принцесса змей

Гермионе Чейс было пять, когда она впервые услышала слово "братик" от родителей. Будучи единственным ребенком в семье, она своей детской головой даже не могла представить, что в их доме мог появиться кто-то еще. Ну, у нее ведь были две кузины, дочки папиной сестры — Эмма и Китти, и девочке было достаточно видеться с ними раз в пару месяцев, когда они с семьей ездили к ним в гости. В остальном ее все очень даже устраивало! Поэтому на предложение завести ей братика она ответила только задумчивым взглядом. Мама и папа работали профессорами на химико-фармакологическом факультете местного медицинского университета. Они часто были заняты и задерживались в своих кабинетах и лабораториях допоздна, но зато всю оставшуюся часть вечера посвящали ей. Папа читал ей сказки перед сном и только смеялся, когда Гермиона жаловалась на то, что сказки ужасно скучные и надоели ей по горло. Девочкой росла она послушной, аккуратной и умной. Читать мама ее научила в три года, а к пяти она уже была в состоянии вполне сносно себя обслуживать: Гермиона сама умывалась и чистила зубы, сама могла себе сделать бутерброды и даже поставить чайник на огонь, сама выбирала себе книги, сама себя развлекала. Поэтому родители спокойно оставляли ее дома одну, и лишь когда задерживались слишком сильно, к ней приходила соседка, тетушка Лидия, чтобы присмотреть за дочкой четы Чейс. Гермионе куда больше нравилось слушать ее рассказы о войне, чем папины дурацкие сказки. Первая Мировая кончилась за восемь лет до рождения девочки, поэтому многие еще помнили творящиеся тогда в стране ужасы. Она живо представляла перед собой мелькавшие картинки падающих бомб, бегущих врассыпную людей, в таких красках фантазировала, что на ее лице вырисовывалась сияющая улыбка. На вопрос тетушки Лидии о том, почему она улыбалась, всегда отвечала с одинаково радостным выражением: — Я просто очень счастлива, что это все кончилось, тетушка! Когда ей было шесть с половиной и она оставалась одна, то непременно залезала в выдвижные шкафы рабочего стола родителей. Изучала, чем они занимаются, и если чего-нибудь не понимала, то лезла в их справочные медицинские словари. А если и там находила незнакомые для себя словечки, то ставила себе стульчик и брала с высокой полки книжной стенки обычный словарь, где и вычитывала значения, которые были ей необходимы. Заручившись идеей пойти по стопам матери и отца, Гермиона частенько ставила свои собственные эксперименты. Больше всего ей нравилось делать это с муравьишками! Во-первых, их всегда было много, если не была зима, а во-вторых, от них не оставалось никаких следов. Поэтому девочка давала себе волю, каждый раз выдумывая что-то новое. Сначала она собирала по несколько муравьев и часами следила за их поведением в маленькой стеклянной баночке. Затем она начала усложнять насекомым жизнь разными способами: ставила банку в морозильную камеру и доставала лишь через несколько часов. Потом новую группку, после смерти старой, погружала в водяную кипящую баню. Пробовала кормить их кристалликами сахара, хлебными крошками, а однажды даже дала им капельку какой-то медицинской штуки, что хранилась в их домашней аптечке, в которую родители строго-настрого наказывали не лезть. Штука эта называлась "морфий". Гермиона почитала о нем в настольной фармакологической книге и решила, что это та еще гадость. Позже девочка перешла к изучению анатомии муравьев, что оказалось в тысячу раз увлекательнее. Отрывала им лапки и головы, рассматривала под лупой части их тела. Муравьишки бывали разных видов, и она изучила их все! Пару раз, в моменты особого восторга, над ее головой взрывалась лампочка. Это было странно, но ничто не могло затмить того чувства благоговения, возникавшего, когда она обнаруживала что-то новое и поистине невероятное во время своих экспериментов. Как оказалось позже, мыши были еще интереснее! Жаль, что ни у кого из соседей поблизости не было кошек.

