Шрамы мирного времени

      Лора не относилась к числу людей, настроение которых зависело от погоды. Она была человеком действия, вне зависимости от того, приходилось ли укрываться от дождя капюшоном или закатывать рукава блузы в жару. Но даже для нее ясная ночь с ее бесконечной, растворяющейся во мраке вселенной синевой казалась насмешкой над чувствами. И звезды, небесные предшественники теплых огней Эйдиндрила, казались в эту ночь далекими и чуждыми: они светились так тускло, словно решили стыдливо отвернуться от человечества.       Лора вздрогнула, когда услышала шум шагов слева по коридору. Ее пальцы непроизвольно дернулись, когда она перестала ощущать успокаивающий холод оконного стекла.       Словно подросток, девушка неловко переступила с ноги на ногу, увидев приближавшегося к ней отца и морд-сит, следовавших за ним молчаливыми тенями. Их бурые костюмы, которым они не изменяли уже двадцать лет, сменились красными.       — Где девочки?       — Я отправила их спать, — послышался ее ответ, сдобренный долей облегчения. Она опасалась, что разговор начнется с вопросов, ответов на которые она не знала.       Отец кивнул. Он указал Лоре на комнату и, приказав морд-сит остаться в коридоре, зашел в нынешние покои Эддарда вместе с ней.       Лора скрестила руки на груди и с силой впилась ногтями в кожу, только увидев, какие эмоции отразились на лице отца. Она не была Исповедницей, но увидела — увидела в его взгляде все то, что было в ее собственном.       Ричард Рал застыл, с высоты своего немалого роста глядя на неподвижное и лишенное проявлений жизни тело своего наследника. Не просто наследника, как это бывало у многих поколений дома Ралов, а на любимого сына.       Плечи Искателя Истины опустились под грузом неверия. Он будто потерял фут роста. Лора еще никогда не видела отца таким… лишенным опоры.       — Мама знает? Ты успел застать ее до отъезда?       Лора, беспокойно перекатывавшая прямую серебристую прядку между пальцами, вдруг осознала всю несуразность своего вопроса. Если бы Мать-Исповедница знала, она бы уже была здесь, успокаивая дочерей и поддерживая мужа.       — Она уже на полпути в Галею, в Сильфиде. Ей станет известно обо всем только завтра.       — То есть здесь она будет дня через… два? — Лора старалась подавить разочарование в голосе, из которого и так уже испарились все взрослые интонации. Ей стало абсолютно не по себе, когда она представила, что новости сделают с мамой. Как она сможет выполнить свои обязательства, зная, что происходило в Эйдиндриле?       — Она планировала пробыть там три дня, чтобы уладить все вопросы. Она не сможет вернуться так скоро, как бы мы того ни хотели.       — Где ты был все оставшееся время?       — Я… пытался найти одного человека, которого не видел больше десяти лет. Оказалось, что найти его без его ведома почти невозможно.       Лора нахмурилась, но вместо лишних вопросов решила открыть дверь молчанию. Она чувствовала, что сейчас отец нуждался именно в нем.       Ричард опустился на край прикроватного кресла и склонился над телом сына. Он приложил ладонь к его лбу, как если бы тот снова был ребенком, жалующимся на больное горло, но не обнаружил ни жар, ни лихорадку. Тогда он прощупал неотчетливый, но стабильный пульс на его запястье. То же самое делал Зедд, то же самое пробовали лекари, то же самое повторяла Лора — результат одинаков: никто не мог обнаружить что-то, что могло прояснить его состояние.       Ричард нарушил молчание спустя несколько минут:       — Его организм работает в полную силу, и я не нашел никаких повреждений, но он больше не связан с окружающим миром.       Брови Лоры поползли вверх. Она удивилась, что не заметила, как отец использовал магию. Иногда она ощущала себя Столпом Творения, но созданным не наследственностью, а обстоятельствами.       — «Не связан», как если бы потерял сознание?       — Как душа, оказавшаяся за пределами Благодати, не связана с телом.       — Добрые духи...       Лора опустилась на край постели. Она быстро нашла ладонь Эда (ведь та не сдвинулась ни на дюйм за все эти часы) и едва ли осознанно сжала ее, не ожидая даже подсознательно, что он сожмет ее в ответ. От его кожи все еще исходило тепло, но негнущиеся пальцы и ощутимая тяжесть напоминали, что над его телом больше не было контроля его сознания.       — Я замедлю процессы в организме, чтобы снизить скорость истощения, пока мы… — Ричард задумался, как подобрать наименее пугающее определение, — занимаемся основной проблемой.       — Ты думаешь, это надолго?       Ричард склонился, упирая локти в колени, и сложил ладони, чтобы опереться на них лбом. Он едва заметно покачал головой. Голос его звучал приглушенно.       — Один Создатель ведает, а он скуп на откровения.

