Шрамы мирного времени

      Пустота.       Не та, которая напоминает выжженную дотла пустыню. Пустыня — это что-то весомое и настоящее. Частицы песка, которые поднимаются вместе с ветром, в полете соприкасаются с кожей и заслоняют глаза от света — осязаемые, точно так же как ощущение земной тверди под ногами — все же ощущение.       Потеря дара не имела ничего общего с метафорической пустыней. Ричард хотел верить, что она не была связана и с реальностью, которая стала теперь лишь унылым фоном его жизни, потерявшей все краски, кроме вопиюще-живого зеленого.       Он возненавидел этот цвет с того момента, как первые всполохи мощи подземного мира прорвались из самой тьмы бесконечных времен. Он знал, что именно они лишили его всего, но шок мешал осознать, чем было это «все».

***

       Томас со вздохом опустился на колени. Если бы это имело значение в той ситуации, в которой они буквально забаррикадировали себя, Ричард подметил бы, что он изможден.       Они молча переглянулись. Для выполнения заклинания не было необходимости касаться друг друга — в конце концов, они не были героями какого-то детского рассказа, в котором объятия решали все проблемы мира, — но Искатель сжал плечо Исповедника. Ему было необходимо ощущать что-то реальное — что-то, что могло заземлить.       Секунды бешено пролетали мимо. Их окружало защитное кольцо из д’харианцев, но если они не поторопятся, то и этого окажется недостаточно. Дюжина солдат не могла выстоять против тысячной армии.       — Она будет знать, — коротко заверил его юноша, прежде чем вложить все свои силы в магию.       Ричард не ответил. Между тем, чтобы сказать «спасибо», которое с тем же успехом использовали во время приемов, получив бокал вина, и благодарным взглядом, он выбрал второе. Томас, в конце концов, был Исповедником и не нуждался в условностях.       Когда они приступили к своей задаче, над ними двумя взметнулись клубы пыли. Кровавый рассвет, укрывавший Долину Заблудших непроницаемым багровым туманом, растворился в кромешной тьме. Единственным источником света в этом море мертвого безмолвия были Ричард и Томас, объединившие свою магию.       Воздух вокруг раскалился, словно сталь, нагретая во чреве кузнечного горна. Белый свет магии Приращения и Ущерба, объединенных в единый поток, был острее лезвия кинжала.       Искатель и Исповедник. Два боевых чародея. Единственный островок жизни среди первозданной мощи смерти.       За пределами тьмы были слышны крики. Свет, окружавший их, был настолько густым, что они могли лишь догадываться о том, что за его пределами существовали другие цвета. Там, вне поля их зрения, было царство неконтролируемого хаоса — дикого, животного. Каждая секунда буйства материи была секундой мощи и торжества; той секундой, в которую хаос, сам не ведая того, подчинялся силам двух простых смертных, обращая свою необузданную энергию на созидание.       Землю сотряс удар, донесшийся прямо из глубины ее недр. Ричард содрогнулся, но не утратил концентрацию. Его пальцы с силой сжались на плече Томаса, с болью даже, напоминая в очередной раз, что происходящее не было дурным сном.       Черное и белое вдруг слились. Границы мира безопасности, которые сначала ограждали создателей от его творения, размылись, превращая пустыню вокруг в серое песчаное марево, невыносимо удушливое и наполненное смрадом смерти.       В черноте блеснул ярко-зеленый проблеск, взвившийся песчаной змеей под самое небо. Ричард почувствовал, как эта змея подкосила его, словно где-то в его теле перекрылась магистраль, несущая в себе сами его жизненные силы. Отчасти это было так, ведь его дар был чем-то вроде скелета, замурованного в фундамент великого здания; кровью, текущей по венам Народного Дворца.       Дар Ричарда был тем, что дало начало существованию границы. С этого момента они были неразлучны.       Опустив голову, Ричард увидел, что его руки, освещенные мертвым сиянием границы, тоже приобрели зеленоватый оттенок, а кровь на его костяшках, запястьях и пальцах начала отливать синевой. Не небесной и не морской, а какой-то нездоровой, напоминавшей жалкую пародию на настоящий цвет в его реальной, доступной глазу глубине.       Когда он поднял голову и окинул взглядом свое творение, протянувшееся от одного края мира до другого, то почувствовал, как волна отвращения поднимается по его горлу. Ричард, подобно волшебникам древности, стал создателем, возненавидевшим плод своих трудов.       Волшебник, который больше не волшебник. Это было достойно усмешки.       Он уперся локтями в колени, позволяя голове отдохнуть в раскрытых ладонях. Он мечтал, чтобы его лба касались не его собственные руки; мечтал заглушить ту боль, что пожирала его изнутри.

***

      Голова раскалывалась. Он не позволял Дю Шайю вливать в него никакие настои: он нуждался в боли, чтобы удерживать себя в сознании, которое, хотя и было похоже на старое разбитое зеркало, все еще было лучше, чем забвение.       Когда несколько лет назад Ричарда начали одолевать боли, вызванные его даром, она болела по-другому. Он проклинал себя за то, что вспоминал это, пусть даже зная, что это принесет только жгучее сожаление. Он едва помнил, почему это было так больно, и пока не осознавал, почему эти эмоции бросали тень утраты. Обращаясь к Дю Шайю, он старался не строить догадки о том, как она оказалась здесь; не задавался вопросом, почему болела каждая частица тела и где находился он сам. Он боялся спрашивать, почему рядом не было Кэлен и Томаса.       Очевидно, его лихорадило. Сколько — он сам не знал. Бег секунд был настолько однообразным и вязким, что засасывал в себя целые сутки.

