принцесса змей

Уже долгое время Гермиона путешествовала по всей Азии, из страны в страну. Поиски того самого подземного озера, дарующего юность, оказались не из простых. В конце концов, за много лет исследований она нашла лишь одно упоминание о нем, но отчего-то была уверена, что оно точно есть. Так же, как существовала Тайная Комната, так и это озеро должно было существовать. Видит Мерлин, она пыталась следовать планам брата, перебирала все мыслимые и немыслимые магические комбинации, чтобы добраться до нужной формулы. Возможно, узнай она, как был создан Философский камень, то ей было бы от чего еще оттолкнуться. Но в отличие от Фламеля, у которого была целая жизнь на работу над камнем, у нее столько времени не было. Достижение молодости должно было каким-то образом основываться на том, чтобы остановить старение. То есть, если бы Гермиона нашла способ годам к пятидесяти, то так и осталась бы в пятидесятилетнем теле. Ее это не устраивало. Обратить же развитие собственного тела вспять представлялось совершенно невозможным. Это игры с магией времени, что значительно все осложняло, а также представляло собой огромный риск. Неясно, что может случиться, если что-то пойдет не так. Это совершенно нерационально. Гермиона не хотела смотреться в зеркало. Ей не было и тридцати, она была в расцвете сил, а в уголках глаз уже прослеживались крошечные следы морщин. Лицо становилось взрослее, даже несмотря на общую свежесть и остаточную упругость кожи. Просто оно уже утратило юность. И, черт возьми, если она не найдет хоть что-нибудь, хоть какую-то панацею в ближайшие годы, то для нее уже не будет смысла. Дело ее жизни пойдет прахом, а она останется наедине со своим отражением в зеркале. Неуемно поддающимся времени отражением. Крестражи никоим образом не могли помочь в этом вопросе. Тот самый ритуал по переносу души вполне мог бы помочь в обладании всегда молодого тела, но Гермиона не хотела менять свое собственное. Оно слишком многое на себе перенесло, слишком много ощущений помнило, слишком много тайн хранило. К тому же, кто его знает, как расколотая душа могла повлиять на процесс перемещения. Естественно, Гермиона могла бы рискнуть, будь в ее распоряжении лишь собственная душа, но наличие осколка Тома в ней — совсем другое дело. Она вспоминала, с каким благоговением принимала крестраж, как была счастлива быть частью брата, его хранилищем. О, ну что за малолетняя идиотка! В какую же клетку она собственноручно себя загнала, какой же балласт прицепила сама к своей лодыжке. Конечно, ей было время от времени и тоскливо тоже. Она скучала по брату, по их жилищу, по комфорту, сексу, разговорам, их всегда кажущейся нерушимой связи. Но Гермиона никогда не отрицала своего злопамятства и никогда не отказывалась от возможности сыграть в карму. Иногда она играла на долгое время: например, кто сказал, что Гермиона забыла о Дамблдоре? Может быть через десять лет, может быть через пятьдесят, а может хоть завтра, но она достанет старика и вырвет перья из его задницы. А вот иногда она предпочитала быструю игру, направленную на резкие, но болезненные удары. Так и случилось с братом. Их противостояние достигло критической точки, а она долго, очень долго терпела. Том и Гермиона никак не общались и не контактировали с учетом их постоянно меняющегося местоположения. Единственное, что им оставалось — это связь между осколками душ. Гермиона порой видела Тома, и что он все же уехал в свое собственное путешествие. Видела его перемещения, древние развалины старых храмов, многовековые пещеры с письменами, чувствовала его эмоции. Злость, в основном. Ничего удивительного. Сестра обманула и сбежала, диадема не давала себя найти, с магглами общаться приходится. Ее бедный, бедный Том. Он тоже наверняка видел отрывки из ее реальности. Они были гораздо более приемлемыми, потому что Гермиона радовалась своему путешествию. Ее пробирало