Девятый Вал. Часть 1. Завоеватель

Завихрился над осиною Жгучий дым истлевшим стягом; Я тоску свою звериную Заливаю пенной брагой. Из-под стрехи в окна крысится Недозрелая луна; Всё-то чудится мне, слышится: Выпей, милый, пей до дна!.. (с) Мельница – "Оборотень"

24.08.299 от З.Э. – Штормовой Предел! Баратеоны! Да здравствует король Станнис! – скандировали вокруг, когда Ренли шествовал через необъятный зал чертога к помосту. Там величественно возвышался стол для владыки Штормовых земель и почётных гостей, задрапированный чёрной и золотой тканью. Остальные гости кричали, хлопали и свистели, собравшись вокруг длинных столов, поставленных на козлы. Помимо лордов и рыцарей, присутствовали также просители, прибывшие в Штормовой Предел в надежде на справедливость и защиту сюзерена. Нижние скамьи предназначались для простолюдинов, челяди и соседей из ближних острогов. Людей собралось столько, сколько мог вместить зал. Пол чертога из разноцветных чередующихся плит устилали, вперемешку с тростником, степные васильки и садовые петунии. Цветы приносили в вереницу запахов ноты свежесрезанных трав и дивного летнего вечера. Это событие происходило из года в год, и сейчас Ренли не испытывал ни былого трепета, ни прежнего восторга. Близость кровопролитного сражения давила незримой каменной плитой. "Всего лишь очередной праздник урожая, – думал он, расточая улыбки и приветствия, – но он может стать для меня последним. Нужно насладиться им сполна". Король следовал за хозяином замка. Ради приличия, Ренли уговорил Станниса надеть корону и сам застегнул золотую мантию на широких жилистых плечах. Брат оделся роскошнее обычного, как для выхода в септу, и Ренли поймал себя на мысли, что Станнис – статный мужчина, даже по-своему привлекательный, и недостаток волос на макушке нисколько его не портит. В резких, словно нарисованных углём, чертах его внешности читался некий особый стиль – грозный, воинственный, штормовой. В тёмных глазах плескалось ненастное море. Им обоим полагалось вести под руку женщин, но Ренли снова холост, а королева Селиса царствовала на далёком Драконьем Камне. Для братьев-Баратеонов не нашлось ни сестры, ни дочери, чтобы составить им компанию. Мелисандра в развевающихся красных одеждах, будто объятая огнём, плыла за королём, но идти рука об руку с ним, конечно же, не могла. Достаточно и того, что она занимала место выше знатных лордов. Герольд призвал чертог к тишине. Станнис опустился на колючий трон Штормовых Королей и Баратеонов, а Ренли заговорил: – Я приветствую моих добрых гостей, как лорд Штормовых земель, а также от имени его величества Станниса, полноправного владыки Семи Королевств, коего имею честь принимать в своих владениях. Станнис негромко фыркнул, поглаживая короткую иссиня-чёрную бороду. Звучный голос Ренли широко разносился по огромному залу и терялся среди каменных сводов: – Я обращаюсь ко всем с просьбой принести благодарность своим богам – старым и новым, и Владыке Света, – за победы моего брата и богатый урожай. Пусть зима будет недолгой, а лето – изобильным. Я предлагаю вам мясо и мёд Штормового Предела. Да увеличатся наши блага сторицей, – он высоко поднял золотой кубок в виде оленьей головы с изящными рогами. – Сторицей! – громогласно отозвался чертог. С грохотом столкнулись оловянные и деревянные кружки, глиняные чаши и окованные железом рога. Ренли осушил кубок до дна. Вино было сдобрено гвоздикой и корицей. Когда он опустился на стул, Станнис с недовольной физиономией цедил мёд. – Что такое, Станнис? Слишком крепко? – участливо поинтересовался Ренли. – Я распорядился, чтобы тебе подали разбавленный напиток. Твердолобый братец мог сказать правду: поданный ему хмельной мёд оказался чересчур крепким, особенно для того, кто привык пить простую воду. Но, разумеется, гордость не позволила ему жаловаться. – Сойдёт, – буркнул он и поморщился, допивая остатки. Ренли вспомнилось, как луну назад он сидел на пиру у Касвеллов, целовал в щёку Маргери, трепался с Лорасом и беззаботно смеялся чужим шуткам. Времени-то прошло всего ничего, а казалось, это случилось целую вечность назад. Из всех, кто сопровождал его тогда, у него остались только Бриенна Синяя да Брайс Оранжевый. Вон, Бриенна пристроилась с краю стола, сложив на коленях крупные ладони. Она оделась нарядно, но не как дама, а скорее как рыцарь: бархатный дублет, бриджи и сапоги. Ренли подумал пригласить её позже на танец, как пять лет назад, когда он праздновал совершеннолетие. Пока она танцует с ним, никто не посмеет над ней смеяться. С Брайсом он успел переброситься парой слов днём, когда молодые рыцари во дворе пробовали силы на кинтанах, поставленных в честь праздника. О старой обиде не вспоминали ни тот, ни другой. Слуги разнесли чаши с водой для омовения рук, а затем настал черёд угощений, и чертог наполнился аппетитными запахами жареного мяса и свежеиспечённого хлеба. Каждое блюдо подносили к королевскому столу, чтобы Ренли мог взять причитающуюся лорду долю, а затем отослать угощение кому-то из гостей в знак дружбы и расположения. За пирогами с начинкой из оленины, моркови и грибов, последовали бараньи отбивные, утка в меду, голуби и каплуны на вертелах, миски с оленьей похлёбкой и ячменём. Ренли отправил подальше компот из летних слив, прежде чем Станнис успел возразить. Лорды Узкого Моря доставили к столу бочонки с рыбой, переложенной солью и водорослями: треску и сёмгу, мидий и крабов, омаров и миног. Когда на столе появилась кабанятина с перцем, Ренли пробормотал брату: – Перед смертью Роберт велел зажарить того вепря, который свалил его, с яблоком во рту. Будучи на смертном одре, он приказал съесть ублюдка на поминках. – Думаешь, Серсея исполнила его последнюю волю? – Не имею представления. К тому времени я был уже на пути в Хайгарден. Попробуй баранину, Станнис, она чудо как хороша. Тебе же нравится баранина? Я хочу сказать, не слишком налегай на вино, а то перепьёшься. – Отстань, грамкин, – буркнул Станнис и выпил ещё из чистого упрямства. Ренли хихикнул и отправил свинину прочь, даже не притронувшись. Другие блюда он охотно пробовал, но не увлекался пищей и выпивкой чрезмерно. Главное блюдо ожидало впереди. Его король и вовсе ёжился среди всеобщего веселья и чревоугодия, и Ренли развлекал его незатейливой беседой: – А представь себе лицо Петира, когда он увидит мою застёжку десницы? – А что не так с его лицом? – Думаю, он будет поражён до глубины души, – засмеялся Ренли. – И наша милая Серсея, и её брат-Цареубийца, и все члены Малого Совета, и Белые Мечи свято уверены, что мы с тобой друг друга не перевариваем, Станнис. Представь, в какой шок их повергнет наш союз? Только называй меня почаще "милорд десница". Потягивая вино, он вообразил недоумение на лицах бывших соратников. Луну назад Ренли и подумать не мог, что будет вот так сидеть рядом со Станнисом, болтая ни о чём. Хотя, казалось бы, – что тут такого? Они братья, одна кровь, Баратеоны. На миг его охватили сомнения относительно задуманной шалости. Не испортит ли влечение едва окрепшие семейные узы? – В самом деле? – Станнис издал скупой смешок. – Когда я взойду на Железный Трон, от Малого Совета мало что останется, милорд