***

Гермионе было без двух месяцев семь, когда родители взяли отпуск и в одно утро собрались и уехали, поцеловав ее в обе щеки перед выходом из дома. — Будь умницей, крошка, мы едем в Лондон и вернемся к вечеру с сюрпризом для тебя, — сказал отец уже в дверях и вышел из дома. Маленькое сердце налилось ожиданием неизвестного. Какой еще такой сюрприз? Ей не нравилось ничего, что она не могла понять и о чем не могла прочитать в книгах! Что же это может быть? Может быть, щенок? Но Гермионе была интересна анатомия котят, возможно, родители прознали о ее мыслях и решили сделать такой замечательный подарок? А вдруг нет?! Маленькие ноги отмеряли шаги битый час. Позже она решила почитать, но глаза бездумно скользили по строчкам, не улавливая смысла. Гермиона вдруг зажмурилась и громко и пронзительно закричала, не выдержав напряжения. Визжала в пустоту секунд десять, а потом выкинула книжонку, надела на себя сандалики и пошла прямиком к дому тетушки Лидии. Вот сбежит из дома, пусть ищут ее, как хотят! Она ненавидит сюрпризы! Соседка удивилась ее приходу, но, конечно, впустила, когда девочка пожаловалась на скуку в отсутствие родителей. И до вечера Гермиона пила чаи, ела овсяные печенья с сахарной посыпкой и изучала вырезки из газет, что хранила женщина. Когда часы показали десять вечера, в двери торопливо постучались. Тетушка Лидия впустила в дом миссис Чейс, что в панике спрашивала, не видела ли та дочку. Гермиона только сложила руки на груди, обиженно надула губы и осталась ждать на диване в гостиной. И ее совсем не тронул облегченный выдох мамы, совсем не тронула ее обеспокоенная и совсем не злая ругань на ее самовольную безответственную выходку. — Все, Гермиона, пошли. Том уже заждался тебя. Том? Какой Том? Котенок или щенок? В доме ее ждал взволнованный отец. За его спиной кто-то стоял, кто-то, кого она не знала, и Гермиона, игнорируя нотации, начала пытаться заглянуть туда, в тень. Наконец, папа отошел и ее взору предстал мальчик. Он был одного с ней роста, бледный и худой, словно обезвоженный. У него были сухие губы, бледная кожа и темные взлохмаченные волосы. Но больше всего выделялись глаза. Идеальный черный цвет, настолько черный, что Гермиона не могла разглядеть границу зрачка и радужки. Эта темнота так контрастировала с его серовато-белой кожей, что она так и застыла, глядя в два омута. Взгляд у незнакомца был пустой, а поза недоверчивой и зашуганной. — Гермиона, помнишь мы когда-то спрашивали тебя, не хочешь ли ты братика? — мама присела на корточки рядом и обняла дочь за плечо одной рукой. — Так вот, это Том. Том Риддл. Ему тоже скоро будет семь, прямо как тебе. Теперь он будет жить с нами, и вы будете братом и сестрой. Поздоровайся с ним. Материнская ладонь подтолкнула ее вперед. Гермиона медленно подошла и почти робко протянула свою маленькую ладошку. — Привет, — тихонько сказала она, понимая теперь, что именно это ее сюрприз. Том долго смотрел на протянутую ему руку и, кажется, его собственная дернулась на секунду вверх, но он сразу же прижал ее ко шву своих поношенных брюк и отступил назад. Гермиона непонимающе склонила голову к плечу и сжала губы. Невоспитанный, ужасный мальчишка! — Где вы его вообще нашли? — повернулась она к отцу с матерью, что стояли, раскрыв рты и не зная, что делать. — Мне и одной было хорошо, не хотела я никакого брата! — Детка, поднимись к себе в комнату, пожалуйста. Я скоро приду к тебе, — голос отца был твердый и не терпящий возражений. Гермиона зло топнула ногой и побежала на второй этаж, громко хлопнув дверью в знак протеста. Ишь, что удумали! Притащили сюда какого-то Тома, а зачем он здесь нужен? Разве им не хватало ее?! Пнув свою кровать ногой, Гермиона села на пол и начала пытаться выковырять петельки плетения из ковра ногтями. Придурок Том! Напыщенный муравей! Да нет же, муравьи хорошие и вежливые. А вот Том этот — самый настоящий хамелеон! Раздался стук в дверь, а следом она скрипнула, и в спальню зашел отец. — Я не разрешала никому сюда входить! — попыталась огрызнуться она, но папа только прикрыл за собой дверь и подошел, присаживаясь на пол рядом с ней. Его большие руки обхватили ее маленькие, карие глаза смотрели на нее с полной серьезностью. — Детка, пожалуйста, не обижайся на Тома. Понимаешь, у него никогда не было семьи и дома, он всю жизнь провел в сиротском приюте, поэтому не знает, как себя нужно вести, — Гермиона нахмурила темные бровки, но отца слушала со всей внимательностью. Она знала, что сироты — это дети, у которых не было родителей. — Дай ему немного времени, ладно? Он привыкнет к нам, ты привыкнешь к нему. Вы обязательно подружитесь. Миссис Коул говорила, что Том очень любит читать, прямо как ты. Через пару недель начнется школа, вы пойдете в один класс, будете друг другу помогать, да и вдвоем всяко веселее, чем одной, правда? — А что произошло с его мамой и папой, что он остался один? — в ее голосе промелькнуло свойственное ей навязчивое любопытство, на что мистер Чейс лишь мягко улыбнулся. — Его мама умерла, милая. А отец оставил их с матерью еще до его рождения. Том одинокий мальчик, помоги ему. Ты же у нас самая сладкая в мире девочка, растопить его сердце будет несложно, — отец потрепал ее по волосам, и Гермиона кивнула. Она все еще злилась на этого парнишку, что тут скрывать, но теперь ей стало любопытно.

