Коронованный во тьме

Лёве вдруг показалось, что мир вокруг обдало холодом. Он резко обернулся — детская привычка глядеть неизвестному в лицо. Странно, но как будто ошибся. Лёва ещё пару минут подозрительно смотрел по сторонам. Ну, а мало ли? Ему всё всегда надо. А зачем — не ясно. — Ты точно хорошо себя чувствуешь? — рука Виктора легла ему на плечо. Лёва смотрел в холодные, отливающие сталью глаза Виктора ровно секунду. Затем быстро кивнул и улыбнулся энергичной улыбкой. Виктор был художником. Родился он во Франции, в Париже, как и положено человеку подобных взглядов. Отец — потомок бонапартистов. Это единственное, что Виктор знал и чем, честно говоря, немного гордился. Мать — дочь офицера голубых кровей, «то ли графа, то ли князя, но императорского родича», — любил заявлять художник. Короче говоря, красивая женщина с яркими чертами лица, давно уже потерявшая связь с собственной нацией. И вот, их единственный сын — красавчик Виктор, любимец женщин (да и мужчин тоже), жил не тужил на свете без малого двадцать три года, ни в чем себе не отказывая. — Не хочешь лечь сегодня пораньше? — Лёва вновь отвернулся, вдохнул солёный воздух, поглядел в чёрное, траурное небо. — С утра ты чувствовал себя неважно. Виктор ждал ответа пару минут, но так и не получил его. Это оказалось красноречивее всяких слов. Лёва хотел остаться один. — Если что, я на смотровой площадке. Сделаю пару набросков… Кэт хочет, чтобы я написал её портрет. Лёва быстро кивнул, не поворачивая головы. Мысленно ему сразу представилось надменное лицо американской оперной дивы — Кэтрин О’Хара. Её массивный подбородок и громадные серьги, оттягивающие мочки. Не сдержавшись, Лёва брезгливо поморщился. Лёва был поэтом. Этим, в принципе, всё и заканчивалось. Он писал стихи на разные темы, а люди во всем мире читали их с упоением — каждый находил что-то своё. Всем это было близко и понятно. Личностью он был странной — то ли луч счастья, то ли шекспировский злодей. Виктор, когда говорил о нем, всегда рассеянно улыбался. «Никогда не знаешь, что у него на уме, — заявлял он друзьям. — Недосягаемый, словно древнее божество. Не признает никого. Поставил меня на колени, подчинил себе и живёт, будто так и надо. Одним словом — гений». Лёва ничего не говорил. Он не любил пустую болтовню, не любил пёстрое общество, в котором вертелся Виктор. Он ходил, как тень. Подолгу стоял вечерами у перил, и из всех людей общался лишь с попутчиком, да с хитрецом Джонни — маленьким помощником кока. Джонни, надо сказать, к поэту привязался. Остальные поглядывали на духовного потомка российских классиков с интересом. Некоторые пытались завести беседу; Лёва отвечал вежливо, но без особого рвения. Вокруг было так тихо, что только шелест волн мерно ласкал слух. Временами мимо прогуливались одинокие парочки, но быстро исчезали, будто ветром сносило. И вновь Лёва был один, как и хотелось, окружённый ночью, шелками хмурого неба, да мягкими, тёмными водами. Граница между небом и гладью волн практически стёрлась. Лишь огни лайнера, блики на чёрных гребнях воды, лишь мрак и его пленительная тишина… Как красиво. Слабый порыв ветра кинул прядь волос Лёве на лоб. Он мечтательно улыбнулся и подставил лицо навстречу терпкому воздуху. И снова ему показалось, что мир вокруг похолодел. Страшно не было, Лёва вообще редко боялся. Скорее интересно. И почти таинственно. Чего ещё желать романтичной душе? — Славный вечер, — по-немецки произнес вкрадчивый голос подле него. — Не находите? Лёва молчал, улыбался. Ночь