десница. – Знаю, – Ренли заключил, что, выпив, брат становится похож на живого человека. – Ставлю на то, что под твоим мудрым руководством первым из Совета вылетит Мизинец. – Почему? – Станнис чуть растягивал слова и оттого говорил медленнее обычного. – Первым станет Пицель. Он убил Джона Аррена, и я отдам его под суд. Клянусь тебе, своей м-мейстерской цепи он больше не увидит. – И правда. Но у Мизинца в ведомстве несколько борделей в Королевской Гавани. – Я закрою все до единого, – в подтверждение своих слов Станнис грохнул кубком по столу. – Что до лорда Бейлиша… Он не вызывает у меня приязни, но дело своё знает. Роберт пустил страну по миру, и мне понадобится талант… талантливый мастер над монетой, чтобы исправить сиё непотребство. – А что насчёт Вариса? – Ренли расстегнул латунную пуговицу под воротником, а затем и следующую. – Становится жарковато. Станнис покосился на него. От толпы, собравшейся в душном зале, шла устойчивая волна тепла, и он наверняка обливался потом под кожаным дублетом и мантией, покрывающей его плечи. Король, по своему обыкновению, туго затягивал ремни и использовал все застёжки без исключения. Утянутая одежда подчёркивала мужественную фигуру и выправку солдата. Ренли отставил кубок, поймав себя на мысли, что находит привычку брата до жути соблазнительной. В голове теснились фантазии о том, как выглядит Станнис под несколькими слоями шерсти и выделанной кожи. – Жарко, – эхом повторил король, ёрзая на своём неудобном стуле. – О чём ты… мы говорили? – О Варисе, мастере над шептунами. – Скользкий человек. Подобострастный и бессовестный. – Но без разведки на Железном Троне не усидеть, – Ренли жестом подозвал служанку с кувшином, чтобы та наполнила вновь опустевший кубок короля. – Мне нужно поразмыслить. – Как думаешь, Цареубийца останется верно служить тебе, когда ты отчекрыжишь его любимой сестре её красивую голову? Я слышал, Джейме назначили новым лордом-командующим Белыми Плащами после отставки Барристана Селми. Нехитрый вопрос заставил Станниса крепко задуматься, и Ренли заулыбался. Пир шёл своим чередом. Музыканты играли отменно, но скоро переливы арфы и напевы фиделя заглушили смех, болтовня, стук посуды и рычание собак. Менестрель исполнял "Песню о Дюрране, первом Штормовом Короле" и "Железные копья", но благоразумно избегал непристойных застольных куплетов, которые так любил когда-то король Роберт и терпеть не мог король Станнис. После зазвучала недавно сложенная баллада, посвящённая победе Робба Старка при Окскроссе, – "Волк в ночи". Вместо припева певец запрокидывал голову и выл по-волчьи. – И звёзды в ночи – словно волчьи глаза, И ветер – словно их зов… – тянул он, а собаки откликались на его вой заливистым лаем. Эдрик Шторм затерялся среди пажей и оруженосцев: Ренли не рискнул гневать брата присутствием ненавистного ему бастарда на высоком помосте, да и благородные лорды могли оскорбиться. Гюйард бренчал на арфе и декламировал стишки собственного сочинения о львах, связанных хвостами. Марк Маллендор кормил обезьянку кусочками тыквы из своей тарелки. Брайан Фоссовей из красного яблока пытался жонглировать кинжалами. Жозуа и Элиас Виллюмы играли, сшибаясь рогами для питья, как на турнире, и расплёскивая эль. Ренли в шутку отправил сиру Давосу мелкую рыбку, обваленную в соли и поджаренную до хруста, а красная ведьма заслужила варёную репу. На пол, устланный тростником, летели обглоданные кости и огрызки хлеба. Гостям подавали чёрный хлеб, медовые коврижки и овсяные бисквиты, горячую кукурузу, горошек и свеклу. Круги белого сыра лежали на каждом столе. В проходах между ними кувыркались акробаты: один ходил на руках, другой скакал через обруч, третий кружился на шаре. Слуги сновали туда-сюда, разнося штофы подогретого вина и охлаждённого осеннего эля. На сладкое принесли сливочных лебедей, единорогов из жжёного сахара, печёные яблоки, пирожные с яблоками и вишней, груши в крепком вине. Пирожные Ренли отправил племяннику, сливочного лебедя – Бриенне, а груши предложил брату. – Я не люблю сладкое, Ренли. – Попробуй кусочек, ради меня… Станнис тряс головой, Ренли смеялся, настаивал и, наконец, одержал верх. Может, стоило преподнести королю лакомый кусочек на кончике кинжала, как делал Ренли для молодой жены? Станнис был бы в ярости, и одной мысли об этом почти хватило для того, чтобы сотворить озорную глупость. Станнис снял корону, едва не уронив, безропотно съел мягкие груши, и Ренли понял, что он достаточно захмелел. И не он один: возгласы становились непристойными, престарелый Селтигар вспомнил молодость и полез под юбку пробегающей мимо служанки, а Станнису не было никакого дела до этой суеты. Две собаки сцепились из-за крылышка каплуна, и Эндрю Эстермонт под общий хохот облил их холодным компотом. Когда сладкое было съедено, со столов убрали и сдвинули их к стенам, освободив зал для танцев. Музыканты заиграли громче, к ним присоединились барабан и волынка, а мотив стал быстрым и весёлым. Ренли с первых нот распознал "Девушку из Чаячьего города". Тантон Фоссовей вскочил первым, поймал в объятия служанку, выбив из её рук кружку эля, и закружился с ней по залу. Девушка смеялась и визжала, а её юбки взлетали выше головы. К пляске присоединились и другие пары. – Милый братец, как тебе праздник? – спросил Ренли, цедя мелкими глотками подогретое вино с пряностями. – Соответствует твоим ожиданиям? – Чт… Что? – Станнис запнулся, надолго задумался над подходящим словом и, наконец, припечатал: – Терпимо. – Моя ты радость, – промурлыкал Ренли, не пряча улыбки во весь рот. Станнис непонимающе взглянул на него, да так и застыл, не отрывая глаз. – Я говорю, наслаждайся, – миролюбиво предложил Ренли, поднимаясь. Он наклонился к брату, удержав его за плечо, и зашептал на ухо: – Ты не возражаешь, если я оставлю тебя ненадолго? Нужно навестить Монфорда, хочу сказать ему пару слов. Подавив искушение игриво прикусить краешек уха короля, он распрямился и отправился на поиски лорда Высокого Прилива. До сего момента Станнис почти довольствовался праздником, хотя никогда не жаловал пиры и застолья. Но Ренли говорил с ним вечер напролёт, угощал изысканными блюдами, и Станнис в жизни не пробовал ничего слаще мягких, распаренных в кипящем вине осенних груш из его рук. Красавец-брат всегда являлся усладой для взора – что полуодетый и взлохмаченный после сна, что теперь, в приталенном дублете и с умащенными на заморский манер волосами. Чёрные локоны лежали небрежно, но если присмотреться, становилось ясно, что каждая прядка находится на своём месте. И, когда Ренли обращался к прислуге или гостям, Станнис украдкой любовался завитками возле его уха. На плечах Ренли покоился короткий атласный плащ, который держала тонкая золотая цепочка у правой ключицы, – а сам плащ был чёрным с золотой каёмкой, к удовольствию Станниса. Золотая нить на бархатном дублете мерцала в свете факелов на стенах. Первая чаша с мёдом ударила в голову, и король подивился, насколько же он отвык от крепких напитков, но вскоре ему стало безразлично, что он ест или пьёт. А попробовав дорнийское вино, Станнис решил, что он всяко не хуже Роберта, который набирался до такой степени, что