Легенды о Серых Стражах

      В Тур Морве извечно дул промозглый ветер, несущий в себе пылевую взвесь и болотный дух.       Хальбарад отметил в этом неприятное сходство с землями Форноста и мрачно поддёрнул ворот плаща повыше.       Его отряд переживал самое тяжёлое время не только за период с выхода из Ривенделла, но и за все те годы, пока хранили Эриадор северяне с серебряными звёздами на груди. Они ещё не достигли полей сражений, а уже в одночасье лишились одного из самых сильных своих капитанов — хранителя Пустошей. Утрата существенная, особенно когда каждый воин на счету. Кроме того, трое близких ему следопытов убиты горем — потеряны, озлоблены, — да и прочие рейнджеры подавлены не меньше.       Надежда на благой исход похода в Рохан гасла, Хальбарад начал осознавать в полной мере, насколько они с Каленгладом были наивны и горды. Всего тридцать воинов… Тридцать — против огромных земель, кишащих десятками вражеских поселений…       Энедвайт нанёс удар по северянам, а Дунланд, в том рудаурец был уверен, ещё только готовит свой. Единственное место, где могла сейчас укрыться горстка дунэдайн, — поселение клана Сокола, не вызывающее такое уж стойкое доверие.       Предводитель Серых Плащей восседал на пригорке над деревней, зажав в зубах трубку и хмурился серому пейзажу сквозь табачный дым.       Местные копошились внизу, занятые своими делами. Изредка среди них мелькали серые одеяния собратьев: дунэдайн старались честно отплатить за приют работой по хозяйству. Люди клана Сокола выражали безграничное радушие, хотя подозрительный рудаурец и не верил ни единой улыбке. Его постоянно преследовало ощущение, что не в безопасное убежище привёл он своих людей, а из огня да в полымя.       — Хальбарад!       Мужчина услышал оклик, но оборачиваться не стал. Все дунэдайн в лагере внизу, а если кому из местных он понадобился, так пусть встанут рядом и спросят.       — Хальбарад, — повторил Бренин Лхеу, выходя перед хранителем Эстельдина и заставляя этим обратить на себя внимание. — Уж извини, что оторвал тебя от дум, но нам нужна кое-какая услуга, и оказать её могут только дунэдайн. А точнее, один из вас.       «Кто бы сомневался. С тех пор как мы здесь, все дела могут решиться лишь с помощью дунэдайн и никак иначе», — сварливо размышлял рудаурец, продолжая выпускать меж губ струйки дымка.       Лхеу был предводителем дунланского клана Сокола — поселения, которое, по их словам, последнее боролось за свою свободу в этих землях и всё ещё не продалось Саруману. На грубом, неприятном лице предводителя выделялись ещё более неприятные, хитрые глаза мутного табачного цвета. И эти глаза сейчас выжидающе вперились в дунадана. Если бы не крайняя нужда, хранитель Эстельдина скорее пошёл бы на поклон к Галадриэль, чем доверился подобному типу. Но выбирать им сейчас не приходилось.       — И чем же может помочь тебе кто-то из моих братьев? — наконец выдавил из себя Хальбарад, медленно, устало моргнув и вообще всем своим видом выказывая неудовольствие.       — Собственно, речь о единственном из следопытов, кого братом ты назвать не можешь, — многозначно хмыкнул дикарь в оленьих шкурах.       Трубка тотчас была вынута изо рта, а сам рудаурец оказался на ногах, нависая над дунландцем. Нездоровый интерес этого грязного дикаря к необычно красивой, особенно для этих краёв, девушке был мрачно отмечен следопытами в первый же день пребывания в станице дунландцев.       — И что это тебе от неё надо? — рыкнул капитан Эстельдина, грозно мрачнея.       Бренин Лхеу приподнял руки в испуге, хоть и притворном.       — Не подумай ничего предосудительного, у меня и в мыслях не было! — захлопал глазами дунландец, с интересом нащупывая границы гнева дунадана. — Просто мы обнаружили кое-какие эльфийские таблички в нашем лесу. Меня крайне заинтересовало их содержание. Я бы просил тех принцев из Карнингула, что пришли с вами, но мои люди не смогли их найти. А эта дева… Мы слышали, как она говорила с эльфами на их языке.       Хальбарад поморщился. Бренин сильно смягчил произошедшее словом «говорила».       