Принцесса Мононоке 2

Глава 40.

На восток!

      С рассветом Гиригорт переборщил. Солнце уже лило на город лучи самого разгара утра, а заспанный Кента только спускался по лестнице, одной рукой держась за перила, а другой подвязывая к поясу ножны с кинжалом. В коридоре слышались голоса и топот. Должно быть, кто-то еще даже не вышел из комнаты. Гиригорт уже стоял внизу, но друзей не винил. После стольких ночей без сна им наконец выпало хорошо поспать, и может, действительно не было смысла вставать так рано. Сам он чувствовал себя не очень после вчерашней посиделки, голова была немного тяжелой. Но это пройдет.       В проеме над лестницей показался Чен. Зевнув, он кивнул Гиригорту и зашагал вниз, накручивая ус на палец. Аситака, стоявший рядом с Гиригортом, вздохнул и погладил Якуру. Сан с братьями тоже уже ждала внизу. Вскоре к ним довольно бодро спустился Неко, потом Микайо и все остальные. Проверив мешки с припасами, лекарствами и всем необходимым, они двинулись к площади через лабиринт улиц.       Знакомые буднично кивали Гиригорту. Он задавался вопросом, сколько пришло бы провожать их, если бы горожане знали о планах? Сколько… пошли бы с ним? Именно этого боялся Киросу. Гиригорт вздохнул. Пусть будет так. Где-то в глубине души он был счастлив, что эти люди остаются здесь.       На площади перед главными воротами Гиригорт ожидал увидеть Киросу, но не было никого, кроме двух стражников и мужчины с телегой, который вез солому в сторону домов. Гиригорт хотел подождать, но вдруг услышал окрик. Слева у переулка стоял Тагуин. Начальник стражи призывающе махнул рукой, и Гиригорт направился к нему, но тут же он махнул еще два раза — гораздо размашистее. Пошли все.       Тагуин завел их в большой сарай. Гиригорт проморгался от пыли, сзади кто-то чихнул, кажется, Неко. Возле груды ящиков боком к ним, сложа на груди руки, стоял крупный человек в старом сером плаще с капюшоном. Он повернул голову, потом обратился всем телом к вошедшим. Снял капюшон, и Гиригорт не сдержал смешка.       — Ну не слишком ли это, Киросу Горо?       — Не веселись. Мы спали два часа и встали спозаранку, чтобы все подготовить. Давайте, выходим все.       Градоначальник медленно зашагал к двери, подталкивая воздух руками, пока толпа не развернулась и просочилась через проход обратно на улицу. Он вышел вслед вместе с Тагуином, дал знак тому идти сзади, а сам направился во главу отряда. Киросу сразу пошел быстрым шагом, задавая еще сонным воинам неплохую скорость. Он вывел их в путаницу каких-то совершенно неприметных улиц и так и вел до самой стены. Здесь, на запыленном задворке Гинтоэра, стоял навес, содержание которого завесили серым покрывалом, а справа от него, в стене — широкие низенькие ворота. Послышалось цоканье копыта.       Киросу Горо вышел вперед, повернулся лицом к отряду.       — Вчера я сказал про подарок для вас. Вы отменные бойцы, но путь, я надеюсь, будет долог, — он грустно улыбнулся. — Если повезет, ваши ноги здорово устанут на горных тропах Предмурдошья. Поэтому… — он шагнул в сторону, сорвав покрывало.       — Киросу Горо… — тихо вымолвил Гиригорт.       Под навесом стояло три десятка оседланных коней. Все серой масти, здоровые и крепкие. К седлам были приторочены мешки. Увидев людей, скакуны зафыркали, запряли ушами. Некоторые стали поднимать и опускать копыта, задевая прутья ограды. Им не терпелось пуститься вскачь.       