Четырёхглазый

Lost inside my head, I open up the door

Step right off the ledge, into the abyss.

Nothing that I know, I can't hear what you say.

Am I already dead into the abyss?

Three Days Grace — The Abyss

***

George Guzman — Banana Freak Out

Один мудрый человек когда-то давно утверждал: «Выживает наиболее приспособленный». Разумеется, фразу потом переделали до более тривиального варианта, который, к сожалению, пришёлся по вкусу людям: «Выживает сильнейший». Дазай Осаму, знавший массу сильнейших, в итоге бесславно покинувших этот свет по причине избытка энергии и недостатка здравого смысла, сочувствовал оригиналу от всего сердца, но мысленно формулировал правило иначе: «С наибольшей вероятностью в текущих обстоятельствах уцелеет наиболее адекватный и психически гибкий». До появления в Агентстве к таковым мафиози успешно причислял себя: прожить почти до совершеннолетия и не свихнуться с Исповедью — за это и выпить не грех. ВДА заставило его усомниться в собственном таланте за месяц. Во-первых, Осаму бесконечно долго недоумевал по поводу того, что конкретно умеет делать новый босс. Практически бесшумный Фукудзава-сан, умиротворяюще зелёный в своих традиционных одеждах, будто и не использовал силу вовсе, хотя окружающие боготворили начальника и относились к нему с небывалым почтением. За две недели наблюдений бывший Исполнитель проникся и втянулся. Юкичи, несмотря на большой объём работы, уделял внимание каждому: мимоходом справлялся о самочувствии Йосано и маленькими комплиментами отмечал изменения в её образе, если таковые были, мотивировал работать местное светило детективной мысли, то журил, то хвалил удивительно вовремя и всегда уместно, поддерживал новичков — брата и сестру Танидзаки — морально, особенно после сложных дел, незаметно увеличивал количество пакетиков вкусного чая у кулера, чтобы народ не падал с сердечными проблемами из-за множества чашек кофе, там же оставлял печенье, идеально подходившее для этих целей, подкармливал небольшую армию окрестных котов, периодически выводил эсперов на тренировки в уединённые места, знал всех сотрудников лично, был вежлив независимо от положения в организации и по-своему приветлив, хотя неизменно держал лицо. И с ним, Дазаем, даже при всех особенностях характера, обращался неплохо. Никто, никогда и нигде не видел президента компании по-настоящему злым и уж тем более не заставал его в унизительном или недостойном положении. Казалось, что Фукудзава-сан был чёртовым совершенством, правда, ни капельки не одарённым, однако озон по-прежнему освежал воздух кругом, заставляя Дазая генерировать прорву предположений и едва ли не преследовать загадочного воина, пока тот мирно шествовал по коридорам. Исповедь беспокойно ворочалась, ожидая угрозы и не получая ни единого подтверждения. В одну из таких прогулок, замаскированных под ничегонеделание, Осаму выловил коллега и увлёк в коридор. — Оставь Фукудзаву-сана в покое, — непривычно серьёзно и спокойно произнёс Рампо. Он легко отбрасывал беспечность, если сам того хотел, но не спешил демонстрировать