принцесса змей

— Переговоры с оборотнями прошли успешно. Гермиона была слегка не в настроении после их вылазки к стае. Было невероятно тяжело уговорить Сивого, сейчас пребывающего в Ирландии со своим выводком, сотрудничать. Это был основанный на коленке договор, по факту. Даже не договор, но предупреждение: когда-нибудь я приду за вами. Страховка Тома на случай, если когда-то придется начать кровавый переворот. Фенрир долго молчал, когда они озвучили свои условия, но, тем не менее, согласился на потенциальную амнистию и возможность вернуться в родную Англию. В основном только потому, что в ближайшие годы, по заверениям Риддла, подобных радикальных мер предпринимать он не будет. Возможно, даже не в ближайшее десятилетие, так как пока он хотел сосредоточиться на артефактах основателей и продвижении Рыцарей по социальной и карьерной лестницам. Тем не менее, одна из основных целей этого путешествия была достигнута. Оборотни будут иметь его, Тома Риддла, в виду. Школу он и Гермиона закончили с максимальным количеством сданных на "Превосходно" Ж.А.Б.А. И брат, и сестра получили награды за "особые заслуги перед школой", те сейчас покоились в Трофейном Зале Хогвартса. Все ожидали, что теперь близнецы пойдут дальше, в Министерство, осуществлять свои амбиции и оправдывать звания лучших учеников, но Том с Гермионой лишь наказали Рыцарям делать все возможное, чтобы завоевать авторитет в магическом обществе, а затем исчезли. Гермиона, как и хотела, продала родительский дом и забрала накопленные родителями деньги. Затем они прибыли в приют, чтобы забрать оттуда остатки вещей. Коул умерла болезненно и мучительно, потеряв слишком много крови после того, как "выжила из ума" и спрыгнула с крыши приюта. Том никогда не забудет взгляда Гермионы, которая поджидала женщину внизу, а потом пусто разглядывала трепыхающееся тело, распластанное по бетонированному двору. Никогда не забудет, как сестра присела на корточки и спокойно ждала, когда же из трещины в черепе вытечет столько крови, что звать на помощь будет уже бессмысленно. Как она наблюдала за конвульсиями в дряхлом теле. Привет от дьявольского отродья, старая сука. Это было все, что она сказала, после чего встала, как ни в чем ни бывало, взглянула на Тома и сказала, что пойдет поднимет тревогу. Его прошибло от ее спокойствия. Он невольно вспомнил тогда свое первое убийство, отца, вспомнил, как его трясло и колотило от самого факта, что он лишил кого-то жизни. Это потом он свыкся с ощущением, почувствовал себя властным над жизнью и смертью, когда создал крестраж, но… Почему сестра была так, блядь, спокойна? Вспомнился тот самый день, когда они ехали в Хогвартс впервые. Гермиона обещала прийти по старухину душу. И пришла. Ради него. Из-за него. — Как же от ублюдка воняло, Мерлин. Неужели оборотням запрещено мыться, — заныла Гермиона, залезая под его бок и вытаскивая его из воспоминаний. Сейчас они жили в палатке, на которую было наложено заклятье незримого расширения. — И вообще, могли бы чем пополезнее заняться вместо общения с этими юродивыми... — Это чем же? — усмехнулся Том, перелистывая страницу любимой его книги, из которой он узнал о вместилищах души — "Волхование всех презлейшее". — Мы так и не нашли то подземное озеро, даже наводок никаких, — Гермиона выстреливала палочкой в воздух, колдуя маленьких светящихся серебром светлячков. Каприз сразу же испарился из ее голоса, осталась лишь констатация факта, смешанная с толикой разочарования. — И даже искать их не начинали, раз уж на то пошло. — Никто из ныне живущих не знает, существует ли оно на самом деле. Мы можем зря потратить время, — его довод был практичен и рационален, и он знал, что Гермиона это знала. Но порой ее упрямство доводило его до бешенства. — Мерлин, Том, диадему тоже никто не видел сотни лет, но мы ведь ищем ее. И Тайную Комнату ты считал вымыслом тоже. А вечная молодость — это тебе не какая-то там реликвия и даже не василиск. — Зачем тебе искать озеро? — Том отложил книгу и повернулся к Гермионе, обнимая ее за талию и притягивая животом к своему. — Ты разве не должна была сама искать пути к вечной молодости? — Да, но это не быстрый процесс. Я в любом случае буду стареть. А какой толк в вечной жизни, если будешь некрасивым и сморщенным, как курага? — она скривила пухлые губы. — Тебе ли не знать, как много значит красота. Ты за счет своей внешности и получил все. Голос ее был наполнен иронией, подшучиванием, и лишь поэтому Том не впечатал ее головой в подушку и не начал душить. К тому же, после удачной сделки у него было очень приятное настроение. Игривое даже. Оборотни были первым весомым шагом к настоящей, осязаемой силе. Это какая-никакая военная мощь, его достижение. Тома переполняла гордость, пусть в масштабах общего дела оборотни и были всего лишь каплей в море. — Вообще-то я все получил благодаря острому уму, прекрасным манерам и умению манипулировать людьми, — он разыграл саркастичное возмущение, притворно нахмурившись. — Да, и своему сладенькому смазливому лицу, — передразнила брата Гермиона и боднула его лоб своим. — И все равно мы сделаем тебе крестраж, Гермиона. — Я пока что занята другими вещами и планировать убийство в мой список не входит, на это у нас нет времени, — тонкая темная бровь приподнялась, пока ее рука скользила по расслабленной юношеской спине. Том до сих пор учился получать удовольствие от таких простых ласк, а не только сопряженных с ее болью, поэтому немного поерзал от ощущений. — Гермиона, ты моя, — шепнул он ей в губы. — И даже смерть не посмеет отобрать то, что принадлежит мне. Мы сделаем это. — Почему ты так сильно ее боишься? Смерти. Вернее, я могу понять, но… это всего лишь смерть, — и действительно, Том понимал, что в Гермионе понятие конца жизни ничего не вызывало. Ни страха, ни сомнений. Ее психика отвергала эти чувства, которые были присущи любому здоровому человеку. Она не страшилась ни боли, ни неизвестности. Более того, от боли она билась в предоргазменных конвульсиях, а к неизвестности летела сама, подгоняемая желанием изучить и понять недоступное, даже если оно могло убить ее. Вспомнить лишь ее бездумное согласие на то, чтобы стать сосудом для крестража. Том был не в себе, когда предложил это, но она-то… Таких, как сестра, называли сумасшедшими учеными, и ей не был доступен страх перед смертью, как любым другим людям. — Гермиона, я маг. Волшебство — это не просто размахивание палочкой, волшебство вокруг нас, в воздухе, земле, воде и огне. И в нашей крови, оно вшито в наше ядро. Я не боюсь смерти, я хочу покорить ее себе и поставить на колени. Я хочу владеть ею, управлять, потому что могу, а не сдавать свое тело и свой ум в ее власть. Я хочу жить вечно, чтобы маги наконец вспомнили свое истинное место, вспомнили о первородном волшебстве. Я хочу быть во главе нового мира, чистого от малодушного потребления своего дара. Гермиона хмыкнула и отдалилась от брата, чтобы потянуться к своей сумке. Спорить не стала. Она прекрасно понимала, что вся бравада Тома — всего лишь отговорка, потому что он действительно боялся умереть. По ее мнению, это был страх низкий, присущий лишь примитивным существам, не способным осознать, что смерть — лишь канат. Человеку не стать чем-то больше и выше без смерти. Но Гермиона ни разу с братом об этом не поспорила. Более того, когда-нибудь и она создаст крестраж. И молодость вечную найдет. Противоречие? Безусловно. Но у нее было слишком много целей, а человеческая жизнь коротка. Ей просто не хватило бы времени на все, даже с учетом того, что жизнь волшебника была длиннее жизни маггла. Ей хотелось сделать что-то великое. Создать нечто такое, что до нее никому не удавалось.