Принцесса Мононоке 2

Глава 31.

О чëм шепчет можжевельник...

      Выйдя из тени деревьев, бойцы глубоко вздохнули. Они с облегчением смотрели на лужайку, где теперь им предстоит отдохнуть. Она была уютна и невелика: в двадцати шагах спала сосновая роща, справа поляну огибал ручей, а слева обосновались заросли кустов, очень густые и очень темные. Оттуда через дремлющий воздух лужайки доносился смолистый аромат можжевельника.       Далеко на востоке, высоко в небесной синеве горела красная звезда. Никто не знал, сколько испытаний еще уготовил им этот путь. Но в данный момент не было смысла думать об этом. Сейчас отряд начал располагаться на заслуженный отдых.       Якуру лег на траву посреди поляны, расслабил тело и уснул. Аситака уложил рядом Микайо, который, слабо простонав, тоже сразу отключился. Широ помог дойти Изаму, а Сан вместе с Чиро привела хромого Неко. Изаму лег на спину и закрыл глаза, Торумата сел рядом с ним.       Шоанн лег поодаль от остальных, положив лапы перед собой и держа голову прямо. Не обращая внимания на боль в боку, волк преспокойно щурил глаза от утреннего ветра. Он выглядел величаво и гордо.       Сан тем временем подошла к ручью, присела и омыла чистой водой левое плечо. Там не было серьезной раны: прошлой ночью дух, отражая очередную атаку, сильно толкнул волчицу, и она протерлась о дерево. Осталась лишь безобидная ссадина, которая не досаждала и скоро заживет.       Ричи нашел в траве ящерицу и подкрепился, а потом куда-то улетел. Решив, что он, наверное, скоро вернется, все остальные собрались в маленький круг и стали решать, кто чем займется.       Обязанности распределились быстро. Широ взял топор Микайо и пошел в рощицу нарубить дров, Чиро пошел с ним, чтобы собрать хворост. Сан направилась в другую сторону леса с копьем на охоту. Чен, чуть хромая, двинулся за ручей, сказав, что увидел там целебные травы. Аситака и Ишуи остались с ранеными.       Пока волк охранно патрулировал периметр, Аситака снял со спящего лося дорожную сумку и расстегнул. Принц хотел посмотреть, что там есть из того, чем можно помочь раненым. Хорошо порывшись, он нашел лишь сверток льняных бинтов. Скорбно вздохнув, Аситака вынул его и положил на траву, а потом достал из сумки котелок и мешочек риса.       Неко тем временем сидел и не решался осмотреть свою ногу. В спокойном положении она лишь неприятно ныла, но стоило пошевелить, как резко вспыхивала боль. В конце концов Неко расшнуровал обмотку на голени, отодвинул ткань брюк и взглянул. Кожа приобрела выразительный фиалковый оттенок.       Чен вернулся довольно скоро. Он принес пышный пучок растений с маленькими желтыми соцветиями, а также несколько молодых бамбуковых стеблей.       Аситака принюхался, почуяв резкий аромат.       — Что это за трава? — спросил он.       Чен ответил, рассматривая и перебирая ее в руках:       — Пижма. Из цветков выйдет хорошая мазь, а корни — на отвар. Дай свою миску.       Аситака залез в сумку и достал красивое изделие гончаров Эмиси, после чего протянул Чену.       Тот направился к ручью, присел над водой и стал промывать корни. Закончив, он отрезал их походным ножиком и положил на траву. Следом принялся отделять в миску соцветия. Выполнив и это, Чен нарезал туда же половину бамбуковых стеблей. Потом хорошенько перетер все рукоятью, зачерпнул из ручья воды и перемешал.       Аситака подал Чену полоски бинтов, которые генерал покрыл щедрым слоем получившейся мази. Двое направились к раненым товарищам. Сначала они присели к уже спавшему Изаму, и, пока Аситака придерживал его голову, Чен осторожно ее перевязал. Он затянул бинт нетуго, но так, чтобы лекарство более-менее плотно соприкасалось с раной.       Микайо бессильно захрипел во сне, когда генерал поднял его рубаху. Чен вместе с принцем сочувственно сморщился. Широкая грудь горца была похожа на полотно дерзкого художника: повсюду смелые мазки сиренево-алых кровоподтеков, побелевшие оттиски вмятин на коже. Да еще вдобавок ко всему виднелись штрихи старых шрамов. Чен положил на его грудь две полоски бинтов мазью вниз, опустил обратно рубаху и вздохнул.       — Ему станет гораздо лучше, когда проснется.       Аситака тоже вздохнул. Он глядел на спящего Микайо, на его уставшее, но умиротворенное лицо, на волосы, которыми мягко играл ветер. Наверное, ночью ему досталось больше всех, но сейчас он выглядел таким безмятежным… Принц сжал губы, понимая, что это лишь временная иллюзия, которую дарит сон.       Аситака не хотел думать, что будет дальше. Сколько дней, сколько ночей еще идти? Сколько недель, месяцев? Что ждет на пути? Что скрывают леса и тропы? А там, на востоке? Что их ждет?       Аситака встряхнулся. Он не хотел, не хотел погружаться в печаль.       Чен сел рядом с Неко, осмотрел и ощупал его ногу.       — Да… Сплошные ушибы… Ничего, кажется, они поверхностные, — мерно протянул генерал.       — Мне повезло, — отвечал Неко, — я и не думал, что он все зубы поломает.       — Не зря тренируешься, — улыбнулся Чен.       Генерал принялся забинтовывать ногу, Неко на миг скорчился, затем сказал:       — Ага, и это тоже. Но если бы не ты, все было б куда хуже.       — Это не я, — сказал Чен, — это меч Дао. Я же говорил… можно лошадь разрубить.       — Помню-помню, — произнес Неко с улыбкой, потом вздохнул и сладко прищурился.       Аситака тем часом присел рядом с Якуру. Он нежно погладил шерсть спящего друга, после чего со всей трепетностью и заботой перевязал его больную ногу.       — Отдыхай, Якуру, — тихо прошептал парень, вставая.       Аситака повернулся и вновь начал уходить в свои мысли, глядя в даль за ручьем, где небо над горизонтом уже золотело лучами восхода. Но вдруг он заслышал шаги и оглянулся. Из сюнеющей мглы чащи вышел Широ с охапкой дров, следом появился Чиро, несший в руках сноп веток и сухих листьев.       Пока Широ раскладывал дрова, а его приятель готовил растопку, из рощи вернулась Сан с подбитым филином.       — Это все, что я смогла найти. Там вообще глухо, — посетовала принцесса.       — Ничего, — сказал Аситака, — думаю, нам хватит.       Сан окинула взглядом раненых и их бинты, принюхалась.       — О, знаю этот запах. Хорошее лекарство.       Она посмотрела на Чена:       — Всю собрал?       Чен кивнул.       — Да, немного было. Но мы еще сварим отвар… И тогда к закату все должны быть здоровы.       Сан улыбнулась, а потом ласково посмотрела на Якуру. Она хотела погладить его, но передумала. Мало ли, проснется. Ему нужен полный покой. Поэтому Сан сразу отошла к ручью, села на зеленом бережке и принялась ощипывать филина.       Тем временем старательный Чиро соорудил шалашик из хвороста, под который положил кучку сухой листвы. Широ расколол дровишки пополам, после чего выложил звездочкой вокруг конструкции. Дальше двое ниндзя установили ветки-рогатины с перекладиной. Чен взял котелок и отправился наполнить его к ручью. А Аситака вновь открыл сумку.       Целую треть пространства занимал его сложенный плащ, но все еще хватало места для множества других вещей. Принцу пришлось прорыться до самой глубины, чтобы найти свое огниво. Парень достал его, а затем заметил под краем плаща что-то блестящее. Он отодвинул соломенную материю и с удивлением обнаружил бутылку саке. На ней была какая-то надпись, юноша взял бутылку и пригляделся получше. Он узнал аккуратный почерк Токи:       — Пригодится.       Аситака улыбнулся и положил напиток обратно. Потом взял огниво и присел над подготовленным местом для костра. Звучно чиркнув, кремень высек стайку искорок, которая упала на сухие листья и заставила их задымиться. Через минуту уже танцевал огонь.       Подошедший Чен повесил над пламенем котелок. Когда вода в нем начала бурлить, он бросил туда корни пижмы и оставшиеся стебли бамбука.       — Через час будет готово. Должен… слегка горчить, но эффект потрясающий.       Чен поставил руки на пояс и с компетентным видом следил за своим варевом. Кажется, он действительно знал, о чем говорил.

