Принцесса Мононоке 2

Глава 37.

Повороты судьбы.

      Обработав рану Аситаки остатком мази, Чен устало привалился к стене. Широ все еще колотил в дверь и ругался, и вскоре Чен поймал себя на том, что морщится при звуке каждого удара. Однако у него не было сил ни встать, ни попросить его успокоиться достаточно громко. К счастью, за него это сделал Неко, и Широ, в последний раз выругавшись и сплюнув, вернулся ко всем.       В конюшне не оказалось лошадей, и они вместе заняли одно из пустующих стойл. В тусклом свете факела Микайо разглядел зарубки на стене. Видно, уже давно это здание использовалось как тюрьма. Чен задавался вопросом, хватит ли у этих людей благоразумия, или и им придется считать дни. Не найдя ответа, он отбросил эти мысли, а потом зевнул. Вскоре Чен заметил, что уже почти спит, однако не прошло и нескольких минут, как ночь снаружи зазвучала тысячью голосов ужаса.       Вначале было похоже, что кто-то очень быстрый рассекает воздух, заставляя его свистеть, словно под плетями. Потом пошли визги, ревы, вопли боли и ярости, звон оружия. Грохоты, свисты, завывания. Звуки неизвестных созданий. Казалось, эта музыка сплошным кольцом охватила город. Чен открыл глаза и, как и все, стал прислушиваться. Страшно было предположить, какое многообразие разъяренных тварей сейчас атаковало городские стены. Скоро уже гремела настоящая битва, стальной лязг звучал так громко, будто прям под ушами. Доносились невнятные крики людей, и среди них отчетливее всего звучал неунывающий, даже слегка веселый громовой голос. Неловко ежась, они слушали, и умы невольно наполнялись страшными картинами боя.       Они и не заметили, как все стихло. Факел уже погас, но из щели под дверью к ним заполз утренний свет. Битва длилась всю ночь, но им казалось, что она пронеслась, как смерч. Фантомные отголоски еще некоторое время слышались в головах, и никто не говорил ни слова.       Вдруг послышалось мычание, а потом хриплый жадный вдох. Аситака, очнувшись, привстал на локти и начал моргать. Все направили на него взгляды, и он вскоре сел, прислонившись спиной к стене. Чен протянул ему флягу.       — Как ты? — спросил Неко.       Аситака хлебнул воды и закрыл глаза. Начал тереть лоб.       — Я думал, что умер. Где мы? Что произошло?       — Нас схватили после того, как ты упал, — отвечал Чен. — Это — тюрьма, а за дверью стоят двадцать стражников.       К Аситаке начали возвращаться воспоминания. Перепалка с лучниками, разрушенные ворота, грозные горожане, дурные видения. Он вспомнил толстого усатого человека, лицо которого было последним, что он видел, прежде чем потерял сознание.       — Они даже не дали нам все объяснить… — растерянно проговорил он, вновь закрыв глаза. — Я сам виноват… Я не должен был идти напролом…       Неко грустно усмехнулся.       — Если бы не ты… я боюсь даже подумать. Не слышал, что было ночью?       Аситака резко поднял веки и посмотрел на ниндзя.       — Нет.       — Город штурмовали. Со всех сторон ломились целые полчища монстров. Останься мы за стенами, нас бы просто затоптали.       — Вот как получилось… — произнес Аситака, и добавил:       — Но что теперь будет? Когда нам надо идти на восток, мы сидим взаперти, и Сан… что с ней?       Его голос звучал надломленно. Чен подсел ближе и положил руку ему на плечо.       — У нее есть еще несколько часов, может, сутки. Мы сделали все, что было в наших силах, но… эти люди должны понять, что мы друзья. Они должны помочь нам.       — Они боялись, — добавил Неко, — они проявили предосторожность. Теперь, я думаю, нас будут допрашивать. Но в конце концов у нас общие враги и общие цели… Так что рано унывать.       