Сны цикады об осенней воде

Скрестив руки на груди, старейшина Пянь сердито рассматривал детей, испуганно застывших перед ним. Оба юноши, где-то потерявшие свои верхние черные жилеты, были порядком потрепаны и покрыты пылью, синяками и царапинами. Ученик Фэнь, неуклюже опирающийся только на одну ногу, лишился целого рукава формы. Ученик Мэн, чьи распущенные волосы по количеству веток и листьев в них больше напоминали куст, щеголял распухшими глазами и неаккуратным порезом на лбу. По мнению старейшины дети сейчас были похожи не на учеников именитой школы с более чем пятисотлетней историей, а на две овощные кочерыжки с ближайшей компостной кучи. От одного взгляда на них у бессмертного начинала болеть голова. Решение превратить часть западного склона в запретную территорию для младших учеников было вызвано наличием на этой территории жилища некоего бесстыжего божества. Пещера Няошу стала настоящей головной болью всех поколений глав пика Мацюэ. Госпожа Цзяншуан обладала поистине толстым лицом и вовсю злоупотребляла авторитетом хранительницы горы. Больше всего плутовке нравилось заставлять бессмертных развлекать ее историями. И если адепты и старшие ученики еще могли уклониться от давления и уловок, то слабые юные заклинатели нередко вынужденно просиживали долгие часы в пещере Няошу. На это поведение закрывали глаза ровно до тех пор, пока однажды не пропал гостивший в школе ребенок какой-то знатной семьи. После того, как этого ребенка и еще тройку учеников разыскивали всем пиком на протяжении пары суток, новый глава пика, бессмертный Пянь, рассердился не на шутку. Поговаривали, что благородный старейшина позеленел, выплюнул ведро крови и упал в обморок от злости, когда узнал, где именно нашлись дети. Так оно было или иначе, но следующим утром старейшина Цзяцзюй явился на западный склон и, бормоча проклятия, лично обмотал все вокруг лентой, чуткой к духовной энергии. Вид мастера пика в тот день был настолько устрашающим, что другие старейшины предпочли огибать его кабинет по широкой дуге еще некоторое время после инцидента. С тех пор младшим ученикам доступ на эту территорию стал запрещен. О любом, нарушающем границу, незамедлительно становилось известно Пянь Чжа. Поскольку бессмертный Цзяцзюй обладал слегка мелочным характером, заклинатель долго помнил, сколько волос у него поседело, пока искали детей. Поэтому, отбросив в сторону стыд и совесть, старейшина запугивал младших учеников, суля им жесткие наказания и отчисления за невыполнение запрета. На деле, конечно же, все не было настолько суровым и ограничивалось зачастую чем-то очень скучным и выматывающим. Например, бесконечным переписыванием школьных правил. Метод нудных наказаний оказался на удивление действенным, отбив желание нарушать запреты у большинства учеников. Долгие годы прошли в спокойствии, укрепив главу пика во мнении, что законная кара истинно способствует воспитанию. Старейшина Цзяцзюй самодовольно гордился собой и однозначно одержанной победой, пока сегодня злая реальность не нанесла подлый удар утратившему бдительность заклинателю. Выйдя из приятной послеобеденной медитации как раз к ужину, расслабленный бессмертный вдруг обнаружил, что злополучная граница была не просто нарушена, а бесцеремонно уничтожена двумя тринадцатилетними негодниками. С досады пнув любимую пиалу в стену, мужчина знатно выругался. Вид разлетевшихся по комнате осколков его драгоценной фарфоровой чаши заставил сердце поздно опомнившегося бессмертного облиться кровью. И все же Пянь Чжа, несмотря на строгость и гневливость, не был жесток. Жалкий вид двух детей, естественно, вызвал его сочувствие. Судя по их одежде и лицам, сегодняшнее