***

С Томом они так и не подружились, хотя был уже почти конец лета. Мальчишка ни с кем не разговаривал, не сидел за общим столом во время ужинов, не выходил с ней гулять на задний двор, хотя Гермиона пробовала звать его с собой. Правда, первую неделю она старалась подобраться поближе, пусть и неудачно, но старалась. И с каждым его пустым черным взглядом, направленным на нее, ей становилось все интереснее. Азарт разгорался, ее тянуло разбить вдребезги ту стену, которую выстроил вокруг себя новый братик. Гермиона даже начала какое-то время ходить за Томом хвостиком, порываясь залезть за ним и в туалет, и в ванную, пока мама не поймала ее за руку и не попросила дать мальчишке немного личного пространства. Но ведь он сам ничего не говорил, даже не смотрел на нее! Не говорил "нет", не говорил "да", просто игнорировал ее присутствие! Так было до тех пор, пока родители не принесли домой учебники, которые были необходимы для учебы в школе. Их обоих приняли в один класс, как и говорил отец. Только вот взглянув на весь этот детский лепет, Гермиона откинула от себя книги. — Какая жуть жуткая! Неужели они думают, что какому-нибудь интересно это изучать, мам? Скучно и легко, — заныла она, разочарованно глядя на тусклые корешки. Том листал один из учебников. Кажется, это была математика. Он скользил своими ничего не выражающими глазами-безднами по простейшим примерам. — Я все это уже знаю, — сказал он, поднимая взгляд на миссис Чейс. Именно так он называл маму, никак иначе. Миссис Чейс. Фамилию ему, кстати, менять тоже не стали, что приводило девочку в недоумение. Но родители сказали, что так захотел сам Том. — Я тоже! — сразу же подскочила Гермиона, удивленная тем, что Том вообще что-то сказал. — Я вообще все здесь знаю. Может нам не нужно ни в какую школу, мам? Может мы сами всему научимся? — Так, дорогие, притормозите-ка, — с легким смехом женщина присела на диван между детьми, отодвинув учебники подальше. — Чтобы перейти ко второй ступени, нужно сначала подняться на первую. Со временем станет сложнее и интереснее. — Можно подняться сразу через две ступени одним махом! — возразила девочка. — И вообще, не представляю, какие упыри с нами будут в классе, если им придется учить вот это в семь лет. Да, Том? Она заискивающе посмотрела на мальчика, ища у него поддержки. Она столько времени будет терять на дурацкую школу вместо того, чтобы продолжить свои независимые медицинские эксперименты, ей был нужен его голос. — Да, — неожиданно согласился тот, и Гермиона аж подпрыгнула на месте. Да! Он сказал да! Теперь-то они точно уговорят маму не пускать их в эту обитель тупиц! — Вот видишь, мам! Брат согласен! — странно, но при слове "брат" он сжал зубы. Но ничего не сказал, как и всегда. — Послушайте, вы не можете сразу поступить в класс выше, — терпеливо стала объяснять мама. — Но! Если будете примерными учениками и покажете, что программы не хватает для вашего уровня, вас могут перевести не во второй класс, а сразу в третий. Поэтому давайте заканчивать, система есть система.

***

В последний день августа родители вышли на работу, и дети остались дома одни. Теперь никто не оттащит ее от брата и не скажет ей, что ему нужно это дурацкое "личное пространство". Гермиона заварила две чашки чая с двумя ложками сахара, сделала бутерброды с маслом и пошла в комнату Тома. Конечно же, она предварительно постучалась — ее так научили, так должно было быть правильно. — Том, пошли завтракать! — она приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Мебель у него была вся почти такая же, как и у нее, вот только ее стены были завешаны разными вырезками и рисунками, а у мальчика за все это время так и остались голые светло-голубые обои, хотя родители не имели ничего против всякой-всячины на стенах. Том сидел на стуле у своего письменного стола и смотрел на улицу немигающим взглядом. Гермиона подошла поближе, чтобы увидеть, что он такого интересного высматривал за окном, но там была только пустая улица. Такая же, как и обычно. — Я сделала нам бутерброды, — добавила она, и опять ноль реакции. Но еда — это не все оружие в ее арсенале. — И еще у меня кое-что есть для тебя. Черные глаза взметнулись к ней. Поняв, что не прогадала, Гермиона взяла Тома за руку и с силой потащила его вон из комнаты, пока он не начал отпираться. Кожа у него была ледяная и сухая, в отличие от ее теплой, почти горячей. Он не вырывался, и она потащила его прямиком в свою спальню, в которой валялись одежда, тетради, карандаши и разные книжки. Постель была не убрана — она обещала матери сделать уборку днем. Убираться — правильно. Остановились дети у книжного шкафа. У Гермионы была впечатляющая коллекция для шестилетней девочки — так говорила тетушка Лидия. Она наблюдала за тем, как Том обводит взглядом каждый корешок, и глаза его начинают гореть. Ей пришлось сдержаться, чтобы не взвизгнуть. У нее получилось! Им будет так интересно вместе, когда они смогут наконец нормально подружиться! Не выпуская ее руки из своей, мальчик потянул руку к книгам и достал одну из ее самых любимых — "Чудовище Франкенштейна". Книга была адаптирована для детских умов, конечно, не оригинал, но все равно оставалась захватывающей. Сама идея создания живого организма собственными руками приводила ее в восторг. Искусство! — Я читала ее четыре раза, — сказала Гермиона, гордо вздернув нос. Ей так хотелось обсудить все эти книги с Томом! — Ты можешь взять все, что захочешь, это теперь и твои книги тоже. Будешь потом рассказывать, понравилось тебе или нет, и мы сможем обсуждать их. Том оторвался от аннотации на задней стороне обложки и посмотрел на нее. Пусть его глаза при взгляде на нее не горят так, как при взгляде на книги, пусть! Когда-нибудь он и на нее так посмотрит. Весь день они провели за чтением книг, и Гермиона даже показала Тому свою секретную тетрадь с описаниями экспериментов над муравьями. Ему понравилось. Она предложила ему ставить их вместе. Том согласился. К вечеру отец нашел их спящими на полу его спальни в окружении кучи книг, а в своей комнате Гермиона так и не прибралась.

