Пламя войны

Магнус приходил в себя после ритуала ещё несколько ночей. Он понял, почему в своё время Ворадор почти всё время казался уставшим и редко использовал магию — несмотря на то, что его создание новых вампиров выматывало не так сильно, как Магнуса, порой случалось так, что он обращал молодняк с перерывом всего в одну-две ночи, и даже ему это давалось непросто. Магнус валялся в постели и пытался читать, но мысли то и дело возвращались к Генриху, потом почему-то к Каину. Пусть даже обращение барда было с ним согласовано, Магнусу казалось, что, увидев Генриха, Каин отчитает его за плохо проделанную работу. Хотя как работа могла быть проделана плохо, если обращение удалось?! Когда Магнуса одолевала тревога, он обычно либо музицировал, либо изнурял себя тренировками, но сейчас ни то, ни другое не было ему доступно. В последний раз он оставался наедине со своими мыслями в куда менее комфортной обстановке — в темнице Авернуса. Тогда он сидел у холодной стены, в голове царила поразительная пустота, а душа словно бы обратилась в камень. Словно Магнус просто запрещал себе думать, осознавать. Чувствовать. Сейчас он лежал в мягкой постели с книгой, но переживания главного героя не вызывали отклика, лишь раздражение и почему-то — желание плакать. Магнус чувствовал себя опустошённым после ритуала, и эта пустота пугала его намного сильнее, чем мысли о том, что его могли казнить за убийство Авитуса. Беспомощный. Слабый. Бесполезный. Магнуса тянуло царапать изголовье кровати. Нет, с ним всё было не так плохо — он вполне мог встать и пойти погулять, например, но его немного шатало, и он не хотел никому показываться в таком состоянии. Интересно, другие вампиры после того, как обращали людей в себе подобных, так же себя чувствовали? Дар не откликался в принципе. И всё, что Магнус мог — это ждать. Ему и правда в темнице было не так плохо, как сейчас! Тогда у него почему-то получалось не думать, а сейчас — нет. Магнус представлял, что Каин может застать его в таком жалком состоянии, и его тянуло смеяться над самим собой. Смеяться зло, без капли веселья. Такая зацикленность на Каине… это действительно было жалко. Но если Магнус переставал думать о своём сире, то мысли снова возвращались к темнице Авернуса и всему, что ей предшествовало. Почему всё так вышло с Авитусом? Почему они не смогли поговорить? И правда ли Магнус был таким плохим партнёром? Но ведь не он начал эти отношения… Ему бы даже в голову не пришло! Но, кажется, он понял, почему его всё время преследовало чувство, что они делают что-то запретное и нужно скрываться. Потому что так было в его человеческой жизни. Потому что когда-то его любовник уже заплатил жизнью за их связь. Неужели Магнус опасался, что, если позволит себе по-настоящему полюбить Авитуса, его ждёт та же участь? И как иронично, что в итоге Авитус тоже погиб от его руки… Магнус не очень хорошо помнил, что было, когда Ворадор застал его над телом. Он помнил, что испугался, помнил, что просил Мастера исправить то, что натворил. И помнил голос Ворадора, хладнокровно возвестивший: «Ты сам уничтожил сердце. Без него исправить нельзя ничего». Ничего не исправить. Что было после — стёрлось из памяти. Магнус не помнил, как из него вынимали пули, как лечили повреждённое лёгкое и как его закрыли в темнице. Следующим его воспоминанием было то, как он ощутил мелкие камушки рядом, а потом с удивлением понял, что может заставить их воспарить над полом. Но в душе было пусто, у него не было ни страхов, ни сожалений. Лишь когда к нему пришёл Каин, Магнус вышел из этого странного оцепенения и снова позволил себе осознать, что произошло. Он — убийца. Он мог сколько угодно оправдываться тем, что Авитус сам перевёл их отношения в романтические, а Магнус вполне удовлетворился бы дружбой… И тем не менее, Авитус не заслуживал смерти. Так почему Магнус убил? Да, он был зол, ранен и голоден, но в тот миг словно что-то вырвалось из самой глуби его души. Что-то, что желало выплеснуть наконец всю боль, что Магнус просто запрещал себе чувствовать. Он не смог заплакать, пока не сжёг свою кисть в потоке