сейчас была слишком хороша, а тяжёлые каскады волн слишком прекрасны, чтобы вырываться из их сладкого плена. Поговорить можно и потом. Как-нибудь в другой раз. При встрече. Но навязанный судьбой собеседник не уходил. Лёва хорошо ощущал — он стоит рядом, кажется, тихо посмеивается, ждёт. И поэт не выдержал, повернулся в его сторону. Ну, а что? Посмотреть-то интересно. Говоривший поднял голову, и Лёва утонул. Его глаза, огромные, бархатные, поблёскивали из-под аристократически-нежных век. Они сияли спокойными огнями. Мутный свет играл так, что чёрные бездны неба отражались в них, блестели золотистыми искрами. — Вы понимаете по-немецки? Лёва как во сне разглядывал статную фигуру незнакомца, облачённую в чёрный бархат, точёные кисти рук, задрапированные кружевом. Задержал взгляд на гладких светлых волосах, перехваченных кожаным шнурком. Сердце нервно вздрогнуло в грудной клетке. Лёва с трудом перевел дыхание и медленно кивнул головой. — Но не говорите, ведь так? — голос тёк где-то внутри сладким хмелем, отдавался звонко и болезненно-ярко. Лёва вынужденно кивнул, не размыкая губ. Незнакомец лукаво поглядывал на него, опираясь на трость с литым набалдашником. — И не желаете говорить с людьми, верно? — Лёва вздрогнул от неожиданности. По-русски его собеседник говорил так же хорошо, как и до этого на немецком. А статный мужчина между тем продолжал, смеясь одними глазами: — Вы, русские, удивительная нация. Сплошная загадка. Я не могу до конца постичь вашу природу, хотя пытаюсь долгие и долгие годы… — незнакомец секунду помолчал, подбирая слова. — Иногда кажется, что я досконально изучил вас, что нет ничего необычного, и вы не лучше других. А потом вы совершаете такое, от чего у всего мира волосы дыбом. Никто больше так не умеет. Я восхищаюсь этим. Лёва смущенно улыбнулся, ему вдруг показалось, что он примазался к чужой славе, украл её. И ему хотелось исправить эту досадную ошибку. — Боюсь, я не принадлежу к этой прекрасной нации, — тихо произнёс он. — Моя мать была русской, но мои предки покинули Россию в начале прошлого века. Я родился в Южной Африке, где мой отец был губернатором испанской колонии. Я не тот, кого вы хотите видеть. Прошу прощения. Его собеседник смотрел пытливо, подбадривал ласковой улыбкой. — Но сами Вы хотите этого, — загадочно протянул он. — Сами Вы тоскуете, Вы посвящаете трепетные стихотворения стране, под небом которой жили ваши прадеды. И, между нами, Вы куда более напоминаете великих поэтов, о которых весь мир говорит с восхищением и завистью. Вам нужны ещё доказательства? Лёва опустил голову и покачал головой. Незнакомец протянул ему тонкую руку. — Рад знакомству, — прошелестел его голос. — Моё имя Александр. Не хочу лишней шумихи вокруг титула. Лёва усмехнулся. Его лицо моментально посветлело. — Ну тогда я Лёва, — он щурился, смеялся каждой черточкой лица. — Скажите, это Вы тот загадочный князь, о котором говорит мой друг, месье Виктор? Весь вид его собеседника выразил неудовольствие. Лёва в душе расхохотался над ним и добавил: — Это искаженная форма одного русского имени, князь. Красивое лицо Александра на секунду исказилось гримасой. — Вы удивительный человек, Лёва, — негромко заметил он. — Поразительно!.. Люди наперебой пытаются доказать свою значимость. А Вы стоите сейчас передо мной — и вам плевать. Вы говорите, как бессмертное существо, стоящее выше их всех. Лёва рассмеялся от души. Его глаза лукаво стрельнули в сторону собеседника. — Значимость нужна, если кроме неё