Что-то из ряда фантастики даже для магов. С тех пор, как Том отравил ее этой идеей, Гермиона за нее ухватилась и не могла уже отпустить. Это стало идеей фикс, ее собственной одержимостью. И, к сожалению, "великое" — понятие, требующее десятилетий. К тому, же, на кого она оставит братца? Она хочет пожить с ним еще пару сотенок лет и посмеяться с его дурацких жизненных решений. Их связь была слишком сильна, чтобы вот так просто ее разорвать через каких-нибудь несколько десятков лет. Том был ее братом по судьбе, ее началом, концом и продолжением, а она была его, пусть он и горделиво отпирался от этого, потому что определение "возлюбленных" им точно никак не подходило. Слишком тривиально и глупо. Но они создали, породили друг друга, и только они могли друг друга уничтожить — это ли не доказательство их нерушимой связи, гораздо более глубокой, чем какая бы то ни была любовь? Любви ни в ком из них не было и быть не могло даже в силу оскверненных черной магией душ. А вот братско-сестринская связь была. Взяв свою бездонную набедренную сумку, Гермиона вытащила свиток, который они с Томом нашли в одной из пещер в Чехословакии. — А что, если использовать для вечной жизни ритуал переселения души? — задумчиво спросила она, в сотый раз перечитывая нацарапанные на жестком, повидавшем виды пергаменте, на которой пришлось наложить заклинания, чтобы он не рассыпался от прикосновения. Том поднялся в сидячее положение и уткнулся в пергамент вместе с ней. Пару минут оба размышляли по поводу того, как можно было бы использовать добытое ими древнее знание для продления жизни. — Глупость, — бескомпромиссно заявил он. Том забрал свиток из рук Гермионы и аккуратно свернул его. — Слишком много мороки. Гипотетически можно было бы каждый раз переселять душу из тела в тело, конечно... — Но каждый раз искать подходящее тело, чтобы переселиться, привыкать к нему, чтобы пожить в нем до появления первых морщин и снова искать тело... Да, и правда слишком много мороки. К тому же, неясно, как подобный ритуал смог бы повлиять на разбитую душу, — Гермиона упала спиной на подушку, потирая уставшую шею. — Зато сколько разных жизней можно было бы прожить, если бы вышло, только представь себе. — И какую ты бы выбрала, Гермиона? — тягучий, как мед, голос обволок ее внутренности, заставляя их нагреваться. Длинные пальцы Тома нашли ее руку и начали вырисовывать узоры на внутренней стороне ладони. — Никакую, если честно. Меня полностью устраивает моя. Сам подумай, я молодая, невероятно красивая, божественно сильная и умная... — тихий снисходительный смех Тома заставил ее перевернуться на живот, чтобы опереться рукой о его грудь. — Я иду к вечной молодости, древним знаниям и человеческим пределам, а мой брат — гений магического мира, прекрасный и злобный, как Сатана, — на последних словах глумливая ирония в ее голосе достигла своего апогея. — Чего же мне еще желать? Конечно же, черные глаза от удовольствия на секунду сверкнули алым, когда Гермиона нахваливала брата. Напыщенный индюк, вечно ведется на одни и те же уловки... — Например, родиться в богатейшей чистокровной семье, — предположил он, отодвигая за ухо кудрявые, смоляные волосы своей сестры.. — Неинтересно, — Гермиона фыркнула и чуть повернула голову, на секунду словив ребро прохладной ладони зубами. — Мне плевать на деньги и родословную. Твои дружки все из таких, а толку от них иногда, как от кучки нюхлеров. — Они ведь наши дружки, или ты уже передумала быть со мной наравне? — он скептично приподнял бровь. — Ну уж нет, мы на равных, это мы уже обсудили и решили окончательно. — Может тогда и за вино в барах будешь платить сама? Маггловские суфражистки, кажется, такого уровня равенства не достигли, но ты ведь лучше их всех, правда? — Том откровенно издевался, зная, что Гермиона яро ратовала за права женщин и злилась, когда он шутил на подобные темы. — Нет уж, оставлю такие мелочи бытия мужчинам, чтоб совсем не убивать ваше хрупкое эго, покорнейше благодарю, братец, — оттолкнувшись от его тела, Гермиона решила потратить время на что-то более полезное, чем пустые препирательства. Она заинтересовалась рунической магией и созданием заклинаний, поэтому последние месяцы была занята изобретением своих собственных, совершенно непохожих друг на друга, для разных назначений. — Ты, кстати, добил свое левитационное заклинание? — Еще нет, мне нужно более подробно изучить трансгрессионные чары, чтобы точнее прописать формулу. Нам пора бы уже выбраться в мир за книгами, — ответил Том, раздраженно выдыхая. Конечно, они привыкли, что под рукой всегда была школьная библиотека, а кто-нибудь из приспешников помогал книгами из своих домашних коллекций. А они с Гермионой уже год жили в этой палатке, перемещаясь по всей Европе в поисках диадемы и других знаний, и им приходилось тормозить работу, чтобы добыть то еды, то книг, то чего-нибудь еще. Благо, необходимости в деньгах пока не было. Том и Гермиона вложились в свои исследования по максимуму, решив, что с бытовыми вопросами разберутся позже, по мере их возникновения. Риддла вела вперед жажда силы и обладания, Чейс вели непомерное любопытство и нездоровая тяга к знаниям. — А у тебя там что на этот раз? Дорабатываешь чары фейерверков в виде моего члена? — Там нечего дорабатывать, фейерверк был исполнен идеально, — Том смотрел, как Гермиона возмущенно сдувает с лица упрямую кудряшку и снова потянулся рукой, чтобы убрать ее за ухо. — Неправда, если посмотреть в масштабах, там не хватало пары сантиметров, — Том по матрасу придвинулся за спину сестры и сел на колени, через ее плечо заглядывая в ее темно-зеленый дневник с именной гравировкой. Тот самый, который ей подарили родители в детстве. Свой он потерял еще на первом курсе. Он водил черными глазами по тонким и резким углам ее почерка, читал перенесенные из книг цитаты, под которыми были мелкие сноски с названием работы. "Белладонна для некромантов", "Адская дьяволиада", "Хирургические заклятья: расширенный курс"... Мужской подбородок лег на хрупкое плечико, а руки скользнули вокруг тонкой талии. — И что все это такое, сестрица? Собралась найти способ воскрешать людей или просто потянуло на мертвечину и расчленение? — От последнего я бы не отказалась, но нет, все мимо, — Гермиона убрала копну волос на одно плечо, зная, что Тому они забивались в рот. Теплые губы моментально нашли чувствительное место под ухом и прижались к нему, на что Гермионе осталось лишь откинуть голову вбок, чтобы открыть побольше пространства для поцелуев. — Хочу создать заклинание, создающее тела из частей тел других людей. Оно будет мертвым, конечно, но я подумала, что можно сделать его вместилищем осколка души, например, и тем самым оживить. Это все в теории, естественно, — она остановилась на минуту, а потом аж вздрогнула от осенившей ее идеи. — О, а можно использовать обряд переноса души, Том! Что думаешь? — Думаю, что не против раздвинуть твои ноги, когда ты говоришь что-то подобное, Гермиона, — тихий выдох слетел с губ, пока подушечки пальцев Тома скользили по голой коже живота, заставляя мышцы напрягаться и втягиваться. — Я серьезно. Я сомневаюсь в том, что такое возможно провернуть, мне нужно твое мнение, гений, — она из последних сил пыталась сохранить ясность ума, сберечь ее от дымки наступающего возбуждения, потому что большая ладонь была уже на ее промежности, а пальцы легкими, быстрыми движениями дразнили средоточие ее женского естества. Голову, не в силах держать ее прямо, она откинула на плечо Тома. — Мы не узнаем, пока не попробуем это сделать, Гермиона, — он горячо шептал ей на ухо и уже жался членом к ее пояснице, потираясь о нее сквозь пижамные штаны. Не выдержавшая напряжения Гермиона на коленях повернулась к брату и впилась поцелуем в тонкие губы, срывая с них довольный стон. Том держался за ее ягодицы и вкусно, глубоко сжимал их, вминая податливую плоть, чтобы скинуть сестру на спину. Когда он чуть отдалился, она коротко ругнулась на парселтанге. — Открой рот, Гермиона, — прошипел он ей и взялся рукой за ее челюсть, большим пальцем заставляя ее разомкнуть недовольно сжатые губы. Увидев, как Том катает во рту слюну, она раскрыла губы и с готовностью высунула язык, наблюдая за тем, как с его собственного срывается комок жидкости, растягивающийся в тонкую ниточку, чтобы перетечь в ее собственный рот. Белье промокло сразу же. Она смаковала вкус его слюны, как нектар богов. Вкусное, родное, ее. Риддл склонился к ней, чтобы вновь поцеловать, но остановился буквально в сантиметре от ее губ. — Ты слышала это? — Нет... — туман возбуждения моментально развеялся, оставляя лишь сосредоточенность. Гермиона напрягла слух. И действительно, там, снаружи, раздавались звуки шагов и раздвигаемой телами зелени кустов. Она посмотрела на Тома с немым вопросом в глазах. Оба встали, взяли в руки палочки и вышли наружу, внимательно вглядываясь в темноту. Секунд двадцать ничего не происходило, лишь звук копошения в листве становился все громче. А