мурашками от того, как много на самом деле информации недоступно людям, что никогда не выбирались из своей страны. Магия оказалась гораздо шире, больше, глубже, чем она себе представляла. Гермиона побывала в Иране и Ираке, Малайзии и даже пробралась в закрытый магический Лаос, но нигде не слышали ни о каком волшебном озере под землей, ни в одной библиотеке не было ни единой ниточки, что могла бы привести ее к цели. В каждой стране были свои магические тайны, свои виды колдовства. Она будто оказалась в каком-то совершенно другом измерении. В Лаосе, например, не было никаких палочек, посохов, как в балканских странах, и даже колец, как в России. Там магам делали тату сразу же, как только у них случался первый выброс магии — неважно, годовалый это ребенок или пятилетний. Гермионе даже повезло узреть один такой ритуал: ребенку лет двух или, может быть, трех, выбили татуировку чуть выше локтя. Рисунок выбирали на основании данного ребенку имени, которое в буддизме имеет большую силу, при этом обращаясь к гадателю-астрологу, который давал свои советы. Жители рассказывали, что правильно выбранная татуировка могла усилить магическую силу волшебника, а неправильная — наоборот ослабить его. Там же Гермионе не повезло наткнуться на племена буддистских анимистов — магов и магглов, верующих в существование души и одушевленность всего окружающего их мира. Они каким-то образом смогли пронюхать, что душа у Гермионы — треснувшая и обугленная, и даже не впустили в свои жилища. Когда она добралась до Индии, с начала ее исследовательского путешествия прошло уже два с половиной года. Она помнила, что давала себе всего четыре года на то, чтобы найти искомое, поэтому понимала, что Индия — последняя страна, где она побывает перед тем, как найти брата и присоединиться к нему. Местность обширная, религиозного наследия невероятно много, а ей хотелось прошерстить все, что только возможно. Бангалор, Мумбаи, Вишакхапатнам, Канпур, Солапур, Джамшедпур... Названия сменяли друг друга, смешиваясь в один большой ком вони, грязи, ненависти. Лишь с десяток лет обретшая независимость Индия распадалась и сгнивала. Люди, видящие чистую и нормально одетую одинокую англичанку, совсем начинали сходить с ума. Несколько раз ей пришлось в целях самозащиты убивать мужчин в невменяемом состоянии, а женщин отгонять от себя клинком. Люди погибали в нищите, кто от антисанитарии, кто от голода. Страна так долго находилась под дланью Британии, а теперь, добившись автономии, ссыхалась и разлагалась. Ганг источал вонь, обдавал берега грязью, экскрементами, мусором. И среди всего этого дерьма все равно находилось место для красоты и магии. В Индии волшебство было тяжелым и пахло специями, оседало на плечах, кружило в воздухе и особенно сильно сгущалось у религиозных мест. Гермиона с жадностью обходила их, общалась с брахманами, торговцами, да и простым людом. Сотни храмов, десятки святилищ и дивьядешам, в которых ее привлекали к даршанам, джунгли, деревни, пещеры... Пять месяцев она искала, шпионила, крала письмена, даже смогла втереться в доверие жрице храма богини Парвати, благой и светлой. Кавита, жрица, показала ей отрывок из Ману-самхиты, священного писания, в котором на санскрите были описаны воды, в которых дремал сам бог Вишну. "Молочный океан первозданных вод" — так назвала их Кавита, которая с помощью магии объясняла Гермионе суть. По мнению многих индуистов это было священное место где-то в Индийском океане, в какой-то подземной пещере, где жил дух Шивы и дух его супруги Парвати, и мол искупавшийся там найдет вечное здоровье. В городе Тривандрам она посетила храм Падманабхасвами — обитель бога Вишну, куда совершали паломничество сотни и тысячи вайшнавов. Там брахман поведал Гермионе другую легенду, о человеке по имени Маркандея — мудреце, великом преданном Вишну. Историю его жизни Гермиона вычитала в одной из песен "Бхагавата-пураны", мол