Плохие люди живут долго

— Мама, я… я пойду, да? А Гуи неловко переминался с ноги на ногу, не решаясь сдвинуться. Ответа не было, А Мэй не выходила из своей комнаты. А Гуи громко вздохнул, еще помялся, потеребил рукав, потом зачем-то послюнил палец и в попытке почистить еще больше размазал пятно на дверном косяке. Сердце билось как сумасшедшее. Уйти без маминого разрешения было страшно, но и пропустить церемонию пробуждения духа страшно тоже. — Мама, я …я пошел. Уже пора, — почти жалобно сказал он. — Надеюсь, мой дух будет как у тебя, мотыга. Ну или как у папы… — совсем уж тихо закончил А Гуи. На этих произнесенных почти шепотом словах сердце матери не выдержало, и А Мэй, резко распахнув дверь, шагнула навстречу. Схватила за грудки, приподняла и пару раз тряхнула. — Не смей произносить его имя! А дух твой… Чтоб ты сдох!!! А Мэй схватила его за руку и, невзирая на сопротивление, просто выставила за дверь. — Убирайся уже. И будь ты проклят! Все вы, будьте прокляты!!! А Гуи показалось, будто за дверью что-то сползло вниз и раздались глухие рыдания и тихий, еле сдерживаемый, почти звериный вой. — Мама…прости меня, пожалуйста, не знаю, за что, но… А Мэй не отвечала. А Гуи помялся немного и все же пошел. Ноги тряслись от страха и напряжения, и тогда он задрал подбородок и начал шепотом, почти про себя, считать шаги, чтобы успокоиться. Чтобы никто не догадался. Как сильно ненавидит и презирает его мать, по каким-то непонятным, только ей известным причинам. Как родные сестры избегают его, словно прокаженного. Как ему совершенно не с кем поговорить, и как он совершенно никому в этом мире не нужен. Даже другие жители села, ничего не зная, все равно стараются избегать и обходить стороной. Не нравится он им. Но А Гуи гордый. Он еще сильнее задирал свой острый мальчишеский подбородок, расправлял угловатые худые плечи и до боли, до синевы, стискивал в карманах свои маленькие, худощавые, бессильные кулачки. А Гуи никогда не понимал людей. Их чувства были странными, а мотивы поступков — нелогичными. А Гуи не мог понять или объяснить почему, но точно знал, что все до единого жители деревни Бу Яо ненавидят его. До дрожи, до истерик, до плевков в лицо и пожеланий скорейшей мучительной смерти. Пройти через деревню каждый раз — целое испытание. Все незанятые жители облепляли попутные дома и заборы. Свистели, улюлюкали, иногда что-то кидали, почти всегда сплетничали и смеялись. Сзади неизменно пристраивались две-три окрестные собаки и, в порыве коллективных чувств, облаивали его или пытались цапнуть за ноги. — Ишь, прется, выродок. — Старейшина деревни мрачно и привычно сплюнул под ноги, сложил пальцы и махнул, будто отгоняя нечистую силу: — И как А Мэй его ночью подушкой не придавила? А Мэй, говорят, некогда была первой местной красавицей. Статная, плечистая, рослая. Дух — каменная мотыга. Может, не очень сильная, но вполне способная вспахать поле или проломить хребет навязчивому ухажеру. Негласная хозяйка деревни, с мнением которой считался и староста, и приходящий чиновник Храма Боевого Духа. Год назад муж ее, отец А Гуи и еще пяти их детей, погиб на духовной охоте. Кто-то говорил, что такой талантливый заклинатель — гордость деревни, кто-то ехидно шептал, что к сорока семи годам получать третье кольцо — удел лузера. Как ни странно, А Гуи к отцу относился хорошо, хоть и помнил о нем только, что дух был рыжим лисом и был теплым. — И в кого только уродился? — вбросил кто-то из толпы. Кто-то из женщин сочувственно вздохнул. И впрямь. Мать — широкоплечая, грудастая, с гривой пшеничных волос и командным голосом. Отец — роковой красавец с пепельными волосами и огромными чарующими глазами. И А Гуи словно гадкий утенок — худой до прозрачности, щеки впалые, носик острый, черная челка спутанная на лицо падает. Как есть уродец. Все это сердобольные соседи не раз обсуждали за спиной, нимало не стесняясь того, что А Гуи все слышит. Он лишь скалился и упрямо шел вперед, делая вид, что ему все равно, всё все