На неведомых дорожках

| Былое |

      Очередной удар, обрушенный на Лучезара, отзывается в Ригговом теле дрожью гадкой беспомощности. Милонег бьётся грязно и жестоко, невзирая на то, что бой — дружеский, давит превосходством силы, наступает, точно медведь. Лучезарово преимущество в ловкости, но супротивник знает, куда бить, чтоб измотать скорее.       — А неплохо он держится супротив воеводы нашего, а… — то ли поддержкою, то ли поддёвкою из дружины доносится.       Ригг удерживает на лице кривую ухмылку да на каждый лязг трофейного византийского меча, коим Милонег нарочито хвалился, нервно моргает. Бессилие кусает, что лютое зверье со всех сторон. Поперек княжьего брата слова не скажешь, да и Лучезар не простит вмешательства. Меж тем Ригг отчетливо видит, как он все чаще припадает на раненую некогда ногу, как пропускает удары и медленнее уворачивается. Ригг нутром чует, как нелегко даётся этот бой Лучезару.       В дружине туровского князя Мыслибора они прижились непривычно надолго. Уж пятый солнцеворот на исходе, как по Руси скитаются, захотелось притулок постоянный обрести. В столь отдаленных древлянских землях никто не любопытствует о славе, что стелется по ним черным следом вдоль Днепра. Люд тут диковатый и воинственный. В расход при очередном яром набеге на ятвягов иль дреговичей нередко идёт добрая часть мужского рода, так что Мыслибор завсегда рад пополнению в дружине.       В Турове всем одно интересно — каков из тебя воин да сколько стоит твоя преданность. Воинского умения у Ригга с Лучезаром в избытке, за верностью князю дело тоже не стоит, тем паче, что платит Мыслибор щедро и справедливо. И хотя Лучезар порою дичится кметей из-за их развязных шуток, его тем не попрекают. Лишь один меньшой брат князя Милонег отчего-то сразу его невзлюбил.       Слабый в силу возраста здоровьем Мыслибор командование над дружиной давно брату передал, сам предпочитая во тереме отсиживаться да местные распри разрешать. Милонег летами чуть постарше Ригга, славою воинской увенчан, крутым нравом знаменит, однак в дружине его уважают. Для Ригга воеводство Милонега — не беда, и не под таких круторогих прогибаться приходилось заради выгоды. Однак Лучезар с его упрямым взором и привычкой по-кесарски задирать подбородок при малейшем споре, быстро становится воеводиным козлом отпущения.       — Бейся, лядский выродок, хватит увертаться!       Риггу ведомо, что Милонег то кричит в запале боя, по велению грубой натуры. Но Лучезара его слова хлестко бьют, заставляя ощетиниться и очертя голову кинуться в атаку. То ли оттого, что Милонег не ожидает подобной прыти, то ли сил прибавилось от ярости, Лучезар вдруг обезоруживает его, а потом, откинув свою саблю, перехватывает хваленый византийский меч и приставляет к горлу воеводы, наваливаясь, пока под его весом широкое лицо Милонега не наливается нездоровою краснотою.       Дружинные поединки в Турове нередко переходят в простой мордобой. Милонег не чурается рожу какому кмету начистить и сам в зубы получить, а позднее реготать, словно жеребец, заливаясь брагою на пару с супротивником. Однак Лучезар — другое дело. Его за подобную дерзость, самое малое, в по́руб посадят али, чего хуже, высечь велят. Зная, что ни того, ни другого ни за что не допустит, Ригг берет внимание на себя, пихая стоящего рядом дружинника в бок:       — А ты говорил, Милонег ни в жисть не стерпит, коли его кто на лопатки уложит! Сбрехал, выходит — мудрее он, нежели сдается. Слава справедливому воеводе!       