потом из стены веток и кустов вылезли двое мужчин, которые, завидев Тома и Гермиону, сразу же наставили на них ружья. — А вы еще кто такие, детки? Что вы посреди лесу-то делаете, а? — низкий хриплый бас с ирландским акцентом прорезал повисшую тишину. Буэ, деревенщина. — Это лучше вы нам скажите, — немедленно ответил Том, увидев в их руках по огромному мешку. — Воры? — А вот это уже точно не твое песье дело, щенок, — отозвался второй, выплевывая из зубов стебель травинки. Первый зарядил оружие. Том и Гермиона устало выдохнули. И ради этого их отвлекли? Зеленый луч моментально разрезал пространство. Грузное тело одного из незваных гостей упали на пол, а свалившиеся вслед за ним мешки загремели каким-то железом. Брат с сестрой переглянулись. Ничего подобного они не планировали. Не планировали убивать. Но раздражение Гермионы из-за прерванного потенциально крышесносного секса было больше, чем рациональность. Она еще раз вырисовала руну-молнию в воздухе, навсегда запечатывая выражение адского ужаса на лице второго маггла. Тот рухнул ниц. — Сильно, — тихо прокомментировал Том, искоса глядя на сестру. Не обращая внимания на брата, Гермиона сразу же подошла и пнула одного из мужчин. Где-то в голове раздался идиотский смешок — она так же пинала Блишвик и Миртл, когда те распрощались с жизнью. Но подумать над такой забавной деталью она решила потом, потому что пока любовалась своей работой. Прямое убивающее Гермиона еще никогда не практиковала, а тут так складно и ладно вышло с первого раза. Она такая умница. — Вот и первые подопытные крысы для эксперимента, — с примирительным вздохом подметил Том, который наколдовал Люмос и коротко проверил содержимое мешков. Видимо, там ничего интересного. — Фу, я к ним прикасаться не буду, — она скривила лицо. Но им попало такое сокровище в руки, нужно как-то использовать тела, пока они не начали вонять... Гермиона думала. Напряженно вспоминала любого рода ритуалы, некромантические и не только. Одна из шестеренок в голове щелкнула, останавливая мыслительный процесс. А почему бы, собственно, и нет?.. Она-то убивать может и не планировала, но раз уж убила… — Том, — позвала она и посмотрела прямо в черные глаза, которые из-за света Люмоса показались ей какими-то жутко огромными и круглыми, как у совы. — Ты будешь крестражем. Даже не глядя на его реакцию, она одним взмахом палочки рубанула по шее убитого ею мужчины. Кровь хлынула из мертвой плоти, еще теплая. Гермиона палочкой подхватила поток жидкости и начала разрисовывать ею землю, окроплять ее жизнетворением. Или ее полной противоположностью. Она рисовала те же руны, маркомманические, родом из древних английских островных племен, которые Том рисовал на полу дома своего отца рядом с его мертвой тушей, а потом рядом с Миртл. Девять рун. Торн. Эхо. Аш. Так. Хагале. Лагу. Эхо. Сухил дважды. Закончив, она подняла глаза на Тома и кивнула на вырисованную пентаграмму. Тот, сверкая теперь алыми зрачками, сел прямо в центр круга. Гермиона села прямо перед Томом. Страшно не было, и даже ни капли не интриговало. Они уже делали это все дважды, только с переменой слагаемых. Конец древка Гермионы коснулся ее собственной груди. Она закрыла глаза и, как рассказывал Том, скрылась за стенами окклюменции, выискивая ниточку, которая тянулась от отколотого кусочка души. Она была черной. Черной, мертвой, как его глаза. Подцепив ее палочкой, она одним рывком вытащила осколок из себя и, не медля, направила его прямо в Тома. Боль. Нестерпимая, тупая боль заполнила ее голову. Это определенно не то, от чего она могла бы испытать удовольствие, нет... Эта боль была запредельной, где-то внутри нее нечто оборванное, теперь уже не цельное, рыдало кровавыми слезами. Гермиона помнила, что после создания крестража Том плакал кровью, и, видимо, с ней происходило то же самое. Она не могла знать точно, потому что плоскости перед ней, над ней, под ней словно изгибались и текли куда-то, пока сама она не осталась в полной прострации. Где она и кто? Непонятно, сколько прошло времени. Ощущение этого мира словно полностью деформировалось. Она парила в мучительном вакууме, пока не почувствовала касание. Теперь уже горячая, почти огненная рука коснулась ее щеки. Гермиона сдавленно захныкала, ластясь к спасительному теплу, единственной ее связи с реальностью. Это кто-то очень важный трогал ее. Кто-то, за кого она отдаст свою жизнь, даже обе, раз уж их стало теперь две. Кто-то, кого она признавала своей половиной, без которой существовать не получится. Через какое-то время, Гермиона точно не понимала, сколько пролежала так на земле, она проснулась. Перед ней были гранатового цвета глаза. У нее теперь были такие же, наверное. Ее Арес смотрел на нее с низменным, болезненным обожанием, вытирал влагу со щеки большим пальцем. — Моя принцесса змей, — шепнули его губы, и Гермиона подалась вперед, ближе к нему. К нему одному, в ком хранился ее осколок. Знак бесконечности сомкнулся, захлопнул для них выход навеки вечные. Это полное обладание. Они были связаны жизнью и телами, магией и душами. Бессмертием. Гермиона несла в себе Тома, а Том нес в себе Гермиону. Им никуда не деться, никак не разорвать порочные петли тех нитей, которыми они себя связали на полностью добровольных началах. Губы смыкались и размыкались в поклонении друг к другу, магия вытекала из женского тела, чтобы впитаться в мужское, а потом наоборот. Том никогда в своей жизни не ощущал подобного. Такой потусторонней связи с кем-либо. В голове у него проносилась каждая секунда его жизни с этой ненормальной, с его собственной звездой. От самой первой встречи, когда им не было и семи лет, до этой самой секунды, в которую он отдавал свое тело в маленькие, но сильные ладони. Она удержит его здесь, с собой, что бы ни произошло, Том точно это знал. Гермиона — его залог идеальной, бесконечной жизни, полной магии. Без нее он не сможет, без нее нет смысла, и он понял это лишь сейчас, когда стал сосудом ее души в ответ. Руки скользили по наскоро обнажившимся телам, теперь облепленным влажной землей и кровью. Гермиона ничего не требовала и не отдавала, пока подавалась навстречу гибкому твердому телу, потому что невозможно делать это со своей собственной копией в мужском обличье. Том не был нежен, но не был груб. Он целовал ее так же, как целовал в разрушенном после их дуэли классе год назад. Невербально осыпал их головы сладкой посыпкой из одержимости, которая золотыми крошками растворялась в их крови, пока она раздвигала для него ноги. В который раз? В сотый? Пятисотый? Тысячный? И она была готова делать это снова и снова, и еще, на протяжении всей их бесконечной жизни. — Гермиона, я... — горячее змеиное шипение впилось в ее нутро огромными паучьими лапами. Он снова ощущал это чувство. Отвратительное, ослабляющее, которое они звали ненавистью друг к другу. — Знаю. Я тебя тоже, Том, — она прыгнула в эту пропасть вслед за ним, потому что по-другому не могла. Это ее брат, ее душа, ее смысл и ее предназначение. И хотя в предназначения Гермиона, в отличие от Тома, не верила, ей хотелось назвать его именно так. Они были единым созвездием на черном-черном небе, в которое она смотрела, пока Риддл медленно и глубоко двигался в ней. Зажмурившись, она просунула руки под его руками и схватилась за влажную от пота спину. Ногтями впивалась в идеальную кожу, оставляя на ней красные следы, впитывала его рваное дыхание и терялась в своей одержимости им. Губы раз за разом разъединялись, чтобы сомкнуться вновь. Гермиона сжимала коленями его тело и подавалась вперед бедрами, желая быть еще ближе, еще теснее, слиться в одно и никогда не разделяться больше. Том стонал ей в рот, заворачивал их тела в собственную магию — мерзкую и холодную для всех, но сладкую и родную для нее. Единственная слеза выкатилась на висок и пропала в линии волос. Не кровавая. Чистая, прозрачная слеза. Она не плакала лет с трех. Никогда не плакала. Ничто не могло ее заставить, потому что она на самом деле никогда и ничего не чувствовала, кроме поверхностных эмоций, чаще всего корыстных. И только Том смог стать тем, для кого ее чувства были настоящими. Злость, смех, грусть, горе, тоска, редкая и почти невесомая искренность — все для него. Она знает, какой у нее боггарт. Знает, какое воспоминание использовать для призыва патронуса. Теперь знает.

