Лакримоза

      Таврийский город Ишахала располагался на юго-западе страны, в какой-то сотне километров от бывшей границы с Церой. Некогда «самый плодородный город в пустыне», признанный объектом всемирного наследия «Агесо», то есть, самими же церанцами, спустя два года после капитуляции таврийского правительства, не вернул ни капли былого величия. Деревья росли крайне плохо на выжженных однажды землях, соответственно, и земля высыхала без хорошей тени. Даже в сезон, урожай был скудным. И ветер гулял по улицам, разнося не приятную влагу, но песок.       Лилиан Зарийн сидела в инвалидном кресле на балконе, и с высоты второго этажа смотрела на серые от ночного тумана улицы. Хоть какая-то влага.       Сегодня ей снова не спалось, и она попросила Имира вывезти её «на воздух». Супруг так устал на заводской работе, что не стал долго её уговаривать вернуться в постель и уснул один.       Лилиан покачивалась в кресле и, вздыхая, пускала лёгкие клубы пара. Всё-таки ночью в Ишахале было довольно прохладно. Кресло мерзко скрипело, напоминая ей о том, что не предназначено для качания. Улицы казались синими от предрассветного свечения.       Лилиан не знала, отчего вздыхать сильнее — от того ли, что в новостях передали о нападении Эсперии. От того ли, что на севере страны уже ввели чрезвычайное положение. Или от того, что в газете написали «Убийца Штриган снова на свободе» под фотографией её брата…       Лилиан покачала головой. Ей бы порадоваться, что тот жив, а она только и переживает, что её снова потащат на допросы… Как же они её достали. Опять придётся доказывать, что она ничего не знает, с братом связи не имеет, и, вообще, инвалид первой группы, поэтому в тюрьму её посадить не имеют права…       От нервов, Лилиан стала наматывать короткий локон возле лица на палец. Длинная коса каштановых волос доставала ей до ягодиц — последний раз она стригла длину, когда видела брата в последний раз, года два назад, до капитуляции. Тогда брат ещё был регулярным военным, и не имел славы «военного преступника».       Лилиан помнила тот день хорошо: Рейган всеми силами вымаливал прощения, сам не понимая за что, и взглядом так и просил, чтобы она его приласкала. Но она тогда не могла. Даже мужа не обнимала, потому что у неё вновь защемило нерв в пояснице. И так ей было больно и не охота обо всём этом говорить, что она расплакалась и прогнала его. Как и много раз до того.       Стало светать, но вместе с тем, словно похолодало. Лилиан поёжилась в кресле, прижимая двойной слой абайи к телу. Сейчас она бы его обняла… Да только теперь за её домом будут наблюдать как никогда тщательно.       Имир мягко постучал по косяку балкона и вышел наружу с одеялом, моментально укутав её сверху. Наклонился, они поцеловались.       — Пойдём в дом, — шепнул он на ухо. Лилиан покачала головой.       — Нет. Посижу ещё немного.       Имир вздохнул и пошёл обратно в спальню. Лилиан слышала, как он грузно приземлился на койку. Но ей хотелось побыть одной ещё немного. Пока горожане не начали просыпаться и идти дружно на работу, она могла спеть… Старую таврийскую песню.       «Спи, земля моя. Ты у меня одна…», — запела она тихо.       Дитхарт вышел в аэропорту Хемалы — государства южнее Таврии — для пересадки. Несмотря на его камуфляж с большой кепкой, солнцезащитными очками и разноцветной длинной одеждой, из-за которой с него сошло семь потов, за ним увязались двое подозрительных мужчин в чёрных деловых костюмах. И исчезли из виду, как только Дитхарт послал телохранителей проследить за ними.       Дальше на самолёте он лететь не рискнул. Поэтому теперь отправлялся лететь на частном вертолёте, что отправлялся в другое время, прямо на рассвете. Пилот в белой униформе радушно помахал ему рукой, когда Дитхарт пришёл заблаговременно, и выдал ему на руки обещанный парашют. «То-то же», — подумал Дитхарт, садясь в кабину вместе с телохранителем.       «Услышь, природа, зов мой… Спаси меня», — пела Лилиан легко, едва смыкая складки.       Вейс летел в Сайксе, двигающемся на полной скорости, смотря в окно на мелькающие внизу кирпичные и каменные дома, на местами выжженные поля, и перебирал пальцами по оконной раме. «Нет, ну это явно особая одарённость», — давался он диву, думая о Гае.       «Я люблю тебя. Ответь…», — протянула она руку к горизонту, роняя слёзы.       Киёра села на стул неподалёку от Гаевской койки, глядя, как он весь горит и периодически вздрагивает всем телом, окружённый врачами, опёрла голову о сложенные кулаки и молилась.       «…За что мне все эти страдания?»       Бронеавтомобиль остановился в Хаббе, и генералу снова нужно было пройтись по городу. Рейган предпочёл бы сидеть внутри, и не потому, что у него саднил палец и подташнивало, а потому что так он мог бы не видеть тех страданий своего народа, что ему пришлось увидеть. Когда они проходили по центральной улице, испещрённой гусеницами танков, молодая женщина у дороги так надрывно плакала и так убивалась, что напомнила ему Лилиан. Он обернулся посмотреть…а она рыдала над землёй, держа в руках обуглившееся тело в белых пелёнках, прижимая к груди и проклиная всех вокруг. Рейган невольно дотронулся до кольнувшего сердца рукой, отворачиваясь.       «За что мне это всё?» - допела Лилиан, опустила руки и уснула, положив голову набок. Наступила тишина. Имир прокрался на балкон и покатил коляску вовнутрь, стараясь не разбудить жену.