасывает ноги на чужую поясницу, смыкает их в стальной замок на позвоночнике и давит стон за стоном. Рюсей — ублюдок, потому что больно кусает ореолу и слишком нежно облизывает вдогонку. Рюсей красивый, потому что лопатки в разрезе его майки блестят от пота, а на запястье вздуваются грубые вены. Саэ ненавидит его, потому что не хочет наблюдать за отрывистыми движениями локтя и долбиться в подставленную ладонь, задавая подходящий темп. Саэ в нём нуждается, потому что сильная ладонь сжимает его чересчур надёжно и заставляет взрываться мурашками вдоль предплечий и бёдер. Кажется, что он вот-вот исчезнет, и замкнутые под кожей страхи вырвутся наружу. Кажется, покрасневшая морда специально вылезает из-под футболки за несколько секунд до оргазма, обжигает край рта ещё одним стоном и заманивает Саэ для нового поцелуя. Кажется, его рассудок просит поддаться и впервые заплакать во весь голос перед кем-то ещё.