эту часть себя. — Тебе и так не доверяют, Исполнитель, а подобные блуждания вызывают у сотрудников определённые подозрения. — Рампо-сан, что ты! Я к кулеру, вон, кружку взял,— солнечно улыбнулся недавний киллер, стараясь не обдумывать слова насчёт прежнего рабочего места. — Бери чай. Сегодня Рампо-сан щедр и настроен поделиться маршмеллоу, правда, они в заначке на пустующем этаже. Проводишь, чтобы я не заблудился? — завидев краем глаза Джуничиро, откликнулся детектив, по-детски хмурясь. — Конечно, — Дазай прихватил чашки и удалился с Эдогавой в запыленный закуток где-то среди беспорядочно сваленных вещей. Пока Осаму устраивался на новом месте, звезда сыска действительно проверила неприкосновенный запас, вынула здоровенный белый пакет зефира, раскрыла и кивнула собеседнику. — Угощайся. Я тебя вообще-то на серьёзный разговор вызвал, но ты понял, — глаза Эдогавы не отражали улыбки, оттого казались колючими. — Перейду к сути. — Постой. Откуда уверенность, что я с ночной стороны Йокогамы? — Дазай держал себя раскованно и старался сохранить хорошую мину при плохой игре. — Это же очевидно: кому ещё, как не преступнику в бегах, нужно уничтожать персональные данные? — Рампо расправился с зефириной и потянулся за следующей. — Про тебя толком никто ничего не знает, досье явно зачищено. И потом, извини меня за прямолинейность, но ты же никогда о себе никому ничего не рассказываешь, хотя болтаешь без перерыва, а все нормальные люди так делают. Работу саботируешь, в освободившееся время поглядываешь на коллег и стараешься мимикрировать под местного. Куникиду-куна бесишь, нарочно издеваешься над его идеалами, впрочем, об этом потом. Словом, ты ведёшь себя странно, не как обыватель. — Обыватель... Здесь немногие попадают под эту характеристику, — Дазай улыбнулся, признавая чужую правоту, хотя аппетит, проснувшийся при виде сладости, пропал. — Ты достаточно своеобразный, не больше, чем любой в этой организации, верно, но прекрати таращиться на президента так, — Рампо подобрался и посмотрел на кружку, словно она задумала оставить их обоих без угощения, — будто он внезапно достанет катану из ножен и одним взмахом позволит тебе умереть достойно*. Ты его сильно расстраиваешь, а он слишком сдержанный, чтобы рассказать. Фукудзава-сан за тобой приглядывает, потому что беспокоится и не знает, с которой стороны лучше подступиться, ведь с Куникидой ты не ладишь, а обычно именно он выступает посредником в таких ситуациях. Я вот тоже начинаю грустить: почему зефир не ешь? Днём обедать не ходил, завтраком по утрам не пахнешь, на одном чае живёшь. Ты заболел? Осаму замер. Количество людей, видевших его насквозь, росло с огромной скоростью. — У меня три гипотезы, но первая, про финансы, уже отклонена, так как ты пришёл в чистых бинтах, а вторая, в которой мы просим помощи у Йосано, мне нравится больше, чем третья, судя по твоему лицу, правдивая, где нужны лекари дел душевных, — Дазай поморщился от слов Эдогавы и похолодел: догадка оказалась блестящей, несмотря на отсутствие очков на лице великого