Принцесса Мононоке 2

Глава 33.

Обокраденные.

      Высокий костер с завидным аппетитом поедает дрова, судя по их яростному треску. Империя жара и света, все окинуто медовым сиянием, дым, седой, бесформенный, освобожденный дух, стелется второй крышей под кроной бамбука. Где-то слышен ручей, но не чувствуема его прохлада, ветер крадется меж стеблей, но лишь дразнит саднящие раны.       Костер не жарит фазанов, не кипятит рис. Все, что сейчас во власти его рьяных огневых зубов — клинок. Пламя кусает, грызет упрямую сталь и непременно побеждает — минуло уже полночи. Чен шагает к огню. Идет шатаясь, пребывая в состоянии необыкновенно слабом, настолько, что едва хватает мочи прищурить веки от едкого жара. Однако Чен вздыхает, силясь, садится у костра. Его лицо самовольно собирается в гримасу, на лбу выступает пот. Рука, дрожащая, точно в лихорадке, тянется и берет рукоять. Когда Чен достает меч и видит, что верхняя треть клинка уже сияет светло-желтым, его сердце замирает. Пора.       Пошатываясь, он поднимается на ноги. Чен не помнит, когда столь сильное волнение последний раз гостило у него в груди. Все это странно. Матерый генерал, некогда слывший вторым человеком в огромной империи, знавал ответственность и повыше. Но сейчас все обострялось. Чувства, боль. Даже ветер, в чьих дуновениях Чен порой признавал больше ласки, чем в женских ладонях, теперь чудился ему преисподним истязателем, до зависти искусным в битье кнутами.       Путь в тысячу ли — на самом деле тот десяток шагов, которые Чен проковылял к остальным раненой цаплей. Он расслабил ноги, позволив себе без усилия упасть на колени, сохраняя последнюю моготу в руке, держащей накаленный ниндзято. Чен вздохнул, тяжело и нервно, боязливо.       Сан была перед ним. Она, а быть может, уже просто ее тело лежало на коленях Аситаки, который, едва дыша, опирался спиной на стену грязной шерсти. Шоанн дышал хрипло и глубоко, отчего торс принца мерно покачивался, а рука, бесчувственно оставленная на здоровом бедре Сан, шевелилась, как бы поглаживая.       — Аситака, — тихо позвал Чен.       — Аситака.       Он дернулся, открыл глаза.       — Пора. Давай. Убери бинты.       Аситака промычал что-то бессвязное, проморгался.       — Ну же! Она теряет кровь!       Голос Чена сорвался на последнем слове, прозвучав, будто из уст мальчишки. Однако он привел Аситаку в чувство, и тот начал разматывать липкие, отяжелевшие от крови бинты. Даже десяток слоев не справлялся с потоком, и, как только Аситака отбросил красный ком ткани в сторону, из бедра Сан побежали резвые ручейки. Насыщенный водянисто-железистый запах заполонил ноздри.       Микайо, сидевший рядом на коленях, всеми силами старался удержать котелок. Глаза горца были открыты, но взгляд смотрел в никуда, тонул в пустоте и отрешении, руки дрожали. Взгляд Чена обжег его пуще, чем сталь в руке, а голос вернул в настоящее:       — Лей!       Содрогнувшись всем телом, Микайо выплеснул, если не сказать опрокинул котелок, окатив бедро Сан ручьевой водой. Выругавшись, Чен оторвал кусок его и без того рваной рубахи, промокнул раны, а потом приложил клинок.       Глаза Сан открылись. Сверкнули больными искрами. Спустя миг ее лицо исказилось ужасом, а через пару секунд прежде почти бездыханное, недвижимое тело изогнулось страшной дугой, и все, кто был рядом, узнали, что такое рев дикой волчицы.       — Держите!       Аситака и Микайо, вмиг просветлев разумом, стали держать кричащую Сан. Аситака еще никогда не обнимал ее так крепко, ладонями он чувствовал, сколько энергии вдруг появилось в ее плечах, а это было не к добру. Микайо еле справлялся с ее голенями, пока Чен касался горячей сталью каждого следа от зубов кëн-ши. Сан, едва понимая, что происходит, извивалась, как выброшенная на берег рыба, раздирала горло в свирепой агонии, слезы залили ее лицо, которое теперь, подобно зеркалу, отражало пламя костра. Принц Аситака, даже сквозь свое непонятное и скверное помутнение рассудка внимал этому ужасному шумопредставлению, видел, вкушал нутром ее боль, но где-то в глубине сердца он чувствовал облегчение.       Слыша ее крики, он знал, что она жива.