***

      Солдаты Когорты даже глазом не повели, когда Дайлин, уверенно вздернув подбородок, прошествовала из коридора в комнаты родителей. Обычно покои лорда Рала и Матери-Исповедницы строго охранялись, но, когда дело касалось их детей, проблемы решались гораздо проще: хватало одного взгляда красивых голубых глаз, чтобы пробраться куда угодно. К сожалению, на морд-сит это действовало менее эффективно, но в этот момент большинство из них было на нижних этажах, вокруг Эда.       Юная Исповедница не знала, чего ожидала от визита в родительскую комнату, а знала лишь то, что цель ее вторжения была не в том, чтобы встретить очевидно отсутствующих маму и папу. Точно так же, как она не хотела находиться в своей комнате в гнетущем одиночестве, она избегала встречи с Лорой и отцом. Просто в покоях родителей она вряд ли встретит свою сестру-близнеца, совершенно раздавленную тем, что случилось с их братом. Без лишнего напоминания со стороны совести, Дайлин ощущала груз вины на своих плечах, зная, что не была готова взять на себя чужое горе. Ее оправдывал тот факт, что и отец, и ее названная сестра всю жизнь справлялись с трудностями самостоятельно, без эмоциональной поддержки двенадцатилетней Исповедницы, страдающей от чрезмерной эмпатии. А ее сестра... кажется, она сможет справиться и сама.       Дверь в спальню была приоткрыта. Дайлин ошибочно не насторожилась, решив, что в такой вечер это не имело значения. Отсутствие готовности к нападению способствовало нечеловеческой высоте, на которую подлетела старшая из близняшек, когда младшая напрыгнула на нее со спины, из-за той самой приоткрытой двери.       — Добрые Духи, я надеялась не встретить тебя хотя бы здесь, — пробубнила Лин, сбитая с ног и поваленная на ковер.       Исповедница уставилась на свою сестру, облаченную в плащ, превосходивший ее в размерах примерно в полтора раза. Ее фигура, сначала преисполненная таинственного величия и нависавшая над Дайлин, вдруг будто надломилась под тяжестью чужого взгляда.       — Ты меня видишь? — донеслось протяжно из-под плотно надвинутого на глаза капюшона.       — Снимай плащ и больше так не делай, — фыркнула Дайлин, поднимаясь с ковра. — Зачем ты вообще его нацепила?       — Это плащ мрисвиза, — заговорщически протянула Эллия, являя свою светлую макушку из-под капюшона, который, как вдруг вспомнила Лин, когда-то был частью шкуры кровожадного чудовища.       Дайлин и Эллия уставились друг на друга, даже не скрывая обоюдное непонимание.       — Почему ты не стала невидимой?       Лия всплеснула руками по крутой дуге, и ее брови подлетели, будто с укором. Слова Дайлин явно не привнесли в диалог новые факты, а Эллия ненавидела неведение.       — Меня мучает тот же вопрос. Я так хотела подслушать разговор Лоры и отца, чтобы узнать, что происходит с Эдом! — она огорченно плюхнулась на кресло, закидывая ногу на ногу. — С чего бы он перестал работать именно сегодня?       — Не припомню, чтобы плащ предназначался для подслушивания, а тем более — для подслушивания маленькими Исповедницами.       