Замешкавшиеся кмети подхватывают зычный крик, сами не понимая, чего орут, все хохочут, поздравляя поднявшегося Лучезара с победой. Милонег недобро зыркает, отряхиваясь, однак на него уже кто-то прыгает со спины, тормошит, выкрикивая едкую шуточку, и воевода отвлекается. Ригг, отведя беду, незаметно удаляется с подворья.       Идет за Лучезаром, который, обогнув прируб дружинной избы, склоняется над бочкой. Лучезар плещет водою в лицо, студит горячую с боя голову, фыркая раздраженно. Ригг останавливается неподалеку, подпирая плечом бревенчатую стену. Знает, что на языке у его лада вертится: «Зачем вмешался, снова воздуху мне не даёшь?» Каждый раз — то ж да потом. Споры эти уже стали привычны. Слова вязнут на зубах приевшейся горечью и тошно глядеть на гневную складку, заломившую Лучезаровы брови. Несладко ему в Турове живётся, а Риггу и предложить больше нечего. Разве ещё глубже на полуночь идти, до Смоленска. Но сперва надобно дрегву дикую миновать, чтоб через их болота до Днепра добраться. Не с руки осенью в такой опасный путь отправляться. «Не лучше ль нам в Турове, у Мыслибора за пазухой, два-три солнцеворота пересидеть? А потом, как прочно уляжется слава нелегкая, и в каком граде на Днепре можно счастья попытать». Ригг каждый раз предлагает то с тяжёлым сердцем — знает, что Лучезару оговоренный срок вечностью кажется. Не по нем эти земли дикие, скорый на расправу люд. Ему бы в самом Киеве стольном при князе в теплой гриднице сидеть да совет держать. А Мыслибор что — такой же неотесанный, как и народ его, даром что вокняжился своею волею. Не того его ладо достоин — куда большего. Лучезар, по своему обыкновению, не жалуется, однак в серых очах стынет ледяная тоска. Чуждо ему все вокруг, тошно. А награда-то за ежедневные нападки воеводины — отдельный закуток в дружинной избе, где ютятся с Риггом да пай из общего котла.       Лучезар утирает лицо рукавом, стряхивает капли с растрепанных волос, что так и лезут в очи. На миг Ригг любуется ним: таким ладным и пригожим, даже если очи в раздражении не кажет. В заломе меж бровей сокрыта глубокая усталость, и Риггово сердце сжимается болью.       — Не злись на меня, ладо, — шепчет, воровато озираясь. — Как лучше хотел.       Лучезар вздыхает, подставляясь под его пальцы, на короткий миг коснувшиеся щеки. Опустив веки, вздыхает обреченно:       — Знаю. Не злюсь.       Короткий разговор — все, что могут себе позволить днём. Наедине им по-настоящему бывать выпадает редко, и совесть грызет Ригга за то, что никак не может разорвать сей порочный круг. Он по затаенному дыханию Лучезарову понимает, как тот истосковался по простым теплым касаниям.       Наплевав на осторожность, Ригг шагает вплотную, сгребая его в объятия: коли кто сунется в закуток, где они стоят, пускай думает, что один побратим другого утешает.       — Давай в дозор отправимся, хочешь? — дыхание Ригга теряется в черных с белой прядью волосах.       Идти в дозор — сторожить кордоны Мыслиборовых владений от находников со стороны ятвягов — не их черед. Однак никто не подивится после сегодняшнего боя, что они сами вызвались. Подумают, Лучезар решил убраться подальше от воеводина гнева, пока не поостынет. А им то — единственная возможность побыть вдвоем. И Лучезар молча кивает, чуть расслабляя плечи. В дозоре хотя бы передохнет от вечных придирок.