***

      — Чен, что с ней будет? Почему она не открывает глаз? Она умерла? — проговорил Аситака дребезжащим, слегка безумным и, наконец, плачущим голосом.       — Тише, тише, все хорошо, — Чен положил руку на его плечо. Ответил спокойным, вкрадчивым голосом, выделяя каждое слово, как принято беседовать с лишенными рассудка:       — Она… без… сознания. Такое… бывает… от… сильной… боли. Посмотри… ниже. Видишь… дышит?       Аситака положил дрожащую ладонь на ее живот. Почувствовал дыхание. Его зрачки расширились. Губы скривила улыбка. Из груди начали вылетать отрывистые, нервные смешки.       — Тише, тише, — прошептал Чен. — Тебе надо поспать.       Он осторожно взял его за шею, слегка надавил. Аситака странно уставился на него.       — Все хорошо, так нужно.       Спустя десять секунд Чен убрал руку. Аситака, закрыв глаза, откинулся на спину Шоанна.

***

      Когда Чен встал на ноги, у него закружилась голова. Покачиваясь, он зашагал подальше от всех, подальше от костра. Перед глазами все плыло. Чен не понимал, что происходит. Все было как в тумане. Он прошел мимо храпящего Ишуи, мимо Микайо, которого будто срубил дурман. Видел черные фигуры, сидящие у толстых бамбуковых стеблей. Чен подумал, что начинает сходить с ума, когда справа ему причудился лежащий призрак, и лишь запоздалое осознание того, что это замотанный в бинты Широ, дало генералу надежду.       Оказавшись в тени, прохладе и одиночестве, Чен сел на берегу ручья. Снял шлем, запустил ладонь в волосы и начал тереть лоб. Ощущения, которые были в теле и разуме, приводили его в тревогу. В лице и руках чувствовалась нездоровая вибрация, дрожь, как бывает после нескольких ночей без сна. Сердце стучало быстро, беспричинно, разогналось неизвестно зачем и куда. Силы покидали тело, мысли путались. Все было похоже на немощь больного.       Кто-то потрогал его за плечо. Чен резко повернулся и увидел, что Неко теперь сидит рядом с ним. Он даже не слышал его шагов.       Неко прохрипел и что-то спросил у него. Лишь через время до Чена дошел смысл:       — Чен, ты… понимаешь, что происходит?       Чен сморщился, потер виски. Он пытался соорудить ответ, но мысли не спешили облекаться в слова.       — Не к добру это все, Чен. Ребята совсем плохи. Хотя нас, ха, просто поцарапали.       — Знаешь, что я думаю, — наконец выдавил Чен. — Помнишь, я говорил тебе про ци?       — Энергия ци?       — Да, да… Загвоздка здесь.       — В чем же?       — Эти существа, кëн-ши. Они не просто трупы с когтями.       — Чары?       — Не совсем. У нас в Китае говаривали о цзянши. Мол, ожившие мертвецы, все подобное. Описывали, точь как мы видели: болотная кожа, будто в плесени, белые волосы. Говорили, что эти твари могут воровать у людей энергию, которая… основа жизни, так они сами становятся сильнее.       — Думаешь, мы попались на удочку?       — У меня нет других версий. Не могли мы в одночасье все подхватить болезнь. Просто посреди бамбука. Да и что это за болезнь тогда? Посмотри на волков. Они тебе не божки какого-нибудь дерева или камешка. Могучие ками, сыновья хранительницы леса. Видишь, что с ними? Спят, словно бежали год без продыху. Остальные? Раны в основном неглубокие, мы все обработали алкоголем. Это не зараза, их даже не тошнит. Их накрыло, как будто гипнозом. Микайо, Аситака… Они своих имен не вспомнят. Мы все становимся тенями, бессильными, бездумными двойниками нас прежних.       Неко не без труда пытался удержать голову ровно, пока каждое слово медленно, как гвоздик, забивалось в его сознание. Хотя, впрочем, вряд ли там что-то сохранится надолго. Рассуждения Чена скоро оказались затеряны в пестром хороводе мыслей, одна тревожнее другой, и Неко задал вопрос, уже, кажется, не имеющий адресата:       — Что теперь будет?       Чен вздохнул.       — Ци восстанавливается долго, к несчастью. Нам нужно много есть, но на этом острове, кажется, всю дичь пожрали монстры. Нам обязательно помогли бы практики дыхания, но о какой концентрации можно говорить? Нам нужно много и хорошо спать. И именно этим я тебе советую заняться.       Когда Чен, качаясь, поднялся на ноги, Неко уже не сознавал реальность. Генерал коснулся его шеи, нащупал нужные участки. Через десять секунд Неко сомкнул веки, а Чен уложил его на спину.       Чен поплелся назад и повторил то же самое с остальными. Когда весь отряд провалился в беспамятный, надежный сон, генерал сел, облокотился на толстый стебель и положил ладонь на рукоять дао. Всю ночь он будет их охранять от кошмаров.

