принцесса змей

Перед ней лежало семнадцать усыпленных Сомнусом детей от полутора до двух лет, которых она забрала из приюта Вул перед тем, как спалить его дотла и сравнять с землей со всеми находящимися там взрослыми и детьми. Темная Мать была беспощадна, когда хотела крови — Гермиона ничего не могла с этим сделать. Не сказать, что ей было стыдно или плохо, конечно. Ей было плевать, потому что были дела поважнее. Тем более, что жертва была такая весомая и вкусная, что Кали должна была оставить ее в покое на относительно долгое время. На коленях покоилась копия "Некрономикона", которую для Гермионы достал Люциус Малфой, ее новое доверенное лицо. Доверенное под мощным Империо, конечно же. Она и забыла, какими полезными могут быть чистокровные идиоты вроде него. Так же в ряд были выставлены учебники по анатомии, книги о хирургических заклятиях, несколько томов с самыми подробными описаниями построения человеческого тела и "Гримуар Мефистофеля" — особо полезный фолиант. Гермиона вздохнула, разглядывая выведенную аккуратным почерком схему. Так запутанно, надо делать все медленно и аккуратно, чтобы не напортачить... Ее утомляли все эти числа: от третьего глаза возьми, от тринадцатого нос, от седьмого губы и селезенку какую-нибудь... Ей нужны были самые здоровые и крепкие экземпляры, которые могли бы выдержать огромное количество разрядов и магии. Отвратительно. Дети лежали в картонных коробках, которые были пронумерованы от единицы до семнадцати соответственно. Рядом со схемой Гермиона прикрепила свои детские фотографии, которые забрала до того, как продать отчий дом. Она отбирала своих подопытных очень тщательно и хотела успешно завершить все с первого раза — искать еще семнадцать детей ей не хотелось. Взяв палочку в руку, Гермиона Риддл начала творить. Крови было много, очень много, как и криков, когда она вырезала из младенцев нужные части. Конечно же, она сразу их убивала после того, как получала то, что ей было нужно. Она ненавидела звук детского плача — в приюте во время войны успела наслушаться. И войны тоже ненавидела. "Операция" заняла без малого двадцать пять часов. Рядом валялись теперь пустые склянки из-под Бодрящего эликсира, кружки из-под кофе. Мозг работал просто неустанно, на износ. Руки контролировать было настоящим мучением, а в этом деле дрожащие пальцы — равнозначно провалу. Ее тело пропустило такое количество магии, что пришлось Бодрящее запивать Охранным зельем, восполняющим магические резервы. Все вокруг было измазано в крови, подсохшей и потемневшей. Пол, ее одежда, все тело, лицо и руки. Вокруг витал гнилостный железный запах, где-то валялись ошметки внутренностей. Ей приходилось буквально извлекать их из маленьких тел, хотя наимерзейшим процессом в ее списке стало очищение черепной коробки одного из младенцев, чья голова более всего подходила для будущей маленькой копии Гермионы. А еще не особо приятно было менять и сдвигать при помощи порезов и сращиваний черты лица. Но вот самым сложным оказалась часть с пересадкой и донаращиванием кожного покрова на голом, покрытым мышцами, мясом и кровью маленьком теле. Размещение внутренних органов, их связка и правильное устройство, размещение кровеносных сосудов, артерий (это очень напоминало труднейшую, кропотливую вышивку вручную), вставка суставов и хрящей — все это стало тем еще испытанием. Каждое гребаное движение требовало хирургической точности, твердой руки, острого глаза. Да, Гермиона стала бы невероятным хирургом, если бы не была волшебницей, это точно. Том ею гордился бы. Не зря в детстве она пылала этой мечтой. В итоге, перед Гермионой лежала маленькая девочка лет двух, удивительно похожая на нее саму, если судить по детским фото. Как же хорошо, что фотокамеры запустили в массовое производство в двадцать пятом году. Она до сих пор помнила тяжеленную камеру фирмы Leica, которую отец и мать хранили на самой высокой полке в своем кабинете. Они доставали ее на праздники, осталось даже несколько фотографий с Томом. Улыбка из тоски и ностальгии прорезала ее лицо. Карие глаза медленно скользили по маленькому телу, вышедшему из-под ее руки. Не факт, что при физическом развитии дите все же будет очень похоже на свою создательницу, но… Эта девочка станет вершиной ее магических талантов, всенепременно. И ключом к спасению брата. Осталось лишь вдохнуть в нее жизнь и магию, парочку мощных, навязчивых идеек при помощи легилименции, а потом дождаться, когда она вырастет и пойдет в Хогвартс. О, она откроет своей