***

      Лесное озерцо, даром что мелкое, а все ж студеное, знатно освежает теплым осенним днем. Однак Ригга точно жаром из кузни палит — греет теплом Лучезара, что в его руках размяк от ласк, точно свечной воск. Даже не сердится, что как был — в рубахе и портах — Ригг его в воду затянул, даже распоясаться не дал и притороченный нож снять. Сам ластится, урчит, будто большой кот. Не налюбуется Ригг, не надышится им за шесть дней, пока они в дозоре. Тонет в туманных очах, что вдали от людей вновь проясняются и так и сыплют искрами из-под ресниц. Подзадержались они, пора бы и в Туров возвращать, да никак сил друг от друга оторваться не достанет.       — Сбежим в леса, кто нам ещё нужен, а, ладо? — хмыкает Ригг, покусывая его ухо.       В сей миг он вправду способен верить, что это все, что им нужно. Что Лучезар готов довольствоваться малым рядом с ним, уйти свет за́ очи, даже если сам он на то никогда не решится. Мягкие податливые уста послушно раскрываются навстречу его языку, и вкус их бьёт в голову сладким хмелем. Испить его до дна, упиться хоть бы и до́ смерти!.. Ригг бесстыдно тискает его, пробирается ладонью в мокрые, липнущие к телу порты, победно ухмыляется, заслышав длинный довольный стон.       — Раздери вас пущевик своей корягой, похабники! — точно гром средь ясного неба грохочет над ними гневное.       Милонег вырастает как из-под земли — пробрался же неслышно, точно находник вражий! Конь под ним нервно гарцует, почуяв гнев и крепкую хватку бедер всадника. Милонег ухмыляется люто. В очах — смесь самодовольства и отвращения. «Застал на горячем, сучьи выродки! Вот вы у меня теперь где́!» — красноречиво полыхает в его взоре.       — Тихо, тихо, незачем гневаться так, воевода, — Ригг, заслонив собою Лучезара, размашисто бредет к берегу, размеренно прося, точно с животным диким разговаривая:       — Будет тебе, воевода, уйдем по-тихому, тень на твою дружину не падет. Скажешь — сгинули в лесах.       Ригг отчетливо разумеет — не послушает его Милонег. Глядит с брезгливой ненавистью, будто на гадов ползучих, коих давить надо безжалостно. Конь, понукаемый воеводой, встаёт на дыбы, бьет копытом рыхлый берег, не давая Риггу выбраться из воды. Ригг лихорадочно размышляет, как бы добраться до оружия, а Милонег меж тем достает свой меч.       — Ты мне зубы не заговаривай, ащеул прокля…       Брань прерывается жуткий хрипом и Милонег, уровнив меч, хватается за пробитое ножом горло. Лучезар бьёт метко, наверняка — воевода не жилец, се ясно, когда тот кулем падает оземь.       — Тпру-у!       Ригг ловит под уздцы заметавшегося коня, вглядываясь меж деревьев.       — Не мог он без сопровождения в дозор отправиться, — предостерегает Лучезар негромко.       Ригг о том же думает, потому, заслышав шорох, подхватывает с земли Лучезаров лук и, одного за другим, снимает стрелами показавшихся из лесу дружинников.       Какое-то время они, наспех одевшись и похватав оружие, выжидают, не появится ли ещё кто. Но, похоже, это весь отряд.       — Они же… побратимы наши… — с горькою злобою роняет Лучезар, не отводя взора от застывших мертвых лиц.       — Угу. Это за чаркой они побратимы и когда зад в бою прикрыть надобно, а тут бы — притопили, как котят, али чего похуже.       Лучезар содрогается, вспомнив как на очередной попойке хмельной Милонег зло и похабно скалился, отмечая, что «лицо у него нежное, будто у девки, даром что косоротый и хромой». Выходит, чтоб им жить, как хотят, кто-то постоянно должен умирать. Риггу и самому тошно от произошедшего: о Милонеге, положим, он бы сильно не убивался, но другие — они-то в чем виноваты? Некстати припомнилось, что именно эти двое делились с ним нехитрым скарбом, когда они с Лучезаром только поступили в дружину, и нередко прикрывали в бою. Неплохие были мужики и кмети, пусть примет их светлый Ирий. Ригг невольно сжимая оберег, резко бросает:       — Уходить нам надо. Двух коней себе возьмем.       Вынимает нож из воеводиной глотки, красноречиво направляясь к третьему коню. Хлопает нервно косящее на оружие животное по шее, успокаивая.       — Ну-ну, хороший, будет, будет.       — Ты чего надумал?!       Лучезар подскакивает, перехватывая руку с ножом, что никак не подымется.       — Коли отпущу его — либо звери задерут, либо же, если конь доскачет до Турова, Мыслибор за нами вмиг людей отправит. А так хоть день преимущества будет.       Лучезар стискивает зубы, аж в висках ломит. Прав Ригг, как ни глянь. И на расправу звериную доброго коня оставлять не хочется, и самим быть пойманными тоже. Потому только отворачивается, не сказав ни слова.       — Вот и все, — через миг молвит Ригг, а на землю падает бездыханная туша.       Утерев повлажневшие очи рукавом, Лучезар помогает раздеть убитых кметей: рубаху и штаны себе берет, взамен мокрых, остальную одежу вместе с оружием топят в озере. Те, кто придет на поиски из Турова, пусть думают, что воеводу с кметями его обобрали ятвяги. Тела просто оттаскивают в кусты — настолько больших валунов, чтобы потопить людей, в лесу не находится.       — Пройдет немного времени, прежде чем туровцы поймут, что к гибели их воеводы причастны мы. Спешить нам надо, ладо.       Оттого, что Ригг сейчас зовет его, как прежде, ласково, хочется выть.