происшествие на горе уже являлось достаточным наказанием для юношей. Однако, будучи главой пика, населенного множеством малолетних неокрепших нравственно душ, мастер не мог просто так отпустить ситуацию. Ему, как праведному и ответственному наставнику, необходимо было наказать одного, чтобы устрашить сто. — Я так понимаю, школьные правила касаются всех, кроме учеников Фэнь и Мэн? — мрачно процедил бессмертный сквозь зубы. В это мгновение старейшина Пянь старательно концентрировался на разбитой пиале, придавая лицу нужное негодующее выражение. — Старейшина Ц-цзяцзюй, это все… — стиснув кулаками край широких рукавов, Мэн Иньчэнь машинально шагнул вперед. Несмотря на дрожащий от волнения голос, юноша намеревался любым способом спасти друга от отчисления, взяв всю вину на себя. И пусть от одних мыслей о реакции клана Мэн и, в частности, Мэн Ханьцзян у него подкашивались колени, он бы умер от стыда на месте, если бы Фэнь Ицзю пострадал из-за его необдуманных действий. — Это все вина этого ученика! — не дал договорить другому Ицзю, также выступая вперед и почтительно кланяясь мастеру. — Нет, это… — упрямо поджал губы Иньчэнь. Но его попытка оправдаться снова была перебита соучеником. — Старейшина! Этот ученик слышал, что на западном склоне водятся невероятные яо, и поддался любопытству. Ученик Мэн, как настоящий брат, пытался остановить этого ученика от глупых поступков. Из-за глупости этого ученика брат Мэн сильно пострадал, — не разгибаясь, бойко голосил Фэнь Ицзю. Он не давал собеседникам вставить и слова в эту покаянную тираду. — Этот ученик бездумно подверг себя и брата Мэн большой опасности. Этот ученик очень раскаивается! Этот ученик нарушил правила и смиренно примет любое наказание! Прошу старейшину не наказывать брата Мэн! Он так сильно пострадал из-за своей доброты и беспокойства за этого ученика… Старейшина, пожалуйста, помогите ранам брата Мэна! В бедных районах Баоцзана, где вырос Ицзю, жило много хитрых тетушек. Юноша много раз наблюдал, как провинившись, эти женщины покаянно бросались в ноги, бились о землю и жалобно молили о наказании. И, если столкнувшийся с ними человек был недостаточно толстокож, такие громкие крики и плач, привлекавшие внимание всей улицы, легко выбивали его из колеи. Под давлением преувеличенных эмоций и фальшивых слез недавняя жертва чувствовала вину и бросалась утешать тетушку. Либо же, в сердцах плюнув на бесстыдницу, уносила ноги прочь, лишь бы не слушать эти заунывные вопли. Живя в Баоцзане так долго, Фэнь Ицзю хорошо усвоил, какой бесстыжей силой обладал покаянный крик. И в отчаянной ситуации юноша не постеснялся прибегнуть к этому приёму. Даже, если бы это не отпугнуло старейшину, он должен был хотя бы попытаться защитить Мэн Иньчэня. Сбитый с толку бессмертный Пянь некоторое время только и слышал громкие подвывания «этот ученик», «глупости» и «брат Мэн», отчего его голова действительно разболелась. Борясь с порывом закатить глаза, Пянь Чжа сурово рявкнул: — Молчать! — усиленный внутренний энергией голос разнесся над склоном, потревожив сонных птиц в лесу. После свирепого окрика старейшины Ицзю не посмел дальше каяться. В установившейся тишине, бессмертный Цзяцзюй измученно потер виски, сердито выдохнул и, отвернувшись, скомандовал следовать за ним. Юноши молчаливо переглянулись и двинулись вперед. Старейшина повел их прочь от жилых двориков к административным зданиям. При каждом шаге распухшая лодыжка Фэнь Ицзю ныла все больше и больше. Тревожные мысли о том, что ждет их в недалеком будущем и как к этому подготовиться, оказались полностью вытеснены из головы подростка неприятными ощущениями. Поскольку вокруг быстро стемнело, юноша