равно. На площади перед храмом Боевого Духа уже собрались все дети, достигшие шести-семи лет. Среди них на голову возвышался Хуан По, сын мельника. Заводила и драчун с мерзким характером, однако другие дети ходят за ним толпой и каждое слово ловят. Ему, как и А Гуи, почти восемь — оба пропустили церемонию в прошлом году, свалившись с лихорадкой. Тогда по деревне будто мор прошелся — много людей полегло. Мать А Гуи не лечила, лишь заперла в сарае, чтобы других не заразил, и изредка приносила еду. Выжил он тогда чудом и так с тех пор и остался тощим и изможденным. За это его тоже дразнили. Хуан По развернулся и мерзко заулыбался, увидев выходящего на площадь А Гуи. Тот же лишь стиснул зубы, готовясь к скандалу. — Вы посмотрите, кто приперся! Что, думаешь, у тебя духовная сила найдется? Да такого как ты в Духовный Храм и пол мыть не пустят. То ли дело я — умен, красив, неподражаем! У меня точно духовная сила большая есть. Папа обещал, что я поеду учиться в духовную академию. Мы ведь можем себе это позволить. Остальные дети поддержали своего лидера криками одобрения, а А Гуи расслабился — судя по речи, сегодня Хуан По на редкость миролюбив, возможно, даже драться и оскорблять не будет. — Давайте-ка подумаем, какой дух будет у угрюмого вонючки? — скучающе продолжил Хуан По. — Старый гоблин? Смердящий таракан? Тощий обглодыш? Делайте ставки. — Мрачная выдра? — Ободранный мешок? Всем невероятно весело. А Гуи почувствовал, как перед глазами потемнело, а внутри закипела бессильная ярость. Еще пара минут, и он бросится в драку. И его опять побьют. А мама опять будет ругаться. — Всем тихо! — на площадь вышел невысокий человек в форме чиновника Духовного Храма. — Меня зовут Ван Чжао, и я проведу церемонию пробуждения вашего духа и проверю вашу духовную силу. Если духовная сила есть, возможно, вы сможете поступить в Духовную Академию и стать духовным мастером. Если повезет, то кто-то из вас сможет достичь девяностого уровня и стать титулованным. Но вероятность этого, конечно… — Полагаю, среди нас все-таки есть один будущий титулованный, — самоуверенно перебил Хуан По, подбоченился и обвел толпу гордым взглядом. Ему ответили одобрительными выкриками. — Тоже мне, титулованный! Хуан По обернулся на голос и мерзко осклабился. Подошел так близко, что практически навис сверху, и рассмеялся в лицо. Омерзительно стыдно и неприятно. Хаун По стоял так близко, что А Гуи ощущал исходящий от него запах терпкого застарелого пота и чесночной булки. А когда Хуан По заговорил, голос был неожиданно язвительный, едкий и вкрадчивый. И очень-очень издевательский. — Оу, маленький уродец тоже хочет быть духовным мастером. Наверное, по ночам мечтаешь, что у тебя сильный дух, кольца, и все тебя боятся. А мамочка тобой гордится, гладит по головушке и целует в лобик перед сном. А Гуи покраснел. Дурак Хуан По нечаянно попал в точку — именно такие мечты у маленького А Гуи и были. Каждый раз, когда мать била его или когда плакала, когда над ним смеялись, когда дрался один против толпы, когда приходил домой с изодранными рукавами и отстирывал кровь с рубахи, когда было больно, страшно и хотелось выть — он верил, что у него будет сильный дух и однажды он всем покажет. А мама, наконец, улыбнется. — Ты… — А Гуи не договорил. Лишь набычился и бросился в драку. Впрочем, был мгновенно пойман за воротник. — Юноши, успокойтесь. Драки еще здесь не хватало. Ван Чжао спокойно развел мальчиков и неторопливо подошел к двери храма. Вспыхнули три духовных кольца, зрители восторженно ахнули, и печать на дверях храма открылась. — Все за мной. Внутри храма было прохладно и торжественно. Ван Чжао объяснил, как будет проходить церемония, и произнес нужные заклинания. Печать на полу засветилась голубым. Каждый по очереди вставал в печать, взлетал, и через пару мгновений на руке проявлялся дух. У кого лопата, у кого вилы, у кого трава. Хуан По торжественно прокрутил в руках появившиеся вилы и хмыкнул. Потом приложил руку к голубому шару и