создательнице так много возможностей, подумать только. Идеально, просто и-де-аль-но. Выпив еще зелий, Гермиона приступила к следующей части своего плана. Выкачать из себя примерно литр крови и пустить их по венам ребенка, залечив все раны, чтобы ничего не вытекло, не составило никакого труда, слава Мерлину. Гермиона не хотела сидеть над этим настолько долго. Тело, конечно, жутко сдавало. Без сна и отдыха, теперь еще и без нехилого количества крови, даже двигаться было тяжело, вот только все самое важное было еще впереди. Она была готова. Сделав глубокий вдох, Гермиона обернула руку вокруг крошечного пухлого запястья и придавила точку пульса указательным пальцем. Приставив кончик вишневого древка к левой части детского тела, она начала пускать разряды электричества, нашептывая длинное заклинание из "Некрономикона", похожее на церковные песнопения. Тельце дергалось при каждом разряде, Темная Магия выла и бугрилась в воздухе вокруг, кипела, носилась замогильными всполохами, наполняя и Гермиону, и ее творение. И как только ведьма ощутила первый, еле заметный удар сердечка, заклятие прервалось. Воздух отяжелел и будто рухнул ниц тяжелым пластом, оставляя ее в вакууме. Магия загустела, предупредительно задребезжала, а Богиня внутри улюлюкала и шипела. Она стала свидетельницей глубочайшего преступления, совершенного ее слугой. Преступления, рушащего природный баланс. Черта пересечена. Перед Гермионой лежал живой человек, дышащий и чувствующий. Собранный из разных частей пазл, которого не должно было существовать. Усталая, нежная улыбка прорезала уголки ее губ. Очищенной чарами рукой она аккуратно погладила девочку по голове, перебирая темные, легкие как пушок кудри. Ее собственное дитя. Не такое, какое могло бы быть тогда, несколько декад назад, но… Дело за малым. Нужно было установить связь, наполнить это тельце магией. Вокруг девочки Гермиона своей собственной кровью вырисовала уже хорошо знакомую пентаграмму с девятью рунами. Активировала их так же своей кровью, а потом села в центр и закрыла глаза. Процесс раскола души был не из приятных, поэтому она выпила еще и Крововосполняющего зелья, чтобы совсем не расклеиться, и начала обряд. Все прошло точно так же, как и тридцать с лишним лет тому назад, ничего принципиально нового. Исключением стало то, что просто любой огрызок души не подошел бы. Гермиона выцепила самую маленькую часть, в которой крылись присущие ей лучшие качества. Отвага, любовь к познанию, вера в себя, уверенность, смешливость, ответственность и много, много других помогающих человеку в жизни черт. Она лишь надеялась, что в мозгу у девочки не произойдет никаких химических сбоев, которые могли бы привести к болезням, которыми страдала ее создательница. Осколок был быстро извлечен из ее груди и помещен в ребенка, после чего Гермиона свалилась ничком. Мерлин, ну почему это настолько неприятная процедура? Нужно еще столько всего сделать...

***

Мистер и миссис Грейнджер почти наслаждались выходным днем и почти отдыхали за просмотром телевизора. Их брак, если говорить откровенно, трещал по швам. Джон хотел ребенка, Джин не была способна к деторождению. Об этом она узнала лишь через семь лет брака и безуспешных попыток зачать ребенка. Казалось бы, у них была идеальная жизнь. Оба образованные и преданные своему делу люди, идеально подходящие друг другу по нраву, мировоззрению, быту. У них были хорошее финансовое положение, схожие вкусы, любовь, в конце концов... И лишь один фактор, не зависящий ни от кого из них, портил всю жизнь. Джон не хотел брать ребенка из приюта — говорил, что он не уверен в целесообразности подобного решения, но что в таком случае оставалось делать Джин? Слово "развод" нависло над их головами, словно дамоклов меч. Именно об этом размышляла Джин Грейнджер, когда услышала внезапный звонок в дверь. — Мы ждем кого-то? — полюбопытствовал муж, оторвавшись от просмотра вечерних новостей. — То же самое хотела спросить у тебя, честно говоря. Женщина, надев тапочки и поправив на ходу волосы, прошла ко входной двери. Открыв ее, она нахмурилась: видимо, снова соседские дети шалят. И она уже хотела пройти обратно в дом, когда увидела лежащую на полу плетеную корзинку, в которой посапывала маленькая темноволосая девочка. Она была крошкой: не новорожденная, конечно, на вид ей было около двух, но все равно такая хрупкая и маленькая... Подняв корзинку, Джин увидела маленькую записку, нацарапанную синими чернилами: Гермиона, 19.09.1979 г. Пожалуйста, позаботьтесь о ней.