***

      Спустя час или около того.       Лучи солнца уже сочились из-за сосен и вместе с голосами ранних птиц знаменовали утро. Оживленный ручей все быстрее нес свои воды, плескаясь о камешки и подбрасывая вверх хрустальные фейерверки капель. За ручьем виднелась янтарная кайма горизонта, а выше — простор небесного купола, который красовался нежным пурпурным цветом. Не торопясь, по полотну парили дымчатые перья облаков, и небо благоухало, словно лавандовое поле, качающееся на легком ветру.       Изаму уже проснулся. С остатками головной боли и тяжелыми глазами он смотрел на снятый с огня котелок, наполненный мутно-зеленой жидкостью. Рядом сидел Чен.       Генерал опустил над котелком ладонь.       — Уже остыл.       Без лишних просьб Аситака вручил Чену миску, тот зачерпнул порцию отвара и протянул Изаму со словами:       — Лучше залпом.       Изаму поднес миску к губам и слегка поморщился от горечи. Его кадык подпрыгнул три раза, прежде чем весь отвар прошел внутрь. Вытирая рот, Изаму вернул миску генералу, а затем с мощью выдохнул.       — Мне кажется, я уже чувствую себя лучше.       — Самовнушение — сильная штука, — с улыбкой ответил Чен, вновь опуская миску в котелок. — Но не им единым. Этот отвар — отличная вещь, проверенная веками.       С новой порцией генерал встал и шагнул к еще спящему Микайо. Чен присел и легонько потряс его за плечо.       Глаза горца распахнулись, а из груди вывалился хрипящий выдох. Микайо приподнял тяжелую голову, и, ничего не понимая, начал моргать, но голос Чена его сразу успокоил:       — Все в порядке, выпей лекарство.       С глубоким вдохом Микайо оперся на локти. Морщясь от боли в груди, он перевалил вес на левую руку, а правую протянул навстречу ароматной миске. Горец осушил ее в два глотка, откинулся на землю и мгновенно уснул. Капли отвара стекали с губ в глубины его бороды, а рука с миской осталась покоиться на груди.       Чен не спеша вытянул миску из-под натруженной ладони и вернулся к котелку. Зачерпнул.       — Как нога? — спросил он, подходя к Неко.       Неко ответил, корчась и поправляя повязку:       — Зудит сильно.       — Заживает, — улыбнулся Чен.       Неко взял миску и испил содержимое. Десять унций целебного эликсира погрузились в его организм, и Неко слегка вздрогнул от горького вкуса. Он поблагодарил Чена и вернул миску.       Генерал подошел к Аситаке, который сидел возле спящего Якуру. Принц поднял глаза и спросил с ноткой сожаления:       — Разбудить?       Чен помотал головой:       — Нет, ему важнее сон. Напоим, когда проснется.       Тем временем Ишуи надоело бродить по окружности. Он в последний раз заглянул за один из кустов и, не обнаружив там ничего, кроме двух жуков и землистого запаха лета, направился к брату.       — Уверен, что тебе не нужно это лекарство? — спросил Ишуи, присев рядом.       Шоанн повернул к нему голову.       — Им нужнее. Меня не беспокоит боль. Я уже чувствую, как кости заживают.       Ишуи перевел взгляд с морды брата на его ребра. Место встречи с обезумевшим конским лбом не выглядело болезненно: вероятно, густая шерсть скрывала внутренние повреждения. Однако выражение Шоанна под утренними лучами солнца колебалось от крайне спокойного до радостно-блаженного, и он окончательно избавил младшего брата от волнующих сомнений, перевалившись с живота на раненый бок.       Ишуи улыбнулся внутри и пошел к Сан, чтобы поинтересоваться о ее самочувствии.       Тем временем Неко сидел и ощущал, как лечебный отвар начинает действовать. Боль притуплялась, а в груди уже нежилось спокойствие и тепло. Неко услышал зевок в стороне, повернулся и увидел, что Изаму снова лег. Затем Неко почувствовал, что тоже хочет спать. Он откинулся на траву и закрыл глаза. Его здоровая нога осталась согнутой в колене.       Мозг уже погружался в дрему, когда рядом послышались шаги. Неко лениво приоткрыл веки и различил очертания приближающегося Чена.       Генерал остановился рядом с двумя ниндзя.       — Лягте ровно и полностью расслабьтесь. Вытяните конечности и избавьтесь от мыслей. Энергия Ци должна течь свободно.       Изаму сонно вздохнул и перевернулся с бока на спину. Неко послушно выпрямил ногу и снова закрыл глаза. Наверняка он потом спросит у Чена, что значат эти слова, но сейчас он уже не в силах. Неко мирно засопел.