тот засиял. — Двадцать процентов духовной силы, неплохо-неплохо. Да и дух вполне приличный, может считаться за оружие, — похвалил Ван Чжао. — Спасибо, это наш семейный дух, от прапрадеда еще, — Хуан По поклонился и горделиво отошел. А Гуи вздохнул. Все-таки про себя он надеялся, что извечный противник не будет так явно торжествовать на церемонии. Теперь выходить вперед стало еще страшнее. Когда настала его очередь, ноги стали совершенно ватными и неповоротливыми, а ладошки влажными и липкими от пота. А Гуи поспешно вытер руки о штаны и резко шагнул вперед, едва не запнувшись о собственную ногу. Хуан По звучно гыкнул, и от этого стало еще паршивее. Голубое сияние печати мягко прильнуло, окутало теплом, словно ласкаясь, а потом отпрянуло и потухло. В храме стало холоднее и ощутимо мрачно. А на руке А Гуи вился крохотный, неуверенный черно-фиолетовый дымок. Ни формы, ни очертаний, ни духовной силы, ни-че-го. — Странно как. Юноша, что у вас за дух? — Я… я не знаю. — Какие духи у родителей? — У мамы мотыга, у отца — девятихвостый лис. — Хм, ничего не понимаю. Это даже не дух, а как будто… отсутствие духа. Юноша, вас прокляли? А Гуи поспешно замотал головой, но Ван Чжао уже водил руками у него над головой, что-то шепча. — Очень странно. Никаких следов. Боюсь, что у вас нет духа, юноша. Впервые такое вижу, честно говоря. — А… — Ах да, конечно, духовная сила, давайте проверим. — Мастер так растерялся, что сам подал А Гуи хрустальный шар. — Вот так держите, приложите руку и… нет, к сожалению, духовных сил тоже нет. Мне жаль, юноша, очень жаль. Но так бывает, наверное, чего только в мире не бывает. До Хуан По, наконец, дошло, и он залился совершенно неприличным гоготом. Вслед за ним рухнули его друзья, весьма реалистично изображая недоуменное лицо А Гуи и его не-дух. Ван Чжао напрасно взывал к их совести и пытался успокоить, дети только больше распалились и гогочащей толпой вывалились из храма, торопясь скорее рассказать взрослым о позоре уродца. А Гуи хотел умереть и никогда не существовать. Или, хотя бы, не выходить из храма до поздней ночи, пока все не разойдутся, и можно будет дойти до дома незамеченным. Но Ван Чжао довольно быстро собрал свои вещи и ласково, но твердо подтолкнул А Гуи к выходу. — Пойдемте, юноша. Мне еще в следующую деревню идти. Да и что, собственно, такого случилось? Не всем везет с духом, это жизнь, всякое бывает. Никому нет до вас дела. Нет дела, как же. На улице его уже ждали. — Ой, смотрите, «Дымок» выполз! — завопил кто-то, и вся окрестная детвора мгновенно сбежалась на зрелище. — Уууу, не зли его, а то призовет свой ду-уух! — пошутил один из детей пекаря и тут же покатился со смеху от собственного остроумия. — Да-да! Страшный фиолетовый монстр убьет тебя, уууу!!! — подхватил его брат и, выставив вперед руки и скривив лицо, начал носиться за другими детьми. Дети радостно завопили и разбежались по дороге, сбив с ног и самого А Гуи. А увидев его сидящим в пыли посреди улицы, ребятишки распалились еще больше и начали забрасывать песком и камешками. — Дух фиолетового ничтожества! — Может, лучше был бы старый гоблин? — Или побитый мешок? — Ахаха!!! Им действительно было чертовски весело, а А Гуи ощутил, как начали чесаться глаза и расплываться картинка обзора. В уголках глаз стояли готовые пролиться злые несправедливые слезы. Тогда он уперто выдвинул челюсть и бросился вперед, напрорыв, чтобы выбиться подальше отсюда. Его пихали, толкали со всех сторон. Кто-то больно дал кулаком в висок, в какой-то момент А Гуи всей мощью толпы впечатали в забор, а потом ему как-то удалось сбежать. Напоследок он отчаянно впился зубами в жирную мужскую руку, вцепившуюся в ворот рубахи, и вслед донеслось полное ненависти «Чтоб ты сдох, зараза!». Все как всегда. Остановился А Гуи, лишь добежав до берега реки. За ним никто уже не гнался, но он все равно пригнулся, стараясь прятаться за невысокими кустами ивы. До мельницы, потом вдоль забора до тропинки, уходящей прочь от реки куда-то