В лесу Дин / In the Forest of Dean

      Март 1998 года       Гермиона распахнула глаза. Она лежала, уткнувшись носом в грудь Гарри, прямо рядом со шрамом от медальона, его ровное дыхание слегка щекотало волосы на её макушке. Это было не первое её пробуждение за ночь, она уже просыпалась — как обычно, дрожа и дико озираясь с поднятой палочкой. Вспышка зелёного света и мёртвые глаза продолжали преследовать её во снах. Хотя за последние две недели стало немного легче, теперь она гораздо быстрее засыпала после кошмара — поворачиваясь лицом к Гарри и сворачиваясь калачиком в его крепких объятиях. Судя по дыханию, сейчас Гарри всё ещё крепко спал, поэтому она придвинулась чуть ближе и расслабилась в его тепле, вдыхая его запах и наслаждаясь уютным ощущением физической близости.       В его объятиях она чувствовала себя спокойно. Настолько спокойно, насколько это было возможно в их обстоятельствах.       Она откинула голову на несколько дюймов назад, чтобы посмотреть на его лицо, и улыбнулась. Он выглядел таким умиротворённым. В последнее время это стало редкостью. За прошедшие восемь месяцев выражение его лица всё чаще бывало серьёзным и сосредоточенным. Невинное мальчишеское очарование ещё проглядывалось в его чертах, но он не часто его демонстрировал; в основном тогда, когда они лежали вдвоём, в постели, укутанные одеялами, — что для неё было лишним свидетельством прочности их связи.       Гарри ей доверял. Рядом с ней он чувствовал себя в безопасности. Рядом с ней он ослаблял свою бдительность, как и она рядом с ним. Они стали неразлучны, возможно, даже созависимы, но она не чувствовала в этом ничего плохого. Она снова уткнулась носом в его грудь, согревая успевшую остыть кожу.       До сих пор она почти не позволяла себе задумываться о том, что будет после войны. Подобные размышления не имели особого смысла, да и в целом было как-то не до того. Порой у неё всё же мелькали разрозненные мысли вроде: «Вернусь ли я в школу?», «Смогу ли вновь привыкнуть к нормальной жизни?» или «Присутствие людей меня нервирует, я не хочу находиться среди них, не хочу с ними разговаривать… Смогу ли я это преодолеть?» — и каждый раз она складывала эти тревоги в аккуратную маленькую коробочку и убирала на задворки сознания.       Туда же, где похоронила свои чувства к Рону после его ухода.       Единственная разница заключалась в том, что в отношении Рона у неё больше не осталось неразрешённых вопросов. С этим она разобралась. Быстро и эффективно. В случае с её чувствами к Рону ответ был прост: у неё больше не было к нему никаких чувств.       Они умерли быстро. После нападения оборотня у неё было много времени на размышления, и как только её разум немного прочистился и она начала мыслить ясно и объективно, она поняла, что Рон не был тем человеком, которым она хотела его видеть. Её симпатия к нему была не более чем глупым увлечением, основанным на наивной вере и детских надеждах. И ни на чём более.       Сейчас она с трудом могла вообразить, что когда-то находила его привлекательным и уж тем более найдёт впредь.       Та коробка, что хранила её будущее, была намного объёмнее и тяжелее и тревожила гораздо больше.       Начать хотя бы с того, что она никогда не была особо общительным человеком. Как и у Гарри, у неё не было настоящих друзей до Хогвартса. Она любила своих школьных друзей и искренне за них переживала. Покинув «Нору» прошлым летом, она ужасно по ним скучала и жалела, что не могла с ними увидеться, но с течением месяцев она обнаружила, что становится всё более и более замкнутой, скрытной, подозрительной и ожесточённой. Особенно сильно это проявилось после ухода Рона.       По правде говоря, теперь она была в ужасе от мысли, что снова увидит своих друзей и сверстников.       Во-первых, из-за опасности, которая тенью следовала за ней и Гарри — повсюду, постоянно. Гермиона не хотела подвергать риску дорогих ей людей. Она бы не перенесла, если бы что-то случилось с Джинни, Невиллом, Луной или кем-то ещё из её друзей только потому, что они с Гарри привели смерть к их порогу.       Во-вторых, — и это беспокоило её больше всего — она понятия не имела, что и как им сказать. Не то чтобы она разучилась разговаривать — они с Гарри постоянно разговаривали, обсуждали планы, переговаривались на тренировках, но это общение сильно отличалось от всего того, что было у неё раньше. Огромная часть их «разговоров» стала невербальной. Они знали друг друга настолько хорошо, что для понимания им хватало полуслова, а то и жеста или взгляда. С ним ей почти не требовались объяснения — она знала, что он всё поймёт и так. Но стоило ей представить, что ей придётся общаться с другими людьми, вести нормальный разговор, и у неё начинало сосать под ложечкой.       