***

      На поляне звучат сверчки.       Глаза Неко неожиданно расхлопнулись, и он увидел вверху ночное небо. Звездный свет капал на его зрачки, игриво и щекочуще, заставив веки опять сомкнуться. Неко закинул предплечье на лоб и выпустил сонное мычание.       В голове прорезалась первая мысль:       — Сколько ж я спал…       Сознание Неко постепенно прояснялось. В нос попадал запах дыма, а на темном фоне век мелькали оранжевые пятна. Вскоре Неко начал различать звучащие рядом голоса. Кажется, это были Чен, Аситака и Сан.       Неко на секунду открыл глаза, снова закрыл и вздохнул.       — О, уже проснулся, — послышалось слева.       Неко приподнялся на локти, затем повернулся и сел.       — Уже за полночь, да? — пробормотал он, потирая веки.       — Нет, — ответила Сан, — до нее еще час.       Неко проморгался. Перед ним танцевало пламя большого костра, вокруг которого сидели три силуэта. Озаряемые вспышками Чен, Аситака и Сан смотрели на него.       — Поешь, твое осталось, — сказал Аситака и чуть привстал, чтобы протянуть ему котелок.       Неко взял и вдохнул аппетитный аромат.       — Спасибо.       Чувствуя, как бурлит в желудке, Неко достал палочки и принялся есть. Это был вкусно отваренный рис с мясом филина, а также, кажется, какими-то очень подходящими специями. Еда была теплой, и Неко понял, что, должно быть, ее для него уже несколько раз разогревали. Ему стало приятно.       — Спасибо, — сказал Неко еще раз, жующим голосом.       Аситака улыбнулся.       — Ешь на здоровье.       Закончив трапезу, Неко отставил котелок и сыто вздохнул.       Через пять секунд всеобщего молчания прозвучал голос Чена:       — Как себя чувствуешь?       Неко взглянул на генерала и увидел, что тот смотрит на него с довольной улыбкой. Чен выглядел так, будто уже знал ответ.       Неко сглотнул и, на секунду замерев, пошевелил ногой. И тут его брови резко подпрыгнули. Неко сразу начал сгибать и разгибать колено, не в силах уверовать в полное отсутствие боли. Чен заулыбался еще шире.       Неко потянулся руками вниз и размотал бинты. Он с удивлением ощупывал и рассматривал свою ногу, на которой исчезли все синяки. С губ Неко сорвался облегченный смешок, когда он радостно посмотрел на Чена.       Генерал развел руками.       — Вот так. Лекарство — почти из ничего, а лечит все.       Бинты все еще сильно пахли подсохшей мазью, и Неко убрал их в сторону. Он принялся зашнуровывать штанину и сказал:       — Спасибо, Чен. Спасибо вам всем.       Друзья ответили на благодарность, а потом услышали шелест травы. Из молодой рощи вышел Шоанн, следом за ним появились трое ниндзя. В руках у Широ была горящая палка.       — Ну что? — спросила Сан.       Низкий тембр Шоанна забавно сочетался с хорошей новостью:       — Лес свободен. Птицы да комары.       Широ потушил палку о землю и аккуратно кинул в костер, после чего добавил:       — Да, только там дальше овраги и трясина. Чиро чуть не увяз — вытащили.       Сан кивнула. Шоанн сел на задние лапы, а ниндзя присели греться к костру.       Неко начал с некоторым удивлением разглядывать Изаму. Бинтов на голове воина больше не было, и он, казалось, был абсолютно здоров. Неко все не отрывал глаза, пытаясь окончательно убедиться в его самочувствии. Немудрено — вскоре их взгляды встретились.       — Как ты, мастер Неко? — Изаму опередил главаря.       — Как новенький. Ты, смотрю, тоже в порядке?       Изаму кивнул.       — Я свежее себя еще не чувствовал.       Неко улыбнулся. Потом он потянулся к одному из дровишек, чтобы подвинуть его ближе к центру костра.       Когда послышались новые шаги, все повернулись в сторону ручья. Оттуда приближался Ишуи с Якуру. Следом за ними шел Микайо с горящей палкой и соколом на плече.       Когда они подошли, Ишуи сел рядом с братом, а Якуру лег возле Аситаки. Микайо положил палку в костер и поставил руки на пояс.       — Так, ну глянули мы. Вдоль лесочка бамбук растет, потом холмики. За ними снова бамбук, кончается, и поле большое. Ричи говорит, что дальше есть дорога.       Аситака сосредоточился.       — Так. Куда ведет?       Микайо вздохнул.       — Не знает он. Долгая, говорит. Лететь устал.       — Ладно, — сказал Аситака, — утром разберемся.       Микайо кивнул и сел к костру. Неко посмотрел сначала на него, потом на Якуру, который начал мордой игриво приставать к Аситаке. Неко улыбнулся.       — Дорога — это хорошо… — сказал он. — Но главное, что все здоровы.       — Ага! — озарился Микайо, — я вообще бодрячком. У меня даже шрамы старые побелели!       Неко удивленно покачал головой.       — Поразительно… Чен, а ты ведь лекарь что надо!       Чен со скромной улыбкой подвинул дровишко в костер.       Неко опять посмотрел на лося.       — Якуру вон тоже в порядке…       — Еще бы! Полкотелка осушил, — усмехнулся Чен.       Якуру весело фыркнул и облизнул лицо хозяина. Аситака забавно поморщился, из-за чего Сан начала хихикать.