вглубь горы. По тропинке надо пройти ровно сто пятьдесят четыре шага. Потом развернуться влево и идти прямо в стену деревьев и листвы. Потайная тропинка начиналась так неожиданно и скрывалась так тщательно, что найти ее, не зная точки входа, было практически невозможно. Тропа резво бежала вверх, потом уступом над скалами огибала речушку и заканчивалась уютной, закрытой от мира полянкой. А Гуи с Ян По обнаружили тропинку случайно, когда прятались от старших. Родителей Ян По убили разбойники на горном перевале возле деревни. Куда и откуда они шли, так и осталось неизвестным, а трехлетнюю сиротку удочерила семья мельника. Не столько из жалости, сколько потому, что рабочие руки на мельнице всегда нужны. А Гуи иногда думал, что это слишком злая насмешка судьбы — когда твой злейший враг и лучший друг считаются братом и сестрой. Ян По об этом совсем не думала, со своей детской доверчивостью не понимая, почему мальчики ссорятся. Однажды ей крупно влетело за дружбу с «этим уродцем», и с тех пор они виделись только тайком. Впрочем, А Гуи и не возражал. Ян По уже сидела на их дереве, весело болтая босыми ногами. Девочка плела венок из одуванчиков и тихо что-то напевала. Ветер лениво играл ее рыжими волосами и подолом застиранного сарафанчика. — Ура, братик Гуи, ты пришел! Наконец-то! А я с утра жду! Я уже волновалась! — Она, как всегда, тараторила так быстро, что невозможно было и слова вставить. А Гуи лишь кивнул и сел внизу, в узловатых корнях. Ян По тут же спрыгнула и встала рядом. — Все в порядке? Я слышала шум в деревне, надеюсь, ты не дрался опять с моим братом? — Немного. — Ох, ну зачем? Он же дурак упертый! Да и ты тоже. — Приняв менторскую позу, малышка начала отчитывать: — Не ссорься с другими. Будь хорошим. Не делай другим плохого и они тебе не сделают. Больше чтобы никаких драк!!! Она вздохнула, перекатилась с носков на пятки, словно меняла пластинку, улыбнулась и протянула А Гуи свой сплетенный венок. — Поздравляю с церемонией! Братик, сколько у тебя духовной силы? Как твой дух? Покажи! Покажи! А Гуи молча протянул руку и призвал свой фиолетовый дым. — Симпатичный, — неуверенно протянула Ян По. Что с нее взять, девчонка, ничего не понимает. — Нет. У меня нет духа. И силы духовной нет. Я никто, — на удивление, А Гуи был совершенно спокоен, словно не мог больше ни волноваться, ни переживать. — Ерунда. Он просто еще не проснулся. А как проснется, ты еще всем покажешь, да ведь? — Угу, обязательно. — Конечно! — Ян По заливисто рассмеялась. А потом встала на камушек, чтобы быть с ним одного роста, взяла лицо в ладони и совершенно серьезно торжественно сказала: — А Гуи, обещай, что когда станешь титулованным, обязательно будешь исполнять все мои желания. — Скажешь тоже. — Нет-нет, обещай!!! Она еще совсем ребенок — пяти лет нет. И со всей силой своей детской наивности не понимает и верит. А Гуи внезапно стало немного легче. Он потрепал ее по голове и улыбнулся: — Обещаю, когда стану титулованным, сделать все, что ты скажешь, Ян-Ян. Ян По деловито поклонилась и, не удержавшись, прыснула в кулачок. Все ей смешно. Девочка водрузила ему на голову свой венок и обняла. Мир вокруг стал немного лучше. Потом они болтали до вечера. В основном, о том, что скоро вырастут и уйдут из этой деревни. И тогда начнется хорошая жизнь и все будет хорошо. Хорошо уже не будет, это А Гуи понял, едва переступив порог дома. Было уже поздно. Сестры спали, но в общей комнате в камине еще горел огонь. Мать смотрела в него длинно и задумчиво, словно что-то решая, и лицо у нее в этот момент было болезненно осунувшееся и беззащитное, какого А Гуи никогда не видел. — Мама, ты уже знаешь? — Да. — Ты не будешь ругаться? — Нет. Иди кушать. Что-то не так. А Гуи ковырял кашу и напряженно думал, пытаясь понять. И внезапно ответ пришел. Да такой, что аппетит и вовсе исчез напрочь. — Мама, я… я тебе не родной? А Мэй вздрогнула и затрясла головой. — Что ты несешь. — Но… — Поел? Пошли. На улице уже ночь, вокруг темно, даже