позволил своему лицу скорчиться в болезненной гримасе, что, конечно же, не сталось без внимания Мэн Иньчэня. Юный соученик, всю дорогу беспокойно всматривающийся в изменения лица друга, пару раз нерешительно делал неуклюжие движения в его сторону. Из-за этих метаний Иньчэнь сильно раскраснелся. Будучи очень робким ребенком, выросшим вдали от других людей, он неосознанно придавал каждому взгляду, слову и прикосновению гораздо больше значения, чем другие. Эти моменты, на деле такие простые и незаметные для других людей, слишком интенсивно затрагивали его чувства и глубоко отпечатывались в памяти. Подсознательно Иньчэнь считал, что каждое его действие может производить на другого такое же сильное впечатление, и боялся причинять неудобство. Однако почти что физическая боль от вида страдавшего Фэнь Ицзю пересилила все его переживания и сомнения. Мэн Иньчэнь решительно приблизился и крепко обхватил спутника, что был выше его на полголовы, за талию, позволяя опираться на себя. Встретившись взглядом с ласковыми синими глазами, юноша спешно опустил голову, заливаясь румянцем до самых корней волос. Так они и двигались вслед за старейшиной Цзяцзюем, пока тот вдруг не остановился. — Вперед, — открыв перед учениками дверь, скомандовал Пянь Чжа, все еще сохраняющий суровое выражение на лице. Юноши неловко протиснулись в кабинет, встретивший их стойким запахом целебных трав и юношескими голосами. На диванчике у правой стены сидела знакомая пара заклятых друзей, переплавивших мечи, если не в сохи, то, по крайней мере, в словесные оскорбления. Неспешно обрабатывающий мазью предплечье Цун Ли с каменным лицом выслуживал тихие жалобы брата Гу. Эти «внуки Хуй-гуна», казалось, соревновались в достоинствах уже так долго, что спор порядком измотал обе стороны. — Почему ты ударил меня? — в очередной раз спрашивал Гу Течжун, покорно позволяя своему телохранителю прижать к его опухшей щеке завернутый в тряпицу кусочек льда. Цун Ли в ответ смерил соученика презрительным взглядом, мысленно жалуясь, что на напыщенного петуха тратится уже который кусок драгоценного вещества. Сейчас, когда природа еще хранила знойный отпечаток прошедшего лета, лёд был редок и дорог. Однако, благодаря системе подземных гротов, снежным зимам и некоторым особенным талисманам, в Шоужэнь Цзинчжи было собственное морозное хранилище. Просто, по мнению юноши, брату Гу не помешало бы походить с разукрашенным синяками лицом и подумать над своим поведением. — Потому что ты — дурак, — наконец, вздохнул Цун Ли с таким видом, будто бы всем, кроме самого Гу Течжуна, с малых лет был известен этот факт. — Почему это я «дурак»? — обиженно допытывался соученик. Юноша не понимал, что в глазах собеседника его понурое недоуменное лицо полностью подтверждало выданную его умственным способностям оценку. — Потому что! — фыркнул Цун Ли, закатывая глаза. Поскольку брат Гу продолжил хлопать ресницами и надувать губы, подросток не выдержал и, яростно сверкнув глазами, принялся загибать пальцы. — Ну, потому что кто еще привез в школу слуг и забил целый дворик только ими? Кто еще ходит везде с охранником, будто бы он Император? Кто еще три раза в день питается на глазах всех девятью блюдами и даже не удосуживается их доесть? Кто еще носит на поясе кусок нефрита больше своей башки? Я что ли? А? А?! Я? Ошарашенный Гу Течжун бросил недоверчивый взгляд на своего телохранителя, старательно прячущего улыбку за рукавом. Как истинная жемчужина на ладони богатой и знатной семьи Гу и клана Лоу, этот ребенок попросту не мог понять, насколько он не вписывается в окружающую среду и чем так сильно раздражает других. — А с подвеской-то что не так… — совсем тихо