показать нечего, — просто заявил он. — И кстати, князь. Выходит, мы с вами оба бессмертны? Александр усмехнулся, но уже не так искренне. — Вы правы, — покровительственно согласился он. А Лёва улыбнулся и подумал, что уже не забудет эту ночь. В мыслях к нему будет приходить это тёмное небо, солёная свежесть ветра, раскатистые звуки моря, перемешанные с музыкой и говором людей. И, должно быть, от этих воспоминаний его сердце невольно сожмётся. Он почувствует тоску по чему-то далёкому, неизвестному, загадочному… Он вспомнит тонкую улыбку князя. Его стройную фигуру, затянутую полностью в чёрное. Бледное-бледное лицо, будто сияющее в полутьме. А ветер всё трепал их волосы, цеплял за руки, лица. Полы длинного плаща Лёвиного собеседника развевались, как крылья летучей мыши. И всё же, стоило признать, он был удивительным человеком, этот князь Александр. — У Вас поразительные глаза, — обтянутая дорогой замшью рука легла Лёве на плечо. — Очень светлые и синие-синие. Как будто кусочек неба затерялся во взгляде. Таким бывает море, так тают льды и текут реки. Вы видели море в шторм, мой милый? Ваши глаза — это море. Сейчас они ясные, светлые. А полчаса назад лучились арктическим холодом. А ещё в них может быть буря. И тогда горе тем, кто рискнет тягаться со стихией! Александр засмеялся так, будто они были знакомы уже тысячу лет. — Ваши глаза великолепны, дорогой мой друг. А они — зеркало души, — Александр склонил голову в бок, словно ювелир, рассматривающий редкую вещь. Лёве стало неуютно под этим взглядом. Он почувствовал себя чем-то мелким и слабым. Как будто он — это крохотное судёнышко, которое шторм закинул в водную бездну. Он почувствовал себя утопающим, который знает это и не хочет бороться. Не хочет жить. Он вдруг стал не человеком, а вещью, не способной мыслить. Лёва замотал головой и болезненно улыбнулся. — Мне что-то нехорошо, — смущенно произнёс он. — Извините. Князь на удивление выглядел довольным. Так, будто чудесным образом сбылись его желания. — Замечательно! — воскликнул он как бы про себя. — Honosně. Лёву замутило. Ветер уже не казался ему лёгким, вечер — приятным, а край воротника врезался в горло. Князь, наконец, заметил это и милостиво подал руку. — Вам лучше отдохнуть, мой милый, я провожу вас. Идёмте. От князя приятно пахло лёгкими духами. Но запах был холодный, как морозное утро, от него стыла в жилах кровь. Лёва прикрыл глаза, доверчиво опираясь на чужое плечо. Ему показалось, что он только что выдержал тяжёлую битву, и сил не осталось вообще. Он чувствовал себя так, будто обычное обаяние сыграло с ним злую шутку. И что жизнь его изменилась. Странное дело. Стоило ему распрощаться с князем у дверей каюты, и его отпустило. Лёва застыл на пару минут, рассеянно глядя вслед Александру. Он не мог понять, что это было. Ему было странно и любопытно одновременно. Он устал, смертельно устал, ему было противно это глупое общество. Он задыхался, он был восхищен князем. Он был готов бежать за ним прямо сейчас. Он готов был наплевать на приличия. Он готов был схватить его за тонкие запястья. Готов был перешагнуть через гордость. Только бы видеть, только бы верить. Только бы знать, что этот человек реален. Лёва прижал руку к гулко бьющемуся сердцу. В памяти всплыло красивое, словно мраморное лицо. Шелестящий голос. Глубокие глаза, мудрые и загадочные, словно наполненные самой истиной жизни. Лёва зажмурился, вслушиваясь в мягкий шорох шагов и постукивание трости. Нет, это определённо было выше его понимания.