реки. Боль копилась — а он не позволял ей выйти. И Авитус… он просто оказался не в том месте и не в то время. Да, он был виноват перед Магнусом за измену. Но не настолько, чтобы это было оправданием для убийства. Он пролежал много часов, находясь на тонкой грани между явью и сном. Полоска света от неплотно прикрытого шторами окна ползла по полу, как стрелка часов, свет луны сменился солнечным. Магнус не знал, как похоронили Авитуса и похоронили ли вообще. Но даже если бы он пришёл на могилу, если бы сказал то самое «прости», что это могло бы изменить? Что, если Авитус всё равно уже не может его ни простить, ни хотя бы услышать? Магнус, как и всегда, мог только одно — сосредоточиться на настоящем и будущем. Сделать всё, чтобы не повторить больше таких страшных ошибок, которые могли привести к чьей-то смерти. В конечном итоге, Каин был прав — нельзя было действовать, полагаясь на чувства. Но и заглушать их нельзя было тоже — они могли прорваться, не спросив, в самое неподходящее время. Кажется, снова наступила ночь; мысли Магнуса вернулись к Каину. Что он чувствовал по отношению к своему сиру? Каин был сильным, и любить его казалось… безопасным — было просто невозможно представить себе, что он погибнет. Каин хотел создать новый порядок, перекроить мир по своему усмотрению, он не прогибался под чужой волей и был живым воплощением всего, чем сам Магнус хотел бы быть. Да, Каин нравился ему, Магнус восхищался им, но всё же это была не любовь. Так кого он видел в Каине? Спасителя? Образец для подражания? Кумира? Но куда важнее было другое — чего хотел сам Магнус? Кем он хотел быть? Чего достичь? Магнус задремал снова, всё ещё не совсем понимая, который час. Он снова проснулся, кажется, под утро. Некоторое время он лежал, глядя в стену, затем услышал мысленный голос Каина: «Магнус, ты слышишь меня?» «Да, сир», — ответил тот, вздрогнув. «Мне сказали, что тебя сегодня опять не было на дежурстве. Тебе всё ещё нехорошо после ритуала?» «Я всё ещё немного ослаблен, но мне уже лучше, — сказал Магнус, делая над собой усилие и садясь на кровати. — Думаю, завтра я вернусь на дежурство и продолжу отбор вампиров для элитного отряда. Пока в этом нет смысла — я не могу достаточно хорошо сражаться, чтобы оценить чужие навыки, а на дежурстве, случись что, от меня не будет пользы». «Ворадор говорил мне, что ритуал выматывает, но я не думал, что до такой степени, — признался Каин. — Прошло уже пять ночей, и твой обращённый, вроде, уже вполне пришёл в себя». «Вы его видели?» — спросил Магнус, оглядываясь в поисках своей одежды. Только через секунду до него дошло, что он всё это время лежал на кровати не раздеваясь. «Да. Хотя играть мне он отказался — сказал, что не представляет, как музицировать теперь, когда отрастают когти. Это был… необычный выбор с твоей стороны». «Никакого риска, — сказал Магнус и по привычке пожал плечами, хотя Каин этого видеть не мог. — Если бы он погиб, это бы никак нам не навредило. Но кто знает, какой Дар он получит, когда станет старше? Может, он и станет для нас полезен, раз уж ему повезло выжить». «Думаю, так или иначе мы найдём ему применение, — сказал Каин. — Я рад, что тебе лучше. Надеюсь, ты скоро сможешь выполнить мой приказ. Ты ведь понимаешь, насколько это важная задача?» «Конечно, сир. Как я уже говорил, мне уже гораздо лучше». Интересно, а если бы Каин не заговорил с ним, сколько бы ещё Магнус пролежал в этом странном оцепенении? Он провёл по губам, ощущая режущую сухость в горле, и сглотнул. Кожа потрескалась, а слюна неприятно загустела. Из-за двери тянуло человеческим запахом, и Магнус невольно прихватил губу клыками. Он был голоден… Ну конечно, столько проваляться! Пусть он почти не тратил сил, пять ночей без крови — приличный срок. Наверное, ему стоило наведаться в темницы, чтобы не рисковать здоровьем слуг. А ещё нужно будет всё-таки пригласить к себе Генриха и объяснить хотя бы в теории, как зажимать струны лютни телекинезом. Но сейчас он хотел есть. Что касалось остальных желаний — с ними Магнус тоже разберётся. После того, как поест и приведёт себя в порядок