вздохнул несчастный Гу Течжун, потупив взгляд. — Тьфу ты, — Цун Ли, было, снова почувствовавший прилив сил, изнеможденно откинулся на спинку дивана. У него просто не было столько энергии, чтобы сейчас побороть настолько твердолобого соученика. — Он ведь правда не понимает… Брат Гу хотел сказать что-нибудь в ответ, но как раз в этот момент старейшина Пянь привел еще двоих нарушителей спокойствия. — Цзю-эр! — оживился Цун Ли, но, увидев грозный взгляд бессмертного Цзяцзюя, замолк. Пока Иньчэнь помогал другу занять диванчик напротив, старейшина уже пересёк комнату и скрылся за внутренней дверью. Через несколько минут эта дверь снова открылась, и на этот раз вместе с Пянь Чжа, медленно передвигая ногами, вышел старейшина Фоу. Под ласковым взглядом пожилого заклинателя все четверо почувствовали, как нависший над ними дамоклов меч оказался игрушкой, сделанной из бамбука. Напряженная атмосфера в комнате порядком потеплела. Даже суровый вид величественного бессмертного Цзяцзюя уже не внушал юношам такого трепета. Бессмертный Баньли обладал не только мягким и сострадательным нравом, но и являлся одним из старейших мастеров школы, чей авторитет был непререкаем. Пока такой человек находился рядом с учениками, даже грозный мастер Пянь со всеми его наказаниями был всего лишь бумажным тигром. Словно весенний ветерок, одним своим присутствием старейшина Фоу принес надежду. Несмотря на хмурое выражение Пянь Чжа, старейшина осмотрел новых пациентов и с неизменным невозмутимым выражением на лице задал некоторые вопросы. После этого мастер умело обработал их царапины, особое внимание уделив глубокой ране на лбу Мэн Иньчэня. К радости Ицзю кость на его лодыжке все же не была сломана. Заставив подростка проглотить обезболивающую пилюлю, лекарь уверенным движением вправил вывих и наложил повязку. На всякий случай напоследок замерив пульс подростков, пожилой заклинатель улыбнулся и вынес вердикт: — К счастью, ваши повреждения внешние и при должном уходе быстро заживут. Я дам мазь для обработки открытых ран и рецепт, как ее применять, а также несколько тонизирующих пилюль, — повернувшись к Ицзю, старейшина Фоу добавил: — Сяо Фэнь, постарайся не напрягать ногу несколько дней. Я дополнительно дам тебе мазь для снятия отека, — получив искреннюю благодарность юноши, Фоу Баньли обратился ко второму подростку. — Сяо Мэн, чтобы не осталось шрама на лице, тебе в дополнение к предыдущей мази нужно будет применять еще одно. Твоя кожа очень нежная и ее легко поранить, тебе следует быть внимательнее. — Спасибо, старейшина, — застенчиво пискнул Мэн Иньчэнь, потупив взгляд. Он собирался стать воином, и, по сути, не возражал получить парочку другую шрамов. Хотя, конечно, и не настолько глупым образом. Всегда носить на лице напоминание о собственной дурости юноше не хотелось, однако услышав смущающее наблюдение о нежности его кожи, Иньчэнь подумал, что, пожалуй, не будет слишком старательно обрабатывать порез. Когда с обработкой ран и раздачей лекарств было закончено, в комнате установилась удушающая атмосфера. Пришло время получать наказание. Старейшина Цзяцзюй презрительно фыркнул и, скрестив руки на груди, сердито проговорил: — Ученик Гу, ученик Цун, драки между соучениками непозволительны! Каждому пятнадцать раз переписать школьные правила. Ежедневно после ужина будете приходить в мой кабинет, пока не закончите. — Да, старейшина… — на несчастное лицо Цун Ли в этот момент было физически больно смотреть. И неудивительно: в Шоужэнь Цзинчжи было более ста правил внутреннего распорядка! — Ученик слушается, — Гу Течжун выглядел не лучше, хотя в силу воспитания и смог удержаться от гримасы. — Что касается