***

      Сколько они блукают по лесу, Риггу неведомо. Уходя от погони, зашли глубоко в чащу и теперь вокруг одни кочки, боча́ги и корни деревьев, похожие на выбеленные кости. Средь болотистой топи — небольшой клаптик твердой земли, где они с Лучезаром остановились передохнуть. Преследователей давно не слышно, и Ригг самому себе признаться боится, что не понимает, в какую сторону идти. Сырость, сизый туман, тянущий к ним свои длинные щупы, настойчиво дающий о себе знать голод донимают почти нестерпимо. Один из коней утоп в трясине… сколько дней тому? Другого Лучезар избавил от мучений сам: долго шептал что-то в трепетную лоснящуюся шею, ласково перебирал гриву, собираясь с духом. А потом одним точным движением всадил нож в беззащитное горло и смотрел, как стекленеют очи животины.       Ригг помнит полубезумный Лучезаров взгляд, особой жути которому добавили потёки конской крови на бледном лице вкупе с кривой улыбкой, изуродовавшей знакомый облик рыданием. Он плакал беззвучно, бился о Риггову грудь, точно пойманный мотылек, не выпуская ножа из окровавленных пальцев, пока не обмяк, обессиленный. Конину есть отказался. И Ригг почитай впервые за их знакомство принудил его к чему-то, силой заталкивая в рот тонкие пласты полусырого мяса — разведенный на воглой земле огонь чадил, больше коптя, нежели жаря. Не по душе было заставлять, да сил им обоим требовалось немало, дабы выйти из этого смрадного лабиринта. Негоже снедью брезговать, пусть и доставшейся таким подлым путем.       После этого Лучезар захворал. Не от конины, а быть может, отчасти и от нее. Но, скорее, продрог. Ригг понял, что у него жар, только когда Лучезар вдруг тяжело опустился на колени прямо в болотную жижу. Он упал бы лицом в бочаг, кабы Ригг не подхватил его подмышки. Искать более-менее сухой притулок с непритомным телом на плечах было тем ещё испытанием. Ничего, окромя дупла огромного покосившегося дерева не нашлось, но Ригг был рад и такому пристанищу. Они провели в дупле две ночи, и все это время Ригг только и мог, что прижимать к себе бессознательного Лучезара, грея его крупицами своего тепла, да молиться всем известным богам, чтобы помогли выбраться из этой передряги. Самой безнадежной на его памяти.       Однак, когда Лучезар, наконец, пришел в себя, а бьющая его пугающая дрожь затихла, легче не стало. Уже какое-то время, он бы точно не сказал — сколько, Ригг слышал мысли своего лада. Нет, слов было не разобрать, конечно. Скорее, разумел, что у того на душе. И в голове. От этого было жутко, ибо внутри у Лучезара змеился тугой комок страха и такой свирепой злости, точно Ригг ему — враг. Все усугублялось тем, что говорили они мало — берегли силы, да и разлеплять ссохшиеся от недостатка воды уста было все труднее. Немного успокаивало то, что Лучезар не шарахается от него; охотно, хоть и вынужденно (последнее огниво истратили ещё неизвестно когда) жмется к нему, чтоб согреться.       Ригга как никогда мучили думы о том, к чему привел их побег из Византии. За пять солнцеворотов было много хорошего, даже казалось, что с каждым поворотом их доли они, наконец, побороли череду несчастий. Однак недоля неизменно подымала свое уродливое лицо, скалилась обломками гнилых зубов и визгливо хохотала, издеваясь. Риггу казалось, он чует ее смрадное дыхание, а на коже засохли капельки вязкой слюны. Порою он думал, что и вовсе тронулся умом в этом сером безвременье. Приходили думы, что они с Лучезаром давно уж умерли и это их неприкаянные души маются в промозглом тумане.       «Не заслужили, выходит, ни чертогов Вальхаллы, ни светлого Ирия…»       Однак тела, терзаемые голодом и холодом, напоминали, что они все еще живы.       И вот однажды (они давно потеряли счет времени, но Ригг знал, что без воды больше седмицы не прожить) Лучезар, до того лежащий пластом и лишь изредка вяло моргающий, вдруг поднялся и пошел вперед, точно влекомый чем-то невидимым и невероятно сильным. Ригг лишь отупело хлопал очами ему вслед, пока из чащи не донеслось внезапно звучное:       — Ау! Иди за мною…       Мельком подумав, что, возможно, то мавка забавляется, а Лучезар уже сгинул, Ригг тяжело поднялся с земли и поплелся на зов, как животное на заклание. И когда он уже почти смирился, что вот-вот станет добычей лесной нечисти, он увидел то, ради чего его звали: на явно вырубленной человеческой рукой прогалине стояла ладная избушка. Сбоку виднелся прируб — банька, что ли?.. А Лучезар уже тащил из криницы ведро, расплескивая добрую половину. И когда он с урчанием припал к студеной чистой воде, давясь и икая от удовольствия, Ригг окончательно понял, что ему все это не марится и они спасены.