***

Тому не нравилось происходящее. Ему не нравилось не понимать. В приюте все было предсказуемо: дети предсказуемо его били, предсказуемо боялись, когда он предсказуемо мстил им, миссис Коул предсказуемо его за это хлыстала плетью, крысы предсказуемо пищали, когда он выдавливал им глаза. Все было знакомым, понятным, привычным. Его ненавидели все вокруг, а он ненавидел в ответ в десять раз сильнее. Но когда двое незнакомых людей появились в приюте впервые и попросили позвать Тома на короткую встречу, теплый знакомый купол его предсказуемости исчез. Миссис Коул наказала ему вести себя тихо и прилично, ведь эти люди, кажется, чета Чейс, хотели забрать его к себе домой. И когда одним августовским днем смотрительница кинула в него чемодан и приказала собирать свои вещи, Том испугался впервые за долгое время. Они приехали за ним и хотели забрать к себе домой. Где-то на периферии тлеющего от страха сознания он слышал их слова, слышал, что дома его ждет новая сестра. Имя ее он тогда не запомнил, но медовые глаза, сверкающие любопытством в первую встречу, не забудет никогда. В доме Чейсов было гораздо лучше, чем в приюте, но ему было от этого только хуже. Больше не было предсказуемости, все стало незнакомым и чужим. Его не били, ни к чему не принуждали, не оскорбляли, только гладили по голове, и миссис называла его "милым". У него появилась отдельная комната, на столе всегда стояла вкусная еда, и его не ограничивали в ее количестве. Он не привык к подобному, ему это не нравилось. Как и навязчивая девчонка, которая постоянно его напрягала своим присутствием. Том не знал, как от нее отделаться. Боялся говорить с ней, боялся смотреть на нее. Боялся отказывать и боялся принимать, а ее одержимость им приносила дискомфорт и заставляла его тянуться в ответ. О, каких усилий ему стоило держаться стойко! Чертова девчонка была везде, она преследовала его, пыталась втянуть в разговоры, норовила прикоснуться к нему, широко и лучисто улыбалась каждый раз, когда Том смотрел на нее. Ему хотелось засунуть большие пальцы ей в рот и растянуть уголки ее рта, чтобы эта улыбка никогда не спадала с маленького острого лица. Ему хотелось побить ее. Но ему было слишком страшно чувствовать все это. Он боялся всего в этом странном доме, каждый сантиметр которого пах чем-то теплым и непонятным. Том не чувствовал себя в безопасности. Но у этой Гермионы — он запомнил ее имя к тому времени — оказалась целая куча книг. Их Том очень любил. Они давали ему чувство безопасности, чувство силы. Ему было по сердцу уходить в придуманные кем-то миры, поглощать страницы и строчки, оборачивать себя в силу, которую давали ему знания, и Гермиона, кажется, разделяла это его чувство. В приюте такого не было. Так ему было комфортнее. Особенно ему понравилась книга о мифах Древней Греции. Гермиона показала ему свой самый любимый, про красавицу Персефону, которую заманил гранатовыми зернами в свое мертвое царство бог смерти Аид и сделал своей женой. Самому Тому больше пришелся по душе миф об Атрее и его брате Фиесте. Последний обманом с помощью золотого ягненка воцарился. Атрей узнал об этом, и о том, что жена его возлежала с Фиестом, и убил всех его сыновей. Позвав брата на ужин, он накормил его жаренным мясом его собственных детей. В школе же было ужасно скучно. Было бы, если бы не Гермиона, которая еще летом предсказывала, что им придется учиться в бесполезной школе с кучей глупых идиотов, которые только в первом классе начали учиться читать. Они всегда сидели вместе, потому что Том предпочитал знакомую несносную Гермиону всем этим тупицам и, когда они решали очередные отвратительно-простецкие задания, девчонка начинала написывать ему дурацкие записочки на полях тетради. Сначала он игнорировал ее, решая домашние задания наперед, но позже начал отвечать. "Как думаешь, это правда, что курица, которой оторвали голову, будет потом еще бегать без нее какое-то время?" "Да" "А вот с муравьями такого не было. А если человеку оторвать голову, он будет бегать без нее?" "Не думаю" "Жаль..."