***

      Их ждало странное утро. Небо было похоже на помятое лицо проснувшегося пьяницы. Чен грустно улыбнулся, подумав, что они все выглядят не лучше. Они ковыляли через поле вдоль все того же ручья, который тек в противоположном направлении из неизвестных далей. Когда начался мелкий дождь, Чен еще раз обратил внимание на тучи. Они надвигались с горизонта темно-серой, почти черной громадой, и Чен чувствовал, что рано или поздно быть грозе.       Чен смотрел на лица товарищей и видел в них не больше света, чем излучает покойник. Он не замечал в друзьях ни отголоска той силы, которая дала им решимость отправиться на этот остров, но это было ожидаемо. Той капли ци, которая осталась, хватало лишь на то, чтобы медленно переставлять ноги.       Чен задавался вопросом, почему он чувствовал себя гораздо лучше остальных. Рассказы о цзянши, которые он слышал в Китае, в основном были лишь красивыми легендами и не давали ответа, как именно эти существа воруют энергию. Поэтому Чен не знал, был ли причиной доспех, не позволивший мертвецам его оцарапать, или же роль сыграли практики и медитации, которые в свое время сделали его настоящим вместилищем ци. В любом случае, он надеялся обратить свою удачу в пользу.       Когда они остановились для привала, Чен помог Аситаке аккуратно переложить Сан со спины Якуру на траву. Она все еще была без сознания, хотя уже это было гораздо больше похоже просто на бессильное забытье, нежели на то состояние, в котором она пребывала прошлой ночью. Тогда она казалась отчужденной, зависшей между мирами, будто отнятой у них и совершенно беспомощной перед чем-то, что тянуло ее далеко вниз. Сейчас же она плыла под поверхностью, под самой гладью, морщилась и даже чуть слышно стонала, не могла вынырнуть, но боролась.       Аситака был первым, кто начал приходить в себя. Несколько часов назад к нему вернулась ясность мыслей, но вместе с ней — тревоги. Чен говорил ему, что потеря крови не была смертельной, однако это не смыло тень на лице принца. Аситака не отходил от Сан, продолжая молиться всем богам, которых знал, пока проклятие рекло ему свою правду. Недобрую и пугающе честную — те нашептывания, что он слышал от душевного шрама, сейчас не казались ему лишь происками демонской печати. Близится что-то нехорошее, он знал это и сам. Он верил Чену и своим надеждам — Сан скоро должна прийти в чувство, но понимал: сражаться больше она не сможет.       Что до собственной раны — та боль оказалась обманчива. Три шрама, легшие между ребер, не были так глубоки и почти сразу зарубцевались, но это были нездоровые, скверные рубцы. Аситака подозревал, что проклятие помогает ему с исцелением, и раз так, значит будет цена.       Аситака встал и оглядел остальных. Они все еще казались погруженными в тяжелый летаргический сон. Волки вяло зализывали раны, ниндзя и Микайо впятером пытались соорудить шалашик из наломанных веток. Аситака подошел к ним, уложил каждого отдыхать и сам выстроил конструкцию. Потом он услышал голос Чена, зовущий его из-за кустов.       