***

      По утрам его ладо спит так сладко, что Ригг, осторожно выбравшись из-под обнимающей его поперек груди руки, лишь тихонько слезает с полатей и сам начинает хлопотать по хозяйству. За окном уже бело от первого снега — он и не заметил, сколько времени прошло, сдается, что только и успел моргнуть.       Честно сказать, порою ему все происходящее кажется сном: таинственная изба, хозяин которой за долгие седмицы так и не сыскался, когда они сюда явились, выглядела так, будто ее оставили только вчера. Чистый выметенный пол и начищенная утварь, развешанные по углам связки сушеных ягод и грибов, ароматные травы, настеленные под шкурами на полатях — их будто ждали в гости. Ригг, войдя, на всякий случай поклонился во все углы, громко здороваясь: хотя и было понятно, что человека здесь они не обнаружат, мало ли, какие духи обитают в этом таинственном месте. Домового хозяина наглым вторжением обидеть не хотелось. Лучезар лишь усмехнулся тогда, тоже подмечая чистоту и уют вокруг. А потом они истопили баньку и отдраили мурую от болотных испарений кожу до красноты и жжения. Хотелось не только смыть пот и грязь — все произошедшее недавно с себя соскоблить. Снова.       Тогда они в последний раз говорили о Турове, Милонеге и убитых кметях. Сквозь злые слезы клялись друг другу в том, что не в их власти исполнить: не подвергать никогда других опасности. Коли б было чем напиться, Ригг бы надрался до полусмерти. И Лучезара бы опоил хоть бы и силком.       Однак со временем тяжесть на сердце рассасывалась. Ригг с радостью замечал, что Лучезар не корит себя иль, по крайней мере, не выказывает скорби по сделанному. На удивление, простая, скромная, лишённая всякого изящества жизнь пришлась его ладу по вкусу. Они вместе охотились, тренировались на подворье, чтоб не закостенеть, и не загадывали на грядущее. Иногда Риггу казалось, что они здесь навсегда, и он с изумлением признавался себе, что такое существование его не тяготит.       Меж тем приблизилась зима, что в этих краях, особливо в лесу, приходит рано и внезапно. Дни стали короче, и Ригг уже не ворчал спозаранку на разлежавшегося на полатях Лучезара. Вообще то было странно: это он, обыкновенно, любил посопеть подольше, а Лучезар, бывший кесарь Флавий, привычный к ранней церковной службе, вскакивал ни свет ни заря. Думая, как все меняется, Ригг ощущал светлую тоску по своему медовому мальчику, который повзрослел чрез столь жестокие испытания, но и радовался, что Лучезар приспосабливается. Все чаще его серые очи сверкали счастьем, все меньше в них было затаенной, режущей Риггово сердце боли. И только старые шрамы да белая прядь напоминали о пережитом.       — С добрым утром, витязь мой любый, — доносится с полатей хриплое, когда Ригг ставит на огонь котелок.       Улыбка сама собою трогает уста: столь милы сердцу любовные нотки, что сквозят в Лучезаровом голосе.       — И тебе доброго утра, засоня, — притворно ворчит Ригг — ему сладко от мысли, что Лучезару здесь хорошо.       Мягкий шорох позади сопровождается скрипом половиц под легкими шагами Лучезара, и через миг он обнимает Ригга сзади.       — Садись, трапезничать будем, — шепчет Ригг, поворачивая голову и целуя его в лоб.       Они любят эти ленивые утра, когда совесть не грызет за безделье: мяса они себе на несколько седмиц насушили, собранные по осени грибы от стены до стены развешаны, в избе обнаружилась даже крупа для каши — можно не беспокоиться о пропитании в ближайшие дни. А окромя охоты да тренировочного поединка тут и заняться нечем. Пойдут сегодня глубже в лес, на полуночь, куда еще не заходили. А потом, скорей всего, засядут в теплом корыте вдвоем, будут чесать друг другу волосы и глядеть на огонь. Риггу невыразимо дороги их наполненные размеренностью дни и вечера. И, что греет ещё больше, Лучезару тоже.       Как и хотелось, они неторопливо едят, то и дело обмениваясь ленивыми улыбками, а затем идут в лес. Вернувшись затемно, взмокшие и счастливые, вволю купаются, дурашливо плеща друг другу в лицо водою и целуясь. А чуть позже на полатях Лучезар ненасытно отзывчив на ласки и доводит своею податливостью до исступления. Ригг ловит ртом каждый стон, целует его шрамы и косточки на пальцах и сладко-яростно любит до обоюдного изнеможения.       Но, когда Лучезар засыпает на его плече, Ригг гонит внезапно кольнувшее предчувствие скорой потери.