***

Еще один капкан захлопнулся. Гермиона Риддл хихикнула, когда женщина забрала девочку в дом. Ей нравилась идея дать ребенку свое имя и сделать его почти что своей копией — это будет ее "привет" Тому. Пусть немного поломает себе голову, увидев ее юную версию. Шутка на годы вперед, как чудесно. Хогвартс встретил ее трепетанием магии. Пришлось, конечно, постараться, чтобы попасть сюда. Как оказалось, за деньги можно купить самую разнообразную информацию. Например, информацию о том, что из Кабаньей Головы можно беспрепятственно проникнуть в замок через тайный ход, а с хозяином заведения Гермиона и так уже была знакома… Пусть после Обливиэйта он ее и не помнил. Время очень выдалось удобное: шли рождественские каникулы, когда большинство студентов разъехалось по домам, а преподавательский состав отправился пить и праздновать. Школа ни капли не изменилась за эти почти сорок лет. Гермиона шла по пустым коридорам, скрытая мощными Дезиллюминационными чарами. Луна подсвечивала ей путь сквозь витражи и окна. Это был их с Томом дом на протяжении долгого времени. Здесь брат оставил свое единственное наследие, к которому направлялась Гермиона. Она нащупала в кармане две маленькие, но очень важные скляночки, которые сегодня ей пригодятся. Но перед этим ей нужно было закончить одно дело. Ноги повели ее к кабинету наимерзейшего из наимерзейших. Он был в школе — об этом ей сказал яркий свет из окна Директорской Башни. Дамблдор был единственным из ныне живых профессоров, кто знал настоящую биографию Тома. Слагхорн был уже обработан забвением. Это было серьезным препятствием на ее пути, и ей было необходимо его устранить. Убить старика она не надеялась, да и не по плану оно было — Пророчество не изменишь, но вот застать врасплох и поковыряться самую малость у него в голове... Каменная горгулья внимательно оглядела Гермиону своими неживыми глазами, когда та постучала кончиком палочки по морде статуи, прося впустить ее. Через несколько минут статуя отъехала, пропуская гостью на винтовую лестницу, ведущую прямиком в кабинет. Первое, что заметила Риддл — жуткий беспорядок. При Диппете такого не было... — Доброй ночи, юная мисс, — вкрадчивый и чуть скрипучий голос заставил Гермиону повернуться к директорскому столу. Альбус сильно, сильно постарел, и тем не менее, от него до сих пор веяло силой. Он сидел в окружении кучи документов и бумажек. Портреты бывших директоров были накрыты волшебными накидками, что не осталось ею незамеченным. Просто великолепно. То, что ей и было нужно. — Они слишком часто и много разговаривают, подслушивают, сплетничают, и порой приходится прибегать к крайним мерам, — сразу же объяснился Дамблдор, обратив внимание на траекторию ее взгляда. — Могу представить, профессор, — тихо отозвалась Гермиона. — Что вас привело ко мне, мисс Чейс? — ее передернуло от этой фамилии. — Я уже давно мисс Риддл, — она мягко улыбнулась одними уголками губ. — Сменила фамилию после окончания школы по настоянию брата. Старик вскинул кустистые седые брови. — Вот как... — Дамблдор облокотился о свой стол и сложил руки в замок под подбородком. Он задумчиво разглядывал фигуру своей неожиданной гости. — Да, это было давненько. Несколько десятков лет, если не ошибаюсь. О, старый мерзкий лис. Гермиона понимала, что дед пытается намекнуть на ее внешний вид. Даже здесь он не действовал прямо, ублюдок. Но этой ночью за ниточки дергать будет не он. — Могу я присесть, профессор? Кажется, нам предстоит долгая беседа. — Безусловно, присаживайтесь, мисс Риддл. Разговор действительно обещает быть насыщенным и полным интересных поворотов. Кивнув, Гермиона присела в гостевое кресло и сложила ладони на своих бедрах. Она излучала доброжелательную осторожность каждой клеточкой своего тела — уж что-что, а актрисой она всегда была идеальной. — Что