Эллия перегнулась через колени, чтобы увидеть отца, уже стоявшего на полпути в комнату, прислонившись к дверному косяку. Дайлин заметила его приближение раньше. Она даже напряженно уставилась в дверной проем, заслышав шаги, но ее сестра не поняла подсказку, продолжая излагать свои мысли.       — И почему ты решила, что я не расскажу вам обеим, как только буду знать наверняка?       — Ты, как и мама, считаешь, что мы недостаточно взрослые, чтобы доверить нам серьезную информацию, — Дайлин указала на это без малейшего упрека, как на факт. Лия ограничилась кивком.       — Мы не «доверяем» вам лишь ту информацию, которая не несет для вас ценности. Неужели вы думаете, что я скрою от вас что-то про состояние вашего брата?       Отец сначала взглянул на Эллию, так и застывшую в кресле с извиняющейся улыбкой и оттого напоминавшую шкодливого голубоглазого котенка. Потом его взгляд упал на Дайлин, поставленную в ступор его вопросом. Отец опекал их гораздо больше, чем Эда и Лору, так что она вполне допускала такую мысль, но, увидев его расстроенный вид, не стала бы говорить об этом вслух.       И почему она решила, что искать спасение от своего близнеца здесь было хорошей идеей?       Ричард вздохнул. У него не было ни малейшего желания омрачать им обеим настроение еще больше, чем уже смогли усилия Джеганя, приложенные больше двадцати лет назад. Кто бы что ни говорил, но Сноходец действительно обладал незаурядным умом, раз смог насолить своим противникам даже после смерти.       Ричард одним жестом сдвинул Эллию на правую половину кресла и занял оставшуюся. Дайлин опустилась на левый подлокотник, в качестве опоры для нее послужил край спинки. Ее сестра, несколько притесненная, но не слишком-то огорченная этим, закинула ноги на колени Ричарда и также откинулась.       — Почему плащ не сделал меня невидимой? — якобы невинно осведомилась Эллия, поняв, что отец не собирался злиться на почти-пропажу важной для него вещи.       — Потому что им могут воспользоваться только одаренные.       — Но ведь мы — Исповедницы! Хотя мы и младшие в семье, у нас тоже есть дар, — возмутилась Эллия, еще не позабывшая о предыдущей теме. Ричард усмехнулся и потер переносицу.       — Ваш дар работает не так, как мой — вы ведь не станете это отрицать? — обе покачали головой. — Вот и ответ. И дело вовсе не в возрасте.       — А как ты раздобыл этот плащ? — Дайлин сощурила глаза, смотря на отца сверху вниз. Высота подлокотника существенно помогла ей в прибавке важности. — Он ведь не валялся посреди дороги, как шкурка ящерицы.       Сравнение вызвало у их папы улыбку с хитроватыми нотками.       — Мрисвизы не линяют, в отличие от ящериц — зато они пытаются убить любого, кто явится к ним.       — И ты, что же, добровольно полез в их владения? Ради этого плаща, работающего через раз?       Ричард покачал головой. Его повеселило то, насколько похоже звучал голос Дайлин в сравнении с голосом Кэлен, когда она впервые услышала эту историю. В их интонациях играло удивление человека, которого на самом деле не мог удивить уже ни один поступок Ричарда.       — Боюсь, что тогда у меня не было других вариантов, родная.