***

      Все рушится исподволь. Ранее у них были понятные враги, а с таким Ригг сталкивается впервые. Однажды его будит странное чувство: будто кто-то осторожно царапается в голове. Молот Сварога кусает раскаленным жаром грудь, а подле — пусто.       Лучезара он видит внизу: тот стоит посреди избы, качаясь из стороны в сторону в слабом свете лучины, и пристально глядит в шибку. В его позе нет ничего неестественного, однак Риггу отчего-то становится жутко, когда он — плавно, будто блазень бестелесный — разворачивается к двери и снова застывает, покачиваясь.       Неприятная тяжесть разливается по телу, точно чужая воля. Заставив себя пошевелиться, Ригг спрыгивает с полатей, осторожно приближаясь к Лучезару, заглядывает ему в лицо. Серые очи застыли, словно стеклянные, а уста беззвучно шевелятся.       — Ладо… — Ригг зовёт негромко, боясь испугать и гоня собственный страх, кладет ладонь на плечо.       Лучезар не отпрыгивает, не пугается, только переводит на него взор: медленно, искоса, не поворачивая головы, и растягивает рот в неживой тусклой улыбке.       — Ты чего, ладо?..       Ригг тихонько его встряхивает, пытаясь разбудить.       — Слышишь?       Ригг невольно прислушивается: только ветер воет в кронах елей. Зверя какого Лучезар учуял? Ужель из-за того испугался до белых очей?.. Ригг мягко притягивает его, морщась от разлившегося за пазухой жара оберега.       — Слышу, — врёт. — Мешает спать?       Лучезар медленно качает головой, склоняя ее Риггу на плечо, и тяжко вздыхает. Чувствуя, как он дрожит, Ригг сжимает покрепче, пытаясь успокоить заодно и свое сердце. На Лучезаре точно исполох. Ригг видел такое несколько раз — человек из ума выжить может, коли своечасно в чувство не привести. Лучше всего, конечно, волхва позвать, чтоб отшептал, да где ж здесь волхвам взяться. И Ригг просто растирает его спину, целует висок, про себя взывая к богам — часто же их молить начал.       Постепенно Лучезар отмирает, растерянно клипая очами. Глядя ему в лицо, Ригг разумеет, что тот не помнит своего странного поведения.       — Чего это мы тут?.. — Лучезар бледно улыбается.       Ригг плетет ему что-то, заговаривая зубы, поит водою и укладывает на полатях. А внутри все скребёт и скребёт, раздирая голову, чужой назойливый зов.

