Шёпотом

Sir Sly — Too Far Gone

***

      Хосок не знает, куда идти, где именно искать своего командира. Тишина во тьме улицы не успокаивает, и даже прохладный ветер не освежает, не придаёт бодрости и ясности ума. Ночные военные, встречающиеся на пути, как только узнают его, прекращают препятствовать и молча кивают. Хоть и комендантский час уже настал, Хосок передвигается по территории свободно. Никакого огнестрельного оружия, ни мачете, ни ножа, ни чёртовой вилки с собой нет. Он идёт словно голый, полностью безоружный, обнажая всю свою душу с каждым шагом по земле в этот судный для него день. Он всегда искал Чимина, ищет и искать будет верным псом. Хосок впервые в жизни по-настоящему полюбил. С Чимином у него многое произошло впервые, несмотря на зрелый, казалось бы, возраст. И именно по этой причине он будет стараться делать всё возможное и невозможное, зависящее и не зависящее от него. Хосок проигрывает в мыслях разные сценарии разговора, что вот-вот случится. Выслушает ли Чимин? Может, он отвернётся от него? А, может, выставит за стены, где придётся выживать дикарём как раньше? Хосоку не страшно вновь оказаться за пределами общины, вопрос в другом: а захочется ли выживать? С другой стороны, для командира он не только любимый человек, но ещё и важная боевая единица, коими в нынешнее время не разбрасываются. Чимин прежде всего лидер, который не принимает бредовых решений, как бы ни могло показаться со стороны. Их лагерь по сей день живёт в тепле, в безопасности, при еде и воде — это прямое доказательство его заслуг. Чимин сидит на своём месте заслуженно и по праву. Но не примет ли он бредовых решений в их отношениях? Бредовых ли? Всё ставится под сомнение. Смута. В голове Хосока ворох мыслей, пока он плетётся по периметру и спрашивает у дозорных: «Не видели командира? Куда пошёл?». Те не знают, не видели. Хосоку плевать, он всё равно ищет и до последнего будет биться за их связь, любовь и отношения. Всё, чего он хочет — чтобы его выслушали, а дальше… Неизвестно. Просыпается осознание непосильно тяжёлого груза, который он тащит столько времени и всё никак не может сознаться. Всё наваливается одним ударом, в один момент, прямо сейчас. Настал действительно судный день, когда больше нельзя молчать. Хосоку страшно за Чимина, за его чувства и реакцию, потому что раньше он считал: меньше знаешь — крепче спишь. Разве нет? Единственный лучик света в лице Тэхёна, смогший поверить ему и принять, но… Тэхён сам сидел в тюрьме. Тэхён знает, что это такое. Тэхён варился в этом Аду за решёткой, оттого и понимает, как бывает несправедлива Жизнь. А что насчёт Чимина? Тот предостаточно за все годы дерьма пожрал, натерпелся, настрадался не хуже, но всё же не проходил через те же испытания. Сможет ли Чимин услышать и понять эту правду? Как Тэхён. Хосок слегка качается из стороны в сторону по дороге, точно мертвец, идущий в заранее выкопанную могилу. Он доходит до ворот, чтобы спросить у очередного дозорного на вышке: «Где Чимин?». Наконец, от уставшего вояки Хосок получает ответ в виде молчаливого кивка в сторону оружейной неподалёку. Хорошо, что Чимин хотя бы за стены не ушёл. «Всё будет хорошо», — говорил Хосок Тэхёну, при этом сам ни черта не уверенный в сказанном. Скорее, внушал себе это и до последнего верил. В целом, довольно неуместная фраза, особенно с началом Апокалипсиса. Однако то, как на него смотрел Тэхён после этих слов… Каким чистым и поистине святым взглядом он искрил, словно что-то зажигалось внутри него. По этой причине хотелось чаще и чаще повторять — всё будет хорошо. Хосоку всегда хотелось видеть его глаза такими, прикладывать усилия ради чистоты в них. Помочь, избавить и разделить страдания. Говорить можно что, сколько и как угодно, но Хосок предпочитает действовать, даже если сам не знает, как выбираться из западни. Наверное, благодаря этому принципу он жив по сей день. Из всех зол самое коварное для него — бездействие. Заходя без стука в укромное помещение, больше напоминающее подсобку, Хосок слышит тихо играющую музыку и сразу же улавливает запах чего-то спиртного, если по логике — алкогольного. Подняв взгляд на всё тот же тусклый свет, он видит увлечённого Чимина в одиночестве, сигарета спрятана у него за ухом. Командир стоит полубоком, чистит разобранные детали оружия, лежащие на расстеленной тёмной ткани во весь стол. По-свойски хватается то за одно, то за другое, ловко и профессионально обращаясь с холодной сталью. Его руки в тряпичных перчатках, наверняка чтобы не заляпаться маслом или обезжиривателем. Снятый китель висит на спинке стула, а под ним Хосок замечает стеклянную бутылку. Тяжёлый вздох. Нет, не показалось.       — Чимин, тебе же нельзя бухать, ну что ты творишь?.. — не удерживается Хосок от замечания, однако навстречу не идёт и остаётся стоять на пороге.       — Оу, ну зато тебе всё можно! — отвечает бойко Чимин и отвлекается, наконец, уставившись на него на секунду, а затем снова принимается чистить деталь. — Ты же, блять, бессмертный у нас! Закон тебе не писан, а мораль — тем более.       — Закон мне ещё как писан, Чимин. Любимый ничего на это не отвечает. Хосок тем временем анализирует протяжную интонацию, блеск в глазах, слегка развязную моторику. Всё это ярко говорит об одном — командир малость пьян, на что Хосок реагирует снисходительным взглядом. Никогда не приходилось заставать его выпившим, подобное зрелище выходит за пределы фантастики, да и с алкоголем у Чимина всегда был разговор короткий, точнее, он даже не начинался. Но вот она, фантастика, происходит прямо сейчас. Несмотря на градус, командир не теряет сноровки и явно знает, что делает. Говорят, военные в любом состоянии остаются военными. Интересно, действует ли тот же принцип на заключённых?       — Мне кажется, я предельно понятно отдал приказ меня не искать. Чего припёрся? — С претензией разворачивается Чимин, вскинув брови, и швыряет на стол шомпол с патронником, а затем рывком сбрасывает с ладоней испачканные перчатки.       — Вижу, ты успокоился. Я пришёл поговорить. Сейчас мне абсолютно похуй на твои приказы, выёбывайся на полигоне сколько хочешь, но не путай личное и публичное.       — Ух, как ты заговорил! У меня почти встал! — с сарказмом язвит Чимин и наклоняется за бутылкой. Он бухается на стул, широко расставив ноги, и пьёт с горла. У Хосока множество вопросов, пока он рассматривает покрасневшие хмельные щёки Чимина. Где он успел достать алкоголь? Как? Ещё и ночью, в комендантский час, когда все уже спят, и даже при всём желании к соседям-барыгам не постучишься с просьбой. Впрочем, всё это неважно. Толку от этой информации абсолютно никакой. Нужно следовать неизменному принципу Намджуна: работать с тем, что есть. Хосок почерпнул важный для себя урок от всеми уважаемого военврача.       — Боже… что ты хоть пьёшь? — Хосок подходит и забирает бутылку у командира, тот на удивление не сопротивляется. Затем Хосок принюхивается к горлышку, улавливая запах чего-то кислого, и констатирует: — Бадяжный самогон с… яблоками? Яблочный сок?       — Да… Ваше любимое с Тэхёном пойло, но чистоганом, как вы, я не могу пить, увы… — расплывается в улыбке Чимин с утрированной досадой. — Кстати, ты его, получается, поил, ослаблял, а потом домогался? Или как ты это делал? А?..       — Ты на сильных таблетках, которые несовместимы с алкоголем. Это опасно, ты хоть понимаешь? — Хосок пытается достучаться, игнорируя оскорбительные и омерзительные предположения в свою сторону. Он для убедительности нависает над Чимином и отводит бутылку за спину, чтобы к ней не потянулись и не отобрали всякие изворотливые проныры.       — Вообще-то у меня перерыв, я их не пью, голова на плечах всё ещё имеется! — громко смеётся Чимин. — Оу, я, по-твоему, настолько тупой… Ах, да, точно! Конечно! Ты же так решил! Ты же мне нагло пиздел в глаза и думал, что так может очень долго продлиться!       — Нет, я так не думал. Правильно… Срывайся на мне сколько хочешь, делай что хочешь, твой барагоз оправдан, но, пожалуйста, я тебя об одном прошу: не трогай Тэхёна.       — Может, ты это скажешь себе? М?       — Я тебя понял, Чимин, — с выдержкой отвечает Хосок. Он тяжело вздыхает и на секунду прикрывает глаза, а затем продолжает говорить: — Повторю ещё раз: не смей больше доводить его до такого состояния. Даже в шутку. Это нихуя не смешно, потому что у него, блять, панические атаки. И буквально на допросе он еле справился с этим, пока ты устраивал ему психические пытки. Ты меня понял? Не смей. Услышь меня! Чимин меняется на глазах в своих токсичных провокациях, удивлённо смотрит снизу, слегка прищурившись и нахмурившись, а после молча кивает с согласием. Успокаивается. Неужели.       — Уж я-то тебя знаю, командир, — Хосок досадно смеётся, ставя бутылку на стол. Он надевает отброшенные Чимином перчатки и сам принимается за разобранный автомат, чтобы довести дело до конца. Помогает командиру, не спрашивая у него разрешения, а тот и не против. — Если бы ты действительно верил в то, какой я урод, пристрелил бы ещё в допросной. Я знаю, как ты решаешь дела. Поэтому я пришёл поговорить и решить наши проблемы. Мы уже с тобой это не раз делали, малыш. Так что? Может, всё-таки нормально поговорим уже, наконец? Повисает молчание. Слышны только щелчки и шуршание ёршика при чистке ствола. Хосок изредка оглядывается по сторонам, замечая огромное скопление разнообразного оружия: пистолеты, винтовки, автоматы. Всё это, кажется, Чимин решил привести в порядок в одиночестве, чтобы отвлечь внимание и выпустить порывы гнева. Хосоку до боли знакома эта тактика, он и сам так коротал время, особенно когда месяц ждал без вести пропавшего командира.       — Я тебя люблю, ты же знаешь это?.. Помнишь? — Чимин первым нарушает напряжённую тишину, наблюдая за своим умелым и верным помощником.       — Конечно, помню. Я тебя тоже люблю, — с теплотой в интонации отвечает Хосок, уголки его губ ползут вверх, однако он не отвлекается от своего дела.       — Но… Я в полном ахуе, я ужасно растерян, у меня в голове ядерная война, блять! И последнее, чего я ждал — это удар от вас двоих. Мне нельзя быть растерянным. А знаешь, что… — Чимин резко встаёт и протягивает бутылку. Хосок чувствует на своих губах стеклянное горлышко, невольно вспоминая день, когда Чимин точно так же пытался впихнуть ему огурец с грядки. — Выпей со мной. Мы с тобой чего только ни делали вместе… И выживали, и убивали, и спали, и дежурили, и тренировались, и трахались, чёрт, да мы даже пазлы собирали, но ни разу не бухали, представляешь? Не по понятиям абсолютно! Хосок усмехается. Какой же абсурд. Как бы он ни противился этой дерьмовой идее, прекрасно осознавая наверняка не лучшие последствия, особенно то, что он не знает, как поведёт себя пьяный командир, но всё же соглашается. Чимин заливает в него алкоголь. Хосок пьёт с его рук под звонкий любимый гогот. Они смеются вместе, и пахучий самогон стекает по подбородку, проливаясь на ворот куртки.       — Ты прав, да, давай поговорим, — наконец, заявляет Чимин, пока вытирает рукавом облитое лицо. Затем он ставит рядом второй стул, и Хосок принимает приглашение сесть. Любая война заканчивается мирными переговорами, и конкретно их личные войны не могут иметь другого исхода. Что бы ни произошло. Так уж заведено.       — Возможно, ты не поймёшь, но выслушай меня, пожалуйста, а дальше решим. Хосок говорит тихо, с надеждой глядя в глаза. Чимин в ответ молча кивает. Не хочется этого признавать, но, кажется, алкоголь помогает Чимину быть адекватным и готовым спокойно слушать. У него такое до обречённости расслабленное выражение лица, словно терять уже нечего.       — В общем, я хотел сказать, что когда говорил про беспомощное состояние Тэхёна, то имел в виду как раз ту самую паничку. Часов двенадцать, может, и больше… Сложно сказать. Мы очень долго были в замкнутом пространстве, валялись под задними сиденьями в машине. Стадо загнало нас в угол, это был единственный способ выжить, но и это не давало гарантии, потому что мы могли попросту задохнуться. В общем, мы спрятались в машине.       — Этого не было в рапорте. — Чимин выставляет вперёд указательный палец, продолжая наблюдать за тем, как Хосок чистит оружие.        — Да, этого не было в рапорте, потому что мы сговорились не докладывать об этом, — сознаётся Хосок, откладывая в сторону части разобранного автомата. Он снимает перчатки и делает ещё один глоток. Нет желания ни на что отвлекаться во время их разговора. Идея Чимина выпить вместе впервые в жизни уже не кажется такой пугающей. Хосок и сам замечает, как расслабляется, продолжая рассказывать: — Мы были в таком тупике, что нам даже пришлось ссать друг на друга. Буквально. Мы с Тэхёном обговаривали план, что в крайнем случае убьём друг друга и всё. Детально обсуждали: кто и как будет убивать. Не хотели бродить мертвецами. Это было просто полнейшее безумие, Чимин. Мы делали всё, чтобы выжить, даже если понимали, что нам не выбраться.       — Эх… — тяжко вздыхает Чимин и хватает сигарету из-за уха, а затем достаёт из пачки вторую и прикуривает им обоим.  — Дорогой мой, я так всю жизнь живу, ещё задолго до апокалипсиса. Я имею в виду, что мне абсолютно понятны твои чувства. Правда.       — Да-да… — Хосок толкает бутылку Чимину.       — Так что там с паничкой Тэхёна? — напоминает командир, аккуратно стряхивая пепел в открытую форточку.       — Точно… Мы спрятались в машине, но через несколько минут Тэхён вообще перестал понимать, в какой заднице мы находились. Он нёс полнейший бред, брыкался, пытался выйти из машины, которая тогда была единственным укрытием. Чтоб ты понимал, снаружи мимо нас шли тысячи гнилых. Вот настолько Тэхён ёбнулся. Ну, я и… решил его ещё больше напугать, что ли. Нет, скорее… разозлить до такой степени, чтобы он в себя пришёл и сконцентрировал всё своё внимание на мне. Даже несмотря на то, что я был у него перед носом, то есть я лежал на нём, он меня как будто не видел. Чимин курит, внимательно слушая, и слегка кивает. Напряжения и агрессии не наблюдается.       — И что ты сделал, Хосок? Подробнее скажи, попроще, не подбирай слова. Как есть.       — Я… — Вот теперь он в панике, хотя был уверен, что в силах об этом доложить. В конце концов, в первый раз в допросной было совсем не страшно, но сейчас даже держать взгляд ровным не получается. — Я его сильно засосал и… схватил за бёдра, начал тереться, типа я его выебу прямо здесь и сейчас. Пугал, короче… Командир прокашливается, будто едкий дым тому виной, а Хосок снова пьёт, на этот раз побольше, после чего сразу же глубоко затягивается сигаретой. Комбинация табака и алкоголя быстро действует на организм, вызывая приятное головокружение. Чимин озадачен и совершенно непонятно, о чём именно он думает.        — Как ты себя чувствовал, когда делал это с ним? — резко задаёт вопрос Чимин.       — Как?.. Да паршивее некуда! Это отвратительно. Убить себя хотелось за такое… — откровенно отвечает Хосок. — Но не мог, потому что я хотел его спасти. Хотел нас спасти. Я тогда и подумать не мог, к каким последствиям это может привести. Блять, да о каких последствиях думать, когда не знаешь, останешься ли ты живым через минуту?       — Но, выходит, у тебя получилось разозлить Тэхёна? Напугал?       — Что-то я не понял… — Хосок всё же поднимает взгляд и приходит в замешательство: — Почему ты улыбаешься?       — Да так… — отмахивается Чимин. — И как вёл себя Тэхён, когда ты его, кхм, обхаживал? Назовём это так.       — Он… — вспоминает Хосок то мгновение, которое засело в памяти отчётливее всего. — Он как будто был не против. Он как будто ответил взаимностью, что ли… Он точно был не в адеквате.       — Как будто?..       — Блять, Чимин… Я вообще этого не ожидал. Я действовал по своей стратегии, чтобы выжить. Я и сам растерялся, но я точно знал, что он взбесится, но…       — Ты ошибся. Напугать не получилось. Понятно… — лёгким заигрывающим тоном подмечает Чимин, а затем становится серьёзным. — С точки зрения стратегии ты прав на сто процентов. Мне всегда нравилась твоя тяга к жизни, Хосок, причём любой ценой. Спасибо, что смог вернуть его, что вы смогли вернуться вместе. У нас нет ничего важнее жизни. Это то, что я ставлю в приоритет. Я бы поступил так же на твоём месте, если бы вообще додумался до такого. Хосок не спешит с ответом и слушает с благоговением, даже физически ощущая, как ему становится легче. Тэхён мог убеждать сколько угодно, опровергая его виновность, однако Хосоку легче от этого не становилось. Он нуждался в этих словах именно от Чимина, ведь было невыносимо тяжело хранить это внутри себя, в тайне от него. Вместе с тем ради Тэхёна приходилось держать свой рот на замке, и Хосок сейчас счастлив, что смог, наконец, рассказать об этом. Эта беседа словно главная исповедь в жизни, и лицо Чимина без морщин — всеобъемлющее прощение.       — На самом деле… Если бы не Тэхён, я бы тоже погиб, — всё же находит слова Хосок, чувствуя несправедливость от излишнего воспевания своих действий, будто совершил какой-то подвиг. — То, что мы вернулись, это далеко не только моя заслуга. Он тоже не раз спасал меня. Даже если посмотреть на факты: он убил бóльшую часть той группировки. В одиночку, Чимин, понимаешь? Пока я спал. Я уже не говорю о сотнях зомби… В общем, мы старались не дать сдохнуть друг другу. Мы выбрались вместе.       — Я понял… Вы сделали всё правильно. И ты сделал всё правильно, — говорит Чимин с мягким взглядом, слегка наклоняя голову. Кажется, он не лукавит и вряд ли выдавливает из себя хоть какие-то слова поддержки. — Но, блять, твои формулировки, Хосок… оставляют желать лучшего. В допросной твои формулировки были просто омерзительными. Надо отдать должное Тэхёну в который раз, что он вмешался… Но почему нельзя было сразу сказать как есть? Разве я бы не понял? Я делал вещи куда хуже, чтобы выжить. Например, как-то раз я угодил в плен… Те конченые ребята, про которых вы с Тэхёном рассказывали, похожи по поведению с теми, с кем я сталкивался когда-то. Они издевались, мягко говоря… Меня заставили убить моего сослуживца, напарника… И я убил! А после того, как я спасся и вернулся домой, то не смог признаться его семье, что это именно я его убил. Я соврал и сказал, что он погиб при исполнении. Я даже Чонгуку об этом не рассказывал. И после этого ты думаешь, что такое ничтожество, как я, осудило бы тебя? За что? За какой-то, блять, поцелуй?       — Мне очень жаль, Чимин, что ты пережил такое. У меня даже нет слов…. В нашей ситуации всё не так однозначно. Ситуация сложная. Очень сложная… — Хосок тяжело вздыхает, осознавая, сколько всего Чимин хранит в себе. Тот мягко прикасается к ладоням, и Хосок в ответ переплетает их пальцы, закрывая глаза. Тактильность сейчас ощущается как никогда родной. А та самая сложная ситуация сложна тем, что в ней кроются секреты Тэхёна, которые Хосок не намерен рассказывать. Он обещал. Всё переплетено, особенно с Тэхёном. Вот так, взявшись за руки, они несколько минут сидят в тишине и распивают бутылку по очереди. Хосоку не хочется прерывать этот момент, но чутьё твердит, что уже пора, а затем оно оправдывается словами командира:       — Давай сменим тему… Этот вопрос закрыт. Теперь, Хосок, пожалуйста, будь со мной честен сейчас, это всё, чего я хочу. — Чимин наклоняется, чтобы получше вглядеться. — Тебе нравится Тэхён? Я имею в виду как мужчина, не как напарник, друг или «сынок», — припоминает обращение к младшему, которое не раз слышал. В голове резко поднимается шум, сердце бешено стучит, во рту сохнет, а телом овладевает паралич, и лишь ладонью Хосок всё ещё чувствует тепло чужих мягких рук. Чимин не отпускает, не отводит пронзительного взгляда. Последний раз Хосок ощущал себя так на вылазке, когда Тэхён прижал к стене со своими вопросами, на которые он ответил с таким трудом. Вот только то, о чём спрашивает Чимин, почему-то кажется ещё труднее в десятки раз.       — Я… я тебе не изменял, клянусь, я бы никогда не поступил так, но… — у Хосока предательски дрожит голос прямо как у глупого мальчика.       — Я знаю, ты бы так не поступил, — шёпотом перебивает Чимин. — Как давно он тебе нравится? Хосок понимает: в этот раз Чимину не нужны конкретные ответы «да» или «нет». Командир уже всё понял и спасибо на том, что не пытает зверскими допросами, а лишь тихо и спокойно напевает, как будто убаюкивает перед сном. Несмотря на свою ошарашенность, в глубине души Хосок безумно благодарен за этот вопрос.       — Мне сложно обозначить чёткие рамки. — Хосок хватает бутылку и делает глоток, прежде чем продолжить: — Но когда мы вернулись, я в какой-то момент засомневался в себе. Засомневался в том, как я начал на него смотреть. Это всё так смутно, у меня в сознании не сходится, это же неправильно! А когда я начал подозревать его в… В чувствах ко мне, то хотел разобраться, но ты меня опередил, да и он со мной на контакт никак не шёл. Пиздец полный, я, блять, растерялся… Чимин, понимаешь? Я никогда в жизни с таким не сталкивался. Чимин в ответ заливается звонким смехом, навалившись на стол и слегка задев оружие, но бутылку не отпускает. Хосок лишь хмурится, потому что не может найти хотя бы толики смешного в своих словах. В конце концов, он практически прямым текстом признался в том, что ему нравится кто-то, кроме Чимина.       — Пф, ещё бы он пошёл с тобой на контакт! — Чимин снова заливает в себя алкоголь, всё ещё смеясь, а затем пихает бутылку Хосоку, стуча горлышком по его губам. — Ещё и после того, как ты его засосал! Блять, поверить не могу! Хосок послушно глотает яблочную бодягу. Командир как-то слишком часто пьёт, так ещё и его теперь заставляет, буквально спаивает, даже Тэхён себе такого не позволял. Однако нет никаких сил и желания сопротивляться. Всё стабильно. И если Хосок пьян лишь слегка, то командир уже откровенно опьянел. Точно пить не умеет. Нужно проконтролировать, чтобы всё с ним было хорошо.       — Да Тэхён лучше положит тебе голову на отсечение, чем признается, что ему нравится мужик! — кричит Чимин, прекращая заливать пойло в своего рядового и сам снова делает глоток, а после хватается за голову, опершись локтями на стол. — Ты что, не знаешь его, что ли? Он даже под дулом пистолета не скажет! Бля-я-ять, бедный мой Тэхён... Я на него накричал, я так виноват! Ну и хули ты ему сердце разбил, ты охуел, что ли?! Это всё потому что ты красивый! Да ещё и выглядишь отлично на свой возраст! Пёс проклятый!!! Убил бы тебя! Зачем ты такой, вот сука…       — Чимин, блять, ты в себе вообще?.. Что ты несёшь?       — Вымаливай у него прощения на коленях! Ты сделал его геем! Это твоя ответственность! — буйно спорит Чимин. Под градусом Хосок расслабляется всё больше и больше, точно так же растёт его возмущение. В трезвом виде легко быть непробиваемой стеной, но по пьяни маски слетают, сдерживаемые ранее эмоции находят выход. Хосок уверен — так происходит с каждым в той или иной степени.       — Нет, Чимин, подожди! — буянит Хосок, ударяя ладонями по столу. — А меня тебе не жалко? Ты жалеешь Тэхёна, но как же я?! Ты меня даже не ревнуешь? Тебе что, вообще похуй?! В ответ слышится только беззаботный смех Чимина, а его хмельные щёки алеют ещё сильнее. Это задевает Хосока, ведь он старался сдержать свой подступивший ком в горле всё это время. Он искренне переживает за всех троих и старается решить проблему, но… Какая же очаровательная улыбка у командира, Хосок в неё влюбляется каждый день и млеет. Проклятый отбитый командир!       — Чимин! — всё же не выдерживает Хосок. Ему сейчас так важно получить внимание к себе. Грёбанный алкоголь слишком нежит. — Ну чего ты смеёшься?.. Что я такого смешного сказал? Тот потихоньку успокаивается. Смех Чимина теперь кажется каким-то обречённым… Точно. Хосок приходит к выводу, это были невротические позывы, которые ему до боли знакомы.       — Нет ничего смешного, Хосок, честно, просто… — Чимин замолкает и отводит взгляд. Хосок уже знает, что это означает: командир не может никак решиться озвучить свои мысли. Он видел эту манеру не раз. — Я не ревную тебя к Тэхёну. Да, ты бы никогда за моей спиной ничего не сделал такого… Я знаю. К сожалению, твои чувства не под моим контролем.       — Ты как-то слишком спокоен. Это странно. А если бы я всё-таки пошёл, ну… Да к кому угодно? Не к Тэхёну. Пошёл и изменил? С Джо! — с энтузиазмом спрашивает Хосок, пытаясь добраться до чужих потаённых мыслей. Он чует нечто, однако пока не может понять, в какую сторону идти по запаху. Сейчас самое лучшее время и возможность расставить все точки, ведь командир спокоен, открыт и готов полностью слушать.       — Я бы тебя убил, — холодной интонацией чеканит Чимин, и его взгляд стекленеет. Он снова хватается за бутылку. Это точно не сарказм, даже тенью шутки не отдаёт. Он действительно ответил на полном серьёзе. Тишина в оружейной. Хосок закуривает. Он озадачен одновременно двумя вещами: выборочной ревностью Чимина с его странными изворотливыми ответами и своими ощущениями от услышанного. Сейчас Хосок чувствует себя каким-то глупым ребёнком, которому хочется, чтобы его ревновали и обозначали собственничество. Ранее никогда таких мыслей и желаний не возникало, ведь их отношения прозрачные и доверительные. Какая к чёрту ревность? К кому? К зомби? Выжить бы. Очевидно, что никто из них никогда и не помышлял изменами, откуда взяться поводам для показательной «метки территории»? И вот Хосок получил собственническую реакцию от Чимина… Это заставляет чувствовать себя очень хорошо. Отлично. Виноват ли в этом алкоголь? Хосок уже не понимает.       — Послушай, раз уж мы сегодня на чистоту… — прерывает Чимин размышления, потянувшись за очередной сигаретой. Звук чиркающей зажигалки отчего-то ласкает слух. — Ты задал мне хороший вопрос, я сам об этом думал и думаю до сих пор. Мне на тебя совсем не похуй, нет, просто… Я не могу и себя понять тоже. Не знаю, почему, но к Тэхёну я тебя уже не ревную, даже если бы вы сейчас здесь трахались при мне, наоборот, у меня… — Чимин прокашливается, не договорив, делает глубокую сигаретную тяжку, а затем продолжает: — В то же время, если это будет не Тэхён, я бы убил и тебя, и того, с кем ты ебёшься. Ты — мой, а мы — вместе. Понимаешь?       — Что-то вроде того… — едва кивает Хосок, внимательно слушая с прищуром. Шестерёнки в голове усиленно работают. Он разглядывает остепенившегося командира сквозь дым под тусклым жёлтым светом. Нет, но до чего же красив Чимин всё-таки…       — Тэхён — это Тэхён, своё, родное, а всё остальные — это пиздец, — немного заплетающимся языком говорит Чимин. — Ты понимаешь?       — Угу…       — Тэхён, это… как часть меня, что ли? Не знаю, как это объяснить. Мне самому сложно разобраться, как такое бывает. Я тоже, как и ты, с чем-то не сталкивался. Я тоже, как и ты, проживаю свою жизнь впервые. Дело дрянь, потому что от этих слов снова появляется досадный ком в горле. Проклятый алкоголь снимает не ту маску. Хосок мысленно следует по пятам за любимым мягким голосом. Они все привыкли к тому, что никто не имеет права ни на одну ошибку, ведь цена будет слишком велика — сама жизнь. И в то же время невозможно спорить: каждый проживает свою жизнь впервые. Они выживают вместе, убивают, добывают продовольствие, охраняют землю, но, возможно, не смогли набраться мудрости и опыта в более простых бытовых вещах? До наступления Апокалипсиса. Может, не хватило времени для совершения каких-то ошибок, чтобы извлечь из них уроки. Было ли это время у Чимина, воспитанника детдома, который сразу же вступил в военные ряды и был в них до последнего? Безусловно, тот наломал дров и даже сделал ребёнка, но всё же в серьёзных отношениях никогда не состоял. Было ли это время у Тэхёна, который сел в тюрьму четырнадцатилетним подростком и вышел только с началом катастрофы? Хосок и про себя думает: а было ли у него это время? Что толку от его четвёртого возрастного десятка сейчас? Наверное, он тупой и ещё больше отупел за пятнадцать лет. Нет, он уверен в этом, как бы Тэхён ни доказывал обратное. Хосок выплывает на поверхность из глубины своих мыслей. Чимин продолжает вести диалог откровенно, но в то же время кажется, словно он в первую очередь сам себе помогает разобраться.       — Из-за того, что у меня к Тэхёну особенное отношение, я не злюсь, если ты на него взглянул... Но если бы ты посмотрел на другого человека, мне бы было пиздец как неприятно. Тем более я не могу злиться на Тэхёна, если он… влюбился в тебя? Я даже не могу выдавить из себя эту злость. — Чимин устало прикладывает свои ладони к груди, изображает жестом, как будто что-то вытаскивает из неё, но никак не получается. — Самое главное, что вы не трахались у меня за спиной, что вы не обманывали меня. Это всё, чего бы я хотел. Потому что если бы вы оба так со мной поступили, я бы не смог простить ни тебя, ни его. Возможно, я бы вас не убил, но лично для меня вы бы умерли.       — Малыш, иди ко мне… — ласково зовёт Хосок, отодвигаясь подальше, а затем легонько постукивает ладонями по бёдрам. Он очень хочет, чтобы Чимин сел к нему на колени. Он очень хочет тактильной близости с ним.       — Иду… — бурчит Чимин и медленно поднимается, и, немного шатаясь, по-хозяйски бухается на заслуженный трон — на колени своего дикаря. Алкоголь действительно слегка размазал Чимина. Хосок старается запомнить каждую мелочь происходящего. Нет ничего хорошего в распитии спиртного, однако этот новый момент в их совместной истории всё равно отзывается в душе, словно новая страничка, похожая на то, какой могла бы быть жизнь без Апокалипсиса. Чимин сидит на нём, и Хосок крепко его обнимает, прильнув щекой к спине, с облегчением выдыхает, наслаждается. Любимый Чимин берёт за руки, вновь переплетая пальцы, а затем поднимает их и целует своими пухлыми губами. Хосок задерживает дыхание, ещё немного и он точно разрыдается от трогательности. Никто и никогда в жизни не целовал его руки. Только Чимин. Хоть бы это был не последний раз. Они сидят в тишине минут пять, и всё же Хосок не позволяет себе превратиться в сентиментальную размазню даже под алкоголем. Их разговор не закончен, это была всего лишь небольшая передышка.       — Нет, Чимин, мы так не поступали за твоей спиной, — тихо говорит Хосок. — Я бы не смог, а Тэхён и подавно. Он правда тебя любит и уважает. Он очень хочет, чтобы ты был счастливым.       — Я знаю, я его тоже люблю и хочу, чтобы он был счастливым…       — Я тебе рассказал не всё… И вот она — снова паника. Снова страх, но нужно идти до победного. Хосок как самолёт разгоняется и вот-вот взлетит.       — Чимин… Мы с Тэхёном вместе дрочили, чтобы выжить… Выжали из себя столько, сколько смогли, потом облили с человечиной на приманку. Я тогда вообще не думал ни о чём, кроме выживания, но теперь мне неловко за эту ситуацию. Тэхён охуел, должно быть.       — Хосок, да ты… Молодец! Мой любимый инструмент для выживания работает! Хотя… нет, блять, подожди… Я в ахуе с вас, — вопреки словам, Чимин говорит с такой интонацией, будто уже ничего не способно его удивить. Хосок тем временем закрывает глаза и боится открыть, прижимаясь к спине командира. — Я думал, из всего между вами самое страшное — это поцелуй. Ох, бедный Тэхён, теперь я понимаю, чего он от тебя шарахается. Вы друг другу дрочили?       — Нет! — тут же возражает Хосок. — Каждый был сам за себя.       — А чего так?.. — спрашивает Чимин с издёвкой. Хосок хоть и не видит, но слышит, как тот расплывается в улыбке. Ещё он чувствует ладонями, как у командира напрягается пресс, чтобы сдержать смех.       — Не смешно, Чимин.       — Эх… ну уже и подъебать нельзя.       — А какое у тебя особенное отношение к Тэхёну? — резко переводит тему Хосок, вспомнив чужие слова.       — Особенное…       — Ты очень понятно объяснил, конечно, — у Хосока вырывается смешок, а затем он тянется к столу и убирает бутылку подальше. — Всё, больше ты сегодня не пьёшь.       — Я всегда считал Тэхёна красивым, — признаётся Чимин, не обращая никакого внимания ни на стол, ни на оружие, ни на бутылку, ни на ультиматум. Он смирно сидит на коленях послушным ребёнком. — Согласись со мной, что он… очень привлекателен. Не только внешне.       — Ага, да… — соглашается Хосок будто под гипнозом, крепко зажимая в своих объятиях. Скрывать и утаивать уже нечего, да и смысла никакого нет. Они пьяные. Они ведут пьяные откровенные разговоры. Они пытаются прийти к какому-то решению, хотя бы излить друг другу душу.       — Но несмотря на всё это… Я никогда даже не пытался посмотреть на Тэхёна как на мужчину. Тэхён — это то, что нельзя трогать руками. Тэхён — это неприкосновенность в таких вопросах. Он мой близкий человек и лучший друг. Я бы просто себя не уважал, если бы доебался до него, как до тебя, предположим. Мне с первой встречи сразу стало понятно, что Тэхён — это не вариант. Он же гомофоб. Ты сам вспомни его реакцию, когда он нас застал как-то раз… Тем более у него была Ева, считай, они с детства вместе. И она… погибла. Тэхён по сей день скорбит по ней, навещает её могилу… Было бы полной аморальщиной проявлять такое внимание. Это табу. И теперь я узнаю такое… Я охуел. Понимаешь?       — Да, я тоже охуел… — и Хосок искренне понимает, ведь знает о Тэхёне даже больше, чем командир.       — Именно такие установки у меня были до тех пор, пока я не увидел вас вместе на кровати. Блять, это распилило мне голову! А когда я на допросе услышал его слова о тебе, да и не только на допросе… Это тоже многое изменило. Вообще не получается на него злиться, хоть убей, и на тебя не могу… Меня просто бесит, когда я чего-то не знаю, но вижу и чувствую, как что-то скрывают. Ещё и мои близкие люди. Ненавижу это!       — Прости меня и его, но об этом правда нелегко говорить.       — Могу понять… Хосок, я должен кое в чём признаться. Мне самому себе сложно признаться, но раз уж мы… Хосок радуется, предвкушая услышать нечто интересное. Даже легче становится оттого, что не ему одному тяжело. Не ему одному есть, что скрывать. И снова командир зажимается от неуверенности.       — Давай, Чимин, говори уже.       — Мне страшно… — он шепчет в ответ. Командиру Чимину? Страшно? У Хосока в голове не укладывается.       — Блять, ну чего у тебя там?       — Боюсь, ты меня совсем за конченого посчитаешь.       — Не посчитаю, — посмеивается Хосок, слегка кусая за бок через одежду. Чимин кажется таким безобидным и беззащитным. Безумно милый пьяненький командир. И это мгновение Хосок тоже тщательно записывает на плёнку для архива своей памяти. — Мы с тобой через всякое проходили, да и видел я тебя в самых разных состояниях, ничего же, всё равно люблю.       — В общем… — вздыхает тяжело Чимин с обречённой интонацией. Хосок чувствует его стучащее сердце под своей ладонью: — Я на вас с Тэхёном… подрочил. Один раз.       — Кхм… — Хосок тянется за бутылкой, придерживая Чимина за талию. К алкоголю он вроде бы не собирался возвращаться, но план стремительно идёт не по плану. Чимин ёрзает у него на коленях, поворачивается и даёт понять, что тоже хочет выпить. Хосок на сегодня запретил ему, но… Всё-таки Чимину нужно выпить ещё. Пусть. — Когда и… почему? У командира и так были покрасневшие щёки, но сейчас Хосок видит, что тот становится похожим помидор. Чтобы Чимин? Смущался?..       — Я тебе не говорил, но… Я уложил Тэхёна спать с тобой, когда вы вернулись. Вы там вошкались под одеялом и… Я не знаю, блять, у меня встал. Я не мог терпеть, ты же меня знаешь, — жалобно признаётся Чимин, а затем и вовсе закрывает лицо ладонями, продолжая через них говорить: — Пришлось сбегать на десять минут в туалет… Боже, мне ужасно неловко перед тобой, блять, убей меня. Это неправильно!       — Что именно неправильно?.. — спрашивает осторожно Хосок, стараясь убрать чужие ладони с лица и заглянуть в глаза.       — Ну… — пыжится Чимин.       — Ну… что?       — Ну… я когда увидел вас, мне почему-то пришло в голову, что Тэхён тебя трахает. Мне было вроде как неприятно, ты же только мой, Хосок, но ещё меня это… очень возбудило. Как-то вдохновило, вы такие хорошие, красивые… Хорошо смотритесь вместе.       — Ты что, куколд?..       — С хуя ли я куколд?! — возмущается Чимин. — Я бы не стоял в стороне!       — Даже не знаю, что сказать… Ты бухой. Теперь он понимает, почему Чимин ничего не рассказал о ночёвке Тэхёна в день их возвращения. Ему было невероятно стыдно за свои пошлые мысли и последующие позорные действия. Нет ничего позорного в мастурбации, когда они вдвоём, но возбуждение из-за появления третьего… Хосок хочет ответить «ёбаный пиздец», но находит в себе силы сдержаться, хоть и сложно. Нельзя пугать Чимина, он только-только разоткровенничался. Нужно ловить момент и извлекать выгоду, пока алкоголь бежит по организму и ослабляет тормозные механизмы. Хосок не осуждает, но он крайне ошарашен. Вроде бы они давно вместе, всякое бывало. Удивляться, казалось, уже нечему. То, что Чимин обожает секс — тоже не новость. Это в принципе первая новость, которую Хосок узнал при знакомстве. То, что Чимин обожает всякий секс — тоже не новость. Неожиданно, что настолько.       — Всё неправильно… — он подводит итог. — Чимин, ну не переживай ты так, посмотри на меня. — Хосок аккуратно хватает его за подбородок и поворачивает на себя, чтобы глаза в глаза смотрели. — Видишь, я тоже виноват перед тобой. Мне тоже ужасно неловко. Я тоже понимаю, что это всё неправильно. Я тоже об этом думал, если совсем на чистоту…       — И поэтому ты мне не даёшь уже столько времени?.. — задаёт Чимин наверняка давно волнующий вопрос.       — Отчасти.       — Я больше не удовлетворяю тебя в постели как актив? Я тебя не привлекаю?       — Ты что? Нет, ни в коем случае. — Хосок тянется и оставляет лёгкий поцелуй на щеке, поглаживая Чимина по любимым упругим ягодицам, а затем отстраняется, шепча практически на губах: — Не смей так думать, просто эта ситуация очень усложнила жизнь. Я правда растерялся, не знал, что делать… Хотя бы не хотел допускать таких мыслей. Боялся, если ты меня возьмёшь… Я боялся, что буду представлять Тэхёна, а это неправильно. Звучит очень бредово, знаю, но…       — Хосок… — перебивает Чимин и слегка откидывается назад, однако прекрасно знает, что не упадёт, ведь его крепко держат. — Можешь мне не рассказывать про бред. Поверь, я специалист в этом. Какую бы хуйню ты ни сказал мне, я могу тебя понять.       — Спасибо. Кстати… — Хосок смотрит с восхищением на Чимина, так удобно сидящего на его коленях. Тот вытягивает руки вверх, потягивается, ресницы подрагивают на прикрытых глазах. Чимин в неге, а Хосок не прочь разделить её. — Можешь верить, можешь не верить… Но когда нам с Тэхёном пришлось дрочить, я думал о тебе и вспоминал наши с тобой безудержные вылазки. Мне нужно было поднять член, а в тот момент это было практически невозможно. Благодаря тебе всё удалось, и отчасти благодаря этому мы вернулись. Я тебя всегда и очень хочу. Даже сейчас.       — Хосок, я тоже тебя всегда хочу, но нет, давай не сейчас… — мнётся командир, однако Хосок видит и чувствует, как тому приятно слышать эти слова, как он ластится. — Я не могу спокойно с тобой обжиматься, зная, что где-то там Тэхён у себя дома сидит в ахуе. Один. Мне прямо тревожно! Чувствую себя виноватым, надо извиниться, выслушать от него гору оскорблений, может быть, ещё получить по ебалу, а потом мы помиримся. Новое задание. А всё могло бы быть проще, если бы вы оба сразу всё сказали!       — Чимин, ну всё уже, успокойся. Да, это мы долбоёбы, мы виноваты, все беды из-за нас. Хосок не помнит, чтобы Чимин хоть раз ему отказал в интимной близости или был не в настроении. Это невозможно в их паре. Вместе с тем он прекрасно понимает, что именно сейчас действительно не время для любимых игр. Им обоим поистине тяжело, однако важно было напомнить, насколько командир желанный и любимый человек. Даже сейчас.       — Хорошо, я тебя услышал, я тоже за него переживаю, но… Я тебя люблю, Чимин, слышишь? Это неизменно, даже если у нас неразбериха. Это нисколько не отменяет моих чувств к тебе.       — У меня всё то же самое по отношению к тебе…       — Хотя бы в этом мы разобрались. Отлично. Они обнимаются. Снова пауза. Чимин прижимает голову Хосока к груди, поглаживая по волосам, по-детски покачивает своими ногами, которые свисают, не доставая до пола. Им становится намного легче от этого разговора. Идиллия и любовь. Пусть это получается не всегда удачно и, возможно, не с первого раза, однако с первого дня Чимин принял поспешное решение быть со своим дикарём.       — Знаешь, Хосок… Когда ты говорил в допросной про то, как Тэхён был в беспомощном состоянии, а ты к нему… Блять, у меня перед глазами появилась одна ситуация. Клянусь, я не вспоминал об этом до сегодняшнего дня… Хосок, опьянённый и разнеженный ласковыми прикосновениями, внимательно слушает своего командира. Всегда нравилось узнавать о его истории, жизненном опыте, разочарованиях и радостях. Это навевает воспоминания, когда он впервые пришёл в дом, ставший впоследствии их общим, когда впервые увидел рыжего кота по имени Чонгук. Когда впервые лёг на удобную кровать в обнимку с командиром и провёл с ним первую ночь, упиваясь в сексуальном экстазе, а на утро из-за их страсти проснулся в синяках.       — Продолжай, — шепчет Хосок и слегка похлопывает Чимина по бёдрам.       — В общем, нам с Чонгуком было лет десять-двенадцать, точно не скажу. — Чимин берёт очередную сигарету и прикуривает её. У него загруженный вид, он хмурится, и это позволяет Хосоку понять, что история будет долгой и, скорее всего, не из хороших. — Как-то раз мы гуляли во дворе у нас в детдоме. Помню, что никого не было на улице, я ещё удивился… И вот мы решили пойти в обход. За поворотом возле дерева я увидел толпу из наших, я ещё подумал: «О-о-о, так вот куда все подевались!». Мне было интересно, чего они там столпились, ещё и кругом встали. Потом я услышал, как рыдал мальчик, а там все смеялись, шумели… Я уже хотел пойти посмотреть, но Чонгук тормознул, сказал мне: «Нечего там разглядывать, пошли отсюда». Но как это так! Короче… Блять, в итоге я увидел того мальчика. Он валялся на животе, весь грязный, в ссадинах, со спущенными штанами, в земле, они все глумились над ним… Ему ветку от дерева пихали в задницу. Как же я охуел тогда. Я точно помню свои мысли в тот момент: «Я не хочу жить в таком мире, зачем я родился?». Я всё никак не мог принять, что существует такая жесткость. Так было каждый раз, когда я сталкивался с ней, а это происходило часто. Но вот это событие стало последней каплей, я разрыдался. И пусть не я там валялся, но почему-то меня это травмировало до такой степени, словно я был на месте того мальчика. Чонгук отвёл меня оттуда и сказал: «Чимин-и, вот поэтому нельзя быть соплёй». Он мне постоянно говорил это, а я постоянно бесился, не принимал такой расклад. Блять, ну вот почему я не могу спокойно жить? Почему мне надо постоянно выживать? Почему я тоже должен быть жестоким? Чтобы что? Чтобы надо мной не