детектива. «Отсутствие. Что же о себе можно узнать, когда очки будут на месте?» — Ладно, я понял, ты не просто Человек-тормоза, — Рампо, попавший в цель, примирительно поднял руки, — и, допустим, способность даёт больше, чем указано в досье, но твои-то личные рессоры где? Чтобы жить, надо регулярно питаться, спать по ночам, разговаривать с людьми днём, а ты проваливаешь это перманентно и улыбаешься. Съешь зефирку, ну! Вкусная! Дазай влил в себя кружку кипятка, осознал это, зашипел от боли. Эдогава посмотрел на него как на безнадёжного придурка, распотрошил запас и извлёк бутылку минералки. — Опять за своё! Пей, но имей в виду: я подключаю Куникиду. Не знаю, что там, в Мафии, с тобой произошло, но ты не в порядке, — Исполнитель поперхнулся и, кашляя, с трудом подавил порыв немедленно написать Мори, что тогда поторопился с выбором и горько пожалел об этом. — Ладно бы просто не справлялся, но ты замалчиваешь проблему и отталкиваешь того, кто может помочь! У Куникиды-куна, конечно, пунктик на идеалах, хорошо, не один, ладно, много, и что с того? Они явно мешают жить ему меньше, чем твои силы — тебе. Он исправно ходит на работу, бубнит что-то себе под нос, не высыпается в последние дни, но в строю, следовательно, его принципы функциональны. Кстати, что с руками, Дазай? Костяшки ссажены, под ногтями — крошка. Или бумага. Ремонт делаешь? Так ты краской и клеем не пахнешь, только затхлостью. Что у тебя творится, нет, что творится с тобой? Рампо посмотрел настолько пронизывающе и строго, что Дазаю захотелось сбежать. Его откровенно читали, и выносить это оказалось тяжело. — Я не мастер боевых искусств, но мне хочется тебя растрясти. Ты явно недоговариваешь что-то важное и, я прекращаю пытаться быть вежливым, выглядишь, как клиент, а не как детектив. Осаму открыл рот, собираясь ответить, и тут ощутил неуместный в загромождённой комнате свежий ветер. Исповедь внутри натянулась струной, ожидая удара. — Вот с этим согласен, — из-за стеллажей вышел Джуничиро с коробкой печенья. — Рампо-сан, я Вас искал, Куникида-сан печенье принёс из кондитерской. Вчера партия закончилась раньше, чем он туда добрался, отчёт готовил. — Присоединяйся, Танидзаки-кун! Спасибо за печенье, — Эдогава обнял цветастое подношение и по-кошачьи зажмурился от удовольствия. — Самое вкусное в округе! Две недели его не было! Так… Много ты услышал? — Почти всё, — виновато развёл руками юноша, — с того момента, как Дазай-кун что-то заговорил про обывателей. — Тогда порядок… Мы тут секретничали, — Рампо кокетливо хлопнул длинными чёрными ресницами и ударил ладонями по коленям. — Что думаешь? Присаживайся, не стой. — Если честно, — паренёк разместился на тумбочке неподалёку, — Дазай-кун тут две недели, а до сих пор не видел чужие силы в действии, кроме тех, что у Куникиды-куна. Президент сказал, что он немного нервный, поскольку жил в неблагополучном районе, и отсюда его общая напряжённость. Осаму притих, мысленно поблагодарил новое начальство за тактичность и пытливо посмотрел на Джуничиро. Пальцы немного замёрзли, когда тот присел поблизости.

