Легенды о Серых Стражах

      «По возвращении я скажу ему то, что должна была сказать много лет назад…»       Слёзы душили горло, но шок был настолько силён, что она не плакала.       Внезапная гибель Кандайта явилась столь неожиданным, сокрушительным ударом для дунэдайн, что никто, даже Хальбарад, не мог пока двинуться с места, нарушить скорбную тишину, отдать приказ хоронить тело и уходить прочь.       Серые Плащи были готовы проститься собратьями. Но вот прославленного капитана Пустошей, хитроумного воина и тактика, что выживал в любом, самом страшном бою, посредника меж миром живых и мёртвых, следопыты — несмотря на все громкие слова о готовности к смерти — не были готовы потерять столь скоро. Каждый из них видел Кандайта выступающим в рядах победителей этой войны, а не павшим от удара призрачного клинка на хладных плитах чужих гробниц, даже не добравшись до поля сечи.       Дунадана Пустошей прочили вскидывающим изумрудный стяг Кардолана на коронации Арагорна, обнимающим выживших собратьев после падения Врага. Руководящим восстановлением Амон Сул и заполняющим библиотеки Аннуминаса рукописями о Северном Королевстве. Живым и полным сил. Ни один из дунэдайн не мог и думать о том, что они потеряют этого кардоланца в самом начале своего похода на восток. Но война безжалостно снимала кровавую свою жатву, отнимая любимых, выжигая души дотла и развеивая пепел ледяными ветрами.       И потому стояли сейчас следопыты Севера в катакомбах минхириатрим, отправившихся на подмогу их вождю, взявших за этот поход невосполнимую плату. Лишь один звук нарушал сейчас гробовую тишину — треск пламени факелов. И лишь на одном лице была улыбка — лице Кандайта.       Рыцарь Арнора исполнил свой долг.       Раданир казалось, что наблюдает она разрушение и потерю чего-то бесценно дорогого, бессильная остановить это. Душу разрывало ядовитыми моргульскими клинками, но с дрожащих губ девы не срывалось ни звука. Раданир просто глядела в лицо мертвеца, удерживая его голову на коленях, оглушённая своим горем. Вина топила её: все усилия оказались тщетны, все предчувствия — бесполезны.       Она не спасла того, кого любила.       Какая-то часть сознания всё ещё отвергала жестокую реальность, пыталась очнуться от наваждения.       Но жуткий сон не развеивался: Кандайт всё так же лежал бездыханным на её руках, серый плащ и белые ладони девы обагрились его кровью из смертельной раны.       Шло время — дунэдайн были обязаны идти дальше. Хальбарад взял себя в руки, поднял голову, беззвучно кивнул Лотрандиру.       Нетвёрдым шагом подошёл хранитель Форохеля к скорбной фигуре, застывшей над павшим следопытом Пустошей.       — Пора, сестра… Мы должны… — мягкий тихий голос запнулся, не в силах договорить.       Долг. Лишь долг перед родиной заставил Раданир дёрнуться.       Руки бережно опустили мертвеца на землю, пальцы мягко скользнули по бледной щеке, сомкнули его веки. Напоследок дева наклонилась.       «Должна была сказать много лет назад и не успела. Опоздала, всего на миг».       — Я любила тебя при жизни, — прошептала Раданир о главной тайне сердца, и слёзы наконец подступили к глазам, — и буду любить в смерти. Пройдут века, но не эта любовь.       Тёплые губы коснулись холодного лба.       — Мы встретимся ещё, — пообещала дунаданэт самой себе срывающимся голосом, в последний раз глядя на любимое лицо, и в тот же миг вскочила на ноги, бросившись прочь из этих ненавистных пещер.       Следопыты не остановили её, как один посторонившись с пути. Даже Хальбарад не посмел сказать ей ни слова.       Лишь Элладан рванулся было за девой, но рука её брата жёстким заслоном вскинулась на пути эльфа, скрежетом сопровождая сопротивление металлов дунаданского наруча и нолдорских доспехов. Суровым взглядом осадив принца Ривенделла, Лотрандир молча развернулся, отправляясь следом за сестрой, пока остальные начали приготовления к погребению.       Выбравшись из катакомб, Раданир судорожно вдохнула ледяной рассветный воздух и, обхватив себя руками, слепо побрела прочь. Яркое белое небо ослепило глаза, и дева зажмурилась, лишь чудом не спотыкаясь о повсеместно торчащие из земли камни. В плывущем сознании не было ни единой мысли, ужас потери оставлял лишь полное бессилие и боль там, где ещё совсем недавно бился живой разум и не покалеченное сердце.       В какой-то момент дунаданэт показалось, что предел её сил достигнут и эта боль становится совершенно невыносимой, но в эту же секунду Раданир безошибочно узнала шаги брата за спиной и обернулась, отчаянно нуждаясь в его присутствии сейчас.       — В этом нет твоей вины, — лицо Лотрандира выдавало ту же боль, что терзала её. — Я тоже не остановил его, хотя должен был. Ты говорила мне, но я был беспечен… Не сумел даже проститься…       Мужчина подбрёл к сестре, сгребая её в объятия, и та наконец позволила себе разрыдаться, пряча лицо на груди брата, по щекам которого также текли слёзы. Энедвайт не тревожил две фигуры посреди своих туманных полей, уже напитавшись кровью вдоволь, милостиво укрывая брата и сестру от чужих глаз серой дымкой.       «Беспощадная, ужасная ошибка.»       Пальцы Лотрандира до боли впились в плечи, но это осталось без внимания. Даже потеря отца не явилась такой болезненной утратой, как эта потеря. Дунаданэт пыталась выплыть из пучины отчаяния, и воспоминание о долге, войне, Арагорне, нуждающемся в них… Это помогало вернуться к берегам реальности.       Война. Это была война и они знали на что шли. Рыдания стихли, и теперь дева просто судорожно всхлипывала, пока брат гладил её по волосам, не находя слов утешения, ведь его потеря была равноценной — от потерял побратима.       Солнце уже взошло над холмами, когда Раданир сумела открыть наконец заплаканные глаза и уставиться в одну точку, повыше рукава Лотрандира, созерцая вход в злосчастные катакомбы, откуда как раз показался Голодир.       На бледном лице хранителя границ Ангмара и Форноста было не кровинки, когда он подошёл к друзьям. Лотрандир обернулся к нему, по-прежнему не отпуская от себя притихшую сестру.       — Мы закончили, — после долгой тишины хриплый голос его звучал чужеродно. Он не стал объяснять что закончили следопыты, это представлялось предельно ясным. — Хотите спуститься?       Раданир слабо дёрнула головой в знак отрицания и снова закрыла глаза. Даже если бы хотела, она не сумела бы заставить себя ещё раз спуститься в эти пещеры.       — Я пойду, — решился Лотрандир, и сквозь закрытые веки родственным чувством поняла хранительница Эттенмура, что смотрит он на неё, ожидая разрешения на его уход.       Раданир снова дёрнула подбородком, на этот раз — утвердительно. Тогда артэдайнец бережно отпустил деву, удостоверившись, что твёрдо стоит она на ногах.       — Останься с ней, — попросил рейнджер Форохеля собрата.       Глаз Раданир всё так же не открывала, пытаясь принять реальность хотя бы мысленно, и реакции Голодира не видела. Зато минутой позже, когда стихли шаги Лотрандира, дева услышала низкий голос рудаурца:       — Первые три дня — тяжелее всего.       Она не хотела говорить, но с чего-то начать было нужно.       Голодир не ждал ответа, и когда надломленным голосом дева откликнулась, он даже чуть приподнял брови, поглядев на неё.       — Почему именно три?       Вопрос был странный, но Раданир не думала сейчас. Бледная и скорбная, в тот момент она напоминала одну из памятных статуй в садах Ривенделла. Прекрасное лицо дочери Артэдайна застыло безжизненной мраморной маской.       — Не знаю, — поддержал разговор рудаурец, пожав плечами, — но в эти дни боль острее всего. Ею захлёбываешься, и кажется, не будет ей конца. Ангмарский следопыт развернулся корпусом к Раданир; проникновенно поглядел на соратницу, что впервые понесла столь тяжёлую потерю.       — Выслушай совет того, кто пережил смерть любимых дважды. Не пытайся отстраниться ото всех — будет лишь хуже. Не иди за своей потерей, отдайся мыслям о предстоящем деле, закрой душу чувствам. Только так ты сможешь это пережить.       Синие глаза взглянули на рейнджера Ангмара из-под влажных ресниц. Голодир извечно носил пренебрежительную гримасу на лице, был груб и хамоват, но сейчас он смотрел на Раданир грустно, тепло и понимающе. Это был чуть ли не первый раз в жизни, когда эти два следопыта заговорили друг с другом.       — Когда-нибудь станет легче? — её вопрос звучал почти по-детски наивно, а с ресниц сорвалась алмазом крупным слеза.       Дунадан прищурился солнечному лучу, на время выскользнувшему из-за плотной завесы облаков и павшему на его лицо.       — Нет. Но ты научишься с этим жить.       Следопыты медленно выходили из гробницы минхириатрим, а это значило, что короткая церемония прощания окончена и сейчас они без промедления пойдут дальше, и как можно быстрее. Раданир не хотела встречаться глазами ни с кем, отворачиваясь, накидывая на волосы капюшон и натягивая маску до глаз, скрывая за ней все эмоции.       Слова Голодира были жестокими, но они заставили, наконец, принять произошедшее. Дунаданэт сумела на время обуздать боль, запереть её на дне души. Любая мысль была схожа с касанием открытой раны, и дева оставила сознание пустым, бездумно поднимая с земли копьё, вставая в строй, подстраиваясь под общий шаг. Никто не оборачивался к одинокой арке над чёрным разломом в скалах, и никаких слов по-прежнему не произносилось, кроме коротких указаний ведущего и замыкающих.       Отряд Серых Плащей сосредоточился на очередном переходе, каждый переживая потерю глубоко внутри себя, как и было принято в их народе. Следопыты стремились как можно скорей покинуть зловещие земли, безымянную могилу собрата, оставшегося здесь навечно, и к концу дня, что начался без рассвета, дунэдайн достигли границ Дунланда.