сползал со скамьи под стол в разгар пиршества. Роберт также имел привычку лезть ручищами под юбки проходящих мимо девиц, нисколько не беспокоясь о том, замужем ли они или невинны, как чистый снег на вершинах гор в его обожаемой Долине Аррен. Станнис установил для себя, что должен видеть столешницу сверху, а не с изнанки. Молоденькие служанки и так не удостаивались его внимания. Пытаясь избавиться от давящей короны, Станнис едва не выронил её, но Ренли подхватил тяжёлый золотой ободок и передал Девану. Когда собаки начали подвывать вслед за певцом, Станнис смотрел на брата и слушал его речи, уже не скрывая интереса. Глаза у Ренли синие-синие, как море в погожий день, и улыбка у него замечательная – открытая и, как бы сказать, обаятельная. И какая разница, что его так забавляет? А его губы на вкус как пряный мёд, размечтался Станнис, только как испробовать их вновь? Посреди гомонящего, подвижного скотного двора, где роль скотины исполняли люди, Станнис ощущал давление, несмотря на чашу с вином в руках. Он сделал большой глоток. Решимость крепла в нём, но ясного понимания, что именно он должен сделать, не находилось. – Ренли… – Станнис ухватился за край стола. Не успел он подняться на ноги, как брат приобнял его за плечо и забормотал в ухо, щекоча кожу горячим дыханием. Когда смысл сказанного дошёл до сознания, помутневшего от хмеля, Ренли уже исчез. От праведного негодования Станнис моментально вскипел; благодушное настроение испарилось, как не бывало. Ренли оставил его, оставил ради ненавистного Велариона! Соскучился? Не бывать этому. Покуда Станнис жив, его брат не предастся пороку с другими мужчинами. Тяжело опираясь на вырезанный из чардрева олений рог, украшающий подлокотник трона, король поднялся на ноги. Мелисандра окликнула его, но Станнис отмахнулся от неё, как от назойливой мухи, обогнул стол и сошёл с помоста. По залу кружились танцоры, то расходясь парами, то образуя мудрёные фигуры, и Ренли растворился в разношёрстной толпе, жмущейся к стенам. Запела лютня, и музыканты завели "Дорнийскую жену". К счастью, отыскать Ренли не составило труда. Заприметив светловолосую, цвета зрелой луны, макушку Велариона, Станнис устремился к нему. Рукой он шарил под дублетом, но морской конёк нашёлся не сразу, и Станнис всё никак не мог вспомнить, действительно ли взял его с собой или только собирался сделать это. Нарядная мантия цвета морской волны покрывала плечи Монфорда, ярко выделяясь среди неокрашенной шерсти и полотняных рубашек. Льняные локоны распущены, и только на затылке собирались ободком короны в две тонкие косички, заплетённые от висков. "Вырядился, как на свадьбу", – враждебно подумал Станнис. – Я хотел принести извинения за отсутствие… – на губах Ренли играла любезная улыбка, и Станнис ощутил жгучий прилив ревности. – У дорнийца жена хороша и нежна, Поцелуй её сладок, как мёд, – летела песня по чертогу, и гости дружно подхватили слова. Станнис, не целясь, швырнул тяжёлую брошь в Монфорда, в область живота, и тот едва успел поймать её, чудом не выронив. Он растерялся на миг, но быстро взял себя в руки. – Ваше величество? – Да, – рявкнул Станнис, – я твой король, паршивец. Кто-то оглянулся, провожая взглядом его золотую мантию, но за переливами струн, гудением волынки, пьяным смехом и ликующими возгласами на Станниса обращали мало внимания. – Но дорнийский клинок и остёр, и жесток, И без промаха сталь его бьёт. – Слоновая кость и золото, тонкая работа мастера, – Веларион спрятал брошку в карман. – Я очень признателен, ваша милость. Эта безделушка досталась мне от отца, и я всё гадал, где же я её обронил. – Подсказать? – Станнис сжал зубы. Он не хотел представлять Ренли в объятиях мерзавца, не хотел, но непристойные мысли приходили непрошеными гостями, изрядно ему досаждая. Сколько удовольствия испытал Ренли, покоряясь ласкам бледных рук валирийца? – Голос милой дорнийки звенит, как ручей, В благовонной купальне её… Ренли и Монфорд заговорили одновременно: – Ты пролил вино, Станнис. Позволь подать тебе новую чашу. – Ваше величество, я думаю, вышло недоразумение. – Я знать не желаю, что ты думаешь, – выпалил Станнис, развернувшись к Монфорду, и отшвырнул от себя пустой кубок; он даже не заметил, как прихватил его с собой. – Если ты распустишь руки… Нет, если ты коснёшься его снова, я сам укорочу тебе пальцы, а может быть, и не только их. Опыт у меня имеется. Это ясно? Пришлось приложить усилие, чтобы заставить язык слушаться, и Станнис цедил угрозы, тщательно выговаривая каждое слово, – низким, клокочущим тоном. – Но клинок её мужа целует острей, И смертельно его остриё. – Предельно ясно, – глаза Монфорда потемнели от гнева, но он склонил голову перед королём. – Прочь, – мотнул головой Станнис. Веларион не рискнул испытать королевское терпение и скрылся с глаз долой. Ренли остался, удерживая Станниса под локоть. Король упустил из виду, как брат оказался рядом. – У-у, какой ты грозный. Право же, Станнис, я и сам собирался это сделать, не стоило тебе так утруждаться. Если провести сравнение между тобой и Джоффри, то мальчишка хотя бы умеет притворяться, в то время как у тебя – манеры Чушки Пейта-свинопаса. – Сам ты чушка, – огрызнулся Станнис. Ренли говорил слишком быстро, и он не поспевал за мыслями брата. К тому же, он ещё терзался злостью и попытался вырвать руку, но Ренли удержал. Король стиснул пальцы, представляя, как его кулак врезается в зубы Монфорда, но тот уже исчез. Куда он делся, негодяй? Ах да, Станнис же сам прогнал его. – Хочешь покинуть чертог? – предложил Ренли. – Мы отбыли положенное время и можем поискать место потише. Желаешь пойти со мной, светлейший? Станнис счёл идею превосходной и решительно кивнул в ответ. Проще увести Ренли в укромный уголок, чем бегать за ним по замку. Как он сам не додумался? Он осмотрелся, не узнавая лиц вокруг. Да где же отсюда выход, Иные бы его взяли? Из-за суматохи Станнис не сразу сориентировался, и Ренли подтолкнул его в нужном направлении. – Идём, идём. Дорогу его величеству! – выкрикнул он, взяв на себя обязанности гвардейца. Благодаря внушительному росту и стремительной походке короля, люди растекались в стороны перед ним, даже будучи в изрядном подпитии. Стража распахнула двери, и Станнис с облегчением покинул душный чертог. От спёртого воздуха его мутило, и, заметив узкий проём бойницы, он устремился туда и вдохнул звёздную ночь полной грудью. Он позабыл мерзавца Велариона, и мысли стали чище, приобрели лёгкость. – Мой король притомился? – Ренли ласково положил руку на его плечо и не сдержал смешка. – Взгляни на себя: ты набрался похлеще, чем Роберт в иные дни. Тебя не тошнит? Со второго этажа донжона, где располагался чертог, можно разглядеть лишь внутренний двор, хозяйственные постройки и каменные стены, но где-то за ними тянулись степи, рощи, холмы и горы к западу от Штормового Предела. В окрестные леса они с Робертом когда-то ходили на охоту – ещё до того, как Роберт взял привычку набираться в дым. – Нет. Я не притомился. Я добуду для тебя вепря, – внезапно решил Станнис, прогоняя усталость. – Что? – Вепрь, – повторил Станнис. – Ты говорил, Роберт… Роберт убил ублюдка. Я тоже могу. Я тебе