Пётр Ильич Чайковский — Вальс цветов

— Тебе, наверное, проще показать. Из нас с сестрой эспер только я, — Танидзаки тепло улыбнулся. — Способность «Мелкий снег»! По ощущениям Дазая, температура в помещении понизилась примерно на пять градусов сразу. Повсюду, насколько хватало взгляда, в зеленоватом сиянии летали снежинки, не тая при соприкосновении с полом и прочим. Одарённый сосредоточился, и захламлённый этаж обратился бальным залом с высокими колоннами. Снега стало ещё больше: хлопья носились беспорядочно, падали на волосы, на еду, в чай. Зазвучала музыка, зефир в пакете поднялся на ножки, отрастил белые ручки, вылез из упаковки, встал в пары и завальсировал по старому столу рядами, а потом вовсе начал вознесение к потолку по спирали, продолжая свой танец как ни в чём не бывало. Джуничиро повёл пальцами, улыбнулся и превратился в Наоми: поправил причёску, подмигнул своим невольным зрителям и внезапно пропал. Сила окружала его столь плотным коконом, что Дазай даже с проснувшейся Исповедью едва ли видел искажение света там, где ещё недавно сидел коллега. Призрачная метель заполонила помещение и бушевала внутри, однако это принесло неожиданный эффект: стоило иллюзионисту сбросить покров, вторые глаза Осаму уловили нечто неожиданное. У директора всё же была способность, не боевая ни разу, пахшая озоном, незаметная и лёгкая, точно дыхание: на плечах Танидзаки лежала невидимая ранее накидка, сейчас усеянная снежинками. Её, в отличие от традиционных одежд, привычных японцам, дополняли два длинных жгута с мягкими кистями, побелевшими от изморози. Те завершали края и покачивались практически у коленей Джуничиро. Похожая укрывала Эдогаву. Дазай незаметно потёр тяжёлую кисточку, та заискрилась, и свежестью потянуло сильнее. — Моя «Сверхдедукция» не такая яркая и работает, если я надеваю очки, — Рампо достал ту самую, особенную пару, а потом убрал её подальше. — Люди стесняются, когда я демонстрирую её на расследованиях, потому что чувствуют себя придурками, и сильно меня за это не любят. Показывать не буду: она довольно скучная. Ты и так не слишком рад, лицо очень сложное сделал. Дазай кивнул, прощупал пальцами шнур. Плотные нити напоминали скорее гибкую арматуру, чем волокно. Ткань, сверху холодная и гладкая, остыла, но внутри оказалась мягкой и тёплой. Совсем как мать-и-мачеха. Что же это вообще такое, если никто не замечает действия и веса? — Фукудзава-сан обладает способностью «Все люди равны». Он помогает другим контролировать их силы лучше или даже ограничивает опасное использование, — Джуничиро зажмурился и снова сосредоточился на чём-то. Зефирины, завершив выступление, поклонились и организованно вернулись в пакет под суровым взглядом Рампо. Бальный зал пропал, а под ногами сидевших распахнулась бездонная чёрная пропасть. Тут жгуты взметнулись в воздух и связали юношу, накидка затянула его, туго запечатывая зеленоватое свечение внутри. Морок пал. Танидзаки потёр щёку. Ему, кажется, не было больно. — Как-то так, — Джуничиро кивнул. — Президент — человек мирный, подобные трюки не жалует. Радиус поражения, конечно, небольшой, но люди пугаются. Рампо-сан, прости за зефир, не буду больше играть с едой. Дазай рассеянно улыбался. Когда иллюзии развеялись, накидки исчезли без следа, и значило это две вещи: сила президента работала только в паре с чьей-то и самого его сверхчеловеческими свойствами не наделяла. Расшатанные нервы успокоились. — Влияние Фукудзавы-сана ограничено. Если кто-то тронет, например, Наоми, — тихо сказал Джуничиро, — меня ничто не остановит от расправы. Принципы Агентства роли не играют в этом случае, ведь на кону жизнь моей сестры. — То же касается дедукции. Если кто-то покусится на наших, я буду очень-очень груб до тех пор, пока это не даст результат, — проговорил Рампо. — У меня нет особого выбора: я не смогу постоять за себя и других иначе. Дазай кивнул, вполне понимая этих двоих. У него самого ещё недавно был человек, за которого не жаль сложить голову. Осаму сложил часть своих подчинённых и, кажется, остатки своей личной устойчивости, но этого оказалось недостаточно. И вот он сидит здесь, на продавленном диване, в компании людей, которым, как ни странно, не наплевать на него так сильно, что они решили его успокоить. Следовало признать: тактика возымела успех. — Способность Йосано-сан, «Не отдавай, любимый, жизнь свою», немного жуткая, — Рампо поморщился. — Она позволяет исцелять только смертельные раны. Если повреждения не угрожают жизни, то до этого приходится доводить уже самой Акико. Танидзаки, прости, дыши! Дыши, ой! Съешь зефир, станет легче! Кровь прильёт к другим областям мозга, и тебя отпустит, обещаю! Дазай успел рассмотреть её, местного доктора, в действии, когда недавно случайно подстрелили иллюзиониста. От полуобнажённой женщины, нависшей над пристёгнутым к столу Джуничиро, тянуло спиртом и лаймом, а потом, когда она как следует приложила трясшегося юношу тесаком, белоснежный больничный свет хлынул из ран, растворив их без следа. Довольная, словно объевшаяся сметаны кошка, в перепачканных кровью кружевах, Йосано убрала оружие и ласково поглядела на перепуганного студента. — Ну, вот и всё, а ты так боялся, глупышка. Врач из меня вполне приличный, — прищурилась она, — так что можем повторить. Хоть сейчас! Ками, как же быстро бежал из медицинского кабинета со страху вырвавший ремни полуголый Танидзаки, натягивая на себя одежду прямо так! Впрочем, кто бы на его месте поступил иначе?