***

      Ричард пришел в себя спустя многие часы — лишь тогда, когда отступила физическая боль, и осталась лишь мука его потерянного сознания. Дю Шайю была рядом, но вся ее словоохотливость, которая запомнилась Ричарду по его первому путешествию в Древний Мир сразу после гибели отца, словно улетучилась. Она сохраняла внешнее спокойствие, и все же он разглядел тревогу, плескавшуюся в мрачной глубине ее зрачков. Они не были хорошо знакомы и точно не были друзьями, но он знал: если ей было тревожно, то что-то, Владетель его подери, было в корне неправильно.       Ричард поднялся на локте и огляделся. Деревянный пол и из того же материала — стены, ветхая соломенная крыша. Свет, лившийся из небольшого окна, опалял загорелое лицо Дю Шайю. Воспаленные нервы уловили в этом свете такое тепло, которое идет с августовских полей во время пожара.       Он нарушил тишину первым.       — Что произошло?       Дю Шайю едва заметно вздрогнула, услышав его голос. Ее поразила не его хриплость, а то, что в нем не было ни малейшего проблеска эмоций — только чистейшая агония, сжегшая их дотла.       — Мы нашли тебя без сознания около этой… зеленой стены.       Казалось, у мудрой женщины было невероятно много вопросов про происхождение упомянутого ею объекта, но Ричард прервал ее:       — Давно?       — Вчера.       — Я был один?       Она кивнула. Ричард не притворялся, что ожидал чего-то другого.       — Войска пустились в бегство после того, что ты сделал. Некоторые из солдат были в таком ужасе, что предпочли умереть в наших землях, чем рядом с этой непонятной жутью.       Теперь кивнул Ричард. Диалог выходил отрывистым, но вряд ли это имело хоть какое-то значение.       — Ты не видела темноволосого парня, похожего на меня? Он не был одним из имперцев.       — «Похожего на тебя»? — подозрительно протянула Дю Шайю. — Не знала, что у тебя есть брат.       — У меня его нет.       Дю Шайю покачала головой. Это была еще одна тема, которую ей придется отложить на следующий раз — взгляд Ричарда явно дал это понять.       — Ты был один. Совершенно один. Если тебя не интересуют упоминания трупов, конечно.       «Совершенно один». Мудрая женщина даже не подозревала, насколько всеобъемлющими могут быть всего два слова.       — Ты ничего не помнишь?       Ее вопрос задел что-то в его разуме, что, треснув, явило ему целую цепь неясных картинок. Столб зеленого света. Синие змейки вен на его предплечьях. Ощущение полного опустошения, когда дар покинул его. А после…       Ричард рвано вдохнул и опустил дрожащие веки. Черты его лица исказились под мучительным натиском воспоминаний.

***

      Граница начала разрастаться, на своем пути поглощая целые километры земли. Томас наблюдал за ее великим шествием между Новым и Древним Миром, не поднимаясь с колен. Его глаза горели почти детским восторгом. Юношу не интересовала ужасная природа того, что они выпустили в этот мир — его увлекала мысль о том, что в этой границе была частица его сил.       Частица. Лишь частица, затерявшаяся среди всего, что отдал ей Ричард — и продолжал отдавать.       Ричард чувствовал, как дар ускользал из его тела, точно так же как кровь, пульсируя, била из поврежденной артерии. Он воспринимал это с должным спокойствием, которое пришло вместе с неизбежностью следования принятому решению.       Исповедник поднялся, сопротивляясь поглощавшему его ноги песку и силе тяжести, и побежал к Искателю. У него было мало времени, он ощущал это с кристальной ясностью.       — Отец! — обращение вырвалось само собой, непроизвольно. Оно не сковало его голосовые связки и не вызвало свет удивления в глазах Искателя, то есть не оправдало ни одно из его ожиданий — потому что сейчас наконец он подобрал по отношению к Ричарду то самое единственно верное слово.       Один боевой чародей опустился на колени рядом с другим и положил обе руки на его плечи. Он едва не закричал от безысходности, чувствуя, как жизненная сила утекала прямо через его ладони.       — Не смотри так, — Ричард усмехнулся. Томас бы оценил усмешку как «бессильную», но не стал — Искатель явно делал все возможное, чтобы скрыть это. — Все будет в порядке. Это всего лишь магия.       Непролитые слезы встали комом в горле. «Все будет в порядке» звучало слишком знакомо, и ему так хотелось просто поверить ему — своему отцу, от которого он слышал это на протяжении всей жизни. Он был одним из немногих, кто никогда не лгал ему — за исключением этого момента.       Прямо перед глазами Томаса зеленая стена столкнулась с кровавым солнцем, только что покинувшим убежище за горизонтом. Он ощутил, как бешено забилось сердце в груди, когда в него вонзилось осознание неизбежности.       — Я должен уйти, — с трудом выговорил он, не зная, что хочет вложить в эти слова. Извинение? Просьбу? Обещание? Что он, Владетель бы его побрал, мог сказать, чтобы задушить подпитываемую страхом агонию?       Ричард поднял взгляд, в отсутствие дара потерявший всю былую ясность. Томас увидел в нем понимание, и оно придало ему сил для встречи с неизбежным. Когда отец крепко обнял его, он почувствовал, как часть уверенности Искателя передалась и ему. Томас стиснул его в ответ.       — Прости, что меня не будет рядом, — в этот момент в голосе Ричарда что-то надломилось.       — Тебе не за что извиняться.       Раздался гром, и землю пронзила вспышка молнии. Спустя долю секунды пустыня выглядела так же, как и минуту назад, с одной лишь поправкой: там, где раньше находился Томас, теперь не было никого. Его шепот растворился в воздухе, разносясь с ветром по безмолвию пустыни.