Кента кашлянул.       — Это очень ценно, господин Горо… Но не слишком ли большая потеря для Гинтоэра?       — Брось, — Киросу махнул рукой. — К чему нам сейчас лошади? По улицам разъезжать? Пока гномье иго с острова не спадет, никуда особо и не отправишься. А вот вам они недурно помогут. Это меньшее, что мы для вас можем сделать…       Гиригорт пошел вперед и обнял его.       — Ты безумец, — говорил Киросу, хлопая его по спине. — Но ты упрямый малый, Гир. Глядишь, твое упрямство до чего доведет…       Затем он посмотрел в его лицо, сжал плечи руками, улыбнулся.       — Ладно. Не нужно долгих прощаний. Тагуин, помоги открыть.       Они вдвоем двинули тяжелый, уснувший окаменелым сном засов, толкнули створы. Воины брали под уздцы коней и выходили за стену. Неко и Тагуину пришлось пригнуться под низкой притолокой. Гиригорт провел ладонью по доскам ворот, прощаясь с Гинтоэром. Когда все оказались снаружи, Киросу прикрыл ворота с внешней стороны. Все еще пеший отряд смотрел на двух провожавших. Киросу Горо заговорил громко:       — В мешках есть припасы, лекарства, стрелы и все необходимое. Когда встанете на привал, достаньте оттуда теплую одежду. Осень будет холодная.       Он на мгновение замолчал, посмотрев вниз. Потом поднял взгляд на Гиригорта.       — Должно пройти время. Может быть, когда что-то станет яснее, может, когда слишком долго не будет никаких вестей. Но время пройдет, и я скажу им. Я расскажу всем о том, куда и зачем ты исчез. Тебя никто не забудет, Гир.       — Я знаю, Киросу. Спасибо тебе.       — Береги спину. Ты, твои люди, Кента, Ахуро, Хонда… И вы, храбрецы с Хонсю, что так яростно сражались за наш город… Мы будем помнить вас всех. Удачи в пути!       Гиригорт вставил ногу в стремя.       — Прощай, Киросу Горо. Прощай, Тагуин.       Он вскочил в седло и закричал:       — По коням!       Лучники садились верхом, брали в руки поводья, поворачивали лошадей к далеким буро-серым горам котловины. Аситака был рад снова оседлать Якуру после трех недель исключительно пешей ходьбы по городским проулкам, да и тот явно соскучился по быстрому бегу. Принц посмотрел на Сан, сидевшую на спине Ишуи и сжимавшую его шерсть, ее глаза смотрели вдаль, наполняясь предвкушением и восторгом. Их всех одул ветер. Гиригорт оглянулся к воротам.       — Желаю вам выйти живыми из любых передряг! — Торжественно громыхнул Киросу. — Желаю справиться со всеми безумствами, которые вы задумали! Желаю прославить свои имена на века! Тагуин желает вам того же.       — Прощай, Гинтоэр! — крикнул Гиригорт, перехватив поводья. Прощальный крик подхватили остальные, а Гиригорт вдохнул, ударил пятками коня и прокричал:       — На восток!       Всадники помчались вперед, взметая пыль последних сухих дней и поднимая табунный грохот. Они неслись к подножиям гор, тех самых гинтоэрских гор, которые с давних времен служили им вторыми стенами и вечным, уже слишком родным пейзажем. Между скалами лежал перевал, через который Гиригорт проходил многие сотни раз, а ниже стоял еловый лес, к которому тянулась извилистая узкая тропа. Этот лес скрывал опасные каменистые основания, и Гиригорт знал, что перед ним отряду нужно будет спешиться. Он в последний раз оглянулся. На лице Киросу все еще лежала улыбка, а хмурый Тагуин, заметив его взгляд, улыбнулся уголками губ. И, кажется, подмигнул ему. Гиригорт издал добрый смешок и дальше смотрел только вперед.