Это произошло на следующий вечер после выхода из катакомб минхириатрим. Отряд только что заключил временный мир с кланом Сокола и располагался на предоставленной им дунландцами территории.       Элладан уловил момент, когда Лотрандир — теперь постоянно пребывающий рядом с сестрой, — оставил её на несколько минут у озера Тал Матедрас. Предметом разговора явилась недавняя трагедия: смерть Кандайта. Раданир переживала её тяжелее всех, ведь к погибшему следопыту она испытывала чувства куда глубже братских. Никто из дунэдайн и не догадывался об этом прежде, потому признание девушки, произнесённое над телом Кандайта, глубоко поразило и тронуло всех собратьев. Даже скупой на чувства Хальбарад старался теперь чутче относиться к сестре по оружию, потерявшей любимого человека. Тем более, что несмотря на непримиримость в прошлом, в последние месяцы хранители Эстельдина и Амон Сул крепко поладили. Потому сейчас рудаурец тоже болезненно переносил потерю не только ценного своего воина, но и друга.       А вот принц Ривенделла подобного такта не проявил. Желая, по-видимому, поправить отношения, пошатнувшиеся после его попыток не пустить Раданир к убитому кардоланцу, он навязал ей разговор.       Только добился бедняга совершенно противоположного.       Хоть и была ситуация глубоко печальной, всё же рудаурец с немалой долей удовольствия наблюдал, как старания эльфа наладить диалог превращаются в отчаянные попытки опровергнуть обвинения в свой адрес. Хальбарад недолюбливал Бессмертный Народ с того самого послания из Лориэна, в котором Галадриэль проявила всё неуважение к арнорцам, на которое только была способна. Вынашивая эту обиду, командир Отряда часто поддевал Раданир, что не только всю свою жизнь провела среди остроухих, но и была с ними в родстве, чистокровной дунаданэт не являясь. Однако тем вечером девушка окончательно расставила все точки.       Под одобрительные ухмылки собратьев, старательно подслушивающих в отдалении, следопыт Эттенмура жёстко провела черту между собой и принцем Элладаном. Этим девушка показала, что хоть и была в ней примесь крови высоких эльдар, она всё же из рода дунэдайн Севера, и лучше бы сейчас нолдорскому эльфу не трогать её и не трепать имени Кандайта. Впервые видели восхищённые следопыты извечно молчаливую и мягкую Раданир в ярости. Упрямый эльф же всё ещё в упор не видел опасности. Он не сдавался, хотя казалось, был в шаге от того, чтобы дунаданэт утопила его в водах озера, невзирая ни на какие последствия.       Впрочем, получилось ещё хуже утопления: Элладан получил в лицо то, что Раданир вообще считает, будто сыны Элронда знали о грядущей трагедии, но не вмешались — а значит, косвенно повинны в смерти Кандайта. Артэдайнский нрав ещё больше подлил масла в огонь, и разговор на повышенных тонах и вестронском языке перешёл в откровенный скандал на эльфийском. Что там обсуждалось дальше, дунэдайн могли догадываться только по бледнеющему лицу Элладана.       В конце девушка холодно заявила принцу, что на войне им вообще не следует занимать время разговорами о личных отношениях. Члены Отряда обязаны помнить, что сейчас все они — воины-союзники против общего Врага и это единственное, что важно. Эти слова Раданир произнесла на вестроне, дабы все невольные — и вольные — слушатели разговора понимали, о чём идёт речь. А самое главное, чтобы сам Элладан понял, каким она видит дальнейшее взаимодействие между ней и эльфами.       По окончанию бурной сцены девушка молча вернулась в лагерь дунэдайн, которые торопливо принялись делать вид, что ничего не видели и не слышали. Элрохир, что явно был сметливей близнеца, в разговор благоразумно не лез, а также удержал братца от пагубных порывов этот разговор продолжить. В конце концов ему удалось утянуть расстроенного Элладана прочь.       Вот так, дабы не маячить в лагере, эльфы ретировались на следующее утро под предлогом поисков тропы в горах.       Дунландцы, тоже не отказавшие себе в удовольствии лицезреть разборки гостей, узнали о том, что эта единственная девушка в отряде дунаданов владеет эльфийским языком.       А предводитель Серых Плащей, преисполнился истинным уважением к Раданир, хоть и, конечно, никогда этого вслух не признает.       — Элладан и Элрохир вышли на разведку дальнейшего пути, — просветил мужчину Хальбарад, неохотно выбивая прогорелый табак из чаши трубки, снова оглядываясь на лагерь и напряжённо морщась.       Он не хотел трогать Раданир сейчас, учитывая чудовищную душевную разбитость девушки. Однако с дунландцами ссориться не следовало: Отряд и так не имел в этих краях союзников. Потому дунэдайн были вынуждены до поры помогать клану.       — Ну ладно, — наконец бросил хранитель Эстельдина, коротко закивав, — я разыщу её. Но Раданир сейчас не в лучшем состоянии, и принуждать её идти разгадывать эти загадки, если она не пожелает, я не стану. Думаю, клан Сокола и эльфовские таблички вполне могут подождать возвращения сынов Элронда.       — А когда они ушли? — продолжал любопытствовать Лхеу, отстать от следопыта никак не желая.       — Три дня назад, — отрезал мужчина, направляясь к деревне и ожидая, что Бренин от него на этом отвяжется. — Вернуться должны были ещё вчера, но, видно, что-то их задержало.       Мысль о пропаже эльфов на мгновение кольнула тревогой, но Хальбарад быстро подавил её, решив, что Элладан и Элрохир просто хотят как можно позже заявиться обратно, учитывая недавнюю неприятность.       — Я бы всё же настаивал на своевременной расшифровке. А что же с нашей милой леди? Больна? Ранена? У нас отличные знахари, мы сумеем помочь ей, — притворное сердоболие дикаря начинало бесить Хальбарада всерьёз.       — Боль и рану, что она носит в себе, никакой лекарь не излечит… Мне не нужна помощь и сопровождение при разговоре с моими воинами! — вконец вспылил Хальбарад, резко останавливаясь, и, рывком обернувшись, едва не столкнулся с предводителем поселения Тур Морве лбами.       — Что же… Ожидаю вашего ответа у себя в шатре, — сухо откликнулся властный дунландец, недовольный поведением дунадана, но всё же стерпевший его дерзость и сдающий на шаг назад.       Поджав недовольно губы, Лхеу развернулся на каблуках и зашагал прочь, оставив предводителя Серых Плащей с подозрением глядеть себе в спину.       «Завтра же покинем это ничтожное место, как только вернутся наши пропащие эльфы», — решил для себя Хальбарад, двинувшись вдоль палаток собратьев и выглядывая среди них Раданир.       — Так ты не говорила ему? Он ничего не знал, все эти годы?       — Никто не знал.       Лотрандир прикрыл глаза ладонью, сдерживая горечь рвущихся слов.       Брат и сестра сидели у кромки воды за одним из валунов, подножием своим утопающим глубоко в пучине мутного Тал Матедрас. Эта заводь была скрыта от большинства любопытных глаз и позволяла хотя бы на время скрыться от чужого внимания. Лишь Саэрадан знал о том, что артэдайнцы просиживают здесь долгие часы в перерывах между выполнением просьб местных.       В этот раз хранитель Бри и сам сидел подле притихших друзей, задумчиво забрасывая в озеро камешки с берега. Извечно весёлый Лотрандир, подкупающий всех и каждого задорным огоньком в синих глазах и доброй чарующей улыбкой, казалось, сгинул навсегда. Нынешний хранитель Форохеля был постоянно хмур, груб и несдержан в выражении эмоций. Столь же серьёзные изменения произошли и с Раданир. Мерцающий свет, излучаемый её кожей, будто угас, вместе с ним утратили яркость и глаза. Дева выглядела лишь скорбной тенью былой себя, безэмоционально уставившись на туманную водную гладь.       Тусклый закат красил округу в сирень и умбру; печальные лица северян в этих цветах казались совершенно мёртвыми.       Лотрандир отнял руку от лица, досадливо кусая губы и морщась, словно от зудящей раны.       — Если бы ты призналась сразу, — с обидой размышлял мужчина, глядя в переплетение собственных пальцев, — всё могло бы быть иначе.       — Его судьбой была эльфийка из Мирквуда, Лотрандир. Я не хотела, чтобы…       — Она уплыла и оставила моего друга с разбитым сердцем! — злобно выпалил мужчина, прожигая сестру взглядом. — Любящие остаются друг с другом до самой кончины, как скоро бы она к ним не пришла! О какой судьбе может идти речь?! А ты ведь, я знаю, приняла бы смерть хоть в тот же день, но не оставила его, какое бы увядание там не грозило! Вы были знакомы задолго до того, как он её встретил, всё могло пойти совсем по-другому!       