Аситака глубоко вздохнул и попытался взять себя в руки. Его отчаяние им никоим образом не поможет. Если мир еще не сошел с ума, все должно разрешиться благополучно, он понимал это. Пока им оставалось лишь ждать. Он чувствовал, как голову сжимает пульсирующая боль, а проклятие, вновь напомнившее о себе, расползается по коже. Аситака развязал кимоно и увидел, что почернение дошло до плеча. Скверный, скверный знак. Он обязан сохранять спокойствие.       В утренние часы в городе было тихо, лишь изредка доносились чьи-то голоса и стук колес. Когда прокричал петух, не прошло и минуты, как улицы наполнились криками и разговорами, привычной городской суетой. Странно, словно ночью ничего и не было. Чен попытался разглядеть, что происходит, через щель между досками, но это не принесло ему никаких полезных сведений. Вздохнув, он вновь вернулся к ожиданию. И спустя некоторое время за дверью конюшни началась потасовка.       Неко и Широ подкрались поближе. Кажется, кто-то хотел войти, но его не пускали. Стражники то и дело повторяли слово «приказ», а тот, кто с ними спорил, утверждал, что он сам все объяснит некоему Киросу. Ниндзя быстро вернулись назад, когда снаружи наконец отодвинули засов.       Дверь заскрипела, и синеватый утренний свет заполнил проход между рядами стойл.       — Смотри, сам будешь отвечать! — крикнул один из стражников, после чего дверь громко хлопнула.       Теперь на пол коридора лег свет огня, а вновь образовавшуюся тишину нарушали лишь мягкие звуки шагов. Кажется, к ним шли двое. Когда свет подползал все ближе и ближе, Чен достал из-за голенища походный ножик, а волки встали и оскалились. В проходе стойла показался человек.       Шоанн предупредительно зарычал, а Ишуи подошел ближе, встав рядом с братом. Однако, не обратив никакого внимания, мужчина с факелом вошел внутрь. Чиро потянулся к карману.       — Не советую, — произнес незнакомец, переведя на него взгляд. — Пока я один из немногих, кого вы можете называть другом.       Волки долго смотрели на него. С одним лишь факелом в руке, он не проявлял никаких признаков страха, дыша спокойно и заговорщицки щурясь. Его худое лицо с тонкими морщинами, кругами под глазами и неаккуратной щетиной могло показаться невероятно усталым, если бы не это выражение. Вскоре на его губах мелькнула улыбка, и осталась, едва заметно ширясь — улыбка, от которой веяло обнадеживающей, почти отеческой добротой. Мужчина зажмурился, и Шоанну показалось, что его веки дрогнули, а в уголках глаз блеснули слезы.       — Наконец-то я нашел вас… — прошептал он, открыв глаза и воодушевленно вздохнув.       Он посмотрел в потолок и шепнул:       — Повелитель…       Чен хотел было заговорить, но мужчина резко присел, воткнул факел в землю и выпрямился, поставив руки на пояс.       — Итак, — громко сказал он, — меня зовут Гиригорт, и вы не представляете, сколько я ждал этого дня. Но об этом позже. Сейчас можете расслабиться. Эта усатая жирная свинья, Киросу — особь чересчур опасливая, но понимающая. — Он оглянулся в сторону входной двери и повысил голос:       — А этот усатый стареющий морж Тагуин… Человек жесткий, но в целом безобидный.       Гиригорт вновь повернулся к ним.       — Я вытащу вас отсюда, но чуть позже. Сейчас я привел знахарку. Вы позволите?       Однако же… Кому-то в городе по странной причине оказалась небезразлична их судьба. Кто бы мог быть этот Гиригорт? Никто из друзей пока ничего не понимал, но, спустя несколько секунд ошеломленного молчания, все услиленно закивали.              — Конечно, боги, конечно, — Чен поднялся на ноги.       Гиригорт повернулся к проходу.       — Сгия, войди.       