Сны цикады об осенней воде

Дни на пике Мацюэ мерно шли своим путем. У юных заклинателей не было времени скучать. Каждый день в час кролика сонная толпа подростков собиралась у учебного здания в ожидании старейшины Цзяцзюя. Бессмертный забирал детей и вел в одно из нескольких мест горы с наилучшим фэншуем, где они медитировали, впитывая ци Неба. Утром все юноши, как один, старались принять наиболее бодрый и одухотворенный вид. Ведь стоило Пянь Чжа заметить кислое зевающее лицо, хитрый старик сразу же выбирал для медитаций самое отдаленное и труднодоступное место: плато на вершине пика Мацюэ. Долгий подъем по узкой горной тропе был окрещен учениками «Поход длиною в десять тысяч ли». На самом плато не было ни одного деревца или кустика, и подросткам приходилось стоически жариться под палящим солнцем. А разряженный горный воздух у многих вызывал головокружение и тошноту. Совсем другое дело, когда старейшина милостиво приводил их в ближайший персиковый сад. В сени благоухающих деревьев, укутанные сладкими падающими лепестками от взгляда бессмертного, многие умудрялись не просто погрузиться в медитацию, но и поспать на несколько часов дольше. Фэнь Ицзю же больше всего нравилось, когда заклинатель приводил их к водопаду Чжонао. Грохот ниспадающих потоков воды укачивал его беспокойное сознание, унося прочь бренные мысли и помогая быстро настроиться на нужный лад. Умиротворяющая атмосфера у водопада казалась подростку смутно знакомой, пока он, наконец, не вспомнил о беседке в поместье госпожи Бэй. Женщина часто заставляла его без дела сидеть с ней в этой беседке, пока она занималась своими делами. Шум маленького водопада в саду успокаивал скучающего подростка, избавляя от тревог и переживаний. Хотя Ицзю не понимал смысла в бесцельном сидении, он ощущал, что после нескольких часов в полудреме в беседке всегда чувствует себя полным сил. Только сейчас, медитируя в Шоужэнь Цзинчжи, юноша увидел скрытый подтекст в действиях бессмертной. Бэй Лисинь на самом деле заставляла его поглощать ци Неба! Это открытие заставило Фэнь Ицзю посмотреть на наставницу под новым углом. После медитаций взбодрившиеся ученики ежедневно спешили принять легкий завтрак и нехотя направиться на мучительные занятия по физической подготовке. Впервые придя в просторный тренировочный зал, Ицзю и Цун Ли были полны предвкушений: неужели сейчас они познают тайные приемы бессмертных? — Занятия будет вести лучший ученик старейшины Гэ с пика Лиюй! — торжественно провозгласил тогда Цун Ли, едва не подпрыгивая на месте от возбуждения. — О, нет! — чей-то безрадостный стон заставил друзей обернуться. Несколько учеников, услышав его предыдущие слова, побледнели. У всех них по совпадению уже были старшие родственники или приятели, на несколько лет раньше поступившие в Шоужэнь Цзинчжи. — Только не говорите мне, что это снова шисюн Хао… — отчаянно прошептал кто-то. Цун Ли и Фэнь Ицзю удивленно переглянулись. После расспросов расстроенных соучеников выяснилось, что в их духовной школе существовала некая одиозная личность, отличавшаяся неиссякаемой энергией и особенным усердием в обучении. Ученики прошлых поколений за спиной называли этого шисюна не иначе, как «Уцин». — Мой старший брат рассказывал, что после занятия с адептом Хао, он впервые в жизни заплакал! — Говорят, после первой тренировки с ним невозможно встать с кровати неделю… — Разве адепт Уцин не должен находиться на миссии? Ну, почему он вернулся! — Все, ребята, попрощайтесь со своими ногами... — Ну, все же не может быть настолько страшно, да? — нервно хихикнув, Цун Ли похлопал друга по плечу. Фэнь Ицзю криво улыбнулся в ответ, согласно кивая. Юноши старательно разыгрывали перед друг другом беспечность, хотя их колени, вымотанные «Походом длиною в десять тысяч ли», предательски подрагивали. К сожалению, местное бедствие не заставило себя долго ждать. В зал вошла группа старших учеников, возглавляемая ослепительным молодым человеком. Прекрасный святой с горы Гу Е обладал изящной внешностью иностранца: золотой копной волос и светлыми глазами. Небольшой нос юноши с сеточкой легких веснушек был чуть вздернут, а на щеках от постоянной широкой улыбки проступали очаровательные ямочки. Адепт Хао был высок и строен, в его легкой походке так и читалась кипящая бурная энергия. Вокруг этого молодого заклинателя как будто существовала какая-то аура беззаботности, энтузиазма и хорошего настроения. «Плохо дело», — синхронно сошлись в мыслях все присутствующие, не обманувшись красотой и благозвучной фамилией. Страстно увлеченные своим предметом учителя были куда беспощаднее чванливых равнодушных старцев. — Приветствую драгоценных шиди на занятиях по физической подготовке! — хлопнув в ладоши, радостно рассмеялся адепт Хао. Звонкий, мальчишеский голос эхом разносился по залу. — Меня зовут Хао Цайюнь, — активно