***

К концу первого класса они были лучшими учениками своего потока. Вдвоем. Шли ноздря в ноздрю, пытались друг друга обогнать, брали дополнительные задания, но ни один не мог стать лучше другого. Директор Мюррей сказал родителям, что Тома и Гермиону могут перевести сразу же в третий класс. В честь этого гордые успехами детей Чейсы закатили дома целый праздник, даже лучше, чем на их дни рождения. Только для них четверых, потому что друзьями никто из них двоих не обзавелся. Зато оба сумели, ничего не делая, вывести из себя каждого ученика в своем классе. Том слышал, как их за спиной называли выскочками и зубрилами, слышала это и Гермиона, только вот им не было до этого никакого дела. Гермиона говорила, что они все равно не будут учиться с ними больше в следующем году, и Том был согласен. Но одним летним утренним днем, когда они решили от скуки посидеть в ближайшем парке, на них наткнулись трое их уже бывших одноклассников. Та самая банда задир, какая была в каждой параллели. Самый большой из них, лидер Кевин Мад, был по габаритам как Том и Гермиона вместе взятые. — О, смотрите, чудики сидят! — показал он на них пальцем, и все трое двинулись к их скамейке. В руке у Кевина был футбольный мяч, который он попытался кинуть в Тома, но промахнулся. — А вы что, решили наконец-то оторвать рыльца от книжек, червяки? — Иди домой и попроси у мамочки еще парочку пирогов с патокой, Мад, — спокойно отозвалась Гермиона. — Может добрее будешь, пусть и в дверь не пройдешь. — Что ты сказала, ботаничка жалкая? — прошипел толстяк и рванул к Гермионе, нависая над ее тельцем. Том выставил руку и толкнул одноклассника в плечо. — Тебе сказали идти домой, — ледяным тоном ответил он, вставая. Он не умел давать отпор собственными руками, не знал, как (в приюте он действовал другими путями), но ему не нравилось, что придурок приблизился к Гермионе. Две пухлые руки оказались на его воротнике и Том рефлекторно начал отпинываться, когда Кевин затряс его почти в воздухе. — Парни, хватайте их! — скомандовал он, и двое его дружков, Тони Булл и Джек Мэригольд, так же кинулись на Тома. — Здесь учителей нет, не к кому залезть под юбку, да?! Том чувствовал только щебенку под ладонями и тяжелые удары ног по своим ребрам. Лицо он закрыл предплечьями, поэтому ничего не видел. Лишь услышал, как Гермиона позвала Кевина, после чего раздался глухой удар чего-то тяжелого о плоть. В нос тонкой, еле уловимой струйкой проник железный запах. И это был не запах крови Гермионы. Он знал его, знал, как свой собственный, потому что не раз замазывал и перебинтовывал ее ободранные кровоточащие колени. Кевин выл, аки побитая собака. Его сделала девчонка вдвое меньше него. Мэригольд оставил Тома и кинулся к Гермионе, и он решился открыть лицо, раз уж теперь его лупила только одна нога. И вот оно. Он должен попробовать, иначе Гермионе достанется. Там, в траве, скользила змея. Они всегда находили его сами, когда ему это было необходимо. То был совсем небольшой ужик, но этого было достаточно. Том начал звать ее. — Пожалуйста, помоги мне. Спаси девочку, ей делают больно, — в подтверждение раздался громкий крик Гермионы. Кажется, она упала и барахталась, тихо пища. Ее били. В голову ударило удушливое ощущение мерзостного, всепоглощающего гнева. Том резко перевернулся и схватился за ногу бугая, дергая ее на себя. Тот повалился на землю, как мешок картошки, и Том вдруг почувствовал шанс. Шанс воздать по заслугам, шанс показать свое место, шанс отомстить, даже таким варварским способом. Пелена перед глазами стала красной. Кровь. Он сидел верхом на однокласснике и без устали бил кулаком в его лицо, пока тот пытался скинуть Тома с себя. Обняв ногами