Лотрандир распалялся: варианты иной, счастливой судьбы другв затопили его горькими видениями, заставляя едва ли не выть от разочарования. Он даже вскочил на ноги и начал расхаживать туда-сюда, а Раданир и Саэрадан продолжали тягостно молчать и никак не реагировали на всплеск эмоций собрата.       — Он ведь думал, что твоя холодность к нему вызвана полным пренебрежением! Если бы Кандайт знал правду с самого начала… Быть может, он бы не искал смерти, если ему было б к кому возвращаться!       — Быть может, — призрачным эхом откликнулась сестра хранителя Форохеля.       — Боюсь, брат, тогда бы у него была ещё более веская причина отправиться к клятвопреступникам в одиночку и принять весь удар на себя, — тихо заметил рассудительный Саэрадан.       Лотрандир побагровел, уже готовый разразиться новой тирадой, но Раданир перебила его:       — Какой смысл строить иллюзии и размышлять о том, что могло быть, но не случилось? Кандайт погиб, — слова эти дунаданэт произнесла так, будто каждое из них царапало горло осколком стекла, — и пошёл он на это осознанно. То был его выбор, и мы не смеем сейчас его обесценивать. Я не хочу больше говорить об этом.       Хранительница Эттенмура поднялась на ноги, и повод уйти ей подкинул вовремя появившийся Хальбарад. Рудаурец вынырнул из прибрежных кустов, озлобленно ругаясь сквозь зубы на тучи мошкары.       — Чтоб вас, нашли где устроиться, это же комариный притон! Раданир! Тебя просит о содействии Лхеу. Его дикари откопали в лесу какие-то там таблички, а надписи — на эльфийском. Не понимаю на кой ляд ему это надо на ночь глядя, но он просит твоей помощи с переводом.       — Хорошо, — неожиданно легко кивнула рейнджер, коротко глянув на рудаурца, воюющего с насекомыми. — Сейчас?       — Одна она к этому уроду не пойдёт, — выплюнул Лотрандир.       — Ну так и иди с ней! — раздражённо махнул рукой Хальбарад, сосредотачивая своё внимание на скромно сидящем Саэрадане. — И ты вставай, молодчик, не скучай без дела. Поможешь мне и Каленгладу со сбором стрел. Мы уходим завтра утром.       — Как? — вскинул брови Саэрадан, что уже поспешно поднялся и отряхивал штаны от влажной земли. — Мы же собирались…       — Завтра утром, — отрезал Хальбарад и кивком головы призвал хранителя Бри следовать за ним.       Огонь весело гудел меж раскалённых поленьев, и Халрос даже позволил себе на пару минут расслабиться, отпуская печаль и скорбь.       Хранитель Шира сидел у большого костра, к которому кроме собратьев присоединилось несколько местных. Какая-то дунландка, которая неказистость своего лица с лихвой восполняла смелостью, вот уже час игриво подмигивала дунадану, вызывая у него праведный ужас, а у сидящего рядом Голодира — насмешливое хихиканье. Халрос был самым молодым из капитанов и часто подозревал, что звезду на плащ получил только потому, что остальные собратья рвались к воинской славе и подвигам, не желая проводить всю жизнь в праздности хоббичьего края, а приставить к Ширу кого-то было необходимо.       Цветущая утопичность тех земель была правдой — в Шире даже волки настолько сыты лесной дичью, что не тревожат люд, а полурослики проживают дни беззаботные и одинаковые до оскомины. Но добрый юноша с россыпью веснушек на лице ни разу не жаловался — он и сам тяготел к такой жизни, прекрасно понимая одного соседа-дунадана. Тот был смотрителем Бри и, так же как ширский следопыт, предпочитал охоту, фермерство и посевы — войне.       Хоть и являлись они с Саэраданом кардоланцами, но были совсем не похожи на суровых Кандайта и Каленглада — матёрых воинов, борцов с проклятыми душами, мудрых знатоков истории. К ним прислушивались, их уважали все, кто только знал, они были истинными сынами грозного Кардолана. Халрос порой печалился этому несходству, обоснованно опасаясь, что прочие капитаны не воспринимают его всерьёз. Но кардоланский родич из Пустошей извечно помогал ему в общих походах и своим веским словом всегда поддерживал младшего товарища.       Теперь же Кандайта не стало и Халрос совсем сник.       Он рвался к отмщению за друга, но не понимал, что существенного может сделать.       