Она отвыкла от нормальной жизни; они оба отвыкли. С одного взгляда на них становилось очевидно, что они больше не были типичными подростками, они больше не вписывались в нормальный мир — если вообще когда-либо вписывались. Та социальная неловкость, что была присуща ей с детства, теперь усугубилась в разы.       Она знала, что их друзья, оставшиеся в Хогвартсе, сражались на своём собственном фронте и сталкивались со своими собственными опасностями — но они всё ещё были друг у друга. Они продолжали посещать уроки, общаться с другими учениками и преподавателями, посылать письма совиной почтой. У них всё ещё оставались семьи, на которые можно было опереться, и всё это давало им некоторое подобие стабильности и поддержки. Их мир настолько сильно отличался от того, в котором жили они с Гарри, что их трудно было сравнить. В то время как она и Гарри скитались в одиночестве по лесам, ежечасно скрываясь от егерей и оборотней, их школьные товарищи изобретали способ пронести в школу контрабанду.       И нет, она вовсе не пыталась сравнивать, кому приходилось хуже, — она просто беспокоилась о том, как это изменило их с Гарри и как к этим изменениям отнесутся их друзья. Она понимала, что плохо отреагирует на большое скопление людей, и мысль о «воссоединении с обществом» или «возвращении в мир» приводила её в ужас.       Да, на это определённо понадобится время, но прямо сейчас она сильно сомневалась, что когда-нибудь почувствует себя в достаточной безопасности, чтобы заснуть без присутствия Гарри рядом.       Она вздохнула. Эта мысль была одной из тех, что она позволяла себе обдумывать, только лёжа в постели с Гарри, согретая его теплом, успокоенная прикосновением к его коже, — потому что только в такие моменты она чувствовала себя в безопасности настолько, чтобы эта мысль не слишком пугала.       Она коснулась губами его ключицы, медленно проложила дорожку из лёгких поцелуев вверх по его шее, через линию челюсти к уголку рта, чуть царапая губы о проклюнувшуюся за ночь щетину. Она никогда не заговаривала о том, что с ними будет, когда всё закончится, потому что в глубине души знала, что они останутся вместе. Это было в том невербальном общении, которое они разделяли. В том, как он смотрел на неё. Как его рука задерживалась на её руке, как он встречал её взгляд. Сама мысль о существовании без него в большом мире, наполненном другими людьми, была просто за гранью возможного.       Они будут вместе.       Она знала это.       Она поцеловала его в уголок рта, размышляя, откуда пришло это знание. В этом не было чувства собственничества или зависимости, не было навязанности или отчаяния — лишь взаимное уважение, любовь и глубокая признательность. Она просто это знала. Была уверена в этом больше, чем в том, что её сердце сделает следующий удар.       — М-м-м-м… — раздался низкий гул из груди Гарри, и уголок его губ дёрнулся вверх. Вибрация этого звука отозвалась глубоко в её теле и вызвала лёгкую дрожь в позвоночнике. Она снова поцеловала его, и его нога проникла между её бедер, а рука крепче прижала к груди.       — Доброе утро, — пробормотал он, не открывая глаз и явно наслаждаясь лёгкими прикосновениями её губ.       — Доброе утро, — прошептала она в ответ и, проведя рукой по его спине, зарылась пальцами в волосы. Некоторое время она лежала, касаясь его губ своим дыханием, прежде чем с её языка сорвался вопрос: — Гарри?       — Х-м-м? — прогудел он. Его рука сместилась вниз и начала вычерчивать маленькие круги на её пояснице. Так и не открыв глаз, он ждал продолжения.       — Когда всё это закончится... если мы не умрём, конечно…       — Конечно, — слегка кивнул Гарри. В его голосе не было иронии; они оба давно приняли возможность своей смерти и говорили об этом настолько же спокойно, насколько яростно отказывались допускать возможность смерти другого.       — Ты ведь останешься со мной, правда? — прошептала она, и в ту же секунду глаза Гарри распахнулись, встретив её взгляд. Бессознательно сжав кулак в его волосах, она вглядывалась в его глаза, оценивая их выражение. — Как сейчас? Мне трудно представить, что будет дальше, но… мы ведь будем вместе, да?       — Всегда, — сказал он без малейшей толики сомнений. Затем его брови озадаченно сошлись; очевидно, он тоже думал, что здесь нечего обсуждать, поэтому никогда не поднимал этот вопрос. — Почему ты спрашиваешь?       — Да так, без особой причины, — честно ответила она, перекидывая ногу через его бедро и придвигаясь к нему всем телом.