***

— Зря, — Виктор обронил эту фразу с таким видом, будто только что узнал все тайны мира. Лёва небрежным жестом кинул салфетку на стол и закурил сигару. — Зря ты водишь дружбу с этим князем, — продолжил Виктор, как обычно напрасно прождав ответа. Лёва насмешливо приподнял брови и покачал головой. — Я говорил сегодня с Кэт и профессором Кристианом. Знаешь, что они сказали? Твой князь — это просто кладезь отвратительных тайн. Говорят, он чертовски богат, но редко выезжает за пределы своего замка в Чехии. Он из княжеского рода, но скрывает свой титул, не называя фамилии. А ещё ходят слухи, что его прапрадед промышлял какими-то темными делишками. И был женат несколько раз, но, — тут Виктор выдержал внушительную паузу. — Ни одну из этих несчастных женщин так и не нашли. Кэт уверена, что они были зверски убиты и… — Как Синяя Борода, что ли? — А? — Виктор растерялся. Лёва хмыкнул, и его лицо вновь приняло отстранённое выражение. — Вздор всё это, — холодно произнёс он. Виктор нахмурился. — Ты никогда не слушаешь меня, — обиделся он. — Да и никого вообще. Все эти люди боготворят тебя, сами желают иметь с тобой дело. Они приглашают меня везде и всюду в надежде увидеть тебя. Тебя! А ты смотришь на них, как на мусор, отбросов общества! Лёва и бровью не повёл в ответ на его гневные реплики. —…Ты слышишь только своего князя! — Виктор в запале ударил ладонью по столу. Находящиеся в ресторане люди резко обернулись. — Видел бы ты себя. Встаёшь и уходишь, как повязанный. Общаешься только с ним. Улыбаешься. Когда я в последний раз удостаивался этого? Когда? — Ты сходишь с ума, Виктор, — спокойно заметил Лёва. Виктор открыл было рот для возражений, но так ничего и не ответил. Пара минут прошла в звенящей тишине. Лёва равнодушно курил сигару, поглядывая по сторонам. Тяжёлые оковы общества снова душили его, люди досаждали. Он, сам по себе замкнутый и холодный, от души ненавидел их надоедливое внимание. Но Виктор был не прав, укоряя его. Лёва относился к Александру чуть теплее, восхищаясь лишь его знаниями и манерами. С такой же лёгкой симпатией он относился и к ветреному Виктору. Уважал талант, но не выносил пустоту. — Доброе утро, мой милый. Лёва рассеянно кивнул князю. Виктор неприязненно покосился в его сторону, коротко попрощался и вышел. Александр был одет в лёгкий белый костюм из какой-то удивительно красивой ткани. Тёмно-алая заколка для галстука и небольшой перстень овальной формы тускло поблескивали в свете ламп. Игра света ли, недавний рассказ Виктора, или просто буйное воображение, но Лёве на секунду померещилось, что на костюме и руке князя расплылись багровые пятна крови. Лёва вздрогнул от неожиданности. Но стоило ему взглянуть в безмятежное лицо Александра, как он успокоился. — Вы чем-то расстроены, мой друг? — тихий голос князя заставил Лёвино сердце чуть вздрогнуть. А они действительно видятся слишком часто. По какой-то странной случайности, князь Александр всегда оказывался там, где и Лёва. И что ещё интереснее — всегда в подходящий момент. Это происходило всё чаще и чаще, и вот Лёва впервые всерьез задумался над этим. Александр вёл себя так, словно изучал здешнее общество на крепость. Будто стремился привязать Лёву к себе. Как хищник, замерший перед прыжком. А Лёве претила роль жертвы. — Мне душно здесь, — отстранённо сказал Лёва. — Я задыхаюсь. Верите ли, Александр, я к чёрту готов бежать. Лишь бы подальше от них. От этой сплетницы Кэт, пустоголового Виктора, всех его друзей. Возможно, они хорошие люди. Но я ненавижу их. Я не хочу, чтобы они обожали меня. Александр странно усмехнулся. — Всё в ваших руках, — мягко ответил он. — Вы знаете, — вдруг произнёс Лева. — Виктор влюблён в меня и мучается от этого. Он очень талантлив и придерживается революционных взглядов, как и многие его ровесники. — Вы говорите это так, будто он виноват перед вами, — заметил Александр. — Вы — поэт?.. Лёва досадливо взмахнул руками. — Я испытываю к нему лишь симпатию, ровно как и к вам, — покачал он головой. — Из меня делают интересный образ, эдакий Дон Жуан. Они не могут понять, что я — нечто другое, другое, чёрт возьми!