Из коридора послышался негромкий кашель, а затем к ним в камеру зашла старушка. Она была укутана в темную зеленоватую мантию и держала в руке корзинку, укрытую тканью. Остановившись рядом с Гиригортом, она обвела всех взглядом, и сразу все поняла.       — Над ней витает дух смерти, — сказала старуха сдавленным голосом, смотря на бесчувственную Сан. — Быть может, в моей корзине есть для нее жизнь.       Аситака и Чен расстелили соломенный плащ и положили на него Сан. Когда принц взял ее руку, он вздрогнул от того, насколько холодной она была. Однако сейчас появилась надежда, которая заставила его сердце колотиться так, что закружилась голова. Он сел рядом, все остальные собрались вокруг. Гиригорт взял факел, и огонь осветил лицо принцессы, белое, как фарфор. Чен коротко рассказал все, что случилось с Сан, и знахарка опустилась возле нее на колени. Она поставила рядом корзину и откинула ткань. В свете факела в ее руке блеснул желтый камень.       Запах, который полнил улицы и предместья Гинтоэра, вновь потянулся в их ноздри, только более мягкий и волшебный… Смола. Слеза дерева, чье благовоние способно отогнать духов, так говорили люди. Старушка достала глиняную миску и положила туда камень, а Гиригорт поднес факел. Вскоре все увидели, как смола покрывается блеском, и через некоторое время на ней от жара выступили капли. Запах резко усилился, и Сан зашевелилась.       У Аситаки замерло сердце. Он приподнял ее голову, когда знахарка поднесла миску к ее лицу. Нос Сан начал едва заметно дергаться. Ее глаза открылись.       Никто даже не успел ахнуть, как старушка отдернула миску, словно там не лекарство, а яд. Сан снова потеряла все чувства. Знахарка ответила на непонимающие взгляды:       — Этот запах слишком будоражит пораженного злом. Она может попытаться встать, что не кончится хорошим.       Целительница перевела взгляд на ее забинтованную ногу. Отодвинув повязку, она осмотрела прижженные раны.       — Вижу, вы хорошо позаботились о ней. Но чтобы плоть зажила и сраслась, понадобится немалое время.       — Это значит, что она сможет ходить? — спросил Аситака, не понимая.       — Сможет. Но нескоро. Лихорадка ослабила ее, и кровь не вернется в ее тело так быстро. Ей нужно много питья и могильный покой. Я попрошу своих учеников аккуратно воскурять смолу, это даст ей сил, пока я буду работать над раной.       — И она будет жить?       Старушка посмотрела на ее лицо, бледное и осунувшееся, но по-прежнему выражающее лишь стойкость. Ее губы были сжаты, а брови слегка нахмурены, словно даже на пороге смерти ее не покидал дух борьбы. На самом деле целительница не знала, как она смогла пережить крысиную лихорадку, которую не смог победить еще ни один гинтоэрец. Она не сказала им об этом, она чувствовала, что этот случай — нечто иное.       Она по-доброму усмехнулась.       — Жить… Иногда мне кажется, что у некоторых это слово написано на роду.       И к Аситаке вернулось воспоминание. Когда он сам, умирая, сказал ей это слово. Он чувствовал тогда, что жизнь — не то, что вот-вот может покинуть его. Жизнь — эта девушка с мечом у его шеи.       — Мы поможем вам всем, чем сможем, — сказал он старушке. — Я даже не знаю, как вас благодарить… это значит для нас так много…       — Ни к чему, — сказала она, вставая. Она улыбналась, поглядев на Гиригорта. — Если вы поладите с этим человеком… сможете отблагодарить весь остров.       — Увидимся. Будьте аккуратны, днем вас поведут на допрос. Я тоже буду там, — с этим Гиригорт воткнул в землю факел и подошел к Сан.       Подняв ее на руки, он вместе со знахаркой ушел из конюшни. Друзья услышали, как закрылась дверь, и за ней стражники что-то протестующе воскликнули. В ответ на это послышался голос Гиригорта:       — Пока Тагуин не сбреет усы, вы для меня — пустое место.