жестикулируя руками, продолжил заклинатель. — Я следую Дао Меча под руководством лучшего мастера, шицзуня Гэ! И также являюсь адептом пика Лиюй. Должность «адепта» уже была знакома подросткам благодаря объяснению бессмертного Пянь Чжа. Изначально поступившие в духовную школу становились младшими учениками и обучались на пике Мацюэ. Когда они возводили основу и переходили на другой пик, то один из старейшин брал их в личные ученики. Юноши принимали порядковый номер среди учеников других поколений. Например, кто-то становился третьим учеником старейшины Кань с пика Цинва, а кто-то — седьмым учеником старейшины Е с пика Бяньфу. По отношению ко младшим группу личных учеников часто называли просто «старшие ученики». Когда заклинатель успешно формировал духовное ядро и осваивал базу совершенствования, он обычно покидал духовную школу, возвращаясь к своему клану или отправляясь в самостоятельное путешествие по миру. Но были и те, кто по разным причинам хотели остаться в Шоужэнь Цзинчжи. Такие бессмертные получали должность «адепта». Адепты, подобно старейшинам, проживали на территории горы Циньмао и получали жалование. Они либо помогали мастерам в обучении молодого поколения, либо выполняли различные миссии в мире смертных от лица школы. Некоторые из этих заклинателей в последствии и сами становились старейшинами, например, мастер меча Гэ Цзесянь долго служил должности адепта, прежде чем стать уважаемым наставником пика Лиюй. То, что Хао Цайюнь, выглядевший немногим старше двадцати, уже полностью замещал кого-то из старейшин на пике Мацюэ, получив в распоряжение целое отдельное занятие и нескольких старших учеников в помощники, говорило о выдающемся таланте этого бодрого юноши. — По просьбе моего мастера с сегодняшнего дня я буду вести эти занятия для вас, — адепт Хао взмахнул рукой, велев помогающим ученикам выстроиться в одну с ним линию. — Ну-с, не будем больше терять времени! Начнем с небольшой разминочки, повторяйте за мной. И так под энергичные хлопки отбивающего ритм Цайюня начались их ежедневное погружение в море печали без границ. Сами по себе упражнения, непринужденно демонстрируемые адептом Хао, с первого взгляда не несли особенной сложности: больше всего это походило на некий танец с простейшими элементами из боевых искусств. Но из-за высокой скорости выполнения и большого числа повторов, тренировка оказалась крайне изматывающей. Прыжки, повороты, уклонения, подскоки, наклоны, махи, бег на месте… и снова прыжки, повороты… Казалось, зал вошел бесконечный цикл сансары. В мире юных учеников остались лишь страдания. Не прошло и половины зажженной палочки благовоний, как большая часть подростков капитулировала. Без сил валяясь на полу, они пытались заново научиться дышать. Старшие шисюны, вынужденные показывать движения вместе со слегка разрумянившимся Хао Цайюнем, обливались потом, но стоически терпели, не желая ронять лицо перед новичками. — Оставь… оставь меня, — плюхнувшись на пол прохрипел Цун Ли, чье лицо превратилось в кислый алый помидор. — Давай-давай, — потяжелевшими руками тянул его за воротник Фэнь Ицзю. Подросток, будучи вынужденным с детства работать, хотя и более других привык к физической активности, сейчас чувствовал себя немногим лучше прочих. Но ему не хотелось сдаваться так просто. — Смотри… брат Гу еще на ногах, — надавил на больную точку друга хитрый юноша. Издав горестный вопль, Цун Ли все же заставил себя снова подняться, невнятно проклиная «упрямого петуха» и всю его родню до восемнадцатого колена. Занятия под руководством неутомимого Уцина оказались в сто раз тяжелее, чем утренний подъем на плато на вершине пика Мацюэ. Каждые пять дней, к невероятной радости всех младших учеников, вместо занятий по физической подготовке до обеда проходили занятия по медицине. Их вел спокойный и неторопливый старейшина Фоу Баньли с пика Бяньфу. Подростки изучали базовые травмы и болезни, способы помощи при них, заучивали названия разных целебных трав, лекарственных пилюль и бальзамов. Немного освоившись, они приступили к практической части и тренировались самостоятельно готовить лекарства. После обеда вымотанные юноши ежедневно направлялись в просторные классные комнаты слушать лекции бессмертного Пянь Чжа или других приглашаемых им старейшин. На этих занятиях они учились различать разные виды гуев и гуаев, а также узнавали самые действенные способы экзорцизма и борьбы с ними. Кроме того, бессмертный Цзяцзюй преподавал теорию совершенствования, пространно рассуждая о ци и ее течении во всем в мире. Юношам мучительно постигали философию Дао и заучивали древние мудреные трактаты. Одними из самых интересных лекций для Фэнь Ицзю были те, что касались обрядов и традиций разных регионов мира смертных. Опыт многовековой борьбы с нечистью и особенности поддержания хрупкого равновесия жизни смертных рядом