***

      — Эти имперцы совсем потеряли страх.       — Не припомню, чтобы они когда-то его находили.       — Они разгуливают по нашим лесам так, словно уже планируют вырубить их под поле для своего Джа-Ла!       — А чего ты ждала? Что они сначала принесут вам дары в знак дружбы и вежливо попросят разрешения разбить лагерь где-нибудь на опушке?       — Я не ждала ничего, Ричард Рал, а вот ты, когда возводил свою границу, вроде как хотел сохранить жизнь мирным жителям! Разве похоже все то, что происходит к северу от Танимуры, на твои мечты?       Бешеная жестикуляция Дю Шайю внешне произвела ее в ранг одного из демонов, что, по слухам, периодически покидали Подземный Мир и живились противниками Д’Хары. Эта байка уже месяц как ходила в Ордене от солдата к солдату.       Ричард едва не поправил ее, сказав, что тогда его интересовали только мирные жители Нового Мира. Он вовремя остановился, болезненно осознав, что эта отговорка была продиктована тьмой неприятия, отравлявшей его существование с того момента, как он в последний раз видел Кэлен и Томаса. Прошло немногим больше месяца, но тьма эта оставалась такой же непроглядной. Если лучи света Создателя, тянущиеся из центра Благодати, можно было воспринимать буквально, то душа Ричарда была где-то посередине, между двумя из них: так, что он мог догадываться о существовании обоих, но не мог увидеть ни один.       Ричард был источником этой тьмы, поэтому он не захотел посвящать в нее Дю Шайю. Тем не менее годы воспитания, отданные ею, чтобы стать самой дотошной и претендующей на всезнание женщиной, помогли ей услышать эти слова даже без помощи Ричарда.       Она вся взвилась, и в ее глазах Кахарин уже отразился как предатель всех народов, населявших Древний Мир.       — Ты оставил дома самое дорогое, но не здравый смысл! Не смотри на меня так, а то я все же скажу, что думаю о тебе. Тогда нам обоим не захочется, чтобы другой вышел отсюда живым.       Ричард одарил ее взглядом, полным молчаливого нежелания спорить. Мудрая женщина разочарованно прикрыла глаза, наверное, не увидев в нем того, кто спас ее от племени маженди, рискуя расстаться с собственной жизнью. Тот Ричард, которого она знала, оставил свой дух границе.       На следующий день после окончания войны с Новым Миром, когда Искатель вспомнил произошедшее, он вернулся к тому месту, где в последний раз видел Томаса. Он не нашел ни следов его исчезновения, ни малейших указаний на то, какой была его дальнейшая судьба, зато нашел нечто еще менее обнадеживающее: толпы Имперцев, пытавшихся штурмовать магическую преграду. Мысль о том, что столько солдат погибнет от магии, отделенной от него и все же — его, сначала была подобна бальзаму на душу, но уже спустя несколько минут пришло холодное осознание: этим все не закончится. Спустя несколько недель новые штурмовые уловки будут опробованы уже на вырванных из домов жителях Танимуры, на взятых на прицел жителях бака-тау-мана или дикарях-маженди. Так и будет, если граница будет дразнить взгляд своей статичностью и кажущейся безобидностью.       Дю Шайю узнала о его местонахождении на следующее же утро. С того момента и в течение нескольких лет никто, даже самые отрешенные от разума имперцы, не решался подходить к границе, ссылаясь на злых духов, вырывавшихся из-за завесы лишь для того, чтобы затащить за нее зевак.       Как рассказал позднее сам Ричард, ночную прогулку этим духам обеспечило его присутствие. Он намеренно подпитывал власть подземного мира оставшимися у него жизненными силами, чтобы граница, словно переполненная река, смогла выйти из берегов. Духи сорвались с цепи и вели себя так, словно мир живых снова принял их в свои объятия.       Спустя сутки усилий мудрой женщины Кахарин вновь оказался в объятиях лихорадки, полностью обессиленный — и вновь из-за ненавистной ей границы. И все же, теперь та была еще более неприступной, чем раньше, и бака-тау-мана были в большей безопасности, чем кто-либо еще.       Ей стоило бы поблагодарить его, но вместо этого она нашла смелость укорить Искателя, потребовав возвращения его обостренного чувства справедливости. Ее смелость оправдалась.       Спустя сутки после этого разговора Ричард едва не вызвал у Дю Шайю поток ругательств, когда она налетела на него прямо на выходе из своего дома. Дело было не в том, что она не заметила его, а в том, что, согласно ее глазам, секунду назад он вовсе не стоял на дорожке, ведущей к ее дому.       Тогда Ричард показал Дю Шайю на конкретном примере, что даже такие гады, как мрисвизы, все же могли быть полезными. На вопрос, как ему удалось убить одного из них без магии и даже без своего волшебного меча, Ричард загадочно пожал плечами и сказал: «Искатель — сам по себе оружие».       