***

Том, вопреки ожиданиям своих товарищей и профессоров, устроился продавцом в лавку темных артефактов в Лютном переулке. Он желал найти оставшийся от Салазара медальон, что по праву должен принадлежать ему, и не было для этого места лучше, чем "Горбин и Беркес". Сама Гермиона вот уже второй год почти не выходила из их маленькой двухкомнатной квартирки недалеко от Лютного. Она сменила фамилию на фамилию брата, когда они вернулись в Англию, а потом заперлась в четырех стенах. Брат предлагал ей ходить вместе с ним на светские встречи в доме Малфоев или Ноттов, но та была настолько поглощена вопросами научными, что совершенно забыла о том, что она человек, социальное существо. Забыла о том, что Том должен был набираться сил в кругу чистокровного сообщества, что должен был пробиться в верхушку и продвинуть свою политическую кампанию. Она лишь раз после того, как они вернулись из путешествия, увиделась с приспешниками и заперлась в квартире. Вся их комната была завалена рукописями, свитками, древними и не очень фолиантами. Гермиона отвлекалась только на сон, душ и приготовление еды для них с Томом. Он сам был сейчас полностью занят выуживанием любой доступной информации о нужных артефактах, знакомился с людьми, вливался в общество коллекционеров. Они просто друг другу не мешали, каждый взял курс на то, что было интересно. У них были разные мании, но оба знали, что вернутся друг к другу, когда закончат все дела. Их линии жизни не были параллельными, но были синусоидами — они разошлись только на время, чтобы позже снова пересечься. Так шли месяцы. Брат и сестра встречались вечером, почти не разговаривая, а потом отключались в постели. С момента помещения в Тома осколка души они начали видеть сны друг с другом. Гермиона как-то заинтересовалась этим феноменом, но никакая литература ей не помогла с ответами. Осознанно вызывать у брата видения она тоже не могла, как и он у нее, но непроизвольно это происходило время от времени. Порой, во время эмоциональных вспышек, они могли чувствовать эмоции друг друга, как свои собственные. Опять же, никакой информации о подобных вещах нигде не было, но оно и неудивительно — кто, кроме них двоих, помещал осколки своей души в другого человека? Это иногда тревожило. Было неприятно чего-то не понимать, но другого выбора у них не было. Решив не зацикливаться на этом, Гермиона продолжила работать над другими исследованиями и созданием заклинаний. Например, она изобрела чары массового стирания памяти. Чары для укладки особо непослушных волос. Чары извлечения отдельных органов и внутренностей из тела. Заклинаний было много, и, естественно, ни в какой реестр в Министерстве она их не вносила. Это были ее личные достижения, которыми она не собиралась делиться ни с кем, кроме Тома. Возможно, если однажды ей захочется славы и признания, она напишет свой собственный справочник заклинаний, но пока ей хотелось, чтобы о существовании Гермионы Чейс в большом обществе забыли. Она слишком сыта всеобщим вниманием, что получала последние семь лет — психика отторгала одну лишь мысль о том, чтобы снова подвергать себя этим пыткам. Ее время от времени одолевала хандра. Помимо всех исследований, она все еще занималась поисками вечной молодости. Она обращалась к самым древним чарам, какие могла найти в книгах, к алхимии, пыталась совмещать разные дисциплины и виды магии, но все безуспешно. К тому же, ей не хватало экспериментального материала. Испытывать чары на крысах — не самая эффективная практика. Грызуны умирали один за одним, а Гермиона раз за разом оставалась плавать в разочаровании. Она головой прекрасно осознавала, что это лишь начало пути, ведь сама когда-то сказала, что "великое" — значит далекое, но каждый день смотрелась в зеркало и с ужасом воображала себя старой. Все ее шутки о смазливом личике Тома — отмазки и лицемерие, которые она пыталась скрыть за собственным высокомерием к его фобии. Она такая же низкая и недостойная, потому что ее пугал процесс старения вместо смерти. Она боялась стать некрасивой, боялась, боялась стать физически неполноценной в каком-либо из смыслов. Крах тела — крах всего, что у тебя есть. Гермиона все продолжала задаваться вопросом — зачем жить, когда ты немощный? Время утекало из-под пальцев, бежало так быстро, а она не приближалась к своей цели совсем. Чувство срочности подгоняло и заставляло судорожно сглатывать собственную желчную смуту. Приступы тревоги и иррационального страха иногда укладывали ее на несколько дней. Она не могла ни спать, ни есть, ни учиться. Иногда ей снилась Сьюзи Блишвик, что умерла юной и свежей. Воистину прекрасная смерть. Ей стоило поблагодарить Гермиону за подобную милость. Все это медленно, но верно поедало Гермиону. Она теряла мотивацию, а потом заставляла себя работать снова и снова. Еще и еще. Еще фолиант, еще попытка, еще эксперимент, еще комбинация чар, еще комбинация рун. И все без толку.