***

      Они ушли. Ушагали по серой тропе, затянув одежды, уползли петляющей змеей к низкому лесу. Последний силуэт исчез, увяз в матерчатой мгле, лишь десяток каленых концов сверкнул напоследок. Дальше не было ни шума, ни ветра, ни шепота надежды. Только пылинки от шага сапог осели вниз, медленно, сухо, не блеснув в лучах.       Киросу Горо съежил лицо, напряг шею, утопил ком в воле правителя. Он взялся ладонями за ограду стены, по-детски, немощно. Когда закололо в глазах, опустил веки, роняя слезу. С новым комом ушел.       Тахироцунай, башни Мурдоша, падение темного короля. Он не увидит все это. И знает, что не увидят они. Ему и не нужно. Осажденный город в горной котловине — его единственная нежная забота. Он не убьет Мятежника, будь цена за это — дощечка со стены. Но положит кости и жизни, приди сюда хоть тысяча гномьих дивизий. Город Гинтоэр, непобежденный город на берегу Синавы — выстоит в веках под ливнем свинца.

***

      Преодолев перевал, они снова сели на коней и углубились в леса, чувствуя в воздухе приближающуюся прохладу Синавы. Впереди всех ехал Гиригорт с одним из лучников, Секеном, за ними ступали жеребцы Чена и Кенты. Аситака двигался позади и слышал разговор двух мужчин.       — Когда-то здесь стояли деревни охотников. Вдоль всего берега. Мы меняли у них на дичь наш металл, одежду. Теперь же… Сами увидите.       Чен вздохнул.       — Да, мы уже видели разруху. До Гинтоэра. Это всегда ужасная картина.       — Кое-кто успел укрыться у нас. В Гинтоэре всегда было людно, и, к сожалению, многим мы не смогли дать приют. Особенно в начале войны, когда хлынули беженцы отовсюду. Однако до сих пор время от времени кто-то приходит и восполняет наши потери. Даже с самых далеких уголков.       Сан, двигаясь чуть в стороне от конного строя, повернула голову.       — Болдрим говорил, что Гинтоэр — один из последних оплотов острова. Должно быть, им некуда больше идти.       — Скорее всего. Хонрэй, столица, как слышали, пал. Северные порты разрушили горные óни. Из Тэхоруна спаслись несколько женщин, по их словам, город стал местом вечерних пиров для ëкаев. Многие селения и крепости стерты с лица земли, сожжены, выкошены болезнями, а многие просто опустели.       — А как же Тахироцунай? — спросил Аситака.       — Насчет него не было похоронных вестей. Однако, даже если он все еще не пал, на что очень надеюсь, никому в здравом уме не придет в голову идти в Тахироцунай.       Настало молчание, и один лишь Чен слабо улыбнулся, глядя вниз. Смеяться, и вправду, было не над чем.       Все чаще их встречали деревья с мшистыми основаниями, черными, протянувшимися над землей корнями, и наконец в просветах мелькнул блеск реки. Гиригорт повернул правее, выводя их на прибрежную тропу, все поглядывая в сторону воды. Теперь они двигались вдоль Синавы, выстроившись в более длинную колонну, но ровная земля позволила увеличить скорость. Кента позвал Гиригорта, и тот оглянулся.       — Сколько до Торои?       — Завтра к вечеру будем.       Гиригорт продолжил вглядываться вперед, зная, что любая безопасность на этом острове давно была мнимой. Он сказал погромче, чтоб слышали все:       — Остановимся как стемнеет. Не теряем скорость.       Так они ехали весь день, сделав лишь одну вынужденную остановку, когда кобыла Чиро споткнулась на рытвине. К счастью, обошлось без ушибов, и многие, в том числе и Неко, оценили тот изящный кувырок, с которым ниндзя приземлился, слетев с седла. Да и лошадь почти сразу встала ровно, готовая продолжать путь. Они двигались дальше, перекусив верхом в середине дня, и к вечеру, когда глаз больше ничего не различал сквозь сумерки, свернули с тропы. Опытным охотникам не составило труда найти полянку, где отряд стал располагаться на отдых.       