Это было последним, что она услышала от него за последующие недели. Он стал редко появляться в деревне, но вместе с его визитами стали реже и визиты имперцев в их земли.       Как узнала Дю Шайю, имперцы «будто посходили с ума, говоря, что посреди ночи просыпаются от шепота мертвецов». Шепот этот теперь навещал лагерь чаще, чем приказы от командования. Странные вещи стали происходить и с поставками провизии, то ли застревавшей где-то в пути, то ли доставляемой вовсе не туда; более того, в какой-то момент вся вода в окрестностях имперского лагеря стала непригодной для питья.       Так, выкошенные голодом, жаждой и антисанитарией ряды имперцев, совершенно лишенных цели, просто слились с пейзажем или разбрелись, смешавшись с местным населением, а подкрепление, которое должно было поддержать расшатанный боевой дух осаждавших границу, растерялось где-то по пути или сгинуло в Хагенском лесу, куда их случайно завели указания от основного лагеря.       За следующие несколько лет северная граница Древнего Мира видела много последователей Ордена, неустанно сражавшихся с памятником магии Ричарда Рала, но солдаты, позорно покинувшие ее спустя не более чем год, были последними представителями регулярных войск Имперского Ордена. Остальные — те, кого изгнали уже спустя два года, — были разрознены и не опаснее хлебных крошек.       Когда Дю Шайю пыталась присвоить себе роль идейного вдохновителя этой победы, Ричард делал вид, что вообще не понимает, о какой победе идет речь. До окончательной победы, по его мнению, было далеко.       А вот для бака-тау-мана, вставших на сторону Кахарина еще в первые дни «подпольной войны», как он сам ее назвал, она была более чем воодушевляющей.

***

      Если бы в тот вечер кто-то спросил Бердину, что привело ее в покои лорда Рала и Матери-Исповедницы, она бы не нашла, что ответить. Возможно, то было чувство сурового единства, объединившее Дворец Исповедниц спустя почти двадцать лет после окончания войны. Возможно, это было полузабытое переживание за юнца-Исповедника, который однажды представился Томасом, а теперь навсегда укоренился в ее сознании как «лорд Эддард».       Двери в спальню были раскрыты, и в этом даже читалось что-то приветливое. Бердина, разумеется, изначально не собиралась стучать, но так лорд Рал хотя бы лишился повода закатить глаза на ее бестактность.       Кожаный костюм Бердины скрипнул, когда она остановилась у свободного края распахнутой двери, упираясь кулаком в бедро.       На кресле сидели трое: лорд Рал — посередине, справа от него, закинув ноги ему на колени и уткнувшись лицом в отцовское плечо, дремала Эллия, а слева, балансируя на подлокотнике, точно так же нашла свою опору в другом его плече Дайлин, лишь изредка озарявшая комнату своим сонным взглядом.       Та Бердина, которая служила отцу Ричарда более двадцати лет назад, назвала бы такую картину утопичной. Нынешняя Бердина испытала прилив огорчения от того, что картина была явно неполной без Эддарда, Лоры, не отходившей от его постели, и Матери-Исповедницы.       Лорд Рал, наполовину спрятавший лицо в волосах младшей дочери, коротко глянул на морд-сит, вручив ей негласный пропуск в их молчаливую компанию. Морд-сит села на край кровати и прислонилась к высокому изголовью, благодарная простому человеческому присутствию, но, как и всегда, не желающая признаться в этом.       Когда Эллия полусонно дернулась, Ричард обвил рукой ее плечо. Оно выглядело настолько тонким, что, казалось, он мог обхватить его большим и указательным пальцем. Даже в этом жесте виделось его главное стремление как отца: защитить. Но в глазах его, в противовес этому стремлению, было переживание одновременно и поражения, и потери, которые на миг укротило присутствие дочерей.       Бердина могла лишь догадываться, что чувствовал лорд Рал во время заточения в Древнем Мире, и все же предполагала, что он, как и она, сейчас мысленно находился почти в двадцати годах позади. Бердина застыла в коридоре около той комнаты в Замке Волшебника, в которую Ричард и Томас вошли вместе с Никки и из которой та вышла в одиночестве; а Ричард — в ветхом доме Дю Шайю, наедине с гнетом бессилия.       — Мир почти не изменился, — прошептала Бердина.       — Ты права, — ответил он так же, едва слышно, и шепот его пробежался по блестящим в полутьме волосам Эллии. Отвлекшись на звук выровнявшегося дыхания уснувшей Дайлин, он забыл уточнить, что правота ее заключалась в слове «почти».