докажу. – На что мне вепрь? – непонятливо спросил Ренли. Двери распахнулись и захлопнулись со стуком, выпустив из пылающего чрева замка кого-то из простолюдинов, судя по ветхой одежонке. Станнис не позволил сбить себя с мысли. Нужно произвести на Ренли впечатление, – тогда он и думать забудет про Роберта, Монфорда и кого бы то ни было ещё. Почему такая простая и ясная мысль не забралась ему в голову раньше? – Ты всегда любил его сильнее, – Станнис подтолкнул Ренли в грудь, чтобы тот отступил с дороги. – Ты восхищался им, потому… Потому что он такой смелый, да? Великий воин! Воин из Роберта отменный, не спорю, – фыркнул он, – а ещё он пьянчуга и хвастун. Это обстоятельство всегда уязвляло Станниса сильнее, чем ему хотелось бы. Он не приходился любимым сыном для своих родителей: старший брат неизменно затмевал его, за что бы только ни брался. Роберт рос смелым и удачливым, он умело орудовал мечом и молотом, уверенно держался в седле, преуспевал на охоте. Куда бы он ни пошёл, он везде встречал почёт и уважение, несмотря на грубый от природы характер. Служанки влюблялись в залихватскую улыбку и крутой разворот плеч, а отец чрезвычайно гордился им. Как гордился и маленький Ренли, хотя именно Станнис сопровождал его в детские годы. Негоже завидовать родному брату, но в юношестве он особенно остро ощущал несправедливость. Дорнийское вино и мёд выпустили наружу дремавшее желание превзойти Роберта, – в глазах Ренли. Всего-то и нужно, что прикончить вепря, вставить яблоко в смердящую пасть и отослать на кухню. Может, Станнис не так красив, как лорд Высокого Прилива, и не одержал великой победы на Трезубце, но его час ещё настанет. Он начал крутой спуск по винтовой лестнице вниз, держась за трос, натянутый вдоль стены в качестве вспомогательного ограждения. Ренли вприпрыжку бежал следом. – Станнис, подожди! Зачем тебе вепрь? Куда мы идём? Станнис ступил в холл, на стенах которого ярко горели факелы. У дверей стояли на посту гвардейцы, а какой-то межевой рыцарь тискал визжащую девицу, но, заприметив короля, побледнел и скрылся. Разочарованная девушка осталась поправлять юбки. – На псарню. Нам нужны собаки… и копьё. Длинное копьё, из ясеня, семи футов длиной. Я покажу тебе, как брать вепря. – Станнис, седьмое пекло! – Ренли выругался, ухватив его за край мантии. Гвардейцы у дверей шевельнулись, готовые защищать короля от кого бы то ни было, и Ренли натянуто улыбнулся им: – Всё в порядке, братцы. Его величество перебрал вина, только и всего. – Ничего подобного! Я трезв, – взвился Станнис. – Ты думаешь, у меня не выйдет? – Конечно, выйдет, – со вздохом заверил Ренли. – Я нисколько в тебе не сомневаюсь, Станнис. Но подумай сам: ночь на дворе, тьма такая – хоть глаз выколи, и до Королевского леса три дня езды. А всякому известно, там водятся самые дикие вепри из всех. Давай я отведу тебя в опочивальню, а завтра с утра будут собаки, копья и вепри. Станнис недовольно скрипнул зубами, но в словах десницы имелся резон. Он потряс головой и отодвинул Ренли с пути, направляясь к отхожему месту: мочевой пузырь требовал немедленного опорожнения. – Будь здесь, – распорядился он. – Да куда я денусь? Знаешь, ты мог бы отлить с крепостной стены, раз есть такая нужда. – У меня есть манеры, – отрезал Станнис и скрылся за дверью. Когда он закончил, Ренли никуда не исчез, а дождавшись, направил короля по лестнице наверх, в господские покои. Число ступеней как будто выросло вдвое, но Станнис упрямо переставлял ноги. Раз или два он спотыкался, и Ренли надёжно ловил его под локоть и талию. Станнис остановился на верхней площадке, ощупывая голову. Пальцы обнаружили отсутствие волос на макушке – и больше ничего. – Подожди. Я потерял корону. – Нет-нет. Я отдал её Девану, и он сбережёт её для тебя. А я позабочусь о тебе, мой король. Один из гвардейцев, стерегущих королевские покои, распахнул перед ними дверь. Ренли прошёл вслед за Станнисом в переднюю, снял цепочку у правого плеча, прихватившую ворот короткого плаща, и бросил его на близстоящий стул. – Тебе нужно как следует отдохнуть перед охотой, – он развернул Станниса к себе, чтобы расстегнуть застёжку в виде пылающего сердца на его мантии. – Позволь мне уложить тебя. Станнис благосклонно согласился. Ренли оставил королевскую мантию на жерди для одежды, испытывая облегчение. Угощая брата мёдом и вином сполна, он в жизни не мог предположить, что тот поведёт себя в точности как вдрызг упившийся Роберт: страстно возжелает приключений и подвигов. Хвастовство, присущее старшему из братьев, прежде не мелькало в натуре Станниса, так откуда взялось теперь? Ренли тоже хорош: не стоило говорить с королём о Роберте и свиньях. "Вот тебе и Чушка Пейт", – с досадой подумал он. Чушка Пейт-свинопас слыл героем озорных историй, любимых простонародьем. Он представлял из себя добродушного олуха, чья глупость на поверку оборачивалась хитростью. Пейт лихо расправлялся с жирными лордами, надменными рыцарями и елейными септонами, а в конце садился на высокое место лорда или спал с рыцарской дочкой. Даже у свинопаса соображения побольше, а Ренли едва не промахнулся мимо короля. Когда Станнис заговорил об охоте, Ренли будто заново услышал тошнотворный звук, с которым кишки Роберта шлёпнулись на траву. Или ему это приснилось? Несколько ночей подряд после трагедии Ренли мучили дурные сны, пока окончательно не смешались с жуткими воспоминаниями. Кабаньи клыки вспороли королю объёмистый живот, Барристан Селми пытался уложить внутренности обратно, но все попытки спасти Роберту жизнь оказались тщетны. Удивительно, что он продержался до Королевской Гавани и сумел связно изложить последнюю волю Неду Старку. Не сказать, чтобы Ренли ужасно горевал по Роберту, но тот приходился ему братом как-никак. Родственников у него и так наперечёт. На ум пришли строки песни, повествующей о смерти Роберта: "Кабаний клык сулит беду здоровью короля, И боров, жирный как король, бежит; дрожит земля". Песня та сложена оскорбительно как для покойного Роберта, так и для Серсеи. Слухи гласили, сочинитель лишился не то пальцев, не то языка по милости Джоффри, но язвительный напев расползался по кабакам и тавернам. Серсея избавилась от Роберта с явным намерением скрыть от него свои грехи, но Ренли вовсе не желал той же участи для Станниса. Счастье, что он сговорчивее, чем Роберт. Ланнистеры уписались бы со смеху, если бы и второй коронованный Баратеон спьяну напоролся на вепря. Ренли расстегнул дублет, туго обхвативший грудь и плечи короля. Эта деталь гардероба пошита по размеру и сидела хорошо, но Станнис явно стремился к аскетичному образу жизни. Он упрямо сжимал рот, и в синих глазах читалось нетерпение, но он позволил Ренли возиться с его рубашкой, и эта странная податливость распаляла страсть. "Терпение, – напомнил себе Ренли, – нужно позволить ему действовать самому. Пускай ощутит, как это приятно, – делать то, что хочется, забыв о долге". Он с трудом справлялся с желанием поцеловать короля в край рта и разомкнуть бледные сжатые губы языком. Многочисленные пуговицы разошлись под его пальцами, и у Ренли свело низ живота. Брат излишне худощав, но жилист и крепок, а чрезмерное напряжение сказывалось