Последний поход дунэдайн Севера, в котором ему выпала честь участвовать, больше не представлялся ему столь чарующим приключением. Дорога на Восток оказалась трудной, страшной, и каждый шаг продвижения стоил слишком дорого.       В глубине души рейнджер Шира уже догадывался, что на встречу с вождём Арагорном придёт лишь малая часть тех, кто вышел из Ривенделла.       Серые Плащи замахнулись на то, что далеко не по силам трём десяткам смельчаков…       Думы о будущем прервала та самая дунландская девица, уже откровенно подсевшая мужчине под бок и что-то затараторившая на грубом языке своего племени. Халрос отпрянул назад, едва не наскакивая на Голодира, отчаянно оглядываясь в поисках поддержки или хотя бы переводчика.       — Говорит, что не надо тебе идти в Рохан, — каркающе просветила местная старуха, сидящая напротив, с ног до головы увешанная какими-то бусами. — Что воинов кругом пруд пруди, а вот хорошего мужа она никак себе не найдёт.       — Немудрено, — гоготнул Голодир, мельком взглянув на дикарку и опрокидывая в себя чарку эля.       Но бросать друга в беде рудаурец не собирался и потому, утерев губы, поднялся, наполняя сосуд новой порцией хмеля из бурдюка.       — Женитьба — дело хорошее, за неё грех не выпить, — заявил мужчина громко, пока побелевший Халрос тягал его за кожаную кирасу, пытаясь усадить на место.       — Северяне пить не умеют, — высокомерно закряхтела старуха, пренебрежительно замахав сухопарой ручонкой, и сидящие вокруг её родичи согласно загудели. — Пара кувшинов нашей настойки — и вы будете храпеть на земле до послезавтрашнего утра!       — Да ну, — ухнул и прищурился задетый за живое рейнджер Ангмара. — Я не согласен с этим совершенно и потому, — дунадан выдернул несчастного Халроса из цепких рук страшной девицы, ставя кардоланца рядом с собой, — предлагаю вам поглядеть, как мы опровергнем ваши домыслы!       Несколько других дунэдайн Ангмара, присутствующих у костра, поддержали своего капитана выкриками, а Голодир повернулся к Халросу с поручением.       — Брат, подкинь поленьев в огонь, ночь предстоит долгая!       Спасённый от внимания девицы следопыт активно закивал, огибая по дуге охотящуюся за ним дикарку и хватая одиноко стоящее у шатров полено.       — Это не для розжига, это наша мебель, — кисло оповестила старуха-дунландка вконец смутившегося кардоланца под общий хохот собравшихся.       — Извини мне мой гнев, — виновато попросил Лотрандир сестру, когда они поднимались по холму к шатру вождя дунландцев.       Глубокая ночь опустилась на поселение с трескотнёй цикад и какими-то застольными дикарскими песнями.       Лагерные костры горели внизу, где дунэдайн, не привлекая внимания местных, собирались к скорому выходу из поселения клана Сокола.       — Я забылся своей болью и не заметил, как обидел тебя.       — Всё в порядке, брат, — заверила его Раданир, не отводя взгляда от приближающегося шатра и его развевающихся стягов.       — Нет. Это недопустимо, — упрямо ответил хранитель Форохеля, останавливаясь и беря сестру за плечи. — Ты единственная, кто сделал всё, чтобы его спасти. А я…       — А ты ни в чём не повинен, прекрати, — Раданир попыталась улыбнуться брату, но вышло не ахти.       Потому она просто крепко обняла дунадана, зажмуривая глаза.       — Если бы не ты, Лотрандир… Я держусь стойко только потому, что ты со мной, — дунаданэт отстранилась, заглядывая в родные глаза.       — И это всегда будет неизменным, — заверил брат, поднимая руку и касаясь её подбородка большим пальцем. — Я рядом, сестра.       Раданир благодарно кивнула, накрывая ладонь брата своей.       Если бы не были дунэдайн так поглощены тоской по погибшим собратьям, чутьё обязательно подсказало бы им грядущую опасность.       Лотрандир не стал бы давать сестре опрометчивое обещание, которое не сумеет исполнить, а Хальбарад отдал бы приказ перерезать всех дикарей спящими ещё вчера.       Но все следопыты были подавлены, сосредоточены лишь на насущном деле и тихого шёпота их Звезды, предупреждающей о беде, не слышали.       Хранители Форохеля и Пущи выдохнули переживания, ободряюще улыбнулись друг другу и вошли в шатёр Бренина Лхеу.