крупное туловище, он повис на нем и продолжал изо всех сил бить туда, куда мог: по голове, носу, челюсти, и этот вкус чужой боли, эти крики питали его, давали сил. Убить. Убить. Уничтожить. Рядом раздался тонкий визг. Том отвлекся на секунду, потому что подумал, что это Гермиона, но ошибся. Третий скакал с согнутой в колене ногой, пока девчонка завороженно смотрела на змею, которая заползала ей на ногу. Булл все-таки смог воспользоваться замешательством Тома и спихнул того с себя. Кевина рядом уже не было, и эти двое тоже сразу же принялись убегать, прихрамывая и крича что-то о сумасшедшем доме. После них оставались багровые, грязные капельки крови на щебне. Том упал на спину, пытаясь отдышаться. Руки были влажными, легкие горели, как и ребра. Небо перед глазами было таким чистым, лишь несколько перьевых облачков белесо выделялись на ярко-голубом фоне. Рядом послышалась возня. Гермиона подползла к нему и нависла сверху. Из носа вытекла струйка крови и тоненькими веточками раздробилась по трещинкам на розовых тонких губах. Она была вся грязная и пыльная, чернильные кудряшки растрепались, но глаза горели чем-то, что Том не мог идентифицировать. — Как ты это сделал? — спросила она, и Риддл в непонимании нахмурил брови. — Сделал что? — Ты позвал змею, я видела. Я слышала, как ты шипишь ей, — ее голос был тих, и она поднесла к его лицу руку, вокруг которой обвился серо-коричневый уж. Сердце Тома замерло от ужаса. Нет, не из-за змеи, змеи были его единственными друзьями. Гермиона услышала, как он шипел. Холодный липкий пот мигом покрыл его тело. Она узнала. Она его возненавидит так же, как и все. Она все расскажет родителям, его отправят обратно в приют. Она возненавидит его. — Я н-ничего не делал, — он покачал головой, елозя макушкой о щебень, желая вырваться и заставить девчонку забыть обо всем этом. — Том, я не слепая и не глухая. Ты прошипел ей что-то, она приползла ко мне и укусила Тони в ногу, — ее голос был спокоен, как и глаза, но страх так и не покинул его. Он зажмурился и начал изо всех в отрицании вертеть головой, кожа которой царапалась о мелкий камень. — Нет, я ничего не делал, я ничего не делал, ты сумасшедшая, тебе привиделось! — Том, — позвала она. Он открыл глаза и увидел улыбку, обнажающую розовые от размазанной крови зубы. — Ты должен мне показать еще раз. Это же просто... невероятно! Это же магия какая-то! Почему ты не сказал мне раньше? Научишь меня? Черные очи расширились в ошеломлении. Она... Что? Она не боялась его? Почему Гермиона так счастлива? Почему улыбается? — Я... Я не могу научить, оно само... — он смотрел, как девчонка ласково целует змею в мордочку и опускает руку в траву. Услышал, как змея назвала ее "принцессой змей". — Само? То есть ты родился таким? — она склонила голову к плечу, и несколько черных, как смоль, волнисто-кудрявых локонов опустились ему на щеку. Щекотно. Но это неважно. Важно то, что она все еще была с ним, никуда не убегала, не называла ненормальным, не пыталась ударить. Здесь. С ним. — Да, у меня с детства это получалось. И всякие... другие вещи, — страх начал постепенно уходить, вместо него Том почувствовал вибрацию вокруг их тел. Незаметную, как прозрачная рябь, но тем не менее ощутимую на самых волосках на теле. — Что это было? Гермиона резко отвернулась и начала смотреть по сторонам, прежде чем снова посмотреть на него. — Ты почувствовал? — Том кивнул. — Это ты сделал? — Нет, — ответил настороженно. Это действительно был не он. — Ты мне покажешь, что еще умеешь? — девчонка заправила волосы себе за ухо и с искренним, горячим интересом посмотрела ему в глаза. Том кивнул. Может быть, она и правда его сестра? Нет. Она — больше.