ж... — аккуратно начал старик, не сводя с нее льдистых глаз. Она помнила, что в них всегда скакала веселость, но сегодня ее не было в голубых радужках. Лишь уверенная сосредоточенность. Он следил за каждым ее движением. Тени под Гермионой дрожали в такт горящим под потолком свечам — очень правдоподобно. — Я виделся с Томом много лет назад. Ваш брат проходил на собеседование на должность преподавателя, и рассказал мне, что вы умерли, мисс Риддл. Гермиона потерла пальцами губы, опуская взгляд на собственные колени. — Да, я уже... осведомлена об этом, директор, — с налетом горечи сказала она. — Так думали все. Так вышло, что я пропала на две с половиной декады. — Было бы интересно услышать вашу историю. Не хотите ли чаю, мисс? — Да, конечно. Говорить придется много, было бы неплохо смачивать горло время от времени. Старик улыбнулся и встал со своего кресла, направляясь к небольшому столику справа от себя. Гермиона наклонилась к столу и протерла глаза, а потом заметила феникса, что внимательно ее разглядывал. Петух проклятый. — Профессор, могу я взглянуть на вашего друга поближе? — Дамблдор обернулся к ней и увидел взгляд карих глаз, направленный на волшебную птицу. — Да, конечно. Думаю, Фоукс будет счастлив познакомиться с вами поближе, — уловив мягкую полуулыбку на лице Дамблдора, Гермиона улыбнулась в ответ и встала на ноги. Черное щупальце, ее верный слуга из тени, послушной скользнуло в карман и обхватило один из флаконов. Фоукс сидел на своей жердочке, источая свет и тепло. Риддл подошла поближе и вгляделась в его глаза — оранжевые, сверкающие янтарем. Птица почти не двигалась, но ее взгляд — пробирающий до внутренностей — заставил Гермиону улыбнуться. Птичка, на что ты надеешься? Не там пытаешься копать. До слуха донесся звон посуды — чашки уже стояли на столе, дымясь. Дамблдор подошел к бывшей ученице и сложил руки за спиной. Тени действовали быстро, точно и беззвучно, пока глупец разглядывал свою игрушку. — Поразительные создания, не правда ли? — с тенью гордости произнес он. — Мягко сказано, — согласилась Гермиона. — Настоящее кощунство, что их используют для создания зелий и волшебных палочек. — Если я не ошибаюсь, сердцевина палочки вашего брата была сделана из пера Фоукса. — Да, вы не ошибаетесь. И это лишь служит доказательством того, что лучше бы это перо просто выбросили, чем... — она так натурально запнулась и сглотнула, что сама хотела себе поаплодировать. Окклюменционные щиты стояли полупрозрачной оградой, чтобы не вызвать подозрений, но были от того не менее прочными. — Кажется, вы немного... расстроены, мисс? — с состраданием задал вопрос старик. Гермиона повернулась к нему и посмотрела прямо в голубые глаза, поджав губы, а потом снова опустила голову. — Вернемся к моему рассказу, директор? — тот кивнул и пригласил гостью обратно к столу. Перед ней стоял зеленый чай. Ее любимый. Хоть что-то приятное. — В общем, после окончания школы мы с Томом вступили в наследство и отправились вдвоем в путешествие по Западной Европе в поисках скрытых знаний. Мы всегда тянулись к тому, чтобы знать больше других, — она растянула одну сторону губ в улыбке, глядя, как директор понимающе кивает, как бы говоря "да, я помню". — А когда вернулись, брат сначала работал в каком-то магазинчике в Лютном переулке. Он считал эту дрянь прекрасным местом, чтобы поднабраться опыта, потому что искал редкие сокровища, хотел стать артефактистом, хотя я была против. Но Том всегда тянулся к темным местечкам человеческого сознания. Вы, возможно, тоже заметили это в школе. Отговорить я его не смогла, — ложь лилась из ее губ грустной мелодией. Дыхание у нее не сбивалось. — Но через несколько лет ему надоело работать простым консультантом. В один прекрасный вечер он пришел домой после встречи со старыми школьными друзьями и объявил, что