Они привязали лошадей к сучьям, разложили циновки, поставили треногу с котелком. Развели костер. Пока готовился рис, воины вернулись к дневному разговору.       — Никого не осталось на острове, кроме нас, — унывал Миода, один из лучших друзей Кенты. — Что Тахироцунай? Исколотая мишень, да и только. Ни люди, ни боги не выстояли против этих гадов…       Голос Кенты звучал не так печально:       — Нам не нужно войско, Миода. Нам нужна стрела. Всего одна, в нужном месте и в нужное время.       — Да знаю. Но дойти бы хоть до гор живыми…       — Дойдем. Мы вместе и мы хорошо знаем, как выживать. Главное не шуметь и не отклоняться от троп. До войны мы ходили по ним сотни раз — там сам Ульрих сгинет, не к ночи будь помянут.       — Я давно хотел спросить… — заговорил Неко. — А что же Гинтоэр? Последний очаг… Вам удается сдерживать нечисть, но неужели гномы не знают о городе?       — Готово, — вдруг сказал Гиригорт, стоявший у огня. Воины стали подходить к котелку с мисками. Когда настала очередь Неко зачерпнуть риса, глава отряда посмотрел на него и ответил:       — Знают, но им плевать. Совершенно незачем начинать поход, когда жалкий оплот людей рано или поздно сам превратится в ужин для дзикининки. К сожалению, Киросу этого не понимает. Но мы понимаем. И поэтому мы здесь, а не там.       Ужинать Гиригорт сел рядом с ними и Кентой, желая поддержать разговор.       — Ясно… Но все же, может, есть у нас возможность найти друзей? Помнится, Болдрим говорил что-то о… Красном Воинстве? Ни о чем таком не слышали?       — Воинство Красного Огня, — поправил Гиригорт, — так в основном говорят.       Он задумчиво опустил голову, потерев подбородок.       — Не знаю… Не знаю. Хоккайдо всегда был полон волшебства… Духи, чудеса, пророчества… Не знаю. Великое воинство, что бросит вызов тьме. Алое пламя, которому суждено воспылать над Мурдошем… — взгляд Гиригорта блуждал из стороны в сторону, а голос становился тише. — Не знаю. Сказки, легенды, что становятся явью. Дай нам знак, Повелитель. Не знаю…       Вдруг он вырвался из потока мыслей, резко подняв взгляд. Выпрямился, положил ладони на колени.       — Ни мы, ни кто-либо еще никогда не слышали о чем-то подобном. Но с самого начала войны совершенно разные люди говорят о загадочных снах, содержание которых совпадает с подозрительной точностью. Сны о доблестной, могучей рати, которая восстанет против гномов, принеся красное пламя. У нас в Гинтоэре тоже кое-кто видел их. И среди нас. Гонкай, расскажи.       К ним подсел худощавый немолодой стрелок в сером кимоно, в свете угасающего костра можно было видеть его морщины, клочковатую бороду и таинственный блеск в глазах. Он опустил веки, вспоминая, настраиваясь, и вскоре заговорил:       — Мы видим те же образы, испытываем те же чувства. Нет сомнения, что это особые сны. Стоит только очутиться там, в мурдошских горах, среди объятых пламенем склонов, среди лязга мечей и предсмертных криков, среди огня, дыма, рушащихся башен, изорванных знамен… И ты услышишь глас Повелителя. Он шепчет нам о спасении. И о возмездии. О Воинстве Красного Огня.       Слушая явно не в первый раз, Гиригорт тем не менее снова погрузился в задумчивость. Гонкай не отрицал, что ни он, ни другие, видевшие эти сны, не могут уловить в них ничего определенного. Ничего, кроме веры. Голос Ядвига ни с чем не спутаешь, уж это на острове знали все.       Что ж… Уже так много всего произошло, а впереди, вероятно, ждет еще больше, так что все были готовы и к новым тайнам, и к новым открытиям. Но это все дела грядущих дней. Сейчас уже перевалило за полночь, поэтому, затушив костер, Гиригорт распределил дозоры, и воины легли спать.