***

К десяти годам Том и Гермиона стали неразлучны. Чета Чейс не могла нарадоваться, ведь все было так идеально. Дети — круглые отличники и выдающиеся ученики, послушные и дружные между собой. Что может быть лучше? Только Том до сих пор отказывался признавать их своими родителями, а Гермиону — сестрой. Та часто дразнила его своим слащавым "братик", на что он поджимал губы. Просьбы прекратить его так называть не работали, поэтому он молчал. В школе никто не знал, что они по документам родственники, поэтому их часто дразнили женихом и невестой. Оба одновременно закатывали глаза и фыркали. Их не интересовало ничего, кроме учебы, книг, экспериментов и "волшебства", которым девчонка обозвала его умения. Гермиона сначала пыталась найти логическое и научное объяснение способностям Тома, но довольно быстро сдалась, особенно под натиском родителей, которые утверждали, что никаких сверхъестественных вещей не существует ни в науке, ни в целом. "О, посмотрела бы я на вас, если бы вы увидели, что может Том". А он был способен на многое. Животные слушались его, но он не умел говорить с ними. Только со змеями. Еще он мог двигать вещи, хотя это не всегда у него выходило, мог вызвать порыв ветра в комнату и заставить свет отключаться, и много другого волшебства. Гермиона была в полном восторге. Ее любопытство бурлило в крови, изливалось за края, а привязанность к брату росла день ото дня. Он был не как все. Он был особенным. И она говорила это ему, нашептывала вечерами на ухо, укладывая голову на острое мальчишеское плечо, пока он читал какую-нибудь книгу и наматывал на палец ее локон. Том только стрелял в нее ониксовым взглядом и жался поближе, накидывая одеяло на ее холодные ноги и прижимая к ним свои, горячие, чтобы согреть. Они часто засыпали вместе, как в самый первый день их дружбы — в окружении раскиданных вокруг себя тетрадей. Тактильная Гермиона любила сворачиваться у него под боком и тыкаться носом Тому в ребра, а его пальцы путались в буйных кудрях. Он часто помогал ей с ее экспериментами. Притаскивал ей кошек из подворотен, чтобы она могла досконально изучить их анатомию. Его не пугало, что она могла резать их, чтобы посмотреть, как устроены сухожилия, или делать надрезы на животах беременных самок, чтобы увидеть, как котята живут там, внутри. Том лишь шептал ей на ухо, что она умница, что станет великим врачом и сделает много важных открытий. И Гермиона так же прижималась ближе к нему и бодала лбом в щеку, пачкая кровью его пальцы. У них был свой собственный мир, в который они никого не впускали. Им не был нужен никто. Гермионе и Тому не были интересны те вещи, которые были интересны другим детям их возраста. Том хотел стать ученым и профессором, учился днями напролет, стены его теперь были увешаны брошюрами и плакатами из Оксфорда и Кембриджа. С направлением он пока не определился, но у него была цель. Он часто читал газеты и иногда подолгу останавливался на изображении премьер-министра, Рэмси Макдональда. Изучив его биографию, Том узнал, что премьер-министр был бастардом, незаконнорожденным и никому ненужным ребенком. Но смог пробиться вперед благодаря своему уму, хотя какое-то время работал простым учителем. И так у Риддла появилась цель еще более великая, казавшаяся всем, даже родителям, несбыточной — всем, кроме Гермионы, — власть. Абсолютная и полная власть, к которой его приведут знания, чтобы показать всем этим людям вокруг, что он не просто "урод" или "отродье дьявола", чтобы все они поняли, что он важен, и он силен. Гермиона же мечтала пойти по стопам родителей, но хотела стать практикующим врачом. Она восхищалась Дитрихом Барфуртом и Робертом Бонне, обещала Тому поступить в медицинский корпус того университета, который выберет для себя он. И Том верил в нее, верил ей. Они поглощали любую информацию, которая попадала им в руки. Их письменные столы были завалены исписанными блокнотами, справочниками и учебниками, благо родители не скупились на их образование и имели возможность приносить литературу из университетской библиотеки. Каждое воскресенье они ужинали всей семьей, обсуждали прошедшую неделю. Гермиона всегда просила родителей побольше рассказать об их работе и текущих исследованиях. Частенько Гермиона рассматривала лицо Тома. С возрастом оно медленно, но верно теряло юношескую округлость и приобретало острые, прямые черты. Девочки в школе стали заглядываться на него. Сам он не видел своей собственной привлекательности, поэтому Гермионе пришлось однажды подвести его к зеркалу самостоятельно. Ее пальцы оглаживали каждый сантиметр становившегося невероятно красивым лица. Очерченную линию подбородка и челюсти, темные прямые брови, аккуратный тонкий нос с высокой переносицей, остреющие скулы, а он позволял ей это и почти ластился к теплой нежной коже. — Посмотри на себя, — шептала она, пока Том не отводил взгляд от своего отражения, которое плавилось под тонкими девичьими пальчиками с розовыми округлыми ноготками. — Мама говорит, что улыбка — это половина успеха. Улыбнись... И Том улыбнулся. Растянул губы в симметричной, фальшивой улыбке, которая выглядела реальнее, чем чужая искренность. Только черные глаза остались нетронуты деланной веселостью. Отражение Гермионы встало рядом с его собственным. В этом году он наконец смог перерасти ее на два сантиметра. Она смотрела на него довольным котенком, будто планировала какую-то шалость, и та удалась. С годами ее рыжеватые веснушки горели на лице все заметнее, а лицо, обрамленное вороной буйной дикостью в виде волос, становилось все больше похожим на лисье. Губы становились полнее, щеки впадали. Она улыбнулась так же. Идеально, выверенно. И ее фальшь так же казалась самой солнечной искренностью. И он понял. Они были не по годам умны и развиты, понимали больше, чем другие. У них были великие цели и невиданная сила воли. И они были красивы. По-дьявольски, отчерченно от остальных красивы. Может быть они и не дети вовсе? Том повернулся к Гермионе и улыбнулся уже ей, только в этот раз его черные очи горели, как она мечтала когда-то, и были полны жажды.