окончательно. Он начал уже привычными движениями плести себе косу, отмечая, что всё же пора бы подстричься — кончик получился каким-то куцым и очень неровным. Ему повезло, что волосы вампиров, как и их кровь, просто испарялись, когда выпадали, а потому путались гораздо меньше, чем у людей. Магнус помнил, что в человеческой жизни стригся коротко потому, что лёгкие светлые волосы постоянно путались и не желали лежать нормально, что бы он с ними ни делал, но сейчас с этим стало немного полегче. Занятно, что у всех вампиров после обращения волосы продолжали расти только лишь на голове. На теле и на лице они исчезали полностью, так что оставались только ресницы, брови и, собственно, шевелюра. Хотя Ворадор был лысым полностью, так что кто знает, как оно будет потом? Хотя Магнусу при попытке представить себя лысым начисто отказывало воображение. Впрочем, как и при попытке представить Ворадора с волосами. Вообще, стоило сейчас поблагодарить свою вампирскую природу. Если бы Магнус вот так провалялся в постели пять дней, будучи человеком, наверняка потом ему бы нужна была ванная, а, чтобы прийти в себя, ему бы понадобилось больше, чем нормально поесть. К слову, поесть, наверное, стоило как минимум пару ночей назад, и скорее всего тогда он бы пришёл в себя намного быстрее. Интересно, почему Ворадор не напомнил ему об этом? Впрочем, его было сложно винить — у старого вампира и так было много забот, он мог просто забыть про Магнуса, пусть даже тот и превращал человека в вампира впервые. С другой стороны, естественные потребности вряд ли позволили бы Магнусу вот так лежать пять дней, будь он человеком… Но, если предположить, что ему бы носили еду и воду и выносили за ним горшок, то сейчас он являл бы собой очень жалкое зрелище. Наверняка он бы пропотел, одежда бы уже никуда не годилась, а волосы стали сальными сосульками… Магнус тряхнул головой и, надев пояс с мечом, наконец вышел из комнаты. Хватит этих мерзких мыслей. И нужно уже наконец-то взять себя в руки. Интересно, его подавленность была следствием слабости после ритуала или ритуала как такового? Наверное, стоило порасспрашивать об этом других вампиров, но точно не прямо сейчас. Магнус помнил, что никто не должен узнать, что Генрих является именно его обращённым. О чём Магнус не подумал, так это о том, что другие вампиры по его долгому отсутствию догадаются, что что-то произошло. И даже догадаются, что он учился обращать людей в себе подобных. Магнус подтвердил это, но сказал, что его первым обращённым стал какой-то солдат, чьего имени и даже лица он толком не запомнил. Генрих пришёл к нему сам ещё несколько ночей спустя, попросив рассказать секрет игры на лютне с когтями. Они снова расположились в гостиной, и Магнус принёс инструмент, затем стал объяснять, что слабый телекинез годился не только для того, чтобы притягивать к себе не слишком тяжёлые предметы — им также можно было перемещать их. В частности — перемещать струны, прижимая их к грифу инструмента. — Самое сложное — натренировать чувствительность, — сказал Магнус. — Струны тонкие, поначалу, скорее всего, ты будешь прижимать сразу по две или три вместо одной. — Теперь я понял, почему у вас были такие проблемы, когда вы только учились играть, — заметил Генрих. — Но как вы поняли, что это вообще возможно? — У меня… был друг, — сказал Магнус. — Он играл на лютне. Я не знаю, как он дошёл до идеи использовать телекинез для этого… по правде говоря, он мне об этом не рассказывал, но я видел, как он играет, и потому понял, что это всё-таки как-то возможно. Оставалось только понять, как именно. — Почему вы не попросили его научить вас? — Он погиб, — ответил Магнус коротко. — Убить вампира окончательно очень тяжело, но всё же возможно. После его смерти… я решил научиться играть сам. Но ведь Авитус столько раз предлагал ему… Почему Магнус в то время просто отказывался учиться? Он и сам не знал. Может, снова было что-то, связанное с человеческой жизнью, из-за чего он считал себя просто неспособным к музыке. Может, отец запрещал ему. Может, было что-то другое. Но какая теперь уже разница? Авитус