подается в политику, как ему и пророчил профессор Слагхорн, когда мы были студентами. Я тогда выдохнула с облегчением, честно сказать... Гермиона смотрела директору прямо в глаза. Она к чашке не прикасалась — рано еще. Но и директор тоже. И все же, она продолжала упорно держать взгляд на старческом лице и ни разу не опустила его к чаю — она знала, что это было бы огромной ошибкой. — Да, я помню те времена, — подтвердил Дамблдор. — В какой-то момент вашего брата начали обсуждать в самом лучшем свете. Его товарищи считали его светочью — так говорили в министерских кругах, по крайней мере. — Верно, верно... — ностальгическая тоскливая улыбка расцвела на ее юном лице, словно она вспоминала те прекрасные годы с особой любовью. Почувствовав легкое касание к своему сознанию, она сделала барьеры еще более прозрачными, самостоятельно выкладывая старику воспоминания о том, как Том обрел среди своих приспешников славу светлого и сильного лидера. — Мне удавалось влиять на брата, и он вел вполне приемлемую политику. И все было хорошо до тех пор, пока мы не решили отправиться в еще одно путешествие, но по отдельности. Том хотел перейти к исследованию Восточной Европы, а я... Во время нашего первого исследования я нашла записи о неком подземном озере, дарующем вечную молодость, и загорелась найти его, чего бы мне это ни стоило. К сожалению, это было глупое стремление, директор. Очень глупое стремление, и цену его я теперь понимаю. Старик моргнул, понимающе стянув покрытые трещинами губы в нить. — В общем-то, озеро я нашла, как видите, — Гермиона ладонью показала на свое лицо. — Но мне пришлось заплатить за юность годами заточения в Колесе Сансары. Боги даровали мне то, чего я хотела, но плату взяли соответствующую. — И в период вашего отсутствия Том... — Все верно, — теперь уже настоящий дискомфорт начал щекотать ее. Лучшая ложь — это ложь, сотканная из правды. И Гермионе действительно было до смерти плохо от того, что стало с братом за годы в разлуке. В ее глазах показались совершенно искренние слезы. — Абраксас Малфой, с которым я успела встретиться до его кончины, рассказал, что брат совершенно потерял себя. Он налег на какие-то вещества, ушел с головой в Темные Искусства, возненавидел магглорожденных якобы из-за ассоциаций со мной... Ложь сказана, ей больше врать не о чем. Гермиона взялась за кружку обеими ладонями, поднесла ее ко рту и сделала большой глоток. Тело изнутри моментально обдало еле заметной рябью — естественно, в напитке была Сыворотка Правды. Она не сомневалась ни секунды. — Знаете, мисс Риддл, этот рассказ меня огорчает до глубины души и... радует одновременно, — директор смотрел, как она отпивает чай и, видимо, окончательно поверив в организованный Риддл театр, старик к кружке и поднял ее к губам сам, отпивая свое собственное поражение. Концентрированное зелье, мощный ослабитель разума и магии — одна из ее старых разработок. Но Гермиона не смогла бы даже притвориться, что ликует, настолько тяжело было окунуться наконец в факт поражения брата. — Не поймите меня неправильно. Я считал, что Том совсем безнадежен, но... судя по вашему рассказу, он вас любил. Настолько сильно и настолько чисто, что это великое чувство привело его к полному краху. Признаться, это заставляет серьезно задуматься над теми вещами, которые я всегда воспринимал, как неопровержимую истину. Запихни свою любовь себе в задницу, старый ублюдок. Это болезнь и наваждение, нездоровая одержимость, преданность, тряска в конечностях, но никогда не любовь. — Возможно, дело именно в людях, а не в любви, профессор, — она надавила на последний рычаг, глядя, как глаза старика накрываются мутной пленкой слабости. Ее настоящая улыбка, яркая, сильная и острая проявилась на лице, смешиваясь с одной единственной слезинкой. Слишком уж часто она плакала