вас, — сурово сверкая глазами, мужчина повернулся к двум другим провинившимся. — Старейшина Цзяцзюй! Старешина Фоу! Брат Мэн не виноват, — понадеявшись на снисхождение от второго заклинателя, Ицзю все же перебил старейшину. Жалобный голос юноши сочился самым искренним раскаянием. Мэн Иньчэнь непроизвольно снова нахмурился, поджимая губы, и также собирался вмешаться. Однако терпение бессмертного Пянь в этот момент закончилось. Изначально он не собирался сурово наказывать эту парочку, но раздражающие жалобы Фэнь Ицзю ему порядком надоели. — Ученик Мэн также перепишет правила двадцать раз! — гневно заявил старейшина, повысив голос. — А ты!.. — Мастер Пянь, — на этот раз его остановил бессмертный Фоу, и Пянь Чжа из уважения к старшему пришлось сдержать рвущуюся наружу злость. — Последний раз нам пришлось открыть дополнительные хранилища, чтобы обеспечить префектуру должным количеством лекарств. В третьем и четвертом хранилище все еще не успели навести порядок. На пике Бяньфу не хватает адептов. Почему бы в качестве наказания не отправить учеников Мэн и Фэнь туда? — Хорошо, — спустя несколько мгновений неохотно согласился старейшина Цзяцзюй. Конечно, ему не хотелось вверять провинившихся под мягкую опеку Фоу Баньли, однако открыто спорить со старшим бессмертным еще и на глазах у учеников было неуважительно. К тому же уборка в хранилищах трав никогда не была легкой, тем более, когда эти хранилища только что торопливо и неаккуратно опустошили. Так что такой итог вполне устроил заклинателя. Единственное, что Пянь Чжа не мог понять: почему обычно предпочитающий не вмешиваться дела других старейшина Фоу в этот раз решил вступиться за юношей. Интуиция подсказывала мужчине, что дело не только в том, что неожиданно стало не хватать рук для уборки хранилищ. Пик Бяньфу школы Шоужэнь Цзинчжи, где совершенствовались заклинатели Дао Лекарей, всегда испытывал острую потребность в учениках. Как, впрочем, и в адептах, и даже, ко всеобщему стыду, в старейшинах. В целом в заклинательском мире было не так много культивирующих это Дао. Мало какой юноша добровольно соглашался годами зубрить названия лечебных трав, ковыряться в сырой земле и бесконечно спасать своих более успешных товарищей воинов. Среди распределяемых в школе на пик Бяньфу наблюдалось повсеместное уныние, недовольство своей судьбой и нежелание обучаться, выражающееся в лени и бойкотировании своего культивирования. Эта проблема была выявлена давно, и глава Бо Ляньди, сам выходец пика Бяньфу, всячески старался с этим бороться. — Мастер Фоу, разрешите задать вопрос? — задумчиво протянул старейшина Пянь, наблюдая за спинами уходящих детей. Бессмертный Фоу, неторопливо упаковывающий свой ящик с лекарствами, улыбнулся. — Дай угадаю, хочешь спросить, почему я забрал этих детей? — выпрямившись, пожилой заклинатель вздохнул. — Да, мне и правда интересны эти дети. Захотелось посмотреть на них чуть ближе. Особенно на ученика Фэнь. — Ученик Фэнь? — Пянь Чжа мысленно перебрал все, что он знал об этом ребенке. Ничего особенного на ум не приходило. Ученик как ученик, не лучше и не хуже других, но, видимо, у мастера было свое видение. Старейшина Цзяцзюй быстро потерял интерес к расспросам. Заклинатели вышли из административного здания, когда на улице совсем стемнело. Попрощавшись с Пянь Чжа, бессмертный Фоу неспешно направился на пик Бяньфу. Спустя некоторое время он остановился в саду, любуясь далекой полной луной на чистом небе. — Может ли душа вернуться в чужое тело? — тихо спросил у далекого небесного тела Фоу Баньли. — Интересную же ты мне задал задачку, Кань Чунгуй. Посетовав и вздохнув, старик печально улыбнулся своим мыслям и продолжил путь.