когда Землю поглощала вода, Маркандея стал молить своего бога о спасении, а Вишну явился ему в облике ребенка и сказал, что он есть Время и Смерть, и приказал мудрецу войти в его рот и спастись от воды. Там, в животе бога, Маркандея повидал все-все миры, познал семь сфер и семь океанов. Люди верили, что Маркандея оказался именно там, в животе бога, которое было пещерой под поверхностью океана, и провел тысячу лет вместе с Вишну, в его доме, в водах, где бог спал между циклами Жизни и Смерти. Изучив все это, Гермиона слегка напряглась. Воды, в которых спит сам Вишну перед тем, как создать новую Вселенную, произрастающую лотосом из его пупка. Когда цикл Вселенной подходит к концу, бог-миротворец превращается в солнце пылающее, дождь проливной, ветер бушующий, чтобы закончить цикл Жизни и сменить его новым. То есть, воды хранят в себе бесконечно вращающийся цикл Жизни и Смерти, что сменяют друг друга. Парадокс явлений, поворачивающий время вспять. Вряд ли единственной силой этих вод является возвращение человеческому телу молодости, тут должен быть подвох, но Гермионе было абсолютно все равно. Чем больше она получит, тем лучше — жажда звала ее. Так она оказалась на берегу Индийского океана с метлой в руке. Бенгальский залив окрасился в золотисто-бордовый цвет, небо было покрыто перистыми облаками. Гермиона сидела на влажном песке и разглядывала камушки и ракушки, что приносили ей прямо в ноги теплые волны. Ей осталось совсем немного, ее приключение уже подходит к концу. Совсем скоро она обретет свое прежнее юное тело, возьмет немного молодильной воды для Тома и вернется к нему. Она так соскучилась. Гермионе было тяжело находиться вдали от его тела и магии, время от времени ее физически ломало. Первые три месяца было в особенности тяжело — она по десять раз на дню одергивала себя, чтобы не сорваться к нему. Его запах, взгляд черных-красных глаз, бледная кожа, серьезное, потусторонне прекрасное лицо, его дыхание и поцелуи, запах смерти, что он нес на своем теле... По истечению времени она поняла, что отказываться от части души было гораздо проще, чем от Тома. Гермиона упала спиной на песок и закрыла глаза, представляя на задней стороне век его лицо. Она хотела его мягким и злым, нежным и грубым, бодрым и спящим, любым. Ради него она была готова на любое преступление и на любое благо. Ее обида может и не забылась, но остыла и превратилась в золу, которую легко развеивало предвкушение от скорой встречи. Крестраж в груди изнывал по ней, Гермиона чувствовала, как Тому ее не хватало. Едва ли не сильнее, чем ей не хватало его. Невербально направив заклинание на кисть, она онемевшей рукой мягко пробралась за резинку шорт, чтобы коснуться средоточия своего возбуждения. Она представила, что это Том ее ласкает сейчас, поэтому не стала начинать с малого, а сразу же прижала пальцы к половым губам и согнула их, обхватывая всю промежность, и сильно надавила на клитор. Судорожный вздох сорвался с губ. — Том... — подушечки пальцев начали остервенело тереть мокрые складки в поисках удовольствия. Гермиона знала, что он видит ее, что чувствует ее желание. Она выгибалась, упираясь стопами в песок, а Том безжалостно терзал ее рукой, шептал ей на ухо о том, что возьмет ее прямо там, на глазах у всех богов. Осколок его души светился внутри нее и сверкал блеском тысячи солнц, пока он подводил ее к оргазму. — Я хочу к тебе, — рваное дыхание ошпаривало ее легкие. От клитора по всему телу распространялись вибрирующие импульсы его магии, заставляющие ее почти кричать от удовольствия. Да, еще чуть-чуть, еще... И Гермиона кончила с его именем на губах. Оно расплылось вкусом крови, власти и волшебства — ведь это то, из чего состоял Том Риддл. Немного отдышавшись, она заставила себя подняться и взять древко метлы мокрыми пальцами, а второй рукой проверить свою бездонную набедренную сумку. Ей пора в последний путь.