***

Гермиона все же решилась сделать небольшую вылазку в Малфой-менор после двух лет заточения. Она давно не видела ребят, передала полностью все дела в руки брата, а сама закопалась под толщами пергаментов. К выходу Гермиона даже уложила волосы и надела платье. Облегающее, длинное, и идеально черное, с красной блестящей каемкой на огромном вырезе со стороны спины. Излишняя открытость, почти до ямочек на пояснице, компенсировалась длинным рукавом, закрытой до горла грудью и отсутствием выреза на юбке. Ткань была абсолютно гладкой и струящейся, никаких вышивок или излишних деталей. Это был подарок Тома с первой получки, нужно было как-то оправдать подобную трату. Том сказал, что встреча будет в их кругу, Рыцари приведут своих жен или пока еще лишь невест. Единственное, что ее огорчало — это то, что ей снова придется цеплять на лицо то самое идеальное выражение кокетливой девочки-конфетки. Пришлось даже порепетировать перед зеркалом с полчасика, чтобы мышцы лица вспомнили, как это делается. Взяв брата под руку, Гермиона закрыла глаза, чтобы через пару секунд открыть их у ворот величественного особняка. Том без каких-либо проблем их отворил и повел ее дальше, к огромным дубовым дверям, покрытым фресками. Ее передернуло от показного вычурного величия. Хорошо, что они с братом разделяли склонность к умеренной аскетичности. Подобного павлинства она не выдержала бы. Их сразу встретил домовик. Здоровый, накормленный, в нормальном состоянии и настроении, даже не плакал. Гермиону домовики обычно раздражали плаксивостью, но этот выглядел хорошо и собранно. — Добрый вечер, мистер и мисс Риддл! Мастер Абраксас и его друзья уже ждут вас в большой гостиной, пожалуйста, проходите сюда, — учтиво склонил голову эльф и повел их сквозь коридоры. На стенах висели волшебные натюрморты и пейзажи в позолоченных со сложной ковкой рамах, витиеватые канделябры держали свечи с усиленной магией огнем. Все поместье будто дышало волшебством. Не так, как Хогвартс, конечно, и все же. Это единственное, что действительно ей нравилось в меноре. Когда Гермиона была здесь в последний раз, почти два года назад, после возвращения в Англию, хозяин дома, отец Абраксаса, умирал. И дом почти не дышал, был просто обычным домом богатеньких людей, большим и уставленным дорогущей мебелью. Но теперь, когда хозяин сменился на молодого и полного сил, стены снова начали источать волшебство. Том же сжимал покрепче локоть Гермионы. Приспешники давно ее не видели, успели позабыть. Но она осталась все такой же чокнутой, как и раньше, только в другой плоскости. Ему было интересно, успеет ли она что-нибудь вытворить за этот вечер. Еще немного предвкушения, распускающего свои лепесточки в его нутре, ведь он так давно не видел той самой Гермионы, которая фальшиво всех очаровывала, что успел по ней соскучиться. Домашнюю, погруженную в тонны пергаментов Гермиону он тоже глубоко желал, но в нем было такое непонятное чувство... словно он хотел ею похвастаться. Еще раз показать всем, какая его сестра — роковая, сладкая, аппетитная, невероятно умная, потому что знал, что ее хотели все. Абсолютно каждый его Рыцарь дрочил на нее за толщами изумрудных пологов в Подземельях. А теперь она не была той школьницей со складной фигуркой. Она стала молодой женщиной, экспериментатором, изобретателем заклятий. Том ею даже гордился где-то глубоко внутри. В нем давно жило нечто сродни желанию покрасоваться новым поместьем перед друзьями, только вместо поместья сестра, которой не стоило ни одно гребаное поместье в мире. Гермиона помогла ему довести до ума заклинание левитации. Даже прибавила несколько составляющих в заклинание, чтобы Рыцари, которых он обучит этим чарам, смогли перемещаться в эффектном черном дыму. Это было идеально, ведь в будущем, когда они вернутся из еще одного путешествия, что он запланировал, Том собирался начать действовать. И все должно быть красиво. — О, вот и Том с Гермионой, — подлетел к ним хозяин дома, подобрав со стола два узких бокала с искрящимся золотистым шампанским. Вручив их своим только прибывшим гостям, Абраксас как-то робко улыбнулся Гермионе, легким наклоном головы чествовал своего Лорда и повел их к остальной компании. — Пожалуйста, познакомьтесь с моей невестой. Амаранта Фоули, — симпатичная девушка в серебристом платье и с очаровательной улыбкой подошла к Малфою, тряхнув пшеничным каре. — Добрый вечер, Том, Гермиона, — она пожала пальцы Гермионы своими и протянула руку Тому, который коротко коснулся костяшек губами — с невестой приспешника он был уже знаком. Чистокровная породистая лошадка. Идеально вышколенная, красивая, богатая. Для Абраксаса самое то. — Абраксас много рассказывал о вас, Гермиона. Говорил, вы немало мужских сердечек разбили во время учебы в Хогвартсе, — ее улыбка на грани демонстративной фальши резала красивое лицо напополам. Гермиона моментально почувствовала это чувство, его она бы могла распознать из тысячи: ревность. Эта грязь преследовала ее повсюду в школе. Каждая малолетка ревновала Тома к ней, хотя при этом все знали, что они родственники. Но эта плевалась невидимой желчью из-за жениха. Дошли новости о том, что Малфой все семь лет учебы мечтал ее заарканить? — Ну, с мужскими хрупкими сердечками так и надо обращаться, да, Амаранта? — ее фирменная улыбка засветилась всеми оттенками самого искреннего счастья. — Иногда их эго нужно протыкать — такова наша женская участь. Неожиданно женственный смех залил почти всю комнату. Фоули рассмеялась, прикрыв губы ладошкой, насмешливо глядя на Абраксаса и Тома. Вот так, пусть лучше смеется. Кошачьи распри здесь никому не нужны, Гермиона в этом не заинтересована. Ей необходимы сторонники, а не примитивные соперники по пустяковым причинам. Риддл переместил руку на ее спину и прошелся кончиками пальцев по изгибу позвоночника в районе голой поясницы, посылая заряды электричества. Он одобрял ее действия, хотя Гермиона в этом не нуждалась, поэтому оторвалась от него и прошла дальше к остальным гостям, захватывая рукой локоть Амаранты и оставляя парней позади. Рыцари почти все кинулись к ней, чтобы поздороваться и выразить радость от встречи. Окруженная вниманием сестра лидера искусно играла роль последнего кусочка торта, который хотели все, смеялась, профессионально ходила по лезвию ножа под названием "флирт", знакомилась с супругами и невестами приспешников. К большому удивлению Гермионы, ее школьная "подружка", Оливия Гринграсс, оказалась невестой Эйвери. Как оказалось, отсутствовал на встрече только старший из братьев Блэк — он недавно закончил школу и разбирался с навалившейся на него взрослой жизнью, ну и Долохов, уехавший на время к семье, чтобы получить наследство. А единственными холостяками остались Бенджамин Розье, Нотт и, собственно, Том. Все плавно поделились на группки. Том беседовал с Абраксасом и Робертусом, тихо и в уединенном углу гостиной. Эйвери, его невеста Гринграсс и Розье стояли с Гермионой вместе у столика, вспоминая школьные годы, и попивали шампанское без всяких лишних тем, касающихся политики или дел Рыцарей. Бенджамин слишком часто обращался к ней, слишком явно следил за тем, когда кончается ее напиток, чтобы подать новый, слишком близко стоял. Гермиона беззастенчиво игралась с ним, как кошка, благодарила его за комплименты на ушко и во всю наслаждалась этим спектаклем. Давно ее самолюбие не тешили, можно позволить себе и поиспускать феромоны. Обнаженную спину время от времени прижигало чужим взглядом, а осколок души в ней трепыхался злостью, но она ушла в тотальное игнорирование. Еще тут ревности Тома не хватало. — А помнишь, Гермиона, как Малфой с компанией первые пару недель вашей учебы гонялись за Томом, чтобы побесить его? Такие хорошие были времена, — кажется, Бенджамину было уже достаточно шампанского. Он развязно смеялся, припоминая, как Тома травили на первом курсе. Гермиона улыбнулась и коснулась пальчиками вмиг напрягшейся мужской шеи. Конечно, она помнила. Все помнила. Но, к большой неудаче Розье, с тех пор ее злость стало легче вызвать, а злопамятства в ней всегда было предостаточно. — О, да, припоминаю, — обманчиво сладко сказала она. — А еще помню, как в самый твой первый день среди Рыцарей ты плакал из-за моего режущего, как девочка, и обещал рассказать все папе, — ее голос из патоки превращался в серебряный, остро заточенный клинок. Она пустила магию по пальцам, накладывая на глупца душащие чары, и смотрела, как Розье хватается за свою шею, не в состоянии сделать и вдоха. На притихших Гринграсс и Эйвери она не смотрела, жадно наблюдала за потугами Розье держаться на прямых ногах. Но ей было недостаточно. Она хотела, чтобы он был на грани смерти, чтобы намотал себе на ус, что подобное о собственном лидере говорить он не имел никакого права. — И если я еще раз услышу... — прошипела она на покрасневшее ухо. — ...