***

Они встретились несколько позже в бильярдной. Лёва сам не знал, отчего оказался там. Ему было скучно, голову занимали не самые весёлые думы. А в минуты хандры он обращал внимание на реальность ещё меньше, чем обычно. Ноги несли его сами, и он блуждал, как неупокоенный дух, не находя себе места. В бильярдной творилось что-то неладное. Лёва насмешливо оглядел сборище «сливок общества», которые собрались вокруг князя и внимали ему с открытым ртом. На первый взгляд, ничего не вызывало подозрений. Ничего, кроме одного. За время, проведенное с князем, Лёва неплохо изучил его привычки и манеру речи. И вот это-то как раз и настораживало. Александр в простодушной и хвастливой манере, явно ставя себя ниже слушателей, разглагольствовал о всякой ерунде. Он поминутно смеялся, хвастался всем сразу, подчёркивал размеры своего богатства и затрагивал ровно те стороны жизни, которые искушали его слушателей. Лёва слушал, и неприятная горечь слов оставалась на его губах. А насколько вообще он знает князя, и знает ли? Нет, Александр просто не мог вести такие глупые, смешные речи. Создавалось впечатление, что недоступный князь издевается над обществом, намеренно копируя их пороки. Холодок пробежал по спине у Лёвы. Ему захотелось поскорее выкинуть из головы эту абсурдную мысль, но не вышло. Что-то, скорее, мудрый внутренний голос, помешал ему. Лёва неслышно приблизился к слушателям. Рассеянно кивнул двум молоденьким барышням, имён которых не запомнил. Его сердце глухо стучало о рёбра. Он видел то, что укрылось от многих других. Глаза Александра были абсолютно пусты, в них плескалась издёвка. В них горело мрачное торжество. Это были глаза зверя, волка, который расчётливо и хладнокровно следил за ничего не подозревающим стадом. Это были глаза коллекционера, который разглядывает занятные вещицы и устало отсеивает браковки. Быть может, дело было в игре света и теней, но Лёве вдруг показалось, что из глубины глаз поднимается кровавая дымка, а сам цвет наливается тёмно-рубиновой краснотой. И вдруг его буйное воображение представило падшего ангела, тихо и заманчиво говорящего о сладости отречения. Демона, который когда-то научил женщин красить лицо, а теперь зажигал глаза речами о дорогих побрякушках. Тёмного небожителя, который вместо оружия ковал в сердцах мужчин стержень необоснованного самомнения. Тихо и ласково манящего за собой, в бездну. Он резко очнулся. — Прекратите это, — негромко, но холодно произнёс Лёва. — Прекратите, князь. Ваша власть над людьми велика, но не безгранична. А значит, нет и поводов для торжества. Он поднялся с места и вышел, провожаемый неодобрительными шепотками. Но никто не глядел в эту минуту на князя. Его красивое, задумчивое лицо на секунду осветилось восхищением и удивительной жаждой.

***

— Вы просили о встрече в Вашей записке? — с усмешкой осведомился Лёва. — Что же, я здесь. Александр учтиво кивнул и жестом указал на мягкое кресло, стоящее напротив его собственного. В его каюте было прохладно, вечерний полумрак разгоняла пара свечей на журнальном столике. Пахло солью, воском и пустотой. Лёва медленно опустился напротив него, расслабленного и сосредоточенного одновременно. — Чего Вы хотите? — словно невзначай поинтересовался Александр. На его губах играла странная улыбка. Лёва в удивлении поднял брови. — Взгляните на Ваше ненавистное общество, — усмехнулся князь Александр. — Оно как на ладони. Я смотрю на них и знаю точно, чего они хотят и что из себя представляют. Но Вы, мой милый, остаетесь загадкой. Вы будто бы утес посреди моря — Вас не переломить, не обмануть. Вы прекрасны, Вы недоступны для людей, потому что смертное существо не может быть столь совершенно. Лёва нахмурился. — А чего хотите Вы? — Чтобы Вы мне ответили. Лёва поджал губы. Пускай Александр и говорил сейчас с восхищением, они далеко не были равны друг другу. Лёва нутром ощущал исходящую от князя