***

      Полночь была совсем близко, когда на полянку стала медленно опускаться атмосфера сонливости. Шоанн и Ишуи задремали в сторонке, между ними начал тихо посапывать Якуру. Люди все еще сидели у костра, кто-то начинал зевать. Потрескивание дров, танец огня и далекие переклики цикад расслабляли и успокаивали, овеивая сладкой истомой. Завтра утром их всех снова ждет путь, неизведанный, опасный, но сейчас никто не хотел думать об этом. Они еще успеют погадать над будущим. Сейчас, в минуты безмятежия и гармонии, в момент мира и тепла, уставшие души окунались в прошлое, когда над костром плавно текли рассказы Чена.       Началось все с того, как Сан стала обсуждать с ним действие разных лечебных трав. Сан даже не предполагала, что кто-то из людей сможет сравниться с ее познаниями в этом вопросе, но быстро стало понятно… Если она съела болонку, то Чен сожрал бульдога. Действительно, было глупо предполагать, что бывалый генерал не знает основ врачевания. Звезды в небе загорались все ярче, и пока все увлеченно слушали, Чен рассказывал, как по молодости не пропускал ни одного поучения знахарей, как потом, рядовым бойцом, помогал товарищам прямо на поле боя, как через годы, уже офицером, лечил целые полки от язв и мигреней. Как зашивал раны солдатам, заставлял мыться в обжигающем спирте, просвещал о техниках и практиках, которые помогали открыть все чакры и освободить энергию души.       Всеобщий интерес запылал горячей костра, когда рассказы Чена незаметно перетекли в плоскость военного дела. Неудивительно. Шли ночные минуты, а Чен все не умолкал — казалось, он мог говорить об этом веками. Он с вдохновением и ностальгией рассказывал, как в начале боевого пути воевал с жестокими повстанцами в Манчжурии, как получил повышение и поехал в составе экспедиционного корпуса в сердце Старого Света, чтобы помочь дружественной Франции в Столетней войне. Как потом, вернувшись, стал командиром полка и сразу был направлен к Великой стене сдерживать неотступных монголов, а через год, уже во главе целой дивизии, гнал с китайской земли стальных конкистадоров от Тибета до самого устья Янцзы.       И Неко, и дикая Сан, и даже миролюбивый Аситака слушали с увлечением и симпатией, ведь, сколько бы Чен ни воевал, в любой войне он следовал чести. К тому же он поистине знал многое. Чен рассказывал о тактике и боевых приемах, оружии и снаряжении, об искусстве ушу, порохе и даже китайском флоте. Рассказы звучали из его уст жизненно, красочно и завораживающе, ибо нет ничего более чарующего, чем истории, проникнутые настоящим опытом. Чен действительно знал обо всем не понаслышке, и друзьям оставалось только поражаться, сколько всего в жизни он прошел. Походы, приключения, победы и постоянное совершенствование — он просто пламенел войной. Это выражал и голос, который иногда вздрагивал от воодушевления, нарушающего привычную ровность; и блистающий взгляд, что затенил грань прошлого и настоящего. Ночь слушала его рассказы, а Чен всем своим обликом источал боевую стать и какое-то тонкое, призрачно-огнистое изящество. Его ламеллярный доспех, надетый поверх красного генеральского кафтана, переливался световыми брызгами костра, подобно драконьей чешуе, сталь островерхого шлема лучилась томным блеском луны, а кисточка плюмажа легонько колыхалась под дуновениями ветра, выделяясь в ночи ярко-алым цветом — цветом его страсти. Его любви к бессмертному искусству.       Долго ли, коротко ли, но настал момент, когда рассказы о войне перешли в рассказы о родине. И тогда эти рассказы, эти воспевающие, нежные рассказы стали похожи на серенады влюбленного. Наверное, где-то там, в стоическом единении куньлуньских гор, в средоточии пурпурных елей, держимых крепким животворящим воздухом, пронизанным горьковатым запахом женьшеня и жасминовым дыханием склонов, и лежал исток души полководца, его все еще мальчишеской, мечтательной души. Чен рассказывал с упоением о родном и любимом, о поцелованном небом и все еще неотделимом от него самого Китае. Да, скоро эти рассказы омрачили проблески горечи. Ведь Чен знал, что тот роковой день, то злосчастное предательство уже не стереть, и честь никогда не позволит ему вернуться. Но все же он не унывал — истинная любовь смывает суть разлуки. Чен Сяомин, анклав Китая на туманном Хоккайдо, неозознанно вещал это вечное знание: его сердце все еще вылеплено из фарфора, грядущий путь освещает благословенный цилинь, и если Чен однажды заплачет, он заплачет каплями святой Хуанхэ.       Последние минуты приближали полночь, летним оркестром запели сверчки, вот Неко снял с огня горячий зеленый чай. А Чен продолжал вещать свои истории, не давая потухнуть общему костру. Свет пламени отражался на его смугловатом лице, и время от времени генерал поднимал ладонь и вытирал пот со лба, который жар заставлял скапливаться в небольших морщинках. Иногда Чен щурил глаза, превращая их в еще более узкие щелки, в которых бликами мерцали два карих уголька. Чен рассказывал и рассказывал, и все не уставал крутить пальцем кисточки длинных усов, которые, наверное, носил каждый уважающий себя китаец.