в подчёркнутом рельефе мышц. Грудь покрывала в меру густая поросль тёмных волос, крохотные комочки сосков затвердели от прохлады: окна в королевских покоях открыты нараспашку, и помещения выстудило напрочь. А может, вина кроется в возбуждении? – Холод нравится тебе сильнее жары? – Ренли неторопливо потянул рубашку вниз, дюйм за дюймом обнажая загорелые плечи. Костяшками он проехался по дублёной коже, и та показалась ему твёрдой, как парусина. Рот наполнился слюной от предвкушения. – В Штормовом Пределе такая жара летом, что в нагретом воздухе застрять можно, будто насекомое в янтаре. Ты помнишь? – Отвык, – последовал короткий ответ. – Драконий Камень продувается ветрами насквозь. Станнис втянул и выпустил воздух; широкая грудь поднялась и опустилась. Ренли вообразил Драконий Камень, который видел пару раз от силы: каменистый остров, втрое меньше соседнего Дрифтмарка. Скромный порт и пристань; извилистая тропа убегает ввысь, к подножью мрачной крепости. Серый дым вьётся к небу. Пепел, соль и ветер. В самый раз для Станниса, – такого же сурового, одинокого, неприступного. Древний замок Таргариенов сложен из чёрного камня, пропитанного валирийскими чарами. Строения за крепостными стенами изображают драконов – спящих, взлетающих или безмятежно взирающих на бескрайний океан. Вместо зубцов владения брата охраняет тысяча чудовищ: горгульи, грифоны, василиски и мантикоры. – Возьмёшь меня туда с собой когда-нибудь? – Ренли захотелось побродить среди скал и чудовищ; преисполниться плеском серых волн, скрипом досок на причале, быстротечным свистом морского ветра. – На здоровье. Теперь ты у нас принц Драконьего Камня, – криво усмехнулся Станнис. – Можешь гостить, сколько пожелаешь. Он вывернулся из рукавов и поймал Ренли за локти; удержался, как будто надеялся с его помощью сохранить равновесие, а затем – удержал его самого. Удар сердца, – и с губ Ренли сорвался глухой звук, когда Станнис, надёжно притянув его к себе, запечатал его рот беспощадным поцелуем. Долгое ожидание стоило того, в полной мере. От терпкого удовольствия по телу растекалось горячее возбуждение. Станнис прижал его к себе впритирку, и окрепший член Ренли под натянутой тканью зауженных брюк ткнулся брату в низ живота. Не заметить этого невозможно, но… "Постой", – Ренли непроизвольно воспротивился, но брат надёжно перехватил его, не позволяя отстраниться. Но ведь Станнис пьян, да и сам возбуждён! Ренли испугался всего на миг, прежде чем ощутил, как упирается в него мужской признак брата. Под давлением чужого языка он приоткрыл губы, и во рту поселился привкус густого дыма, орехов и пряностей. Станнис целовался неумело, спотыкаясь, словно не понимал, что делать дальше, и Ренли дразняще обвёл его язык своим, робко пощекотал кончиком нёбо. Станнис поморщился, но с места не сдвинулся, только прислонился теснее. "Седьмое пекло, я сгорю, – такой стала первая осознанная мысль Ренли, а следом за ней пришла другая: – И наплевать". Станнис неохотно оторвался от него и выговорил, не глядя: – Ренли, я, кажется, пьян. – И что с того? – сбивчиво ответил Ренли, подаваясь навстречу. – Это неважно, Станнис. Я тоже пьян – пьян тобой, твоим запахом и вкусом. Посмотри на меня. Ну, посмотри же. Высвободившись из пальцев, сжимающих его локти почти до синяков, он взял лицо короля в ладони. Тот послушно обратил к нему взор густо-синих глаз – щемяще нерешительный, трогательно уязвимый. Ренли прочитал в них накал и… хрупкость? Тщательно скрываемую ранимость? Он никогда не думал, что Станнис может смотреть вот так. И сердце откликнулось всполохами нежности. "Хочу", – пронеслось в голове короткое слово, и Ренли сразу решился на всё, что Станнис способен ему предложить. Бесстыдные желания бесследно стирали любые устои морали: попробовал же Ренли увести корону у троих впередистоящих наследников разом? Что такое необъяснимая тяга к родному брату по сравнению с попыткой завоевать королевство? Да не одно, а целых семь? И вреда от их забавы никому не будет. Красная ведьма может хоть пеной изойти: этой ночью король всецело принадлежит Ренли. "От таргариеновской крови у Баратеонов водятся странные мысли в голове", – он вспомнил вновь слова леди Оленны и глупо ухмыльнулся. Надо сообщить ей при случае, насколько же она права. Ренли прихватил зубами нижнюю губу Станниса и потянул, а тот в ответ ухватил его крепкой рукой за подбородок и поцеловал грубее. Ренли захныкал ему в рот, потёрся бёдрами, и Станнис вскинул голову как охотничий пёс, учуявший кролика. При всей своей неопытности безмолвный призыв он разгадал без колебаний. Удержав Ренли за затылок, король категорично погнал его вперёд себя в спальную комнату. Всего несколько движений – и даже такой малости хватило, чтобы распалить тлеющий в нём пожар. Ренли чудом не налетел лбом на косяк, но успел упереться рукой: ноги едва его слушались. Мазнув рукой по плетёному гобелену, оттолкнувшись от стены, он вошёл в королевскую опочивальню; Станнис стремительно догнал его. Помещение озарял тёплый медовый свет: в напольном чугунном подсвечнике разом горели две дюжины свечей, на тумбе чадила масляная лампа. Узорчатый пол покрывали звериные шкуры, на широкой кровати выделялось горностаевое одеяло, высоко поднимались расшитые шелками подушки. Букет свежих лилий на подставке у стены благоухал дурманяще и тягуче. Комнаты почти готовы к прибытию короля, но у камина на корточках сидела горничная. Напевая себе под нос, она пыталась раздуть утихающее пламя, а заслышав шаги, быстро выпрямилась, взметнув юбки. – Милорды!.. Я вас не заметила… "Хвала богам, что не заметила". Ренли сознавал, что его причёска находится в красноречивом беспорядке, а король и вовсе обнажён по пояс, но в присутствии высоких господ служанка не смела оторвать глаз от своих башмаков. В собственных покоях государь может разгуливать хоть голым, – кто запретит? Свидетельством их страсти мог служить лишь взъерошенный десница с губами, вишнёвыми от поцелуев. – Иди, милая, повеселись на пиру, там как раз танцы. Я справлюсь сам, – Ренли заправил прядку волос за ухо и улыбнулся. – Скажи страже, что король не дозволяет кому-либо тревожить его этой ночью. Пускай хоть драконы осадят замок, – делайте, что хотите, но не смейте нарушать его покой. Светлейшему требуется заслуженный отдых. Запомнила? – Да, милорд. – Тогда иди. Девушка, опустив голову, засеменила к выходу, точно маленькая птичка. Служанки Штормового Предела никогда не испытывали беспокойства в присутствии хозяина, но мрачный и резкий старший Баратеон внушал им трепет. – Ты хочешь зажечь огонь? – Станнис наклонил голову к плечу, пытаясь уразуметь намерения брата. Под хмелем он затруднялся удержать несколько мыслей за раз, и Ренли поспешил его успокоить: – Этой ночью мы согреемся по-другому, даю тебе слово. Иди ко мне, присядь. Я помогу тебе раздеться. Станнис сделал несколько тяжёлых шагов в его сторону, и Ренли поймал его за руку, будто в танце. Они вели друг друга по очереди, то и дело перехватывая главенствующую роль. Король опустился на край высокой кровати. Ренли потянулся следом, упёрся коленом между расставленных ног, некрепко надавил на пах и поймал ртом низкий