что ты позволяешь себе тявкать нечто подобное, я оторву твои протухшие яйца и засуну их тебе в глотку, чтобы ты подыхал, как бездомная собака, прямо... — Что здесь происходит? — глубокий родной голос рассек пространство за ней. Гермиона моментально отпустила Розье и сделала шаг назад, натыкаясь лопатками на твердую грудь Тома. — Все в порядке, брат, Бенджамин просто подавился шампанским. Пожалуй, хватит с него сегодня алкоголя. Да, Бенджи? — моментально перестроившись, она напевала птичкой и смотрела, как бордовый от удушья Розье кивает Тому, все еще поглаживая горло ладонью. — Оливия, Монти, не хотите немного перекусить? — она кивнула свидетелям ее небольшого представления и повернулась к ним спиной, показывая, что им лучше подчиниться. Те сразу же обошли их с Томом и забрали с собой Бенджамина. Гринграсс, наверное, немного в шоке. Она ведь не знала, что Гермиона вообще имеет отношение к делам Риддла, да и... темную сторону своей подруги девчонка не видела. Не темную. Настоящую. Брат вопросительно изогнул бровь, безмолвно требуя объяснений. От него исходили волны горячего гнева. Гермиона аккуратно взяла его за руку. — Все в порядке, он действительно перепил и посчитал, что может со мной пофлиртовать. Пьяный одинокий холостяк, сам понимаешь, — она коснулась губами выпирающих грубых костяшек на мужской руке, скрытая ото всех его спиной, и повела его ко столу. — Пошли к остальным. В целом, вечер проходил расслабленно. Гермиона в основном общалась с девушками, расспрашивала, как они относятся к тезисам, что планируют выдвигать в Министерстве их мужья. Как и следовало ожидать, мало кто из них что-то в этом понимал. Кроме Амаранты. Та смогла заинтересовать Гермиону, ум у нее был сравнительно наточенный. Более того, она единственная из всех собиралась строить карьеру. Даже устроилась в Отдел Магического Правопорядка. Пока только ассистенткой замглавы, но и это Гермиона оценила. — И как ты относишься к происходящему на верхушках? Спенсер Мун, говорят, водится с маггловским премьером, — она склонила голову, внимательно глядя на то, как в серо-голубых глазах загорается презрение к сказанному. — Это полный бред, уж извини меня за длинный язык. Не знаю, как назвать это по-другому, — Фоули действительно была возмущена. — Чтобы ты понимала, многие в Министерстве пророчат грязнокровке Нобби Личу великое будущее, даже место Министра. Если это произойдет, уверена, будет великий скандал. Том и его кампания необходимы чистокровным, мы теряем то, что веками было нашим. Грязнокровки заполонили магический мир, прибирают к рукам наши места. Я училась в Шармбатоне, но со слов Абраксаса знаю, что программа в Хогвартсе сильно упрощена по сравнению с французской или румынской. И все ради грязных детей магглов. Уму непостижимо. Диппет постарел и теряет хватку, всем в школе негласно заправляет магглолюб Дамблдор. Гермиона согласно кивала и слушала каждое слово Амаранты. Они с Томом попали прямо в яблочко, когда решили, что будут ратовать за чистокровок. Это был гарантированный выигрыш, ведь все, что говорила Фоули — чистая правда. Сливки магического общества в конце концов восстанут, и им не к кому будет идти, кроме Риддла. — Ты абсолютно права, Амаранта, — девушка оттаивала с каждой секундой и уже успела позабыть о том, что приревновала будущего мужа к Гермионе. Она тянулась к сестре лидера, как к единственной из присутствующих девушек, кто мог поддержать беседу. Тем не менее, говорить много Гермиона себе не позволяла. Лишь поддакивала, подливала масло в огонь, демонстративно смотрела на молодых воробушков огромными глазами, мол, "нет, это просто кощунство, вы слышали?". И воробушки летели на свет, слушали Фоули, возмущенно кивали головами. Придет время, и они собственноручно отдадут своих сыновей под командование Тома. — Так что, Гермиона, ты единственная из нас свободная девушка, — громко сказала одна из девушек. Гермиона уже забыла, как ее зовут. На ее слова обернулись даже парни, сидящие на диване с другой стороны стола. — Получается, что так, — снисходительно ответила "завидная холостячка" и убрала выпавший из укладки локон за ухо. — А что? — Ну, у меня есть старший брат, — проворковал воробушек. Как же ее звали, Мерлин... Алисия? Альмина? — Он недавно занял место главы Отдела Магических Происшествий и Катастроф, высокий, симпатичный, холостой. Я могла бы вас познакомить... — Спасибо, дорогая, — Гермиона кокетливо задела губы ноготком, размышляя, с каких пор снобы вдруг решили, что жениться на — официально — полукровке не полный бред, особенно учитывая причины, по которым в этом доме все собрались. — Но выходить замуж я не собираюсь. — Ты хочешь строить карьеру, да? Это стало модно с тех пор, как Артемизия Лафкин стала Министром. Но ведь все равно когда-нибудь захочется стабильности и спокойствия, крепкого плеча рядом... О, ты даже не представляешь, какое крепкое плечо у меня есть рядом, девочка! — Боюсь, братик не подпустит ко мне ни одного мужчину, — кинув насмешливый взгляд Тому, Гермиона усмехнулась. Он смотрел на эту девчонку-сводницу, как на кусок мяса, который собрался разрезать на маленькие, крохотные кусочки, а потом съесть. Доберман. — Правда, Том? — кажется, Абраксас поперхнулся чем-то, начав неизящно кашлять. — Вряд ли я сочту какого-нибудь мужчину достойным руки моей сестры, Альфреда, — вкрадчиво ответил Том, не сводя глаз с девушки. В черных глазах показались гранатовые прожилки. Гермиона с трудом удержалась от того, чтобы плотоядно облизнуть губы. Девчонку звали Альфреда. Точно. — Вот такие они бывают, братья, — она беспечно пожала плечами. Абраксас снова закашлялся. Что же с ним сегодня такое? — Ты же не сможешь держать ее подле себя всю жизнь, Том, — вмешалась Амаранта, с вызовом глядя на Риддла. Гермиона закинула ногу на ногу, собираясь насладиться разворачивающимся шоу. — Я понимаю, что братско-сестринские отношения бывают порой даже крепче, чем между родителями и детьми, и тем не менее... — Смогу, Амаранта, — Том вооружился своей самой ослепительной улыбкой. Его губы сверкали от выпитого вина в свете огней, были почти вишневыми. — Всю жизнь и даже дольше. — Собственничество мужчин порой не знает границ, — кажется, Фоули была слегка раздражена. — Когда-нибудь Гермиона придет к тебе, скажет, что влюбилась в какого-нибудь действительно достойного мужчину, и что ты сделаешь тогда? Запретишь ей? — Посажу ее на цепь. Прикую к батарее, отберу палочку и никогда больше не выпущу из дома, — он явно веселился. Хотя Гермиона была уверена на все сто процентов, сделай она что-то подобное, он бы действительно поступил именно так. Просто потому, что убить бы не смог. — Как ты можешь говорить такое?.. — Я не ожидаю, что ты поймешь, юная мисс Фоули, — он склонил голову и сделал глоток из бокала. Одним неопределенным предложением заткнул девчонку и выставил ее тупицей, хотя по факту ничего не сказал. — Гермиона, скажи же что-нибудь об этом! — резко развернулась к ней Амаранта, отчего несколько русых прядей хлестнули ее по