***

      Полночь почти на пороге. Утомленность и колыбельный голос генерала взяли верх над бодрящим действием чая, и это проявилось слаженной зевотой. Микайо спрятал засыпающего Ричи под рубаху и сам откинулся на траву, подложив руки под голову. Аситака расстелил соломенный плащ и лег, Сан устроилась рядом на волчьей накидке. Трое ниндзя тоже разместились на ночлег, а Неко, который проспал днем больше всех, вызвался вести ночной дозор. Он поправил висящий на поясе ниндзято и встал часовым. Зевая, Чен уже собирался потушить костер, но вдруг проснулся Шоанн.       Сан приподнялась.       — Что такое, брат?       Вставая, Шоанн медленно открыл глаза. Его нос дрожал, уши чутко выпрямились. Где-то в трахее уже собрался комок, готовый вырваться рычанием.       Шоанн прошептал:       — Тихо. Я слышу шаги.       Сан затаила дыхание и села. Аситака сделал то же самое и посмотрел на волка.       Шоанн вытянул голову и вгляделся в сторону можжевеловых кустов.       — Шаги и голоса…       Ишуи зашевелился и начал вставать. Шоанн стал усердно принюхиваться.       Сан спросила еле слышимым шепотом:       — Что там?       Шоанн с омерзением сморщил нос.       — Я чую запах гниющей плоти…       Поднявшись на ноги, Ишуи тоже принюхался. Через несколько секунд его качнуло к земле — чуть не вырвало.       К ним подошел Неко со словами:       — Что случилось?       Шоанн вновь призвал к тишине, и Неко замер. Волк тихо прорычал:       — Опять голоса…       Полминуты было молчание, волки продолжали прислушиваться и морщиться. Вскоре Ишуи оскалил зубы и сощурил глаза. Его мышцы напряглись, а голос был суровым:       — Я слышу слово "Мортум"…

<~~~~>