***

      Следующий день прошел так же, как предыдущий. Они ехали вдоль Синавы и даже раньше, чем предполагали, еще засветло достигли устья Торои, ее левого притока. До самого вечера отряд двигался уже вдоль этой реки, и незадолго до того, как Гиригорт собирался известить о привале, они нашли брод. Переправа не займет много времени.       Тем не менее завтра им предстоит день подготовки, ведь дальнейший путь может стать гораздо опаснее. Так что вскоре после ужина все уже спали.       Сан проснулась в темноте, в тишине незнакомого леса. Это было странное пробуждение: она лишь потом осознала, что именно проснулась, а до этого неизвестно сколько времени лежала, думая, что и вовсе не засыпала. Мысли были предельно ясными, сознание чистым, а чувства обострились настолько, что даже ей стало непривычно. Сан попробовала снова уснуть, и у нее почти получилось, но потом она с беспокойством обнаружила, что слышит звуки.       Она приподнялась на локте, вгляделась во мрак, прислушалась. Да, из леса доносилась музыка. Сан села на волчьей шкуре. Либо она сходит с ума, либо кроме них в чаще действительно кто-то есть. Рисковать нельзя: надо разбудить всех.       Однако эта мысль вернулась к ней только тогда, когда Сан обнаружила себя идущей между деревьями на звуки странной музыки, уже сильно отдалившись от лагеря. Что с ней происходит, зачем она идет туда одна? Надо вернуться, разбудить братьев и Аситаку, предупредить отряд… Но ноги не слушались принцессу, а разум все больше увлекала эта странная музыка, в которой она слышала тайну, зов. И что-то бессловесное, нечеткое, едва уловимое, но так напоминавшее ей ее имя…       Сан вспомнила ту ночь после битвы в ущелье, тот лес, тот снег и тот зов. Теперь она знала, что тогда в усеянную трупами теснину ее звала душа Лайена, просившая у нее спасения, даже если ее владелец не отдавал себе в этом отчета. Но что звало ее теперь? Сан успокоилась, когда поняла, что не слышит ничего судьбоносного. Там нет опасности. Напротив, она слышала что-то нежное, сокровенное и родное.       Впереди показался свет. Сан шла вперед, а музыка играла все громче и отчетливее. Волчица ускорила шаг, затем побежала, и наконец замерла, оставив позади стволы сосен.       Она стояла на краю просторной поляны, а посреди нее, под куполом звездного неба, она видела красивую большую деревню, горящую множеством разноцветных огоньков. Музыка, кажется, играла прямо там, на площади, но Сан почему-то слышала ее приглушенно, словно из-за стены. Приглядевшись, принцесса увидела, что огоньки не горят на факелах, а просто висят в воздухе. Она заметила, что от домов и улиц исходит колеблющееся свечение, а стены, крыши и все, что там было, самую малость прозрачны.       И поняла, что это представление.       Затем она увидела фигуры людей, одну, вторую, третью. Они ходили по улицам, что-то пили из чаш, трясли игрушками, издававшими звонкие трели, улыбались, общались и смеялись. Сначала Сан показалось, что они все одеты в белое, но потом стало ясно, что они сами были белыми, и так же, как все вокруг, слегка прозрачными. Принцесса остановилась взглядом на человеке, лицо которого ей было, кажется, смутно знакомо, а потом увидела, что по деревне вместе с людьми ходят силуэты призрачных кабанов, обезьян и волков. И Сан окончательно поняла, что все это значит, когда-то друзья рассказывали ей об этом.       Бон, праздник умерших.       Она как завороженная смотрела на лица мужчин и женщин, среди которых узнавала все больше и больше. Они все были с ними в походе, отдавали жизни в битвах. Узнавала она и животных, которые привели свои племена на помощь войску людей. У Сан перехватило дыхание, когда на дальнем краю деревни, над крышами домов возникли очертания трех огромных вепрей. Наго, Оккото и Лайен смотрели на нее пристально, недвижимо, пронзая душу насквозь, чувствуя всю ее суть. Смотрели, как на равную, она видела, читала во взглядах уважение и поклон, который они пытались послать ей из мира мертвых. По коже бежали мурашки.       А потом Сан услышала шаги, посмотрела ниже. Пройдя под перекладиной ворот, из деревни вышла белая фигура, и у Сан надломился голос.       — Моро…       К ней шла ее мать. Ослепительно белая, грациозная и степенная, она мягко ступала по земле, будто по воздуху, смотря на дочь мудрыми, нежными, добрыми глазами. У принцессы в одно мгновение буквально хлынули слезы, она бросилась вперед, забыв обо всем на свете. Моро… Мама…       — Стой, дитя, — строго и ласково сказала Моро, как умела только она.       Сан остановилась, вытерла слезы, из-за которых почти ослепла.       — Иди ко мне, не спеши.       Сан подошла ближе и застыла, когда Моро подняла лапу, словно коснувшись невидимой стены.       — Моро… — Сан протянула руку, приложила ладонь к месту, где была лапа матери, но не почувствовала ничего, кроме воздуха. Она так хотела ее обнять…       — Тебе не стоит идти дальше, дитя. Еще не время…

***

      Недалеко от Брокхольма, на вершине самой высокой скалы Мурдоша стойко возвышалась одинокая башня, о чьи стены веками разбивались свирепые бураны и белогривые метели. А из подземелий этой башни шел длинный коридор, спиралью прогрызая скалу до самого основания, и дальше тянулся под заснеженной землей до места, над которым стоял ближайший к башне лес. Сейчас коридор полнился эхом тяжелых шагов, две темные фигуры уходили все ниже, и наконец остановились на краю подземной площадки, откуда открывался вид на огромную пропасть.       Там, в недрах земли, таился наконец завершенный проект, над которым годами трудились сотни колдунов, строителей и инженеров.       — Все готово, милорд, — сказал Алас Оскурас.       — Я слышу голос ада, — хрипло и мерзло произнес Владыка, и жар, поднимавшийся снизу, встретился с его словами, родив облако тумана. — Пришло время перейти на новую, последнюю ступень. Выпускай зверюгу из клетки.

<~~~~>