***

      Тем временем в сердце Японии.       Лорд Асано с ужасом смотрел на языки огня, охватившие двор императорского замка. Дым застилал пространство, со всех сторон раздавались крики и выстрелы. Его лучники, со слезами и болью щуря глаза, пытались стрелять, но врагов было слишком много, скрываясь за черными клубами, они палили вслепую, и его воины падали один за другим. Он приказал отступать, и солдаты без промедления стали отходить ко дворцу.       Там их ждал отряд лорда Такэды, вместе с которым он должен был в случае опасности вывести императорскую семью из Киото, в храм Гирэй-Дзи. Но они не успели. Ночью, когда солдаты на стенах давали врагу отпор, и Киото все еще казался неприступным, взрывы, мощные, как рев ада, раздались с юго-востока. Они поняли, что стена рухнула, и это могло означать лишь конец. Наутро поток красных знамен уже заполонил весь город, сжимая их петлей, враги подходили к замку. Теперь Асано знал, что у них не осталось надежды.       Он слышал, как где-то еще вспыхивали стычки, но полчища врагов были столь велики, что могли даже не обращать внимания на группки самураев, пытающихся их остановить. Красный дракон, с огненной пастью и кожей из дыма, с миллионом сердец, вылитых из свинца, уже сжал в челюстях последний оплот Японии. Осталось лишь щелкнуть зубами.       Воины продолжали падать, куда ни глянь, повсюду была кровь и смерть. Асано видел, как объятые пламенем ворота, издав последний треск, рухнули, и из огня и дыма показались десятки, сотни силуэтов. С ружьями в руках, они наступали, красные кисточки на их шлемах виднелись в дыму. Рев пищалей, вспышки, свист пуль и стоны умирающих — смерть шла на них собственным ликом, не таясь за образами и загадками. Асано, Такэда и те, кто был еще жив, отступили во дворец, зная, что он станет их могилой.       Император сидел на троне, рядом, пригнувшись, стояла его жена и две дочери. Обнявшись, они все не открывали глаз. Их губы едва заметно шевелились в молитве. Асано посмотрел в потолок, прося богов о последней милости. Воины встали полукольцом, защищая престол.       Золото, слава, влияние — все, ради чего он жил, в одночасье потеряло важность, когда бойцы китайской империи ворвались в замок, выхватывая мечи. Асано с криком шагнул вперед, занося за плечо катану. Его клинок встретил вражеский, лезвия со скрежетом давили друг на друга, и тогда Асано приложил всю силу, оттолкнул врага и пронзил его грудь. Следом перед ним возник рослый солдат с глефой гуань дао, и Асано шагнул назад, отводя плечо от удара. Враг покачнулся, и тогда он отрубил ему обе руки. Разгибаясь и вопя, солдат попятился, но свои же затоптали его. Они в мгновение ока приблизились и прижали последних самураев к подножию трона, словно каменная плита. Асано, стоявший в центре, стал спиной вперед подниматься по ступенькам, рубя врагов сверху вниз. Самураи пытались сражаться, но за какие-то секунды их просто истыкали сталью, как соломенные мишени. Где-то справа вскрикнул и захрипел лорд Такэда. Асано был единственным, кто задержался в живых — обернувшись к трону, он увидел истекающего кровью императора с торчащим из живота копьем. У его ног лежала жена и дети, всех пронзили брошенные ножи, копья и стрелы. Он снова обратился лицом к врагу и увидел, что они отступили.       Они бросили штурмовать трон и теперь просто окружали его внизу. За рядами пехотинцев уже стояли стрелки, около сотни ружей глядели на него черными глазками дул. Асано видел, как бойцы расступаются, давая въехать во дворец всаднику. На мускулистом гнедом коне, не торопясь, к нему приближался человек в самых великолепных доспехах, какие он когда-либо видел, и в огромном шлеме в виде головы дракона.       — Над городом уже водружен алый стяг, — глухо и гортанно произнес он, словно говорил сам дракон. — Твоей страны больше нет. Сдавайся, и мы даруем тебе жизнь.       Асано воткнул катану в ступень и встал на колени. Воины разразились победным кличем. К трону зашагали бойцы, чтобы принять его…       — Прости меня, мой господин. Я не смог тебя защитить… — прошептал он одними губами.       Идущий впереди всех солдат уже протянул ему руку. Несколько ступеней разделяли их. Асано поднял глаза.       — Ничего не смоет мои грехи, — сказал он. — В жизни я творил грязные дела, но обещал себе, что умру, как подобает воину.       Солдат замер, когда Асано выхватил из-за пояса вакидзаси и вспорол себе живот.       Не беря в расчет мелкие очаги сопротивления, догорающие на восточном побережье и на Кюсю, Япония перешла во владение Великой Империи Мин.

<~~~~>