нежному свежему личику. — Ты что, даже не постоишь за себя? — А меня все устраивает. Зачем мне мужчина, если есть брат? Мерлин, как же это было смешно! Гермиона еле сдерживала рвущийся наружу смех. Белье у нее уже было мокрое, настолько она наслаждалась снисходительным, саркастичным раздражением Тома и злостью девчонки. — В каком смысле?.. — В самом прямом, Амаранта, — она подмигнула девчонке и погладила ладонью ее порозовевшую щеку. — Абраксас, она очаровательна. Может отпустишь ее к нам с Томом на ночь? Мы ей покажем, как живем... — карие глаза устремились к Малфою, швыряя в него острый, резкий и совершенно непрозрачный намек. Тот стоял за спинкой дивана, прямо за Томом, и смотрел на нее огромными глазами-блюдцами, не зная, что сказать. — Как тебе идея, брат? — Только если на следующий день мы пригласим к нам в гости Абраксаса, — с ноткой иронии вернул шпильку Риддл, откладывая бокал на стол и устремляя взгляд прямо на нее, жадный и голодный. Гермиона растянула одну сторону губ в кривую улыбку, аккуратно толкаясь своей магией к его. Том ответил моментально, врываясь в ее голову. Все окклюменционные барьеры были моментально сброшены. — Кстати, а что насчет этого Нобби Лича? — это единственное, что смогла вкинуть Гермиона перед тем, как ее охватило присутствие Тома в ее сознании. Она слышала развернувшееся в компании обсуждение буквально на периферии слуха, вот только мысленно была занята тем, как Том рвано надрачивал свой член перед ее лицом. Он был там, в самом центре ее головы, подкидывал ей самые грязные образы. Гермиона даже не заметила, как чуть приоткрыла губы, когда Риддл начал показывать ей, как долбится в ее рот. Долбится до самого конца, шлепает яйцами по подбородку, глядя в глаза сверху-вниз своими алыми. Знает, что ее этот цвет уже просто на рефлексах возбуждает. Шепчет ей о том, какая она все-таки грязная мерзкая шлюха, о том, что она позволяет ему делать это с собой, сидя в комнате, полной людей. Там, в видениях, она трется промежностью о жесткий ворс ковра и обливается слюнями, капающими прямо ей на грудь, пока член скользит по высунутому языку. Сознания коснулся кто-то еще. Легонько, словно перышко. Том моментально оборвал их тайный сеанс легилименции. — Гермиона, с тобой все в порядке? — обеспокоенный взгляд Альфреды, прикосновение к ее чуть дрожащей руке Амаранты. Гермиона почти растерянно смотрела на Тома, на автомате заверяя девушек в том, что все хорошо. Кто это был? Скользнув взглядом по присутствующим, она остановилась на Малфое. Очень красном, бесконечно потерянном в шоке Малфое. — Извините, я выйду буквально на пару минут, — быстро кинул он и моментально убежал из зала. Том же просто пожал плечами. Ладно, значит ей решать эту проблему... — Амаранта, а где здесь уборная? — шепнула она девушке на ушко. — А то после четырех бокалов шампанского, сама понимаешь... — Конечно, — та понимающе закивала. — Как выйдешь, заверни налево, пройдешь два прохода и поверни направо. Черная дверь, сразу же поймешь. — Спасибо, — благодарно улыбнулась Гермиона и выскользнула из зала. И где ей искать этого идиота? Она решила идти наобум, пока хоть кого-то не найдет. Десять минут просто бродила по бесконечным коридорам, прислушивалась, пока не наткнулась на эльфа, который встречал их с Томом. — Эй, привет, — Гермиона вежливо улыбнулась. — Подскажи, пожалуйста, где искать твоего хозяина? Я должна лично передать ему кое-что очень важное, но потерялась... — О, конечно, мисс Риддл, мастер Абраксас только что был в своем кабинете. Пожалуйста, позвольте взять вас за руку. Чувак перенесет вас прямиком к хозяину. — Чувак? — недоуменно приподняла брови Гермиона. — Да, так назвал Чувака хозяин, когда был еще мальчиком, мисс Риддл! — он так счастливо просиял, что она даже фыркнуть не смогла. Просто протянула ладонь и через несколько секунд оказалась в другой комнате. Абраксас стоял к ней спиной, оперевшись двумя руками о стол и сгорбив спину. Ткань его пиджака натянулась. Эльф моментально исчез из кабинета, оставляя их наедине. — Посмотри на меня, Малфой, — она не попросила, а отдала приказ, которого хозяин поместья проигнорировать не смог. Он медленно развернулся к ней и сразу же упал на колени, срываясь на жуткий крик. Ее Круцио было бесподобным, лучше, чем даже у Тома. Абраксас срывал ногти о ворс ковра, пока не упал на него лицом, дергаясь в судорогах и конвульсиях. Гермиона прекратила пытку. Она была на грани от того, чтобы прикончить его одним взмахом палочки. — Что ты себе позволяешь? С какой стати решил, что можешь вторгнуться в мою голову? — Гермиона... — Закрой рот, Малфой, когда я говорю! — прошипела она, подходя к телу ближе. — Ты с жизнью распрощаться решил? Кем ты себя возомнил? Чем думал, когда пришел к решению применять ко мне легилименцию? Еще один Круцио. Снова крики, стоны и жалко дергающиеся конечности. Он даже страдал мерзко, на него смотреть не хотелось. Гермиона продержала заклинание тридцать секунд. Под конец на светлый ковер закапала кровь, видимо из носа, и она опустила палочку. — Г-г-гермиона, п-послушай, — он почти рыдал. Его руки потянулись к ее ногам, обхватывая тонкие щиколотки, из-за чего все тело передернуло в отвращении. Слабый, слабый кретин. — Я же влюблен в тебя с п-первого курса... Это не нормально, Гермиона, он т-твой брат... — Ты мне будешь рассказывать о том, что нормально? Ты же не можешь белое от черного отличить, дегенерат... — Я брошу Амаранту. Я положу к ногам в-все свои богатства, Гермиона, уходи от него... — его прервал громкий смех Гермионы. Безумный, на грани истерики смех, пробирающий самое нутро. Малфой нашел в себе силы подтянуться на трясущихся руках и сесть на колени, даже обнять ее бедра, пока Гермиона рассыпалась от хохота перед ним. — Ты... — она почти задыхалась, вытирая выступившие в уголках глаз слезинки. — Ты что, совсем отупел, Малфой? Спермой мозги залило? — она выдохнула и успокоилась, вплетая тонкие пальцы в платиновые, почти белые локоны. — Ты лезешь ко мне в голову, а потом пытаешься... Я даже не понимаю, что ты пытаешься сделать. Ты действительно видишь меня человеком, которого можно купить? Считаешь, что я разменяю его на деньги? Пытаешься подкупить меня? На что ты мне сдался, пес? Черт, это... Гермиона почти задыхалась от смешения гнева, разочарования и горечи, и последнее ее саму поразило. Что за повод — чувствовать подобное? И из-за кого? Но нервы сдавали. Последние два года были адскими, неопределенность и неудачи сдавливали плечи, бесконечно гнули ее к земле, когда она всегда клялась себе летать. Она устала, блядь. И это бездарное представление, в которое ее невольно втянули, будто стало последней каплей. Она не могла больше. Вечный двигатель, как и вечную молодость, еще не изобрели. Гермиона сжала переносицу большим и указательным, ощущая вибрирующие волны боли от Абраксаса. — Ты хоть имеешь представление, что такое любовь, Малфой? Или начитался женских романов и считаешь себя экспертом? Может наслушался речей Дамблдора? Он стоял на коленях, уткнувшись в ее бедра лицом, и весь трясся, хватался пальцами за темную скользящую ткань, как за обрыв, что удерживал его от падения. — Хочешь увидеть, что такое, как вы это зовете, любовь, Абраксас? Посмотри на меня, — она потянула его за волосы и сосредоточилась на влажных серых глазах. — Легилименс. И она показала ему все с самого начала. Первую встречу в родительской гостиной, соревнования в успеваемости в школе. Их драку с маггловскими придурками в парке. Как они с семи лет засыпали рядом, как вместе читали, как шептали друг другу о том, что они все-все на свете смогут. Как Том показывал ей свое волшебство, а она восхищенно прыгала вокруг него и просила еще. Как они ходили вместе у полок книжного магазина, спорили, препарировали крыс и кошек. Показала приход Дамблдора в их дом, покупку палочек. Как они росли, учились магии уже вдвоем, как она открыла глаза Тома на то, что он чертов