— Просто думала о Хогвартсе, — добавила она с грустной улыбкой, — о тех, кто остался там, каково было бы увидеть их снова и, ну… я просто подумала, что не могу представить, как буду спать без тебя. Или как мы сможем вернуться к тому, как всё было раньше.       Его взгляд смягчился, тысячи невысказанных слов пронеслись между ними в одно мгновение, прежде чем он притянул её к себе для поцелуя. Конечно, он тоже об этом задумывался, как иначе. Его рука скользнула с её поясницы вверх по боку и накрыла рёбра. Она почувствовала, как задрожало в предвкушении тело и сильнее прижалась к его бедру между её ног. Ей нравилось ощущать его прикосновения к своей коже. Нравилось, как чутко он её понимал и с какой готовностью отвечал.       — Гермиона, — выдохнул он ей в губы, откидывая голову назад, чтобы посмотреть ей в глаза. — Всё уже никогда не будет как раньше, но где бы мы ни оказались, что бы ни делали, мы останемся вместе.       Гермиона улыбнулась и подалась вперёд, чтобы снова завладеть его губами. Что-то в пребывании под тёплой тяжестью одеял, отделяющих их от морозного воздуха палатки, рождало в её теле томное, тягучее желание, и вскоре она обнаружила, что растворяется в поцелуях Гарри. Её дыхание сбилось, когда он перевернул её на спину и сильнее прижал бедро между её ног. Ей нравилось чувствовать тяжесть его тела, твердость напряжённых мышц, жар горячего дыхания. Она выгнулась бёдрами навстречу, и с его губ сорвался тихий стон. Он чуть прикусил её припухшую губу и тут же провел языком по месту укуса, крепко сжимая её маленькое тело.       Их место пребывания и магические навыки не были единственным, что изменилось со времён Бирмингема.       Их физические отношения тоже изменились.       С того дня, как Гарри взял её на ковре посреди палатки, в их сексуальном взаимодействии произошёл явный сдвиг. Нежность и робость сменились жаром и требовательностью, порой даже грубостью.       Возможно, это был их способ сбросить нервное напряжение, которое неизбежно накапливалось, пока они ждали новостей от Артура, не прекращая неустанные тренировки. Возможно, это было просто естественным развитием отношений; в конце концов, теперь им было совершенно комфортно друг с другом, и она сама стремилась к большей близости. А может, их поведение изменилось под гнётом войны. Она не знала точных причин и не стремилась в них разобраться, но регулярно ловила себя на том, что откровенно набрасывается на него, и в следующий момент его рука запутывается в её волосах и они оба задыхаются.       Она не жаловалась.       Ей это нравилось.       Это заставляло её чувствовать себя живой. Возвращало ей забытое ощущение контроля над своей жизнью в окружающем хаосе распадающегося на куски мира. Так что, может, в каком-то смысле это был их способ освободиться от войны. Или просто гормоны, как знать. Единственное, что она знала с полной уверенностью, — она не хотела, чтобы это когда-либо прекращалось.       Она застонала, когда Гарри прижался к ней, вдавливая в матрас. Провела ногтями по коже его плеч, ощущая движение его губ вдоль шеи. Она чувствовала его эрекцию через пижамные штаны и желала большего. Она жаждала удовлетворить ту глубокую потребность, что пробудили в ней его поцелуи. Проведя руками вдоль его тела, она ухватилась за пояс его штанов и потянула вниз. Он отклонился в сторону и, не отрывая губ от её кожи, опёрся на локоть, чтобы стянуть мешающую одежду. Она последовала его примеру и быстро стянула штаны и с себя, бросив их на пол рядом со своей сумочкой.       — Гарри, — простонала она, почувствовав его твёрдый член у себя между ног. Ей пришлось приложить усилия, чтобы не поддаться желанию просто пустить его в себя.       Она хотела попробовать кое-что другое, о чём шушукались девочки в школе. Так что она толкнула его в плечо, принуждая перевернуться на спину. Двигаясь вместе с ним, она оседлала его бёдра, положив руки на грудь. С его губ сорвался низкий стон, когда она скользнула промежностью по его члену.       Их взгляды встретились.       Его глаза были полузакрыты и затуманены похотью. Он хотел её. Она видела это в его взгляде, чувствовала в хватке его рук на её бёдрах. Она прижалась к нему, дразня нежным покачиванием бёдер, но не позволяя проскользнуть внутрь.       Ей нравилось это новое чувство, что-то очень похожее на власть или контроль. Он сильнее сжал руки на её бедрах и начал двигался вместе с ней. Она видела, как он боролся с желанием протолкнуться между её скользких складок, как завороженно следил за её движениями, отдавая ей столь явно запрошенное лидерство. Его левая рука скользнула вверх по её боку, задирая майку, с его губ сорвалось низкое шипение.       — Ч-чёрт, Гермиона… — простонал он, сильнее прижимаясь к ней.       Она временно убрала руки с его груди, чтобы стянуть майку через голову, совершенно не беспокоясь о том, что полностью обнажила своё тело и свои шрамы в утреннем свете. Она прошла долгий путь к принятию своей внешности, и сейчас, наблюдая за тем, как взгляд Гарри скользил по её коже, она могла видеть голод в его глазах. Голод, распаляющий её собственное желание.       — Какая же ты красивая... — пробормотал Гарри низким, полным томления голосом.       Её губы чуть изогнулись, зубы прихватили нижнюю губу.       Она никогда прежде не была сверху и была поражена тем, насколько естественно это ощущалось, как легко её бедра двигались по его бёдрам. Она опустила руку между ними и, нежно обхватив, направила его внутрь себя и начала опускаться. Её глаза закрылись, ресницы затрепетали от нахлынувших ощущений. Первое проникновение каждый раз вызывало у неё волну мурашек от макушки до пальцев ног. Её тело содрогнулось, приспосабливаясь к его размеру.       Она чувствовала, как растягиваются её внутренние мышцы, как легко, несмотря на узость, он скользит по её накопленной влаге. Она приоткрыла глаза, чтобы взглянуть на него из-под ресниц, услышав его стон. Ей нравилось видеть то почти болезненное выражение удовольствия, что отражалось на его лице, когда он сдерживал себя, сопротивляясь желанию толкнуть бёдра вперёд и войти в неё сразу и до конца.       — О-ох, чёрт, Гарри… — выдохнула она, опускаясь так, что её лоб упёрся в его. Она чувствовала себя наполненной, цельной, сильной. Лучшее чувство в мире. Она застонала, крепче сжав его плечи и мягко покачивая бёдрами. — Как же мне нравится чувствовать тебя вот так…       — Умхм-м… — простонал Гарри что-то одобрительно-согласное и решительно захватил её губы своими, одновременно толкнувшись в неё чреслами. Он целовал её жадно, собственнически, и она позволяла ему, открывая губы, охотно пуская его в свой рот.       Их движения ускорялись с каждым толчком. Уперев руки ему в грудь и жадно хватая воздух открытым ртом, Гермиона двигалась в унисон с его толчками. Глубже, сильнее, отчаяннее. Она слышала собственные стоны и его тяжёлое дыхание, чувствовала, как его ногти впивались в её кожу. Каждое проникновение отзывалось в её теле волной нестерпимо-сладкого, нарастающего напряжения. Её голова откинулась назад, с губ срывались бессвязные слова и фразы — бессмысленные, грубые, торжествующие и молящие.       Продолжая раскачивать бёдрами взад и вперед, она резким движением головы откинула волосы с лица и позволила своим пальцам медленно скользнуть вниз по его груди. Её тело почти оцепенело в экстатическом трансе, ощущения нарастали в геометрической прогрессии.       Ещё никогда пружина внутри неё не сжималась так невероятно туго, витки внутреннего напряжения скручивались всё сильнее и сильнее. Её охватил пьянящий, всепоглощающий восторг. Казалось, она потеряла всякий контроль над телом и разумом.       Низкий гортанный стон сорвался с её губ, вспышка белого света ослепила зрение, и тело взорвалось мириадами нервных импульсов ярчайшего в её жизни оргазма. Её спина выгнулась, веки плотно сомкнулись, тело, блестящее от пота, конвульсивно содрогнулось. Каждая её мышца сокращалась в предельном напряжении. Она почувствовала, как он сильнее отвердел внутри неё, больше не стараясь отодвинуть миг собственного освобождения. С глухим рычанием он схватил её и жёстко вошёл, изливаясь внутрь.       Её разум отключился. Полностью. Категорически. В нём царила абсолютная, первозданная пустота. Она плыла в этой безмятежной пустоте, покачиваясь на волнах невыносимого блаженства. Гарри притянул её к себе и глубоко, напористо поцеловал, на что она ответила почти бессознательно, инстинктивно продолжая покачивать бёдрами, продлевая секунды острого удовольствия, пока не рухнула на него полностью без сил. Несколько минут они лежали так, почти не шевелясь. Дыхание Гарри касалось её лица, руки лениво выписывали круги на её коже. Его губы нашли её губы. Расслабленная, она чувствовала, как тает в его рассеянных ласках, растворяется в тепле поцелуя. Наконец их губы медленно разомкнулись, затуманенные взгляды встретились.       — Я люблю тебя, Гермиона, — выдохнул он, убрав прядь волос с её щеки, и его слова мягким пёрышком коснулись её кожи. Она провела большим пальцем по его руке, и по её лицу расплылась пьяная улыбка.       — Я люблю тебя, Гарри.       — Завтрак? — спросил он, ещё не до конца отдышавшись. Его грудь быстро поднималась и опускалась, на губах играла улыбка.       — Сначала душ, — только и смогла вымолвить она. Её сердце всё ещё колотилось, а тело блестело от пота и слегка дрожало от непривычных мышечных нагрузок.       — Да — определённо. Хорошая мысль.       Они медленно вылезли из постели. Гермиона молча удалила последствия оргазма Гарри со своего тела, чтобы не создавать лишний беспорядок, после чего призвала свежую одежду из сумочки, которая лежала полуоткрытой на полу недалеко от койки. Затем они оба направились в ванную, чтобы наскоро принять душ, прежде чем начать новый день.       — Думаю, пора составить план нашего похода к Ксенофилиусу, — объявила Гермиона за завтраком, зачерпнув очередную ложку овсянки. — Все зелья, что мы могли сварить, сварены. Ингредиентов почти не осталось. Нет смысла тянуть.       Кивнув, Гарри встал, чтобы отнести к раковине свою уже пустую тарелку. Они оба понимали, что о получении каких-либо дополнительных ингредиентов не могло быть и речи — Пожиратели Смерти официально закрыли аптеки. Кроме того, Артур настоятельно советовал им любой ценой избегать волшебных поселений. Конечно, в крайнем случае они могли обратиться за необходимым к Артуру, но это только подвергло бы его лишнему риску — сначала при покупке, а потом при доставке. Гипотетически у них было более чем достаточно запасов всевозможных зелий, чтобы пережить войну. Хотя даже миллион зелий в запасе не дал бы Гермионе ощущение стопроцентной подготовленности.       С другой стороны, ей вообще ничего не могло дать такого ощущения.       — Согласен, — сказал Гарри, снова садясь напротив неё после того, как вымыл и убрал на место свою тарелку. — Только давай ближе к концу месяца. Я хочу ещё поэкспериментировать с палочкой Эвана.       Гермиона кивнула, задумчиво пережёвывая овсянку и уже набрасывая в голове план. Палочка Эвана оказалась весьма капризной. И хотя иметь снова две палочки было просто фантастикой, функциональные особенности конкретно этого инструмента порой ставили в тупик. Получить с её помощью приемлемую Бомбарду не получалось категорически, зато Сектумсемпра как будто даже усиливалась. Попытка использовать отпирающее заклинание давала лишь красные искры, а вот заклинание призыва действовало безотказно.       Они честно пытались понять логику её действия, Гермиона даже провела кое-какие арифмантические вычисления, но, несмотря на все их усилия, за две недели они так и не смогли предсказать её привередливое, но строго последовательное поведение. Таким образом, у них остался единственный надёжный вариант — проверить каждое заклинание, которое они знали, на практике. К счастью, и Гарри, и ей самой больше не требовалась палочка для большинства заклинаний, включая Бомбарду. Но иметь полуфункциональную палочку всё же было лучше, чем никакую, и хорошо бы было знать, для чего они могут её использовать.       — Ладно, значит, наметим на конец месяца, — согласилась Гермиона и, покончив с завтраком, поднялась из-за стола. Странно, но, несмотря на все их тренировки, после секса она почему-то всегда чувствовала напряжение и боль в мышцах. Возможно, причина была в том, что столь разные виды физической активности задействовали разные группы мышц… ну, или в интенсивности секса. — Двадцать седьмое марта, давай ориентироваться на эту дату. Я бы предпочла использовать оборотное зелье — на два раза у нас ещё осталось, — но, подозреваю, Ксенофилиусу нужно будет видеть, что это именно мы. Сомневаюсь, что он пустит в дом незнакомцев. Ну и, я так понимаю, до его дома нам придётся прилично прогуляться пешком.       — Ага, тут без вариантов. — Гарри вздохнул и подпёр подбородок сложенными руками. — Луна говорила, что её мать установила вокруг их дома какую-то хитрую защиту от аппарации, так что аппарировать придётся ближе к «Норе», а оттуда уже пешком. Рискованно, конечно, — за Лавгудами наверняка следят после всего того, что они печатали в «Придире».       — Да, рискованно, — мрачно согласилась Гермиона, вытягивая руки над головой, чтобы привычно растянуть мышцы перед тем, что обычно следовало за завтраком по их распорядку. — Конечно, остаётся дезиллюминация, мантия и сокрытие следов, но случись что — без аппарации мы окажемся в ловушке.       — Не забывай про щиты. О них никто не знает — это даст нам преимущество, чтобы уйти из-под атаки и добежать до границы аппарации.       — Ну, если только так, — вздохнула Гермиона. — Знаешь, порой мне кажется, что либо у мироздания на нас большой зуб, либо Сам-знаешь-кто умудрился подчинить себе закон подлости, — иначе почему у меня создаётся впечатление, что буквально всё вокруг пытается нас прикончить.       — И не говори, — хмыкнул Гарри. Поднявшись из-за стола, он последовал за Гермионой на открытое пространство в «гостиной», чтобы приступить к их ежеутреннему комплексу упражнений. — На самом деле, ничего удивительного, — продолжил он уже более мрачным тоном, — они гораздо лучше организованы и подготовлены, чем мы. Когда у наших была возможность подготовиться, никто не хотел нас слушать. Министерство попросту зарыло голову в песок и просидело так до тех пор, пока не запахло жареным, — и теперь мы расплачиваемся за их действия. Хотя правильнее сказать «бездействие». А Орден… Ну что такое Орден? Небольшая группа идейных волшебников с минимальным руководством и без реального финансирования. У него же — чёртова прорва последователей, которые неустанно собирали ресурсы и готовились к его возвращению на протяжении многих лет. Так что это целиком и полностью наша вина.       — Их. Это их вина, — поправила Гермиона, опускаясь на пол, чтобы начать свой первый подход отжиманий. — Ты пытался их предупредить — мы пытались. Но мы были всего лишь детьми, Гарри. Ты не можешь брать на себя вину наравне с ними. В то время мы даже не представляли, чем всё это обернётся.       — Возможно, — выдохнул он на десятом отжимании. — Только сейчас это вряд ли имеет какое-то значение. Продираться сквозь эти завалы дерьма всё равно приходится нам.       — С этим не поспоришь, — пробормотала Гермиона.

***

             26 марта 1998 года       Двенадцать дней пролетели быстро. За это время Гермиона и Гарри переезжали на новое место только один раз — ещё севернее, к самой кромке воды на краю обледенелого утёса. Каждое утро они просыпались от холода, вставали с постели и приступали к тренировкам. Трижды они переупаковывали её сумочку и аптечки, каждый раз внося незначительные изменения, чтобы повысить эффективность, что могло означать разницу между жизнью и смертью во время боя. Они тщательно изучили карту Оттери-Сент-Кэчпоул и ближайших окрестностей, разработали подробный план подхода к дому Лавгудов и выбрали лучшее место для аппарации. В очередной раз обсудив возможное местонахождение крестражей, они пришли к неутешительному выводу, что в какой-то момент им всё-таки придётся вернуться в Хогвартс — но решили пока отложить этот больной вопрос, пока не поговорят с Лавгудом.       Большую часть своего времени они занимались физическими упражнениями, наматывали круги вокруг палатки, прокачивали свои щиты, отрабатывали выбранные Гермионой целительские заклинания, изучали найденные Гарри чары «жидкого азота» и устраивали боевые спарринги. Этот шаблон настолько в них укоренился, что их тела уже двигались механически, без сбоев и жалоб, и это не могло не приносить результат. День ото дня их движения становились всё более бесшумными, точными и смертоносными.       Единственное, что менялось с течением дней, — это нагрузка, которую они могли осилить, и количество заклинаний, которые они могли использовать, беспалочково или с помощью своенравной палочки Эвана. Накануне они провели более четырёх часов, бросая друг в друга заклятия, и ни один из них ни разу не вышел из своего круга. Они сдались только потому, что у Гарри заурчало в животе, что вывело их из состояния сродни одержимости и заставило осознать, что они тренировались на полтора часа дольше, чем предполагали изначально.       Два дня назад они получили письмо от Артура, в котором указывалось, что он и его команда собрали достаточно информации о деятельности оборотней в окрестностях Бирмингема, и Шеклболт дал добро на переход от разведывательной части операции к наступательной. В течение следующих нескольких недель Орден будет собирать ресурсы и разрабатывать стратегию проникновения, результатом которого должно стать полное уничтожение логова и поимка или смерть Арло. Артур заверил Гермиону, буквально поклялся ей, что лично проследит, чтобы исследования Арло были уничтожены, а сама лаборатория сожжена дотла. От этой новости у Гермионы немного отлегло от сердца и в душе зародился крохотный огонёк надежды. Им было гораздо легче сосредоточиться на собственной задаче, когда они точно знали, что Орден не бездействует.       — Наконец-то Роза сможет покоиться с миром, — прошептала она в плечо Гарри.       Сегодня погода начала теплеть, и хотя снег и лёд ещё не сошли со склона утёса, воздух был по-весеннему мягким, а небо — чистым. Позавтракав, они решили воспользоваться необычно солнечным днём и как следует размяться на открытом воздухе. После трёх часов беготни по снегу, поскальзывания на льду, уклонений, прыжков и перекатов под взаимным перебрасыванием заклинаниями они изрядно вымотались, но так ни разу и не попали друг в друга.       