стон. – Нравится? Я знаю, как сделать тебе приятно. Только доверься мне. Я умею доставить мужчине удовольствие, – сбивчиво пробормотал он. – Ты… много болтаешь, – фыркнул Станнис. – Ах, так? Ренли смешливо наморщил нос, срывая короткие поцелуи с упрямых губ. Щетина колола ему щёки. Король требовательно дёргал его дублет, и Ренли разомкнул несколько застёжек, освобождаясь от верхней одежды. Они завозились без слов, узнавая намерения другого по движению: Станнис сдвинул ноги, Ренли проворно оседлал его колени, и Станнис сомкнул челюсти – от пламенного желания, а не со злости. Тяжёлый дублет, расшитый золотыми оленями, с шорохом опустился на пол. Ренли попробовал стянуть рубашку через голову, но та сидела слишком плотно, и ему пришлось заморочиться с пуговицами. Пальцы соскальзывали, промахиваясь от спешки. Пока Ренли избавлялся от рубашки, Станнис удержал его за горло и осторожно сжал, внимательно ощупывая мягкую, как у новорождённого ягнёнка, кожу. С каждым новым поцелуем грань между возможным и недопустимым становилась всё более размытой. Станнис ясно ощущал, что они уже сделали намного больше, чем могли себе позволить. И всем своим существом жаждал большего. "Я могу оставить на нём свои следы – столько, сколько захочется. Это означает, он принадлежит мне, и никому другому. На шее и у ключиц …" Он нащупал пульс: торопливый, скачущий, в унисон его собственному частому сердцебиению. В висках стучало барабанным боем в быстром ритме наступления: Ренли-Ренли-Ренли-Ренли. Младший брат соблазнительно выгнулся, обнажая поджарый торс. Станнис мельком осмотрел его грудь и плоский живот, с линией тёмных волос ниже пупка. "У паха, – он мысленно продолжил список, где ему хотелось бы прикоснуться губами, – и на внутренней стороне бёдер". Станнис сжал пальцы на шее Ренли и, прежде чем тот успел хотя бы пискнуть, опрокинул его навзничь на широкую постель. Мальчишка уставился на него, округлив глаза, зрачки стали шире. На миг Станнису показалось, он хочет сбежать, но вместо этого Ренли подтянул колено к груди, обеими руками стаскивая высокий сапог. Станнис поймал его за лодыжку, стянул носок с аккуратной ступни и поцеловал в щиколотку, вырвав беспомощный всхлип. Второй сапог, – и Станнис развёл руками колени брата, теряя голову от вожделения. Ни малейшего сопротивления в ответ. Сине-зелёные глаза Ренли мерцали, как самоцветы. Он упирался в кровать острыми локтями, чёрные волосы в соблазнительном беспорядке падали на плечи, одна острая прядь перечеркнула лицо. Больше всего на свете Станнису хотелось накрыть его собой, приласкать губами загорелую мягкую кожу, но какая-то мучительная мысль назойливо терзала разум. – Почему ты замер? – сорванным голосом спросил Ренли. – Ищешь груди? У меня их нет. Несмотря на хмельной туман, Станнис понял, что брат взволнован происходящим ничуть не меньше, чем он сам. Как странно. В тоне Ренли дребезжала юношеская истерика, вроде той, что случилась с ним давным-давно, когда Роберт сдёрнул его с колен золотого плаща. – Ты и без них хорош, – буркнул Станнис, и шумный выдох Ренли подсказал ему, что слова подобраны верно. – Ты думал, я спутал тебя со служанкой? Ренли сдавленно засмеялся: – Когда ты научился шутить? Так я могу рассчитывать на продолжение? Станнис дёрнул головой, с трудом вспоминая последний разговор перед междоусобным сражением: – Ты сказал, что ты красивее и моложе. Ты… Я тебе не нравлюсь. Ренли обидно расхохотался, откинув голову, но быстро подавился смехом и порывисто потянулся к нему. Он щекотно прикусил тяжёлый подбородок и обхватил Станниса обеими руками. Младший брат обнимал его впервые за много-много лет, и неспокойное сердце всколыхнула давняя обида, сдобренная теплом объятий. – Ты рехнулся? Когда я такое сказал? Это вообще не о том! – Ты никогда меня не любил, – упрямо твердил Станнис, отталкивая его руки. – И это тоже твои слова. – Седьмое пекло, Станнис! Это я-то много болтаю? Я был зол на тебя! Сейчас не лучшее время, чтобы… Мой член горит, как будто я окунул его в дикий огонь. Станнис смутился откровенности, и Ренли, воспользовавшись заминкой, толкнул его на постель и растянулся сверху, вёрткий, как угорь. Избавиться от него – легче сказать, чем сделать. Станнис растерянно и сердито сомкнул челюсти, сбитый с толку смесью противоречивых чувств и желаний. Ренли прикусил его ухо, поцеловал несколько раз в плотно сжатые губы, прижался ртом к шее и втянул, посасывая, чувствительную кожу. Станнис глухо простонал, прихватив его за волосы на загривке. Помедлил, тягостно размышляя, не отстранить ли брата от себя, – чутьё подсказывало, что это последний шанс оборвать начатое. Не совершать ошибку, о которой оба пожалеют впоследствии. – Тысяча извинений, Станнис, за то, что обидел тебя. И мы поговорим с тобой, о чём захочешь, – только завтра, хорошо? – порывисто пообещал Ренли. – И найдём для тебя вепря, даже крупнее и свирепее, чем у Роберта. Это будет самая чудовищная свинья на свете, если ты не передумаешь. А сейчас позволь мне… Король бессильно кивнул: Ренли со своими уговорами забодает кого угодно. Влажный язык щекотно скользнул в ямку между ключиц, острые зубы прикусили плечо так, что Станнис вздрогнул. Горячие ладони заскользили по его выступающим рёбрам. – Боги, какой ты худой, – пробормотал Ренли. – Ты вообще питаешься? – Крессен сказал, это нарушение, – невнятно отозвался Станнис, перебирая чёрные пряди брата, гладкие и потяжелевшие от масла розмарина, – после недоедания, мхм, при осаде. Ренли замер на миг и принялся пересчитывать его рёбра поцелуями. До чего же смущающей была эта ласка! Никто прежде не целовал Станниса подобным образом. Никто не одаривал вниманием его шею, ключицы или грудь… Ренли поймал ртом горошинку соска, облизал юрким языком, вырывая у короля глухой стон. Селиса холоднее снега за Стеной, а Мелисандре он не позволял брать над собой верх. Ренли же ненасытен и явно хочет, чтобы у Станниса пекло каждый дюйм кожи. Король заёрзал, подобрался и отпихнул брата от себя. Без должной настойчивости. – Что такое? Тебе не нравится? – Ренли озадаченно свёл брови. – Нравится. Не в этом дело. – А в чём? "Слишком хорошо. Я тронусь умом, Ренли". Станнис промолчал, уставившись в сторону, но брата это не смутило. – Ладно, не тушуйся. Давай я приласкаю тебя иным образом. Он положил ладонь на ширинку короля и сжал пальцы, бесцеремонно сминая твёрдый член через плотную ткань шерстяных бриджей. Станниса подбросило: – Ренли! – Возражать не станешь? То-то же. Перевернувшись с глухим рычанием, Станнис с силой подмял его под себя. Ренли снова распластался по постели, возбуждённый донельзя крупным мужчиной, чьё тело давит горячей тяжестью. Что Станнис намерен делать? Много ли он понимает в мужских ласках? Вряд ли. Властность короля сочеталась с нерешительностью мальчика, ещё не познавшего близости. Ренли мог бы всласть ехидничать над его слабостью, если бы только не та ранимость, которую он прочитал в глазах Станниса ранее, заключив его лицо в ладони. Пускай Станнис подарит ему хотя бы ещё один такой взгляд, и Ренли для него звезду с неба сорвёт. Не в силах терпеть давление в брюках, он распустил завязки, но член так и не извлёк. Ему