в последнее время. — Мисс Риддл... — Любовь, Альбус, не панацея. А Том ее никогда не испытывал, как и я. Мы болеем другими вещами. Чужая чашка упала на пузатый бок, разливая зеленоватый чай на бумаги, что все еще лежали на столе, свою же Гермиона спокойно отставила в сторону. Дамблдор смотрел пронзительно, но с болью. Вся аура его силы испарилась, исчезла в никуда в одно мгновение, а Гермиона торжествующе подняла палочку. — Вы совершаете ошибку... — Нет, Альбус, нет. Кто и совершал здесь ошибки, так это ты. Ты принял Тома за чистое зло, когда он им еще не был. Ты отказывал ему в каждом благе. Мы с тобой оба всегда работали из тени, директор, но будь ты хоть на капельку умнее, ты позаботился бы о том, какую тропу выберет мой брат. Ты не позаботился. Он был предоставлен самому себе. Представь, какая сила была бы у тебя в руках, прояви ты хоть каплю человечности к тому, кто в ней нуждался, — сам наследник Салазара! А я бы пошла за ним, даже выбери он Свет, потому что всегда за ним шла. Ты не позаботился, и он выбрал меня. В том, что ты считаешь любовью, ошибки быть не может, не так ли? — выплюнула Риддл и направила кончик вишневого древка в искаженное болью лицо. — Даже жаль теперь стирать тебе память. Хотелось бы, чтобы ты помнил. Чтобы ты знал, какую ошибку совершил, и жил с нею. Тебе хоть сколько-нибудь стыдно, Альбус? — Всегда, — казалось, каждая морщина стала еще глубже, наполнилась горем, текущим по углублениям, как по каналам. — Приятно знать. Шах и мат, директор. Обливиэйт. Работа была сложная. Порвать целое полотно сознания, чтобы вытащить каждую лишнюю ниточку, а потом соединить разорванные нити так, будто их никто и никогда не трогал. Гермиона закончила тогда, когда ее тело начало трястись от напряжения, а лоб покрылся испариной. Память о ней была навсегда стерта из головы Дамблдора. Там, в его воспоминаниях, Том до самого конца оставался сиротой из приюта, и никакой семьи Чейс у него не было, как и сестры. Теперь Гермионы Риддл-Чейс не существовало ни в одной приближенной к Хогвартсу голове. Она мертва. Близился рассвет. В библиотеку она уже не успевала, но тот, кто не знал, что искать, ничего бы и не нашел.

***

— Откройся, — прошипела Риддл и уставилась на открывающийся перед ней проход, ведущий ее в долгое-долгое заточение. Она сделала все, что хотела. Шпион был создан и в нужное время присоединится к игре с легкой руки Люциуса Малфоя. Гермиона хотела взять с него Непреложный Обет, но не стала рисковать, поэтому просто обновила Империо и стерла ему память, чтобы он сделал свое дело, когда это будет необходимо, но не представлял из себя опасности для ее плана. Великий Змей встретил ее знакомым родным шипением. Как долго она не слышала этого языка... — Принцесса... — Здравствуй, великий из великих, — Гермиона подошла ближе и протянула руку, встречая прохладную гладь на морде змея. Ей было невыносимо плохо. Наследие брата почти урчало в ее руках, пока сам брат ждал своего времени. Разлука тянулась и не собиралась кончаться. — Счастлива видеть тебя после стольких лет, но я здесь не для разговоров. Пока что. Я могу попросить тебя об одолжении, старый друг? — От тебя пахнет великой силой и Смертью, девочка. Чего такая, как ты, может хотеть от своего слуги? — Пожалуйста, открой свои глаза и посмотри в воду — я встречу твой взгляд. Дай мне выпить вот это... — она подняла руку со склянкой к огромной морде, дождавшись, пока раздвоенный тонкий язык мелькнет наружу и распознает вещь в ее ладони, — ...когда настанет время. Летом девяносто второго года. — Слушаюсь и повинуюсь, принцесса... Гермиона Риддл, дождавшись, когда острый кончик хвоста обернется вокруг склянки, повернула голову к сверкающей глади воды, встречая в отражении смертоносный взгляд. Вот какие глаза были у Ужаса Слизерина — ярко-ярко желтые.