***

      — Пусти меня!!!       Лучезар пручается как бешеный, сверкая одержимым остекленевшим взором. Ригг упрямо сопит, скручивая ему руки — сейчас с ним говорить без толку, не добудишься.        Такое случается уже не единожды, Лучезар все настойчивее рвется в ночь на чей-то зов. На сей раз Ригг успевает перехватить его, босого, у кромки заснеженного леса.       — Пусти!       Силища в нем неимоверная, и Риггу требуется вся сноровка, чтобы удержать тонкое тело, угрем извивающееся в его руках. Лучезар колотит его в грудь, вопит и рычит, а затем, извернувшись, залепляет такую оплеуху, что Ригг, клацнув зубами, невольно отступает на шаг.       — Он зовёт меня, я должен пойти!..       Скрепя сердце, Ригг двигает кулаком ему в челюсть, и Лучезар обмякает. На утро он снова ничего не вспомнит, будет улыбаться, ластиться и шутить, поселяя в душе Ригга тщетную надежду, что снова стал самим собою. И Ригг, ненавидя себя за слабость и доверчивость, вновь поверит. А ночью Лучезарова одержимость вернётся и начнет изматывать обоих с новою силою.

***

      Не спится. Опоенный травами Лучезар беспокойно ворочается сквозь сон. Ригг взял на душу смелость подмешать ему найденное на полках зелье в питье, чтоб хоть одну ночь поспать спокойно, а теперь не может очей сомкнуть. Даже когда Лучезар спит, его подспудное стремление идти на зов царапает Ригга острыми когтями. Снова печет Сварожьим оберегом грудь, а голову кружат недобрые мысли.       Размышляя, кто так властно зовёт Лучезара, Ригг не может придумать иного, окромя Милонега. Заложный покойник, убитый Лучезаровой рукою, пришел за местью. Они всегда забирают свое. Ригг видел подобное в Норэйг: один из хирдманов отца, носивший вместо амулета засушенную длань врага, начал видеть и слышать всякое и, конец концом, расшиб себе голову, только чтоб избавиться от постоянного зова. Отец тогда только плюнул, сказав, что человек этот хирдманн был дрянной, раз никто из духов предков за него не вступился за чертой. Был и другой способ откупиться — принести добровольную равноценную жертву. И снова не нашлось желающих.       Лучезар вздрагивает во сне, отвлекая от тяжёлых дум. Он похудел за прошедшие седмицы почти вдвое, и Риггу кажется, что он обнимает мощи. Не будет толку от его стараний, пока они в этом нечистом лесу! Непрошеная злая слеза обжигает щеку, Ригг быстро отирает ее об острое плечо Лучезара, прижимаясь к нему ближе. Хоть бы сейчас увел его отсюда, да куда по снегу через хащи поперек своей доли бросаться?.. Вместо мо́рочного вражины перед ними встанет лютый мороз и голодный зверь.       — Лада мой…       Слабый зов сквозь сон кроит сердце.       — Здесь я, — смирив слезы в голосе, тихо отвечает Ригг, поглаживая его по спине.       — Люблю тебя… — Лучезар бормочет что-то ещё, вздыхая так устало и жалобно, что хочется взвыть.       — И я тебя, — вторит Ригг беззвучно, целует покрытую тонкою рубахою спину и уже не утирает катящихся слез.       Никому он его не отдаст! Никакому врагу, видимому или не видимому. Мстительному духу нужна жертва? Он даст ее!       Ригг бережно сжимает Лучезара, нутром чуя нарастающий зловещий зов. И вдруг успокаивается. Двум смертям не бывать, сказывают? Так пусть лучше будет одна, его. Он в последний раз целует Лучезара, укутывает его в шкуры поплотнее и спускается с полатей.        Несколько мгновений Ригг прислушивается, а затем, подпоясавшись и не взяв оружия, выходит из избы.        Ночь встречает его пургой, но зов внутри скрежещет так отчётливо, что он не сомневается, куда ему идти: вперёд. Туда, где раскидала свои черные щупы смерть.        С каждым шагом Ригг увязает в снегу, руки и ноги давно онемели, веки, тяжёлые от налипших на ресницах снежных хлопьев, моргают все медленнее, не желая подыматься. Быть может, ему нужно просто не пручаться?.. Закрыть очи и покорно отдаться холодным мягким лапам, что уже стискивают его сердце ожиданием неминуемого?.. И когда он уже готов поддаться, впереди вспыхивают два огромных жёлтых глаза и последнее, что Ригг видит — разверстую пасть, полную жутких зубов-игл.