луны не видно. Но мама схватила за руку и потащила куда-то прочь. А Гуи покорно побежал следом. Все равно спрашивать бесполезно, она никогда не отвечает на вопросы. Остановились они лишь у реки. Водная гладь спокойна и темна, у причала несколько лодок, да где-то в лесу кричит ночная птица. Тихо. Страшно. Так же молча А Мэй отвязала лодку и села за весла, поманив А Гуи к себе. — Идем. Голос ее тихий и хриплый. Лицо в темноте видно было плохо, лишь глаза горели решительно и страшно. А Гуи не знал, чего боится больше — матери или за нее, что она сошла с ума. Ослушаться он не решился и послушно забрался в лодку. Недаром А Мэй считалась одной из сильнейших женщин деревни. Ей потребовалось лишь несколько гребков, чтобы оказаться на середине реки. Лодка остановилась и повисла тишина. Наконец показалась луна. При свете все выглядело мягче и спокойнее. А Гуи вгляделся в лицо матери и заметил глубокие тени под глазами, закушенную губу и следы от слез. А потом она сделала то, чего не делала никогда прежде — опустилась на колени и крепко обняла А Гуи. Она плакала и сбивчиво, поспешно говорила. — Прости меня, я плохая мать. Я тебя так и не смогла полюбить, как других детей. Но я как могла о тебе заботилась. Разве можно девять месяцев носить под сердцем дитя, а потом… Надо было, но я не могла. Я плохая мать. Всегда знала, что ты такой, как он. Его убила, а тебя не смогла, — Она чуть отстранилась и теперь гладила А Гуи лицо. — У тебя только глаза от отца, красивые. А остальное от этого… Почему так? За что? — Мама, я не понимаю, но прости. — Нет, ты прости меня. Прости, пожалуйста. Мне жаль, мне правда жаль. Так жаль… Она снова крепко стиснула, впиваясь пальцами в бока, вздохнула в щеку, невесомо поцеловала в волосы. А потом подхватила подмышки и, коротко размахнувшись, швырнула подальше от лодки в воду. — Ааа-мхф… От неожиданности А Гуи и не подумал задержать дыхание. Вода мгновенно залила нос и рот, в горло будто вцепились невидимые скрюченные пальцы. Он каким-то чудом вынырнул, судорожно откашливаясь и отплевываясь, и неистово замолотил руками по воде вокруг, пытаясь удержаться на поверхности. — Мама!!! — почти животный отчаянный вопль. Он даже смог на мгновение поднять голову над водой и увидеть, как лодка поспешно отплывает. Мать до боли вцепилась в весло и плакала, не сводя с него глаз. — Вер-нись! — А Гуи снова ушел вниз и снова наглотался. — Я… не… кха… умею… буль… кха… пла-кха-кха-пла-вать… Вода не холодная, но тело будто пронзило тысячей ледяных беспощадных игл. Плавать А Гуи и впрямь не умел, даром что рос возле речки. Он бессмысленно бил руками по воде и поднятые волны лишь быстрее захлестывали, заливая глаза, рот, ноздри. — Ма…. кха-кха… ма… Какая же тяжелая одежда. Размокшие тряпки тянули на дно не хуже камня, обнимая, стягивая, лишая возможности двинуться и вздохнуть. А Гуи ревел и метался из последних сил, не понимая, что тем лишь ускоряет свою погибель. Кашлял, задыхался, срывая горло, но все еще пытался удержаться, протянуть, докричаться. — Ма…кха…ма! — Мамо…чка… С каждым разом выныривать все сложнее. Кажется, вода повсюду — сверху, снизу, вокруг, внутри. Шум воды сливался с шумом сердца, отдаваясь в ушах хаотичными рваными ударами. Волны накатывали, словно баюкая: «останься с нами, расслабься, сдайся». И в какой-то момент силы кончились. Последнее, что видел А Гуи — яркий серебристый овал луны в небе. К нему он и протянул руку в последней отчаянной попытке добиться… чего? Спасения, понимания, прощения, любви? Луна расплылась, распадаясь на миллиарды хихикающих на водной глади искорок. Еще хватило сил сжать пальцы, пытаясь поймать. Тело было неестественно легким, хоть и уходило под воду. И наконец-то стало все равно. Гортань еще сжималась, пытаясь ухватить откуда-то глоток воздуха. Сердце еще билось. В глазах темнота, а потом в черноте зажглись яркие всполохи света — красные, желтые, зеленые искорки перед глазами. А Гуи закружило и завертело, и наконец наступило хорошо.