мёртв. Отец мёртв. А Магнус теперь умеет играть на лютне. И заново учит этому искусству того, кто научил его самого. Наверное, Генриху не понадобится много времени, чтобы узнать, что Магнус был убийцей. Авитус пока был единственным погибшим вампиром, и потому, когда новообращённые спрашивали о том, насколько сложно убить вампира и удавалось ли это кому-нибудь, в этом разговоре неизменно всплывало имя Магнуса. Чтобы убить вампира окончательно, нужно было сжечь его тело или уничтожить сердце, и об этом люди не знали. Все прочие раны можно было исцелить. Поэтому пока вампиры не проиграли ни одной битвы, невозвратных потерь не было — главное, что тела оставались в распоряжении своих, а там уж Ворадор мог вернуть пострадавших к жизни. И лишь однажды сердце вампира было уничтожено. К счастью, Генрих не стал расспрашивать Магнуса дальше. То ли он понял, что тот не станет рассказывать, то ли просто не придал известию о чьей-то гибели слишком большого значения — он ведь пока не представлял, насколько живучими были на самом деле вампиры. После урока Магнус немного расспросил своего обращённого о том, как ему живётся в новом качестве, а после — велел больше не приходить к нему, если только в этом не возникнет острой необходимости. Почему Магнус так гнал Генриха от себя? Да, с одной стороны, их близкая дружба могла бы кому-то показаться подозрительной, но с другой — они оба увлекались музыкой, так что у них был вполне благовидный повод проводить вместе время. И, может, не стоило отталкивать молодого вампира? Но Магнусу казалось, что так будет лучше для самого Генриха. Если бы он дал себе труд задуматься о том, откуда берётся это ощущение, то скорее всего он бы понял, что просто боится сближаться с кем-то снова. Но Магнус был из той породы существ, что не очень любят искать причины собственных чувств и поступков, он привык сразу действовать, руководствуясь собственными ощущениями и порывами, которые раньше не подводили его. Вот только это «раньше» было уже слишком давно. Когда Генрих ушёл, Магнус ещё некоторое время сидел в гостиной один, тихо перебирая струны лютни. Вампиры должны уметь думать наперёд, потому что в конечном итоге им сложнее, чем людям, скрыть свои прегрешения от сородичей, а любое совершенное деяние останется на совести вечно. Своим проступком Магнус словно бы отсёк себя от всех остальных, ведь теперь он постоянно ждал, что рано или поздно увидит опасение или откровенный страх в глазах собратьев. И, не считая Ворадора, только лишь Каин не боялся его. Сколько теперь должно было пройти лет, чтобы история с убийством Авитуса забылась? Его Мастер и сир сочли Магнуса достойным Тёмного Дара, подарили ему новую жизнь, позволив забыть о боли предыдущей. Магнус теперь понимал, почему он с самой первой ночи испытывал к ним такую благодарность и чувствовал, будто его человеческие воспоминания были грузом, от которого он был рад избавиться — потому что это было правдой. Только вот даже в этой жизни Магнус умудрился оступиться настолько сильно, что сам себя лишил покоя. Авитус вполне мог считать себя отмщённым… Но если в боли, что Магнус пережил в человеческой жизни, он мог винить других, то теперь — лишь самого себя. И ладно бы он только себе принёс проблемы… Он подвёл Каина, лишив его одного из воинов. Подвёл Мастера, лишив его одного из детей. Насколько сильно Магнус был виноват перед Авитусом и перед самим собой, он просто запрещал себе думать. Но тренировки должны были помочь ему прогнать неприятные мысли. Они должны были вернуть ему чувство, что он находится на своём месте, пусть даже на время. Если он хочет искупить вину хотя бы перед Каином и Ворадором, то должен усердно служить им. Возможно, в конечном итоге Магнус сумеет искупить также вину перед Авитусом и собой. Он ведь пообещал себе, что сделает всё, чтобы неосторожно забранная им сила не пропала даром. Если бы он ещё мог давать другим то, что мог Авитус… Но себя не изменить. Может, Магнус и поглотил чужую силу и кровь, только он всё равно не мог стать Авитусом, не мог его заменить. Он не мог прожить одну жизнь за них двоих. Магнус не