наследник Слизерина. Подкинула ему чувство возбуждения от того, как сдавалась брату во время дуэлей в клубе, а потом ласкала себя в душе, потому что ее возбуждала боль. Сцену секса в их импровизированном кабинете она показала очень подробно, со всеми ощущениями, с оргазмом от Круцио, их смешивающейся крови и магии. Она постаралась передать эту наркоманскую, ненормальную зависимость от брата. Показала ему, как Том убивал своего отца и делал из нее крестраж, а она стояла на коленях перед мертвым трупом Риддла-старшего и его родителей. Как она сама сделала из него крестраж. Их признания показала, совместную жизнь, свою манию к экспериментам над людьми, которую ей так хочется когда-нибудь осуществить и которую мог поощрять один только Том. И вынырнула из чужого сознания. Абраксас сдавленно всхлипнул и опустил голову. — Что ты зовешь любовью, Малфой? Что ты о ней вообще знаешь? — она присела на колени перед своим приспешником и мягко погладила по влажной от слез щеке ладонью. — Это полное безумие, Абраксас. Наша с Томом связь — это не то, что ты мог бы когда-нибудь себе представить. Он мне не брат по крови, никогда им не был, но мы носим души друг друга рядом со своими собственными. Только поэтому я умею говорить на парселтанге, не из-за родства со Слизерином. Я чертова грязнокровка, Абби, — она прислонилась лбом к взмокшему лбу Абраксаса и закрыла глаза. — Я не смогу без него, сразу же распадусь на атомы и исчезну, если его не будет. Мне не нужны ни деньги, ни власть, мне вообще ничего в этой жизни не нужно, кроме Тома и возможности заниматься своими исследованиями. И ты мне не нужен, и вся ваша шайка-лейка тоже. Я делаю все это лишь ради Тома. Гермиона замолкла, давая Малфою время успокоиться и осознать ее слова. — Амаранта — лучший вариант, Абраксас. Умная, прозорливая, целеустремленная. Она так тебе подходит. Осчастливь ее, ведь ты это можешь, а сумасшедших оставь сумасшедшим. Я ценю тебя, доверяю тебе, поэтому не сотру все это из твоих воспоминаний. Ты единственный, кто знает. Будь осторожен, не показывай это Тому, хорошо? Он тоже тебя ценит, верь мне. Ты нам обоим нужен, — она оставила ему свой последний подарок — мягкий, сдержанный поцелуй в губы, а потом встала и вышла из кабинета, тихонько прикрыв за собой дверь. Ей срочно нужно было в уборную, на этот раз действительно нужно. Гермиона почувствовала какое-то болотистое опустошение, не помешало бы остудить горящее лицо. — Чувак, — тихо позвала она, мысленно уже пробивая себе лицо ладонью из-за комичности прозвучавшего. Эльф моментально очутился перед ней и склонил голову. — Отведи меня пожалуйста в уборную на первом этаже. Послушный домовик ухватился за кусок юбки и перенес ее, куда сказано, моментально ретировавшись. Уборная была, как в ресторанах — проходная с двумя раковинами и зеркалами, а непосредственно туалет находился за еще одной дверью. Гермиона отложила палочку на тумбу рядом с раковиной и включила ледяную воду. Не беспокоясь о макияже, она набрала в руку воды и плеснула себе в лицо. У нее было ощущение, что каждая капелька вот-вот с шипением испарится с поверхности горячей, как адское пламя, кожи. Незапланированная исповедь перед Малфоем лишила ее последних сил, по крайней мере, ей так казалось. Одно дело — растворяться в своей ненормальности за закрытыми ото всех на миллион замков дверями, тихо и без чужого внимания, и совершенно другое — вслух признавать свою слабость перед кем-то. Захотелось вернуться обратно и наложить на Абраксаса Обливиэйт. Зачем она это сделала? Да кто его знает. Проснулось ли в ней какое-то призрачное сострадание? Или, может, человеческая нужда в том, чтобы открыться хоть кому-нибудь? А может воспаленный мозг просто жаждал хотя бы частичного облегчения? Как бы там ни было, она придумает, как извлечь из своей неудачи выгоду. Дверь отворилась. Взглянув в зеркало, Гермиона увидела Тома, сразу же сканирующего ее внешний вид. Он подошел ближе и встал рядом с ней в отражении, разглядывая стекшую под глаза тушь, смешанную со струйками воды на лице. — Выглядишь... потрепанно, — заключил он. В голосе звучали проблески стали. Неприятной, будто он решил сначала дождаться ее ответа, а потом уже показать настоящий гнев. — Что там с Абраксасом? Гермиона закатила глаза. Что он уже успел себе надумать? — Ничего. Попытался залезть мне в голову, пока там был ты. Увидел то, что не должен был, и получил за это наказание, — Гермиона рассказывала о произошедшем так, словно это было нечто скучное и рутинное. Ну, справедливости ради, это хотя бы было почти предсказуемо. О чувствах Малфоя знали и она, и Том, вопрос был в том, когда именно Малфой лопнет. — Начал признаваться в любви чуть ли не с самого своего рождения, обещал мне, естественно, куда без этого, золотые горы, бросить свою невесту и все в этом духе, — она махнула рукой и вздохнула. — И как тебе? Согласилась? — Том отвернулся от отражения и наклонился к настоящей Гермионе, которая оказалась к нему боком, вжимаясь в ее волосы щекой. Видимо, его устроило то, как Гермиона это сказала. Она осталась смотреть в зеркало, прямо на их почти слившиеся образы. Черный к черному, голова к голове, сердце к сердцу. — Да, поэтому стою сейчас здесь с тобой и жду, когда мы вместе уже смоемся обратно домой, — она невесело усмехнулась. — Малфоя не наказывай, он свое получил. Память я ему подтерла, — небольшая пауза, в которую Том успел приложиться ладонью к месту меж ее лопаток, чтобы провести ею вниз, по изгибам позвоночника. Кожу обдало жаром, ведь Том обычно был не сильно тактильным. — Его нужно взять в тиски. Из всех Рыцарей он самый перспективный, направь его вверх по лестнице в Министерстве. Это может сыграть нам на руку в будущем. Пусть Малфой будет под боком, ближе остальных. Он ей еще может понадобиться. — С чего вдруг ты решила о нем заботиться? — большая ладонь скользнула вокруг талии и развернула Гермиону к Тому. Она подняла голову к нему и скептично выгнула бровь. — О нем? — видит Мерлин, ее полоснуло раздражение. — Он твой самый почитаемый в обществе последователь, Том. И единственный из всех, кто является полноправным главой своего рода. Поддерживай каждого, но Абраксаса толкай вперед всех. Он скоро свыкнется со своим положением, начнет налаживать связи, и ты сам понимаешь, что я ему желаю покровительствовать лишь из заботы о тебе. Не веди себя, как мальчишка. Длинная рука обвилась вокруг талии до хруста в позвонках. Том вжал ее в себя и навис над ней, водя челюстью из стороны в сторону. — Не смей общаться со мной как с вшивым первокурсником, — в его шепоте затаился обоюдоострый клинок. Гермиона выдохнула, понимая, что совершила ошибку. — Ты два года сидела в комнате почти безвылазно, не интересовалась делами Рыцарей, а теперь считаешь, что открываешь мне глаза? Черт. Не в бровь, а в глаз. — Не злись, мой Лорд, — прошелестела она, признавая его правоту. Если в школе она полноправно участвовала в деятельности их сообщества, и поэтому могла требовать от Тома признания, то теперь... Брат резал правду-матку. — Но я не хочу, чтобы ты думал, будто я прошу за Абраксаса. Только ради тебя, ты ведь знаешь. Конечно, он знал это и сам. Но, видимо, знание, облаченное в вербальную обертку, действовало гораздо лучше, ведь хватка Тома ослабла. Ониксовые глаза растеряли напряженность, и Гермиона увидела в них усталость. Он вымотан. Ну, конечно... Риддл содержал их обоих, разбирался с делами Рыцарей, бесконечно учился чему-то новому, искал хотя бы какие-то упоминания о медальоне. И не трогал ее, давал возможность заняться тем, что ей нравилось. Гермиона поцеловала его со всей чувственностью, на какую была способна. Почти растаяла в скользящих по ее телу ладонях, и настолько эта взрослая, комфортная ласка была им несвойственна, что она вдруг поняла: школа позади, а время безответственности прошло. Тому пора делать шаги вперед, а ей пора перестать мешать. Она возвращается к делам Рыцарей.