Пробравшись через заросли, Аситака вышел к берегу ручья. Там стоял Чен и смотрел вдаль против течения.       — Знаешь, что я думаю? — начал он.       Аситака шагнул и встал рядом.       — Это уже не тот еле заметный ручеек, который был на той поляне, — голос Чена отдавал оптимизмом. — Это уже что-то посерьезнее. Я заметил еще в лесу — он расширяется.       Аситака потер лоб. В голове до сих пор была некоторая туманность, поэтому он не сразу сообразил, к чему ведет Чен.       Генерал продолжил:       — Если мы будем идти вдоль берега, сможем со временем убедиться, вдруг это низовье какой-нибудь реки?       Аситака скептически прищурился.       — Не думаю. Близко к устью реки обычно разливаются во всю ширь.       — Ты прав, — сказал Чен, а затем указал рукой на цепь очередных возвышений вдалеке. — Видишь там? Места здесь очень холмистые. Где-то рядом могут быть горы, из-за которых и сужается русло.       — Об этом я не подумал.       — В любом случае, проверить стоит. Даже если мы немного отклонимся от курса, выиграем все равно больше. Вдруг и впрямь это река? А где река, там и селения.       — Думаешь, там кто-то еще жив?       — Едва ли, — вздохнул Чен. — Вряд ли крестьяне смогли защитить себя. Но мы хотя бы сможем переночевать под крышей, может, найти еду.       — Было бы хорошо, — сказал Аситака. — Скажем всем, когда оклемаются.       Чен кивнул.       Когда они вернулись к остальным, Чен принялся разводить костер, а Аситака сел рядом с Сан. Он взял ее за руку и почувствовал слабое тепло. Ее вид по-прежнему не внушал ему ничего хорошего, но он слышал ее дыхание, а это было всем, что он хотел слышать.       Шоанн подошел к нему и ткнул носом, сухим и теплым. Аситака посмотрел на него.       — Я побуду с ней, — слабым голосом сказал Шоанн. — Тебе не следует сидеть с ней все время. Мне кажется, от этого тебе только хуже.       — Пожалуй, ты прав, — ответил Аситака и вздохнул.       Он поднялся, а Шоанн сел рядом с сестрой.       — Я пойду за рыбой, — сказал Аситака.       Он взял копье Сан и направился к ручью. Шоанн окликнул его. Аситака обернулся.       — Не думай о плохом, — сказал ему волк. — Она и не такое переживала. Одним укусом ее не отправить на тот свет.       Аситака кивнул и попытался улыбнуться. Получилось не очень.       Добыча давалась Аситаке нелегко. В своей деревне от привык бить рыбу острогой, легкой и удобной, а не длинным боевым копьем. Круги от дождя мешали выследить движение, а недомогание в теле заставило окончательно усомниться в плотности предстоящего обеда. Однако спустя время Аситака приноровился. Наверное, из-за того, что занятие отвлекало его от беспокойных мыслей, он не спешил бросать и сам не заметил, как на берегу набралось уже два десятка рыбешек.       Накрапывание дождя не помешало Чену разжечь огонь. Горела лишь растопка — дров у них не было, — но ее хватило, чтобы изжарить рыбу. Все, кто мог есть, поели через силу. Аппетит, как и многие другие нужные вещи, все еще не спешили возвращаться к воинам.