Solomon Burke — Cry To Me

Издали послышались шаги. Джуничиро заедал стресс, запивая маршмеллоу минералкой, когда из-за ножки какой-то дряхлой конструкции наподобие шифоньера выкатилась чёрная капля. Покружилась, застыла, спряталась, а вернулась уже с подружками поменьше. Дазай моргнул, но нечто не исчезло. Целый выводок собрался возле их ног, когда из-за угла показался явно сердитый Куникида с папками наперевес. Капли, почуяв эспера, встали в линию строго от самой большой к самой маленькой и раздулись неровными шариками, стоило ему начать говорить. — Это что такое! Рабочий день не закончился, обед давно прошёл, а вы тут бездельничаете! — чернила заплясали в стёклах очков и затемнили глаза одарённого. — Живо за работу! Комочки на полу заскакали, точно злое туземное племя, всем своим видом передавая, насколько разгневан хозяин. Дазай с трудом держал лицо, ощущая, что ещё немного, и он рассмеётся над чужой яростью. — Куникида-кун, я позвал наших на перерыв, — Рампо беззаботно улыбнулся, глядя на сотрудника. — Зефир вкуснее, когда ешь его за компанию. Давай с нами, президент не потеряет тебя за десять минут. — Но кто же будет работать, Рампо-сан? — растерялся Доппо. Шарики собрались кучкой, нервно переминаясь, чернила в линзах растеклись ближе к оправе. — Как же расписание? Капли поднялись повыше и расселись по краю невидимой накидки зам.директора, задорно закачались на шнурах, чтобы заняться хоть чем-нибудь. Эдогава вздохнул и натянул очки. Дазай уставился во все глаза, понимая: сейчас Сверхдедукция проснётся. Исповедь встопорщила загривок. — Ты квартальный отчёт доделал, Куникида-кун? Доделал. Отправил. Президент остался доволен. Ты папки перебрал? Перебрал, на рукавах пыль. Ты до кондитерской дошёл? Дошёл, вот коробка оттуда. По пути дело в участок занёс? Занёс, его нет на месте. Печенье для кошек Фукудзавы-сана купил? Купил, потому наш руководитель отлучился, уже пятую минуту чешет чью-то мохнатую спинку на заднем дворе. Йосано-сан скидку по телефону у наглых продавцов выбил? Выбил, губы сухие. Наоми тригонометрию пояснил? Пояснил, на пальцах — чернила от её ручки. По недавнему делу консультацию взял? Взял, я видел у тебя на столе заметки. Осталось полить цветы, но их уже полил кто-то из Танидзаки. Делать больше нечего. Расслабься. Ты заслужил зефир, — Рампо снял очки. Ничего. Ни запаха, ни света, ни цвета, ни звука. Никаких проявлений. Исповедь молчала, перебирая пальцами в пустом пространстве под рёбрами, не цепляясь ими ни за что. Вывод был однозначен: либо Дазай сошёл с ума, либо Эдогава Рампо, гений-детектив, никогда не был одарённым. Чёрные шарики поникли и стали каплями, дисциплинированно укатились под рукава. Доппо опустился на табурет. — Вы все доделали отчёты? — он отпил немного минералки, снял свои очки и потёр переносицу устало. — Какие отчёты? — Дазай игриво глянул на коллегу. Чернушки, точно в картине Миядзаки, высыпали из-под манжет рубашки, надуваясь, и