требовалось чуть больше свободы, но завершить начатое и обнажиться он отчего-то не решался. Многолетние порицания старших братьев насчёт содомии не прошли даром. А теперь он в постели с одним из них, – с ума сойти. Станнис гладил его тело, изучая на ощупь; широкие ладони скользили по груди, рёбрам и стройной талии. "Удивительное дело: впервые ты так уязвим… – Ренли наскоро перебрал в памяти насмешки Роберта и упрёки Станниса, прежде чем принять осмысленное решение. – А я могу защитить тебя". Да, всё правильно. Станнис копит обиды, отравляя себе жизнь, но какой в этом толк? Сорняки нужно вырывать с корнем, чтобы дать место прекрасным цветам. И всё же, Ренли колебался. Простить и принять Станниса рассудком оказалось проще, чем сердцем. В голове застряли неуместные воспоминания о том, как маленьким мальчиком он посещал баню вместе с братом. Чаще его купали служанки, но треугольники волос между их ног никогда не притягивали его внимание так, как поджарые тела мужчин. Широкая грудная клетка, налитые силой мышцы, узкий таз, мускулистые икры. Неужели его тяга к юношам зародилась ещё тогда? Даже теперь, спустя столько лет, это соображение трудно переварить. Избавиться от постыдных детских фантазий нелегко, и это обстоятельство часто приносило неудобства в дальнейшем. К примеру, Ренли не смел отправиться в баню за компанию с другими мужчинами, если хоть сколько-то находил их привлекательными. Обнаружив замешательство младшего брата, Станнис зацепил большими пальцами ремень на его брюках и спустил их вниз вместе с нижним бельём. Ренли накрыло удушающей волной стыда и возбуждения. Он едва сдержался, чтобы не прикрыться по-детски руками. Член, мягко спружинив, прижался к животу, а Станнис, ничуть не смущаясь, по-хозяйски обхватил его пальцами, тёплыми и мозолистыми от тренировок с мечом. Знакомое ощущение, но руки Станниса твёрже и крупнее, чем у Лораса, и прикосновение носит другой оттенок – в нём читаются сила и выдержка короля. Не похоже, чтобы брат испытывал отвращение. Ренли спрятал пылающее лицо в ладонях, зашипев от пронзительного удовольствия. – Что? – Станнис двинул рукой вверх и вниз по стволу, изучая его на ощупь. Крайняя плоть обнажила налитую кровью головку. – Ещё, – отчаянно попросил Ренли, – сделай так ещё. Брат повторил нехитрый приём, оглаживая его от корня до кончика, истекающего прозрачными каплями естественной смазки. Шероховатость ладони скользила по выступающим венам, и Ренли с протяжным стоном прогнулся дугой на лопатках. Это просто восхитительно, и он так долго ждал, чтобы кто-то прикоснулся к нему подобным образом. Рукоблудие ему вконец опостылело, он невероятно соскучился по близости. Станнис, не отнимая руки, сделал ещё пару скользящих движений, крепко стиснул чувствительный орган. Ренли захлестнуло ярким наслаждением. – И это всё? – удивился брат. – Что?.. – Ренли, вздрогнув всем телом, приподнялся на локтях и распахнул глаза. – Нет! – Какой ты шустрый. – Да нет же! Неправда! – Сам взгляни, – брат невозмутимо продемонстрировал белёсые потёки семени на ладони. Ренли застонал, и на этот раз – от разочарования. Вырядиться принцем, подготовить роскошное празднество, целый вечер ни на шаг не отходить от Станниса, угощать его вином и развлекать беседой, чтобы дойти до края от пары касаний?.. Это попросту несправедливо! Затянувшееся, по меркам Ренли, воздержание сыграло с ним злую шутку. Или дело в том, что Станнис чрезмерно его возбуждает?.. По молодости он запросто мог возбудиться снова, но всплеск удовольствия оказался настолько фееричным, что Ренли чувствовал себя слабым, как едва народившийся жеребёнок. Станнис хладнокровно обтёр ладонь о сбившееся покрывало, уложил его обратно и снова придавил собой. Твёрдый холмик в бриджах брата задел тазовую косточку, а от густого запаха у Ренли закружилась голова. Вес чужого тела несколько утешал, и он обнял Станниса за талию, помассировал кончиками пальцев гладкую кожу на круто вздымающихся, как у загнанного жеребца, боках. Кожа Станниса под его ладонями ощущалась до умопомрачения хорошо: крепкая, загорелая под солнцем и ветром, туго натянутая на выступающих рёбрах. "Какое блаженство…" – придавленный, обнажённый Ренли мечтал провести целое столетие, не двигаясь с места. Брюки болтались в районе щиколоток. Он всё ещё стеснялся, но находил смущение до крайности приятным. У них в запасе ещё несколько дней, и они поступят мудро, если растянут удовольствие. Во всяком случае, Ренли надеялся, Станнис не откажет ему, когда наступившее утро рассеет чары вина и мёда. Он ещё столь многое хотел с ним совершить! Даже просто лежать в обнимку, наслаждаясь теплом, оказалось на диво превосходно. Веки Ренли смыкались от сладостной неги, разлившейся по мышцам, но Станнис сосредоточенно сопел ему в ухо, пытаясь расстегнуть свой пояс непослушными руками. – Я тебе помогу, – Ренли заставил себя пошевелиться, попытался спихнуть короля, но не преуспел. Король не ответил, слишком занятый: он наконец-таки добрался до его шеи. Нетерпеливые губы сминали мягкую кожу, а коротко стриженая борода колюче её царапала. Ренли было смешно и благостно в то же время. "Следы останутся", – самодовольно думал он. Целует ли Станнис подобным образом красную ведьму? Её одеяния оставляли открытыми шею, ключицы и верхнюю часть груди, и Ренли с радостью осознал, что нет, Станнис ласков только с ним. Как и должно. Ведьме и без того достаётся королевского внимания не в меру. "Я лучше, чем она, – убедился Ренли, – и я докажу Станнису, что могу принести ему гораздо больше плотского удовольствия, чем какая бы то ни было женщина, пускай даже с пышной грудью. Кто разберёт тонкости и слабости мужского тела лучше, чем другой мужчина?.." – Станнис, – Ренли слабо барахтался под ним, не пытаясь высвободиться всерьёз. – Станнис, приляг. Ладно? Я хочу… Станнис не слушал. От Ренли свежо пахло можжевельником, – запах свежий и чистый, как сосновый лес прозрачным ранним утром. Король настойчиво попытался удержать добычу, но Ренли всё же вывернулся из-под него, ухватил за плечо и перекатился, пригвоздив к постели. Он же недавно излился семенем, откуда только силы берутся? Молодость, Иные бы её побрали. Станнис клацнул зубами, обводя рукой грудную клетку брата. Ему хотелось послушать, как бьётся его сердце, ощутить крепость мышц, но Ренли спешно расстегнул его пояс, украшенный агатами и топазами, зачем-то выдернул его из шлёвок, сложил вчетверо и выбросил прочь. Недовольный Станнис, сомкнув челюсти, мучился ожиданием. Сколько можно возиться? Брат сноровисто стянул его брюки до середины бёдер, приспустил бельё, уставился на потяжелевший член, чуть кренящийся набок, сглотнул и как-то нерешительно обхватил его ладонью. Руки у Ренли – тёплые, мягкие, не измученные тяжким трудом. Тяготы последних дней наградили его свежими мозолями, не до крови, и ладони ещё не успели загрубеть. – Я думал, ты смелый. – Ой, сделайте одолжение, ваша милость: прикройте рот. – Если ляпнешь что-нибудь подобное в присутствии… ммм… Ренли наклонился меж его бёдер, проворный и гибкий, точно сумеречный кот. Миг сомнений – дрожащий выдох на чувствительную плоть. Решившись, Ренли лихо погрузил верхнюю