издевались? Зачем вот это всё… Зачем другие люди так поступают? Думаю, с того дня я сломался, смирился и окончательно согласился с Чонгуком. И когда ты в допросной начал рассказывать про своё грёбаное насилие над Тэхёном, у меня перед глазами появилась эта ужасная картина. Эта улица, которую я ненавижу, этот блядский детдом, эти дети-ублюдки, это ебучее огромное дерево… Я так это всё ненавидел, что мечтал подорвать к чёртовой матери. А тут ты ещё! Хосок томительно молчит, переваривая услышанное. Он смотрит на Чимина, а тот смотрит куда-то в потолок, медленно выдыхая дым. Хосок в замешательстве оттого, сколько слов поддержки и понимания вертится на языке, но на каждое из них появляется «стоп». А всё потому, что это может выдать его с потрохами, особенно секреты прошлой жизни. Никакой алкоголь не сможет его разговорить, даже самый крепкий. Приходится обсасывать каждую мысль, прежде чем озвучить её вслух. Может, пришло время поставить точку и сбросить этот груз молчания? Может, пришло время открыться Чимину полностью? Сказать всю правду. Хосок понимает, что даже у него терпение и выдержка не стальные. Он научился профессионально молчать, однако становится уже невыносимо жить так.       — Ну и порядки у вас были… — выдавливает из себя Хосок. — Чимин, а ты точно жил в детдоме, а не в детской колонии? Ты рассказываешь какую-то зоновскую историю, я серьёзно. Это очень жестоко. Почему у вас вообще такое происходило? Детдомовские надзиратели не следили за вами?       — Воспитателям-надзирателям практически всегда было похуй. Меня Чонгук защищал, — посмеивается Чимин и прислоняет сигарету к губам Хосока, чтобы и тот затянулся за компанию. — Ой, ну какой же ты смешной! Ты не представляешь, что такое жить в детдоме, зато знаешь о зоне… И откуда ты знаешь? Ах, да, точно, наш Тэхён.       — Нет, дело не в Тэхёне, — отвечает Хосок с сильным ударом сердца до такой степени, что этот удар ощущается в глотке. Такое чувство, будто расчётливый мозг и его молчаливый рот в эту секунду решают жить порознь, а не вместе, как это было всегда. К сожалению, он ляпнул лишнего. Или же его оборона сдаёт позиции? Или же Хосок сам хочет сдаться?       — А в чём тогда дело? — спрашивает Чимин, снова беззаботно и играючи покачивая ногами. Впрочем, Хосок не удивлён наводящему вопросу, это было вполне ожидаемо. Он уже понял, что сам себя закопал. В таком случае можно прямо сейчас придумать какую-нибудь лживую, но правдоподобную историю и выкрутиться, а можно…       — Чимин, я тоже… сидевший. Меня посадили за убийство и изнасилование четверых детей, но я не совершал этих преступлений. Я сел в двадцать пять лет на пожизненный срок и вышел, когда в мире случился пиздец. Вот так просто. В три предложения уместить всю эту грязь, копившуюся годами, выпалить её как на духу. Вот только дух захватывает. Хосок сам себе удивляется: Тэхёну говорить об этом было в тысячу раз сложнее, он практически бился в панической атаке головой об пол. Надо сказать спасибо своему напарнику по тюрьме, что удалось «потренироваться» с ним в таких исповедях. И всё же Хосок напряжён. Что сейчас сделает командир? Что скажет? Он уйдёт? Ударит? Хосок даже боится поднять голову, только бы не увидеть от любимого человека взгляд разочарования, гнева и омерзения. Однако ничего не происходит. Чимин молчит, всё ещё сидит на его коленях в ступоре, но явно встревоженный. Хосок ощущает чужие напряжённые мышцы, и всё же решает дополнить, так и не осмелившись посмотреть в глаза:       — Поэтому я очень тебя понимаю, Чимин. Я тоже задавался вопросами: почему я должен быть жестоким, почему я не могу спокойно жить? Почему у меня отобрали свободу? В какой-то момент я тоже сломался, как и ты. И как Тэхён тоже. Кстати, он практически сразу понял, кто я такой… Тэхён всё знает обо мне. Спина Чимина содрогается под ладонью. Хосок видит покрасневшие глаза, сжатые губы… Взгляд командира пронзает насквозь, точно выстрел в голову, но в этом взгляде нет ни разочарования, ни омерзения, ни гнева — сплошная невыносимая боль. Чимин пытается сдержать плач, из-за чего трясётся ещё сильнее. Только не это. Для Хосока подобное — самая худшая пытка, видеть, как страдает его Чимин. Ещё хуже, если причиной этих страданий является он сам. Хосок растерян его состоянием, не решается что-то спросить или сделать, продолжая быть удобным стулом для своего командира. Нужны ли ещё какие-то слова? Может, привести свои бесполезные аргументы, которые всё равно никак не получится доказать, как и пятнадцать лет назад? Может, лучше и вовсе заткнуться навсегда? А ему верят? Однако Чимин отвечает без слов на его метания: крепко обнимает за шею, льнёт, целует в лоб мокрыми от слёз губами. Хосок больше не в силах сдерживаться, остаётся только зажмурить глаза под поцелуями, крепко обнять в ответ и самому заплакать от осознания — он, наконец, признался. Командир ему верит.

***

«Ты понятия не имеешь, о чём ты, сука, говоришь!»

«Ты пожалеешь об этом!»

В голове Чимина бегущей строкой снова вспыхивают фразы Тэхёна. И Чимин жалеет. Но не жалеет о том, что послушал и доверился своему лучшему другу. С Тэхёном следует ещё разобраться, а пока… Чимин успокаивает и себя, и своего расчувствовавшегося дикаря, гоняя самые разные мысли в голове. Он знал, что рано или поздно Хосок расскажет о себе, причём пытки в допросной не потребуются. И это произошло сегодня. Сердце кровью обливается, ведь он мечтал с Хосоком быть настоящей семьёй, познакомить его со своей дочерью… Но реальность такова — этого бы никогда не произошло. Если бы не случился Апокалипсис, они бы никогда не узнали друг друга и тем более не встретились. Хосок продолжал бы отбывать пожизненный срок в тюрьме и встретил свою смерть там. Преступники подобной категории — последнее, куда бы обратил внимание Чимин, а если бы всё же обратил, то убил. Единственный раз в своей жизни он радуется всемирной катастрофе. Смог бы командир принять эту правду и поверить на слово незнакомцу, когда тот только появился в общине? Поверить в невиновность? С тяжестью в сердце Чимин очень сомневается. Как же хорошо, что Хосок до последнего молчал.