Осаму улыбнулся им светло и беззаботно. — Те самые. По недавнему делу, — Куникида вздохнул. — Дазай, ты… — Ой! Ребята, было вкусно, спасибо, но мне пора! Пока-пока! — недавний мафиози, заметив, как тушь полностью покрывает зелёные радужки, рванул с места, понимая, что ещё немного, и на одного Дазая в этом мире и правда станет меньше. Кстати, причиной его довольно болезненной смерти будет напарник, а не самоубийство с роковой красавицей. Недавнее дело, тесно связанное с «Лазурным посланником», оказалось его экзаменом и, несмотря на успешное завершение, оставило горький осадок у Куникиды, поскольку люди всё-таки погибли. Они вдвоём ничего не смогли сделать, и Агентство попало под удар. Директор не устроил обоим разнос, но даже одного немного печального взгляда с его стороны хватило, чтобы загнать шарики под костюм Доппо на неделю. Невыносимо долгую и муторную неделю для Дазая. Суровая Тушь, если говорить на чистоту, спасала больше, чем все таблетки и «лекари дел душевных»: она, носившаяся за деловитым Куникидой, перманентно вытворяла что-то смешное и хорошо отвлекала от мира, переполненного призраками Одасаку. Так чернила, кружившиеся вокруг длинных ног напарника, позволили Осаму миновать лужи напрямик: капли бежали следом за детективом, задорно катились по воде, преодолев преграду, раздувались от гордости и торопились нагнать хозяина, двигавшегося с неотвратимостью цунами. «Поэзия Доппо», энергичная, бойкая, всё-таки иногда уставала от владельца и, на зависть бывшему Исполнителю, заземлялась к нему на плечи во время погонь, топорщилась иголочками, если преступник пытался выкинуть что-нибудь в процессе, скакала бешено во время захвата, окружая врага, и, похоже, исполняла победный танец от фантомных улыбок президента. Выглядывала из-за чашек с чаем и кофе, пока Куникида пытался прерваться хоть немного, но не мог и в итоге попутно общался с кем-то по телефону. Волнами носилась до подушечек пальцев, формируя перчатки на деловых встречах, и моментально стекалась в блокнот, если приходилось решать проблему за счёт её возможностей. Чернушки, «Идеал», комбинация «Гуманитарная сила у математика», внешний вид в целом превращали зам.директора, (несомненно, будущего президента, ведь только на него так смотрел человек-мать-и-мачеха), в оксюморон, но Дазаю нравилось: напарник был максимально реален и предельно безобиден, пока не доведешь его до ручки. Раздражался он, что тополиный пух горел — стремительно, ярко — и реагировал быстро, чем вышибал в обыденность на «ура». На работе оказалось легче отдохнуть, чем в общежитии: Исповедь, ощущая других эсперов и вот этого, сердитого, не тянула пальцы к горлу, чтобы придушить безысходностью изнутри. Растечься на диване, включить музыку в наушниках и лениво посматривать на Поэзию, отложив отчёты, флиртовать с официантками в кафе, слушая знакомое бурчание неподалёку, стало привычно-спокойным времяпрепровождением для Осаму.