***

Том жадно облизнул губы, когда глубоко в горной пещере увидел ствол древнего дерева, что уже начало иссыхать. Ветви тянулись к земле под тяжестью возраста. Определенно, жизнь в нем поддерживала природная магия, ведь ни одно дерево не могло прорасти сквозь камень и жить среди голой скалы. Он медленно подошел к дереву, поскальзываясь на каменистых горных неровностях, и обошел его вокруг. Оно пульсировало волшебством, наполняя его сущность до самых костей. Диадема здесь, он знает. Том мечтал найти ее с тех пор, как получил чашу и медальон, он хотел обладать артефактами основателей, как единственный наследник одного из них. Он достоин по праву рождения. Диадему он подарит Гермионе, самой умной ведьме, которая воистину была достойна этой вещи, как никто другой. И вот, копаясь в корнях древнего дерева, он наткнулся на что-то твердое, что звякнуло металлом на его ногтях. Сердце забилось, как бешеное. Сделав последний рывок, Том с трудом вытащил артефакт, покрытый пылью, паутиной и кусочками корней. Она сверкала так, словно ее освещали сотни прожекторов, хотя в пещере было темно. Том ощутил прилив сил. Он искал ее три года, обошел всю Албанию, чтобы взять ее в руки. И лишь одна вещь отравляла его радость — Гермиона была не рядом с ним, чтобы разделить момент победы. И как только он подумал о ней, что-то в нем со щелчком упало. Непонятного происхождения паника охватила все его тело. Риддл пытался сконцентрироваться, понять, что произошло. И через пару минут нервного анализа он понял — осколок души Гермионы в нем потух. Он больше не чувствовал ее присутствия внутри, все ниточки связи между их душами почернели и потухли. Диадема упала вниз и звякнула о камень. Том старался мысленно позвать ее, ощутить Гермиону, но там, где раньше покоилась ее часть, стало пусто и тихо. Мерзкий, тревожный страх начал протягивать свои мерзкие лапы к его телу. Он ведь... Она... Он несколько часов назад чувствовал импульсы ее возбуждения и видел, как она лежит на каком-то пляже, что с ней могло случиться? Где его сестра? Что с ней стало? Черт, почему ему больно? От чего голова так кружилась? Неужели диадема была проклята? Тома вырвало прямо на корни старого дерева. А потом еще раз, с кровью. Дрожь в конечностях начала перерастать в конвульсии. В нем что-то умирало вместе с осколком Гермионы, кровь потекла из носа и залилась в рот, смешиваясь со слюной и рвотой. Слезы резали глаза и застилали их пеленой, пока он не отключился.

***

Том обчесал каждое доступное на континенте побережье, но никто никогда не слышал о черноволосой кудрявой англичанке с веснушками и карими глазами. Следов от ее магии он тоже нигде не нашел. Сколько месяцев или лет потерялись в безрезультатных поисках — он понятия не имел. Том почти не спал и не ел, потерял пятнадцать фунтов в весе, когда понял, что искать бесполезно. Не помог даже волос Гермионы, который он когда-то взял с собой. Сваренное им поисковое зелье, требовавшее ДНК искомого, просто пыхнуло в воздух сгустком пара, как бы говоря "мне нечего искать". Один раз он напился от отчаянья. Был не в себе и уснул в какой-то подворотне в Филиппинах. Проснувшись, он обнаружил рядом с собой истерзанное тело какого-то маггла. Его грудная клетка была вывернута наружу, а кишки были обмотаны вокруг шеи. Том не знал, убил ли он человека с помощью магии или своими руками, и ему было плевать. После этого инцидента, завершив одно дело, он вернулся в Англию.  Рыцари уже заняли свои места в жизни. Практически у всех были высокопоставленные места в министерстве или свой бизнес, жены и даже дети. У Тома больше ничего не было.   Первое время он жил у Малфоя, заперевшись в комнате, что ему была выделена в меноре. Он не выходил оттуда, не впускал к себе Абраксаса и практически все время спал, потому что видел во снах свою сестру, маленькую и кудрявую, прямиком из того дня, когда они впервые встретились в доме четы Чейс. Там, во снах, она ему улыбалась своей лисьей улыбкой, называла братиком и гладила его по щекам, говоря, что все хорошо, и она обязательно вернется к нему, чтобы сделать его великим.   Но Том не хотел быть великим больше. Он достиг бессмертия, а оно оказалось не нужно ему. Что ему делать теперь? Кем он должен стать? Кто будет присматривать за ним с высоты своего полета?  Он не знал, как поступить с осколком ее души. Не понимал, сможет ли он воскресить Гермиону с его помощью, потому что не чувствовал его внутри. Как можно извлечь или использовать что-то, что просто... пропало? Помещение крестража в живого человека было беспрецедентным поступком, и ни одна книга не могла дать ему ответов на терзающие вопросы. Также он не знал, что именно могло послужить именно исчезновению осколка. Его не было в нем, Риддл точно знал. Словно что-то его вытянуло из него.  А других крестражей Гермиона не создавала. И он корил себя за это. Том должен был предусмотреть что-то подобное и заставить ее сделать еще один дополнительный.  Липовое бессмертие. Один крестраж не спас ее от смерти, может ли он надеяться на свои оставшиеся без нее три крестража? 