***

Лето было аномально жарким для Англии. Солнце беспощадно жарило. Том сидел за обеденным столом вместе с мистером Чейсом и Гермионой. Первый читал газету, а вторая, как и сам Том, делала записи в свой личный дневник, подтянув к груди худую бледную коленку. Ее блокнот был обернут в темно-изумрудную кожу, его — в чисто черную. Именные подарки с гравировкой от родителей. На Рождество. Том Марволо Риддл. Гермиона Кэтилин Чейс. По кухне разносился аппетитный запах жаренного ростбифа. На столе стояла стеклянная миска с зеленым овощным салатом, приправленная базиликом и оливковым маслом. В дверь раздался стук. Дети переглянулись, ведь они никого не ждали. По крайней мере, родители их не предупреждали о гостях. — Кого это принесло? Поздновато уж для утренней почты, — проворчал глава семьи и пошел открывать двери. Том и Гермиона вытянули головы, чтобы посмотреть, кто там. В дверях стоял взрослый мужчина с рыжей шевелюрой и такой же рыжей, длинной бородой. На голове у него была странная круглая шапочка с кисточкой, а одет он был в какой-то бордовый балахон, украшенный серебристыми звездами. — Здравствуйте, чем могу помочь? — Добрый вечер, мистер Чейс. Надеюсь, я не помешал вашему ужину, — мужчина наклонился и помахал детям. — У меня есть два письма для Гермионы и Тома. Дети снова обменялись взглядами. Какие письма? Для них? — Прошу прощения, сэр? — мама вытерла руки кухонным полотенцем и пошла к двери, снимая фартук на ходу. — Представьтесь, пожалуйста. — Конечно, миссис Чейс. Меня зовут Альбус Дамблдор, я являюсь заместителем директора Диппета в школе, в которую Гермиона и Том приглашены для обучения, — мужчина кинул дружелюбный взгляд детям, которые ошарашенно смотрели на него во все глаза, и снова обратился к родителям. В его руке появились два конверта, хотя Том мог поклясться, что только что у него их не было, а карманов в его необычном одеянии он не наблюдал. — Вот пригласительные письма. Могу я вручить их лично адресатам? — Да, конечно... — отец отошел и дал этому странному мистеру Дамблдору пройти в дом. Дети встали со стульев и тихо поздоровались с мужчиной, принимая конверты с подписями. Том Марволо Риддл. Гермиона Кэтилин Чейс. Две сургучных печати открепились от бумаги, одновременно щелкнув. Шорох бумаги казался особенно громким в повисшей на кухне тишине. Гермиона и Том начали читать свои письма, а потом резко вскинули головы, с неверием глядя друг на друга. "Мы рады проинформировать Вас, что Вам предоставлено место в школе чародейства и волшебства Хогвартс!" Родители встали за спинами детей и так же вчитывались в напечатанный витиеватым шрифтом текст. Женские руки опустились на плечи Тома, пока он раз за разом скользил взглядом по строкам. Его немного потряхивало. — Извините, это какая-то шутка? — тихо спросил отец. — Вы читали, что здесь написано? — Какая шутка, что вы! — Дамблдор вскинул ладони в воздух. — Ваши дети действительно обладают определенными способностями. Теми, которые необходимы для поступления в Хогвартс. — Школа чародейства и волшебства? — с явной издевкой спросила мать, видимо, уже готовая выгнать шарлатана из дому. — Такое бывает с родителями волшебников, родившихся в семьях обычных людей, — абсолютно спокойно объяснил мужчина. — И прежде, чем вы действительно решите меня выгнать, позвольте кое-что продемонстрировать вам лично. Начавшая покрываться морщинами ладонь плавно рассекла воздух. Комната мгновенно завибрировала, а обои сменили цвет с бежевых на красные. Потом на желтые. Зеленые. Синие. И снова стали бежевыми. Гермиона и Том зачарованно смотрели на это представление, когда как родители шумно сглатывали. — Хорошо, мы верим... — пролепетал отец. — И... Что же нам теперь нужно делать? Где находится эта школа? Платная ли она? По какому графику проходит обучение? — Школа абсолютно бесплатная, мистер Чейс. Единственное, что от вас, как от родителей, необходимо — это купить соответствующий инвентарь для занятий и несколько комплектов школьной формы, — Дамблдор передал матери свернутые пополам лист бумаги. — Здесь описано, как добраться до Косого Переулка, где обменять фунты на галлеоны и все прочие формальности. Хогвартс находится в Шотландии, он скрыт от глаз людей, не обладающих магией. Дети живут и обучаются там десять месяцев в году, с сентября по июнь, их отпускают на Рождественские каникулы домой. Всего обучение длится семь лет. На пятом и седьмом году студенты сдают экзамены, которые в будущем помогут им устроиться на работу в магическом мире. Взгляните, на листке есть перечень изучаемых предметов, — Том и Гермиона одновременно прильнули к матери с двух сторон, чтобы прочитать содержимое. — Обычно в школу приглашают к одиннадцати годам, но если студенты родились в период с первого сентября по тридцать первое декабря включительно, они попадают на следующий год. То есть вы, друзья, будете старше большинства детей с вашего потока на год. — Извините, — Гермиона наконец подала голос. — Вы уверены, что я обладаю... способностями? Я никогда не замечала за собой ничего такого... — Мистер и миссис Чейс, а вы? Ничего не замечали за своей дочерью, когда она была младше? — Ну, — мама положила ладонь на кудрявую макушку Гермионы. — Вообще-то, когда она была совсем малышкой, в доме происходили разные... вещи. Закрытые на щеколду окна резко открывались, когда она смеялась, перегорали лампочки, если ее что-то расстраивало или злило. Но мы не думали, что это какие-то знаки или предпосылки... — А Том? — Мы не... — Я умею некоторые вещи, — тихо сказал он, перебивая отца. — Двигать предметы, например. И животные меня слушаются. — О, и это у вас получается само собой, по мановению желания, мистер Риддл? — маг вскинул кустистые брови в удивлении. Том кивнул. — И я могу говорить... со змеями. Это какое-то особенное умение? Том был обязан знать ответ на этот вопрос. Если существует школа для волшебников, значит, он ни капли не особенный. Значит, где-то был целый мир таких же людей, как и он, которые знали больше, умели больше, и он станет очередным школьником в этом Хогвартсе. Но почему кустистые брови мага сошлись у переносицы после его слов он так и не понял. Он сделал что-то не так? Может быть, умение говорить со змеями — это что-то плохое? Почему мужчина смотрит на него так, словно он совершил преступление? — Да, мой мальчик, такое умение не каждому даровано... Том посмотрел на Гермиону. Гермиона улыбалась ему во все тридцать два.