***

Three Days Grace — The Abyss

Она отыгрывалась дома, как любой приличный тиран. Мир, созданный студией «Гибли», делился на две реальности: сказочную и будничную. В фильмах «Унесённые призраками» и «Мой сосед Тоторо», которые, как ни странно, любили в Мафии все без исключения, самого молодого Исполнителя всегда смешила ночь, ведь его собственная никогда не была такой приветливо-интересной. Наоборот, в это время вылезала разная дрянь, случавшаяся с ним днём, гиперболизировано-страшная, натуральная, отвратительно гниющая в его сознании. В общежитии с наступлением темноты стены приходили в движение. Дазай заворачивался в одеяло с головой, но это быстро перестало помогать: с шорохом сотни рук отправленных им на тот свет людей поднимали обои и тянулись к нему. Перемещение футона в центр комнаты не спасало: ладони становились всё ближе, обрастали тенями, пока однажды не высунулись из-под матраса. Осаму, памятуя про свой первый раз на новом месте, не включал свет. «Если упадёшь в обморок, они точно дотянутся, следовательно, надо использовать то, что умеешь. Загасить их». Призвав Исповедь и водрузив арендованный в Агентстве ноутбук с недописанным отчётом на стол, Дазай выносил стул за дверь и до рассвета кругами ходил по комнате, методично простукивая стены и расцвечивая их белизной, в перерывах печатая, чтобы в офисе лежать на диване и сопеть. Специально сбегал раньше прочих, спал с будильником пару часов вечером, пока светло, поднимался и до утра голыми ногами шлёпал по полу, нарочно громко бил пятками, отгоняя незваных гостей. Примерно к концу месяца сковывавший тело ужас, поселившийся в его сердце с ночи, когда явились сироты, отхлынул, но возникли две новые проблемы: угол и сосед. Угол мок и, кажется, начинал плесневеть. Соваться туда Дазай голыми руками не собирался: перед глазами вставали вываливающиеся куски чего-то недавно живого и пальцы детей, ковырявшие обои. По ночам там копошились особенно интенсивно, тени сгущались и чадили. Эту часть комнаты Осаму обходил стороной и разворачивал ноутбук со столом так, чтобы всегда держать её в поле зрения. С рассветом всё прекращалось. Делать что-либо он не планировал: рабочие наверняка закончили бы поздно, а ему жизненно важно было перехватить немного сна до ночной эстафеты. Сосед, этот скучный правильный сноб, мешал. Он постоянно пытался подловить экс-мафиози при появлении и при исчезновении, стучал в дверь с утра, когда Дазай старался подремать перед работой, не давал отдохнуть. Во избежание конфликтов Осаму замирал и терпел мертвецов, подбиравшихся из темноты. На фоне стресса пропадал аппетит, глаза закрывались и не хотели открываться с утра. Судя по звукам, пока экс-якудза затягивал себя бинтами и вспоминал, какой сегодня день и надо ли нести завершённые документы на службу, сосед делал утреннюю гимнастику, энергично растягивался под радио, потом уходил на короткую пробежку, мылся, одевался, звенел ложкой в чашечке и до дрожи бесил стуком в дверь перед своим отбытием, видимо, мстя за ночные неудобства. Мысленно пожелав ему непотребного в самых изощрённых позах, Дазай приводил себя в порядок, подхватывал пособие для самоубийц, накопитель с отчётами и спешил в ВДА без завтрака. С обедом обстояло сложнее: если все шли, то он отнекивался, чтобы другие не видели оскудевшую тарелку. Другое дело — Куникида: напарник так часто таращился в свою записную книжку, что, похоже, не замечал его проблем, нередко договаривался с персоналом или угощал за свой счёт, бурча, но не вспоминая об этом никогда больше. Чернушки, прыгавшие по столу возле чашки, отгоняли ночные кошмары, о которых ни в коем случае никто не должен был узнать, особенно сноб за стенкой, слишком идеальный, чтобы промолчать и принять Дазая со всем обрушившимся на него в последнее время. Такой правильный точно вызовет санитаров и поспособствует перемещению раздражителя подальше от своего жилища.