мощь, тёмную, страшную силу. Пока он держал её при себе. А если вдруг выпустит наружу? — Ветра, — быстро произнёс он. И надменно насладился произведённым эффектом. — Хочу быть ветром, — равнодушно пояснил поэт. — Хочу быть, как ветер. Свободным средоточием силы. Хочу смотреть на всё издалека. Хочу, чтобы ничто не могло меня сдерживать. Глаза Лёвы сверкнули холодным огнём. Александр хохотнул. — И как Вы все ещё смертны, при таких-то амбициях? — он сделал эффектную паузу. — Я могу подарить Вам эту свободу. Лёва презрительно хмыкнул. — Не можете. С секунду они изучали друг друга. Что-то невыразимо дрогнуло в сдержанном лице Александра. Он молчал, глядя на своего холодного и гордого собеседника, и впервые не мог подобрать слов. Впервые он колебался. — Могу, — наконец вкрадчиво прошептал князь. — Я разорву сковывающие тебя цепи, мой милый. Я заберу тебя во тьму, где ты будешь холодной звездой — без тепла и праведности. Природа подарила тебе всё, но заперла в смертной оболочке. А я сделаю тебя совершенным. Никто не посмеет идти наперекор тебе. Все земные цари будут бледной тенью твоего величия. Посмотри на себя — ты прекрасен… — тут он протянул к Лёве холодную ладонь и провёл тонкими пальцами по щеке. — Ты — совершенство. Ценнейший из «экспонатов», какие создавал мир. Ты восхищаешь меня. Ты достоин большего. И я могу дать тебе это. Ты алмаз, а я могу огранить тебя. Я достаточно богат, чтобы дать тебе жизнь, достойную тебя. Я могуществен настолько, что века рассыпаются передо мною. Идём со мной! Я не хочу, чтобы твоя красота угасла впустую. Лёва смотрел на него завороженным взглядом, несколько смущенный, разрываясь между двух огней. Наконец он вздрогнул, встряхнулся, словно скинул с себя сеть колдовского сна. — Помните, князь, Вы сказали, что в моих глазах море? — ядовито спросил он. — Зачерпните его в стакан. Вы получите серую воду. Я — то же море, мой дорогой князь. Меня нельзя огранить. Нельзя посадить в золочёную клетку. Я хочу быть ветром, а не ручной обезьянкой. С каждым словом голос Лёвы крепчал, наполнялся силой. Он сидел перед князем — спокойный и прямой. Холодный и безжалостный, как сталь. Грозный, как древнее божество. — Прощайте, князь, — насмешливо бросил он, поднимаясь. — Поищите себе консорта посговорчивей. И не оборачиваясь, вышел в пустой коридор. …Лёва внезапно проснулся посреди ночи. За иллюминатором плескалось суровое море. С оглушительным грохотом перекатывались волны. Шторм предстал перед Лёвой во всем своём великолепии. Он придвинулся к иллюминатору, и лёгкая улыбка тронула его губы. Близость стихии не пугала, она привлекала его. Вдруг ему показалось, что кто-то сидит у него за спиной. Лёва обернулся. На долю секунды ему показалось, что он увидел кого-то. Его притянул тяжёлый взгляд тёмно-алых глаз. Он зажмурился. Наваждение, как и предполагалось, исчезло. Всему виной была всего лишь игра света и теней. Лёва отчаянно зевнул и опустился на подушку. Ему показалось, что в тело впилась нечеловеческая усталость. Темнота приносила покой. Он улыбнулся, падая, как Алиса в кроличью нору, всё вниз, и вниз, и вниз… Холодная, жёсткая ладонь коснулась его лица, губ. Лёве хотелось открыть глаза, но он не мог. Он медленно, плавно падал. Полумрак рассеялся, и он увидел небо, полное звёзд. Кроны деревьев глухо ревели и качались. Лёва хотел что-то сказать, но голоса не было. Перед ним вырос огромный замок. Древний, массивный, раннеготический символ прошлого. Он тускло светился пыльными стенами и тускло-бирюзовыми крышами. Мимо проплыли древний сад, холодные аллеи, в которые не заглядывало солнце. Мелькнули каменные ограды. Древние плиты забытых могил. Лёва мельком увидел двух каменных ангелов и выгравированные на постаментах имена. У него не получилось запомнить, как звали этих неизвестных. «Я сплю, — удивленно подумал Лёва. — Какие странные сны…». И он вновь провалился во тьму, как под воду.