Гермиона ушла в очередной перекат, чтобы избежать оглушающего заклинания Гарри, брошенного без слов и палочки.       Он загнал её в угол у обрыва, и она прокляла свой выбор перекатиться влево, а не вправо. Да, справа была довольно неприятная на вид ледяная расщелина, но теперь ей некуда было отступать и оставалось полагаться только на свои навыки «стационарного» боя, наработанные за время их палаточных тренировок «в круге». Если бы он подошёл ближе, она могла бы ударить его в лицо или по рёбрам — что сделала бы не задумываясь в настоящем бою.       В своих тренировочных спаррингах они делали упор не только на силу и ловкость. Они старались использовать всё, что имелось в их распоряжении, и в последнее время стали уделять больше внимания физическим атакам. Это включало усиление ударов и некоторые более… неприятные техники, которые они изучали в теории и по мере сил и возможностей старались «отрепетировать» на практике. Обучающие статьи о том, как правильно выдавливать человеку глаза большими пальцами, никак нельзя было назвать лёгким чтением, но Гермиона предпочитала знать, как это делать, и не использовать, чем оказаться не в состоянии себя защитить в ситуации, когда по какой-либо причине не сможет использовать магию.       Она бросила короткий взгляд на скалы позади себя.       Отходить было некуда, разве что вверх. Она узнала следующее заклинание в тот же миг, как он его бросил, — Петрификус Тоталус — и без промедления сделала единственное, что пришло ей в голову, даже не задумавшись, получится ли. Она высоко подпрыгнула, дотянулась рукой до камней позади себя и наложила невербальные приклеивающие чары. Петрификус Гарри, пролетев через пустоту, ударил в камень там, где только что были её ноги. Она твёрдо упёрлась ступнями в каменную поверхность позади себя и одним быстрым движением рванулась вперёд, одновременно снимая чары. Перескочив через Гарри и едва коснувшись снега, она тут же бросилась вправо и перекатилась к нему лицом, избегая оглушающего заклинания, которое он бросил с разворота, после чего вскочила на колени и подняла палочку с ответным оглушителем, готовым сорваться с кончика палочки, когда сработал таймер, и они оба замерли.       — Приклеивающие чары? — Тяжело дыша, Гарри протянул свободную руку, чтобы помочь ей подняться с земли.       — Ага, — выдохнула она. — Единственное, что я смогла придумать.       — Креативно, — ухмыльнулся он, убирая с лица выбившиеся пряди волос. Это движение уже стало для него привычкой, и он делал его, совершенно не задумываясь. — Пожалуй, возьму на заметку. Не думаю, что кто-то ожидал бы такого решения.       — Честно говоря, даже я не ожидала такого решения, — засмеялась она, следуя за ним обратно в палатку.       Наскоро пообедав, они снова вышли на открытый воздух. Было бы кощунством тратить столь редкий солнечный день на сидение в палатке, так что сегодня они решили заниматься исключительно тем, что можно было делать под открытым небом. Итак, немного растянув мышцы, они приступили ко второму раунду. Три часа спустя Гермионе удалось подсечь ноги Гарри стреножным заклинанием за секунду до того, как сработал таймер, и они оба, тяжело дыша, рухнули на снег.       — Пожалуй, хватит на сегодня беготни, — чуть позже сказал Гарри, сделав большой глоток из стакана воды, поданного Гермионой. — Может, потренируемся в меткости?       — Будем стрелять по тарелочкам? — улыбнулась она, уловив ход мыслей Гарри.       — Ага. — Он передал стакан Гермионе и, пока она пила, заново пересобрал волосы в хвост. — Возьмём что-нибудь в качестве цели и поднимем в воздух. Один перемещает, второй стреляет.       Он осмотрелся в поисках подходящего предмета. В лесу всегда можно было использовать палки, но тут деревьев не было, одни голые замороженные скалы. Камень?       — Погоди, у меня есть идея, — с проказливой ухмылкой сказала Гермиона. Поднявшись с земли, она протянула руку и безмолвно призвала из палатки свою сумочку. — Вот!       Она торжественно извлекла на солнечный свет два ярко-оранжевых носка с символикой «Пушек Пэддл» и протянула их Гарри. Выражение его лица надо было видеть.       — Чёрт, я уже и забыл об этих оранжевых чудовищах — Рон же только в них и ходил. Либо у него был миллион пар, либо он просто стирал их каждый день.       Гермиона бросила на Гарри скептический взгляд.       — Да, ты права — скорее всего, у него была только одна пара, и стиркой он не заморачивался, — легко согласился Гарри и тут же поморщился от этой мысли. — Не могу поверить, что ты к ним прикасаешься.       — Фу, Гарри. Разумеется, я их постирала перед тем, как упаковать. Я же не дура. Как будто я не знаю о привычке Рона никогда не стирать свои вещи. Вообще-то, — задумчиво добавила Гермиона, чарами отправляя носок парить в воздухе, — я постирала все вещи, прежде чем собрать их в сумку.       — Ты хочешь сказать, что брала в руки моё нижнее бельё ещё тогда, когда мы не были вместе? — изобразил потрясение Гарри, нацеливая палочку на носок.       — Пф-ф, я тебя умоляю, — усмехнулась Гермиона, заставляя носок выделывать пируэты в небе. Гарри всё-таки удалось попасть в него оглушающим заклинанием с первой попытки. — И брала в руки, и видела на тебе много раз.       — Что? Погоди, когда? — Гарри удивлённо взглянул на неё, что не помешало ему поразить цель второй раз.       — Гарри, к третьему году твоё пребывание в больничном крыле уже стало обычным ежегодным явлением. И первое, что делала мадам Помфри, в очередной раз получая твоё бессознательное тело, это раздевала тебя до нижнего белья. При этом я, конечно, не присутствовала, зато много раз сидела у твоей кровати после, и да, бывало, ты метался во сне и срывал одеяло, которое я заботливо поправляла. Кроме того, за эти годы я не раз заходила в общежитие мальчиков и, бывало, заставала тебя сидящим спросонья на кровати в одних трусах. А уж сколько раз я помогала убираться в «Норе» и собирала в стирку ваши вещи, пока вы, ребята, носились в своё удовольствие на мётлах, и не сосчитать.       — О да, — протянул Гарри с ностальгической улыбкой. — Хорошее было время. Кажется, что с тех пор прошла целая вечность, а? Как думаешь, Рон рассердится, если я подожгу его носок?       — По-моему, ты сделаешь ему одолжение, — фыркнула она. Ему явно не терпелось опробовать Инсендио палочкой Эвана.       Мысленно она отметила, что это был первый раз, когда они впервые открыто заговорили о Роне, и с лёгким удивлением осознала, что это не вызвало неловкости. Несколько месяцев назад она бы не поручилась за то, как пойдёт разговор, учитывая, что Гарри знал о её прошлой симпатии к Рону. Но теперь они были настолько уверены друг в друге и в своих отношениях, что обсуждение недостающей части золотого трио не казалось чем-то особенным.       Просто очередная тема для разговора.       У Гарри не было повода для волнений. Она любила его, и он это знал, как знал и то, что в её сердце не осталось даже призрачного намёка на что-то, хотя бы отдалённо напоминающее чувства к Рону. Для неё же самой разговор о бывшем друге теперь вызывал не больше эмоций, чем разговор о погоде в прошлом году или о маггловском спорте; что-то, что просто было, но оставляло её совершенно равнодушной.       — Кроме того, Рона здесь нет, так что… — Гермиона пожала плечами. — В худшем случае, если мы когда-нибудь увидим его снова и он спросит о старых носках, скажем, что мы их потеряли.       Гарри выпустил заклинание в носок, и тот ярко вспыхнул, и в ту же секунду сработали все их защитные чары и сигналы тревоги. От шума у Гермионы мгновенно закружилась голова; сирена в её мозгу звучала, как ядерная тревога. Ощущение было такое, словно её череп сейчас расколется. Стиснув зубы от боли, она бросилась к Гарри.       Он быстро развеял сигнальные чары, крепко схватил её руку, и они оба присели в защитную стойку лицом к фигуре, которая появилась слева от них. Горящий носок, потрескивая и роняя искры, медленно опускался на землю.       Происходящее не имело никакого смысла.       Никто — и ничто! — не могло аппарировать в их непосредственное местоположение, потому что, по сути, оно было неопределяемо. Обнаружить их было попросту невозможно! Мысли Гермионы взвились ураганным потоком, каждый мускул в теле приготовился к драке. Им нужно было уходить, но перед этим обязательно захватить вторженца. Им во что бы то ни стало нужно было узнать, как их выследили, чтобы учесть это и избежать повторения впредь.       Оглушающее заклинание уже светилось на кончике её палочки, когда рука Гарри сжала её руку, и её глаза расширились в понимании. В последнюю секунду ей удалось чуть отклонить палочку, и заклинание пролетело над самой макушкой нежданного гостя, взъерошив огненно-рыжие волосы. Тлеющий носок в цветах «Пушек Пэддл» медленно проплыл перед его лицом.       — Чёрт возьми! Что это было?!       Рональд Уизли пригнулся, но реакция была явно запоздалой — не смести Гермиона в последний момент линию атаки, удар пришёлся бы ему прямо в лицо. Она проследила, как он провёл рукой по волосам, с недоумением глядя на обгоревший носок у своих ног, после чего повернул голову к ним и с неловкой улыбкой сказал:       — Привет.