***

Помни Имя Своё — Я усталым таким ещё не был

Головная боль не прекращалась и нарастала с каждым днём. Таблетки Дазай принимать побаивался: высок был соблазн взять больше, чем надо, а он дал обещание Оде, потому не мог провалиться так просто. Пить было не на что: доходы скромные, а платить за жильё необходимо. Отправиться к единственному, кто сумел бы обнулить его, отныне табу. Да никто больше там и не ждал: сам всё испортил. Не будет больше хромированной кухни с жёлтым светильником над головой, ароматного травяного чая, одной на двоих кровати, небольшого горячего тела, отгораживавшего от света, и шепота на ухо: «Всё нормально. Ты здесь хозяин, помнишь? Ты сильнее. У Неё гораздо меньше власти, чем тебе кажется». Не будет терпкого миндаля на чужих пальцах, грубых, более жёстких, чем его собственные, зарывающихся в волосы на загривке. Не будет битых Исполнителей, битых за то, что рискнули сделать один намёк причинить боль, битых за то, что посмотрели не так, как следовало, битых за то, что полезли растравить его раны. Не будет. Кончено. Нет бесконечного серебряного океана, глубокого и тихого. Некуда падать. Никто не поймает, если свалиться на барную стойку, не увезёт в уютное место, где Осаму будет спать на полу, на остро пахнущем порошком чистом футоне. Не ждёт никто там, проверял дважды: в первый раз попал в пустую разворошенную квартиру, из которой какая-то бессердечная тварь забрала все фотографии, не тронув ни денег, ни документов, во второй — застал серое пепелище, как тогда, когда гарь поднималась в небо, а нити, протянувшиеся к кому-то невероятно ценному, оборвали, и они серебристо кровоточили на асфальт, пытаясь нащупать хоть одного выжившего. Очередная ночь была спокойной, но сон не шёл от усталости. Выходить в окно не имело никакого смысла: здесь второй этаж, максимум что-нибудь поломаешь. Руки он уже изрезал, как следует. Утопление не спасло: ругавшийся мокрый напарник, отдавший ценные вещи на передержку доброй старухе, не без труда вытащил его из потока и так интенсивно будил пощёчинами и давлением на грудь, что смеяться потом было больно около двух дней. Рёбра выдержали, но повторять трюк не хотелось. Повешение не вариант: в прошлый раз петлю в последнюю минуту снял потемневший лицом президент и молча пустил верёвку на кошачью когтеточку. Позориться на работе желания не было, потому, напугав свои кошмары, под утро Дазай наведался в окрестный парк и нашёл правильные, невкусные, но очень полезные ему лично грибы. Эффект наступил не сразу. Голова затрещала, затошнило, но ему хватило энергии продержаться на ногах примерно до середины рабочего дня. Пошутив про самоубийство опять, эспер рухнул на дорогу, таращась в небо из последних сил. Недавний киллер съел чуть больше, чем нужно было на его массу, и ловил, как он думал, последние мгновения. Небо укоризненно синело глазами Оды, выполнить заветы которого оказалось ему, Дазаю, не по зубам. Рядом собрались чернушки и напряжённо замерли, такие же несуразные, как вся его жизнь.

***

Placebo — 36 Degrees

Смерть — странная штука. Его тащило куда-то. Ноги болтались, под грудью теплело. Силуэты сверху что-то говорили и дёргали его. Темнота. «На Ад не похоже, на Рай — и подавно». Одасаку не было нигде, старого больного босса Мафии, убийство которого Дазай замолчал, тоже. Как так вышло, что он очнулся в палате, обмотанный проводами, Осаму решительно не понимал: Куникида скрылся за углом, уткнувшись в проклятый блокнот, он ничего не должен был заметить, а рядом люди не ходили. С прикроватной тумбочки в палате реанимации таращился плюшевый Тоторо. С трудом подняв перемотанные свежими бинтами и утыканные иглами капельниц руки, несостоявшийся самоубийца подтянул игрушку поближе. Белое брюшко оказалось каким-то угловатым. На спинке сувенира обнаружились криво пришитые пуговицы с косоватыми петельками. Дазай повозился с застёжкой трясшимися пальцами, запустил их внутрь и нашарил конверт. Вытащил содержимое. Развернул к себе. Датчик пульса заорал, как безумный. Самая милосердная тварь на свете принесла то, за чем он, отчаянно рискуя своей никчёмной жизнью, являлся к дому Одасаку — фотографии. Тварь звали Чуя.

***

Накахара, в великоватом халате с чужого плеча, в синей шапочке поверх ярко-рыжих волос и маске на половину лица, стоял за дверями палаты и не заходил внутрь. Помня, что творит Исповедь, если ей позволить, и зная, как она реагирует на его присутствие, действующий Исполнитель, выпив дома чая с вполне заслуженным тортом, провёл у постели Дазая здесь около десяти часов, распугивая врачей мрачным взглядом, но не мешая им проводить все нужные манипуляции в отношении прежнего напарника. Быть человечным оказалось тяжело, но у него получалось. Осталось написать Куникиде, которого физически не хватало на все эти встряски.