думал подобным образом обо всех людях, которых он убил. Они были врагами, необходимыми жертвами на пути к высшей цели. Безымянные воины, с которыми его ничего не связывало, которые убили бы его, будь у них такая возможность. При этом Магнус очень беспокоился о жизни и здоровье гражданских, например, людей, что теперь были вынуждены работать на него. И если бы его брат начал упрямиться… смог бы он и правда выполнить свою угрозу и причинить боль безвинным людям? Смог бы он переломить себя и сделать это, чтобы выполнить приказ Каина? Ворадор всегда отзывался о людях презрительно и не испытывал ни капли сострадания ни к одному из них. Во всех он варваров и видел убийц. Но Магнус таким не был. Кроме того, он не наслаждался ощущением власти над чужой жизнью и собственной безнаказанностью. Но кто знает, как его характер изменится со временем? Что ж, если он станет сильнее похож на своего Мастера, наверное, ему станет проще жить. На следующую ночь Магнус вернулся к отбору вампиров для отряда. Он раздумывал, не попросить ли Себастьяна присоединиться, но в конечном итоге не стал даже спрашивать — даже если предположить, что старший не пошлёт его, скорчив презрительную мину и сказав, что у него есть задачи поважнее, они просто не сработаются. Себастьян вызывал у Магнуса какое-то неприятное чувство, будто он оценивал весь мир только с точки зрения собственных желаний, совершенно не заботясь, что чувствуют окружающие. Даже Каин, казалось, отличался чуть большим вниманием к чужим чувствам — при том, что Магнус не получил от него ни слова сочувствия, когда рассказал о ссоре со своим отцом. Постепенно жизнь вернулась в нормальное русло. Магнус отобрал ещё десяток вампиров, способности которых по его мнению хорошо дополняли друг друга — так, у них был один, кто мог делать свою кожу настолько крепкой, что её не пробивали пули, второй обладал даром разделять раны, полученные одним вампиров, на нескольких. Вспомнил Магнус и про того, кто мог накладывать облака тьмы, и про того, что умел выращивать побеги хищных лоз. Половина отряда была скорее поддержкой, а вот вторая — воинами. Через год их отряд впервые отправили в бой, когда Каин захотел проверить защиту их северных соседей и захватить одно из приграничных горных укреплений. Они справились, пусть это и было не очень легко. И когда Магнус потом докладывал Каину об успехе, он смотрел на своего сира с каким-то новым чувством. Придёт ночь, и они снова скрестят мечи. И тогда Магнус не позволит себе проиграть. Нет, он не думал о том, чтобы предать Каина или открыто бросить ему вызов. Магнус по-прежнему намеревался верно служить тому, кто спас его из клетки человеческой жизни, пусть даже Ворадор был прав, и сам Каин сделал это вовсе не из благородства, а только преследуя собственные интересы. Но мысль о том, чтобы победить его, приставить меч к горлу точно так же, как в самом начале жизни Магнуса-вампира Каин приставил меч к его… Она будоражила, вызывала чувство, отзывавшееся сладостной дрожью по всему существу. Ещё тогда, проиграв Каину, Магнус дал себе слово, что настанет ночь, когда Каин не будет смотреть на него с безразличием. Не сможет. Так или иначе, Магнус просто не оставит ему выбора. Он пробьёт эту маску вечного спокойствия и уверенности. Пробьёт во что бы то ни стало. Каин был сильнее, опытнее, но всё же Магнус чувствовал — он вполне может достичь того же уровня. Мысль о том, чтобы поставить собственного сира на колени хотя бы на миг, будоражила воображение и ускоряла бег его сердца. Магнус очень быстро вышел из кабинета Каина, едва получив разрешение, и попытался успокоиться и отогнать слишком пленительные картины того, что ещё даже не совершилось и хорошо, если совершится в ближайшие десять или двадцать лет. Но однажды… Он будет служить Каину. Но служить по собственному выбору, зная, что всегда сможет уйти. И что Каин не сможет сделать ничего, чтобы помешать ему. Да, у Каина всё ещё был Похититель Душ, оружие, что, по слухам, могло одним ударом оборвать жизнь вампира. Но настанет ночь — и то же самое можно будет сказать и об Испепелении Магнуса.