*** 

Спустя месяц снов и заточения, Абраксас решил прийти в его комнату.   — Том, что с тобой случилось? — Малфой встал напротив постели и обеспокоенно обвел взглядом своего когда-то сильного и великого повелителя. Тот лежал спиной к нему, притянув колени к груди, и молчал.  Абраксас решил ждать, усевшись в кресло. И ожидание его продлилось несколько часов. Он уже решил сдаться, и когда поднялся на ноги, то услышал хриплый шепот Риддла.  — Она умерла.  Малфой застыл.   Несколько секунд ушло на то, чтобы осознать. Гермиона. Гермиона Риддл умерла. Девушка, которую он любил столько лет, девушка, образ которой преследовал его с первого курса Хогвартса. Умерла.   Он почти истерически усмехнулся и рухнул обратно. Что-то в нем оборвалось и рухнуло вниз. Он ведь любил ее, любил достаточно, чтобы от нее отречься. Достаточно, чтобы послушаться много лет назад и отступить. У него теперь есть сын, он большой и влиятельный человек, а девочка, слизывающая виноградный сок со своих губ, до сих пор жила в его голове и ехидно тянула свое "Абра-а-а-кса-а-а-с, какой ты дегенерат", когда он делал что-то глупое.   — Как? — это был единственный его вопрос.  — Я не знаю, — это был единственный ему ответ. 

***

— Том. Абраксас тормошил свернувшегося в кровати Риддла. Он знал, что Том вставал, разве что, в туалет. В спальне пахло застоявшимся потом, постельное белье не меняли несколько недель, рубашка на теле лидера была вся пропитана влагой, мерзостной и затхлой, волосы были окутаны жиром. Видит Мерлин, Абраксас достаточно ждал, достаточно часто прокручивал в голове одни и те же мысли и образы, достаточно запивал свое горе. Он тоже любил эту женщину. Он тоже испытывал потерю. Злость. Обиду. Ненависть к Тому, который не уследил за единственным человеком, которому по-настоящему был важен. Риддл забрал у Абраксаса то, о чем он мечтал с гребаных одиннадцати лет. Забрал и проебал. Абраксас смирился с потерей, не чаял никаких надежд — Гермиона все ясно дала ему понять. Он послушался ее, осчастливил Амаранту, выполнил свой чистокровный долг, послушно служил ей и ее "брату", сделал все, как она сказала. И что теперь? Чего, блядь, ради? — Том, я принес тебе кое-что. Это поможет, — глухо и обессиленно пробормотал Малфой, пытаясь достучаться. — Просто взгляни. Риддл лишь на несколько сантиметров повернул голову к нему, и Абраксас поднял вверх руку так, чтобы та нависла над лицом лидера. Он держал красного цвета пилюлю между большим и указательным. — Это... — он замялся, прочистил горло. Поднес таблетку ближе. — Это поможет. Тебе станет проще, если ты, может быть, увидишь ее? Черный взгляд, давно уже потухший, безжизненный и полный скорби, на долю секунды обрел прежнюю остроту. Но Абраксас успел увидеть. И понял, что сделал все правильно. — Попробуй. Я достану еще, если тебе станет лучше. Он оставил таблетку на кровати прямо рядом с подушкой и, больше ни разу не взглянув на Риддла, развернулся и вышел из спальни. Абраксас достаточно уже прощал своего Лорда.