***

      Дальше был путь. Израненные и утомленные, в грязных изорванных одеждах, они шли навстречу тучам, ежечасно моля Чена об остановке. Но он был непреклонен, и был прав. Если они не успеют найти укрытие до темноты, ночной Хоккайдо их не простит.       Ричи не ошибся — за заброшенным рисовым полем действительно тянулась дорога. Чем больше следов на ней оставлял отряд, тем больше им казалось, что все не так уж плохо. Они то и дело поглядывали на ручей, который уже хотелось назвать маленькой речкой. Но они боялись спугнуть удачу громкими словами, поэтому шли в тишине, молча шагали в сумерки.       На исходе дня молчание нарушил Ишуи.       — Я вижу дома.       В серой полумгле с каждым шагом прояснялась надежда. Скошенная изгородь, низенькие ворота, рыбацкие домишки. Теперь никто не сомневался, что Чен был прав.       Дождь усилился. Под ногами начала хлюпать грязь. Вдалеке, чуть в стороне от деревни, вспыхнула зарница. Она бросила свет на крыши и маленький лес, затаившийся за домами. Вскоре сквозь пелену сумерек и дождя Ишуи разглядел, что деревня пуста.       Когда они наконец остановились перед воротцами, являвшими собой просто два деревянных столба с перекладиной, Ишуи шагнул вперед и заглянул в деревню. Его смутил запах. У стены одного из домов он увидел гниющее тело. Он попятился и сказал:       — Там мертвые.       По спинам прошел холодок. Ишуи добавил, что это просто умерший крестьянин, но если это и успокоило, то только на малость. Теперь уже все знали, что этому острову нельзя доверять. Однако выбора не было, уже стемнело.       Когда они вошли в деревню, началась гроза. Смутно-зеленое пятно леса, возвышавшееся над крышами последних домов, продолжалось толстым пологом туч, которые закрывали небо над селением, подобно доспехам. Сквозь них то и дело мерцали пятна золотых огней, вели за собой гром, который оглушал и наводил на мысли, будто за чугунным нагрудником грохочет сердце великана. Дождь перешел в ливень, быстрый и леденящий, а ветер засвистел, завыл на улицах, довершая ненастье.       Здесь повсюду валялась смерть. Тела, скелеты людей и скотины, черепа и… оружие. Простенькие мечи и копья, лежавшие рядом с мертвыми, жутко намекали, что крестьян скосила не болезнь и не голод, а налет ржавчины на железе подсказывал, что это случилось довольно давно.       Когда Чен с Аситакой проверили дома, они обнаружили там не менее тоскливые обстоятельства. Разруха и тела. По виду людей было сложно сказать, что именно их убило, но здесь совершенно точно был бой. Неравный и жестокий. Оставалось только надеяться, что след убийц действительно смыло временем, а не дождем.       Ночь с мертвецами не внушала уюта. Единственное здание, где воины не нашли трупы, было пустующим амбаром. Именно его крепкие стены сегодня будут охранять их сон. Там в темных углах даже пряталось несколько мешков риса, однако, когда Аситака разрезал один мечом, его встретил затхлый запах и недовольное шипение насекомых.       — Сегодня без ужина, — сказал Аситака, и все начали располагаться для сна.       Якуру свалился с ног и мгновенно уснул у стены, когда Аситака и Чен сняли с него Сан. Они выбрали для нее место, где солома была наиболее сухой, и осторожно уложили. Она все еще была во власти беспамятства и бледности.       — Я присмотрю за ней, — подойдя, сказал Ишуи.       Чен и Аситака кивнули. Затем генерал взялся за рукоять меча и направился к дверям.       Аситака догнал его.       — Не стоит, Чен. Сегодня я. Отдохни.       — Ты уверен? — протянул Чен, зевая.       — Да. Ты не спал целые сутки.       — Верно говоришь. Ладно. Вдруг что, буди.       Аситака хлопнул его по плечу, и Чен отправился спать. Принц зашагал к выходу. За ним поплелся Шоанн.       — Я сегодня вряд ли усну, — тихо прорычал он.       Выйдя из здания, Аситака закрыл двери. Они вместе с Шоанном сели у входа и уставились в ночь. В шумную, непокойную ночь. Свет молний метался по крышам, гром сотрясал воздух с силой тысячи орудий, ветер бросался в разные стороны, гудя и воя, с неба сыпалась холодная картечь. Эта погода пробирала мурашками кожу и душу. Аситака вздрогнул. Как знать, может, гневные духи рвут небеса, может, не рады они живым в мертвой деревне, на мертвой земле?       Полночи они с Шоанном сидели и молчали, напряженные, а может, и завороженные этим грандиозным ансамблем. Они промокли и слегка замерзли, но не смыкали глаз. В какой-то момент Шоанн сказал, что рядом нет духов. Он вслушивался в короткие, редкие замирания бури, но не слышал ни рычания, ни шагов. Аситака вздохнул с надеждой. Может, отнюдь не духи играют погодой, может, напротив, они боятся ее? Не потому ли ревут небеса, что остров еще борется? Он вспомнил слова Болдрима, и в сердце шевельнулась искра.       Аситака почувствовал спиной толчки — кто-то хотел открыть двери. Они с Шоанном удивленно встали и повернулись. Створы раскрылись, и из тьмы амбара к ним вышли Ишуи и Чен.       — Сан очнулась, — сказал Ишуи.       Аситака и Шоанн замерли, не поверив ушам. Когда осознание дошло до них, они выдохнули так, словно с плеч сняли горы.       — Но это плохая новость, — грустным голосом добавил Чен.

<~~~~>