часть ствола в рот, – влажный, нежный и горячий – и это действо тоже случилось впервые в жизни Станниса. Его захватила пленительная, мучительно-приятная ласка. Король недолго терзался сомнениями: хмель надёжно глушил совесть. Он задохнулся, вцепившись в простынь, приподнялся на локтях, неотрывно уставился вниз. Боги, что они творят?.. Кто бы знал, что взлохмаченная макушка брата между его ног, так близко к паху, и мягкие губы, обхватившие его член, – это настолько смущающее и, вместе с тем, возбуждающее зрелище? Сколько раз Станнис слышал, как эти уста произносили обидные шутки в его адрес? Оказывается, Ренли умел вытворять ртом и недурственные вещи тоже. Его язык скользил по плоти, губы плотно сжимались вокруг, и сладостные ощущения шли внахлёст, принося неподдельное блаженство. Станнис зарычал сквозь зубы и, испытывая острую потребность схватиться за что-то, вновь зажал длинные пряди в кулаке – те блестели чёрным шёлком в его пальцах. Ренли наклонил голову низко-низко, забирая крупный член глубоко в рот, и головка проскользнула в восхитительно-тесную глотку. Станнис откровенно любовался им: обнажённым, ладно скроенным, с торчащими лопатками, ребристой линией позвоночника и округлыми ягодицами с соблазнительными ямочками. Угловатые плечи с рельефом крепких мышц, длинные руки и ноги, умеренно покрытые тёмным волосом. Ренли нисколько не походил на девушку, но Станнис не возражал. Брат слишком хорош для бывалого воина, и за Узким Морем его скорее бы направили по пути семи вздохов, или что-нибудь в этом роде. Станнису доводилось слышать от чужеземных торговцев, что в Юнкае в качестве постельных рабов используют как девочек, так и мальчиков. Паршивец Салладор Саан предлагал привезти на Драконий Камень такую диковинку, хотя и знал, что работорговля в Вестеросе карается казнью, а Станнис ненавидит проституцию. Порядком разозлившись, будущий король ответил резким отказом, но остался бы его ответ неизменным, если бы Салладор представил ему кого-нибудь вроде Ренли? Лучше даже не задумываться. Этой ночью Станниса и без того навещали странные, причудливые мысли. Ренли, согревая его мужской орган дыханием, сосал и причмокивал, плотно сжимал ствол ртом, не задевая плоти зубами. Нежная головка тёрлась о скользкое нёбо, упиралась в глотку и проходила глубже. Чёрная макушка ритмично двигалась, длинные локоны щекотали пах и внутреннюю сторону раскрытых бёдер. Член наполнял узкое горлышко, как подходящая по размеру пробка запирает кувшин. Ощущение совсем иное, чем когда Станнис погружал свой мужской орган в женское лоно: то принимало его вязко и нежно, а глотка Ренли стискивала крепко, плотно, как тесная перчатка обнимает руку. Пальцы ног поджимались от удовольствия, чресла пекло от наслаждения. Заставляя брата взять поглубже, Станнис необдуманно надавил ему ладонью на затылок. Ренли подавился, судорожно впившись короткими ногтями в его бедро, но челюсти сомкнуть не мог. Задыхаясь, он безотчётно сглотнул несколько раз, пытаясь то ли протолкнуть инородный предмет глубже, то ли исторгнуть его обратно. По щекам у него побежали слёзы. Станнис, сам того не желая, удержал его ещё немножко, – глотка брата конвульсивно сжималась, принося небывалое наслаждение. Предчувствуя скорый конец, он отпустил загривок Ренли и обильно излился. Раскрасневшийся брат, кашляя и жмурясь, выпустил член изо рта, приподнялся и завалился рядом. Он мелко дрожал и жадно хватал ртом воздух, а на гладко выбритом подбородке у него блестели слюна и семя. Станнис видел, как сократилось его горло, когда Ренли проглотил остатки этой смеси. – Ты в порядке? – король запутался рукой в его волосах, потрепал грубовато, как пригревшуюся у огня собаку. – Ну что ты… – выдавил брат, коротко всхлипнув. – Едва не задохнулся, мелочи жизни. Я в полном порядке, не переживай, прошу покорно. Болтает без умолку, значит, и правда, в порядке. Дурак. – Хорошо, – пресытившись ласками, Станнис испытывал потребность в отдыхе и растянулся на кровати. – Станнис, ты… – Ренли, отдышавшись, утёр мокрое лицо ладонью и приподнялся на локте. Станнис протянул руку, коснулся его скулы, стёр большим пальцем белёсые брызги с подбородка. Младший брат едва заметно вздрогнул, зажмурился всего на миг. Можно и не заметить, не будь он так близко, но их лица разделяла какая-то пара дюймов. На щеках у него застыли дорожки слёз. – Ренли, – позвал Станнис со странной, щемящей тоской в груди. – Ладно, мой король. Я сейчас вернусь к тебе. Брат торопливо поцеловал его в щёку и сел. Он стянул брюки с щиколоток и, не стесняясь наготы, сполз с кровати. – Куда ты? – Я обещал тебя уложить, – Ренли фыркнул, помассировав нижнюю челюсть. Перехватывая короля за лодыжки, он ловко стащил с его ног сапоги, про которые Станнис успел забыть. Осоловелый, он нисколько не сопротивлялся и позволил деснице избавить себя от приспущенных бриджей. Напоследок Ренли поцеловал его в загорелое колено. Странное дело: этот жест и близко не граничил с похотью. Впрочем, на смущение сил не осталось. Станнис откинулся на постель. Из-под полуприкрытых век он наблюдал, как привлекательный молодой мужчина движется по опочивальне. Ренли подобрал свои вещи и затолкал их вместе с обувью в сундук у стены, потушил светильник и в три приёма задул свечи. Комната погрузилась во мрак, и только неверный свет луны струился от окна. Станнис услышал шорох тяжёлых штор балдахина, которые обычно задёргивали лишь зимой, чтобы сохранить тепло. Долгим летом в Штормовом Пределе в них не было нужды, и с наступлением осени холода приближались исподволь, а значит, проснутся они в духоте, но никто не застанет их вдвоём. Ренли прошёлся по кругу, тщательно занавешивая спальное ложе. Станнис умиротворённо слушал лёгкую поступь его шагов. "А ведь Ренли совсем не пьян", – сонно подумал он. Без слабого источника света разглядеть что-либо не представлялось возможным, и Станнис скорее ощутил, как Ренли забрался к нему. Точно ночной зверь, проникающий в чужую нору, чтобы поживиться. Он на ощупь нашёл бок своего короля и, довольный, привалился к нему. Станнис решительно отодвинул его на полфута от себя. – Что такое? – Не жмись ко мне. – Это ещё почему? Станнис задумался над ответом; мысли ворочались в голове неохотно. – Я не привык. – Да ну тебя. Ренли зевнул, замотался в простынь и устроился рядом ничком, поджав ноги. Повозился, накрыл голову подушкой. Не видя брата, Станнис знал о его присутствии лишь по тому, как проминаются перины под его весом. Места в господской кровати хватало, чтобы оба устроились с удобством, не прикасаясь друг к другу вовсе. Дыхание Ренли скоро стало тихим и мерным, но он всё-таки протянул руку, чтобы сжать пальцы короля. Станнис открыл было рот, чтобы воспротивиться, но брат опередил его: – Не отпущу. Спи. Станнис задохнулся возмущением, но у него не осталось ни сил, ни желания на споры. Пусть. Его пальцы дрогнули, сжимаясь в кулак. Тёплая рука Ренли, накрывшая костяшки, будто бы подтачивала его извечное одиночество. Вспомнив кое-что, король пробормотал присказку для того беспорядочного создания, что устроилось в нескольких дюймах от него: – Владыка Света, защити нас, ибо ночь темна и полна ужасов.