со враждебным миром существ с иньской ци завораживали подростка. Цун Ли же более всего любил занятия об исторических жизнеописаниях бессмертных и их подвигов. Дневник подростка после таких лекций обычно пополнялся несколькими десятками исписанных страниц. После ужина пик Мацюэ ежедневно погружался в сосредоточенную тишину, прерываемую лишь шорохом пергаментов и звуками растирания туши. Младшие ученики разбредались кто-куда, чтобы выполнить задания к следующим занятиям или немного помедитировать в одиночестве. Дни и месяца летели, что ткацкий станок. Со момента поступления Фэнь Ицзю в Шоужэнь Цзинчжи уже прошло несколько месяцев. Назойливая летняя жара, наконец, отступила, сменяясь осенней прохладой. Буйная растительность горы Циньмао окрасилась пестрыми оттенками желтого, оранжевого и красного. Юноша окончательно освоился в духовной школе, найдя несколько особенно полюбившихся местечек, и заведя приятельские отношения с несколькими соучениками. Их с Цун Ли маленький дворик так и не приобрел третьего жильца, что в общем-то устраивало обоих подростков. Из особняка Бэй каждые несколько недель приходили письма от шисюна Чжунши, рассказывавшего о том, что происходило дома. Сводный младший брат, Фэнь Байцзю успешно освоился на новой должности в поместье Бэй, проявляя особенный талант к счету и управлению. Госпожа Лисинь оценила сообразительность и расторопность этого ребенка, повысив его до управляющего особняком. Сестричка Фэнь Гоцзю росла здоровым и бодрым ребенком, повсюду маленьким хвостиком сопровождая старшего брата и перенимая у него премудрости взрослой жизни. А старик Гуань, что радовало семью Фэнь больше всего, почти перестал пить, старательно выполняя обязанности садовника дома Бэй. По вечерам госпожа полюбила играть с ним в маджонг за чаркой вина. Каждый раз получая письмо из дома, Фэнь Ицзю не мог перестать улыбаться. Когда госпожа Лисинь первый раз заявила о том, что юноша должен отправиться в духовную школу, он упрямо отказывался. На тот момент подросток являлся единственным кормильцем, и его отъезд бы оставил родню без средств к существованию. Однако наставница, понимая его страхи, по мановению руки просто забрала всю семью Фэнь в свое поместье. Они получили не только работу и кров, но и возможность для Байцзю и Гоцзю обучиться грамоте и повысить свой социальный статус. Ежедневно мысленно вознося хвалу своей суровой благодетельнице, Фэнь Ицзю с особым усердием совершенствовался, протирая насквозь железную тушницу. Стараясь не тратить понапрасну каждую свободную минуту, юноша попросил Цун Ли помочь ему лучше освоить письмо и чтение. Благодаря его урокам, хотя иероглифы Ицзю и не смогли стать ровнее, его навык грамотного изложения мыслей значительно повысился. Единственным, что не давало подростку полностью наслаждаться радостями жизни, были его непонятные отношения с соучеником Мэн. Они виделись ежедневно и приветствовали друг друга вежливыми кивками, часто сидели недалеко друг от друга на занятиях и даже обменивались парой незначительных фраз, но стоило урокам закончится, как юноши расходились в разные стороны. Узнав больше о семье Мэн, Фэнь Ицзю не решался быть таким же беспечным и бесцеремонным в общении. Между ним и учеником Мэн будто бы выросла невидимая стена. Хотя юношу не сильно волновало мнение какого-то (пусть и известного) заклинательского клана, он переживал, что грубыми действиями может обидеть и смутить воспитанного соученика. Соученик Мэн был для Фэнь Ицзю прекрасным белым журавлем в облаках. И чем дальше он держался от этого журавля, тем больше благородных качеств его фантазия присваивала прекрасному юноше. Конечно же, попавшему в ловушку своих мыслей подростку казалось само собой разумеющимся, что ему, такому дикому варвару, нельзя пачкать этот безупречный нефрит. Запутавшийся Фэнь Ицзю отчаянно нуждался в совете, но Цун Ли слишком переживал, как бы ничего плохого не случилось, а старейшина Кань за все прошедшие месяцы так и не пришел снова повидаться. Вначале приуныв из-за разверзшейся между ними пропасти в воспитании, происхождении и образовании, юный заклинатель в итоге решил постараться стать лучше и сократить этот разрыв. И пусть сейчас он мог лишь сказать несколько незначительных слов и глупо улыбнуться, Ицзю верил в то, что скоро все изменится. Как бы изумился ученик Фэнь, если бы знал, что глубокие туманные глаза Мэн Иньчэня каждый день настойчиво ищут взглядом его взлохмаченный силуэт в черно-белой толпе соучеников. Что этот благородный белый журавль на самом деле всего лишь маленькая трусливая перепелка, которая и боится, и надеется, что с ним заговорят. И, безусловно, Фэнь Ицзю сильно бы расстроился, если бы узнал, что оставленный в одиночестве со своими навязчивыми мыслями Мэн Иньчэнь с каждым днем все больше и больше погружается в омут ненависти к самому себе.