Земляничная сладость

Полковник продирался через заросли тростника в сторону болотной топи. Он четко знал, зачем туда шел, хотя разговор предстоял не из легких. Зонтики ядовитого веха расступались у него под ногами, пропуская его, и снова смыкались влажной пестроватой грядой. С деревьев, покрытых тенью горы, пушистыми бородами свисал мох сфагнум. Болото лежало на своем дне, упокоившись среди бледно-малиновых корзин сабельника и длинных перьев осоки. Лес будто спал, а потом отовсюду наполнился звуками. Кузнечики застрекотали в остроконечных саблях пырея. С раскрытых цветов поднялся многосотенный рой стрекоз, и взмыл в небо. Их было так много, что слышался слабый треск прозрачных крыльев. В дуплах застучали дятлы, а в нагретых солнцем гнездах запели дрозды. Когда Жилин появился на берегу, лес внезапно смолк, будто приготовился слушать его. Он усаживается на поваленное бревно, смотрит на слабо качающуюся поверхность воды, и вытягивает перед собой ноги. — Я очень люблю Игоря. Поэтому прекрасно понимаю твои чувства и даже твою ревность. Не обижайся на меня. Мне это важно. Из-за обросшего сфагнумом фигурного камня выскочила лиса, и бросилась под ноги Жилину, подставляя голову и шею под знакомые теплые руки. — Здравствуй, милая. Здравствуй, моя хорошая. Ты просто так или поддержать? Он потрепал ее рыжий загривок, а сам снова посмотрел на смирно лежащую болотную воду, затянутую ряской и кувшинками. Тактильное ощущение пушистого меха расслабило его душу и сознание. Его глаза смотрели чуть насмешливо, но по-доброму и с теплом. Болото молчало минуту или две, а потом подало голос, который заметно дрожал: — Мне пять миллионов лет и за это время я никогда не любило людей. Игорь первый и единственный. Он сам проявил ко мне интерес еще в детстве, он говорил со мной, ластился ко мне, доверял свои секреты, а потом мое болотное сердце растаяло. Ко мне, чудовищному скоплению грязи, воды и тины, человеческое сердце испытывает человеческое тепло. С тех пор я перестало топить людей. Игорь один из вас. Хотя бы наполовину. — Но как мы будем делить его между собой, чтобы я, ревнивый дурак, не начал в тебя стрелять? — Оружие тебе не понадобится. На самом деле Игорь твой от макушки до пяток. Яблока раздора в человеческом обличье нигде поблизости не было. По крайней мере, так думал совершенный бионический мозг под фуражкой. Но когда сложный разговор закончился, Катамаранов вылетел из кустов, кувыркнулся через себя в воздухе, и повис у Сереги на шее. — Какие у вас тут страсти шекспировы. — А ты не буянь. – уходя, обернулся Игорь в сторону посветлевшей болотной топи. Тебя я тоже люблю. * * * Сергей короткими тычками отгоняет Игоря от болота. Все-таки, ревновал. Реальность перевернулась, куда-то исчез лес и пропало с радаров отливающее синевой послеобеденное солнце. Они очутились на росистом лугу с клевером и маргаритками. Час был утренний. На холмах паслись барашки. Вдали стояла одинокая хижина с проваленной крышей. Мельница неторопливо двигала жерновами, перемалывая зерна в муку. На вершине горы виднелся замок с цилиндрическими башнями и острыми шпилями. Если присмотреться, можно было издали разглядеть двух стражников у ворот. Звуки валторны сменили переборы лютни, а потом запела простая пастушья дудочка. Синие кеды, темные штаны и черная майка самопроизвольно исчезли с Игоря, а вместо них появились узкие бархатные чулки, бархатная мантия, корона на голове и остроносые серебристые туфельки. Жилин напряг глаза и тряхнул головой, пытаясь отогнать от себя сомнамбулические видения. Но они не отступали. Он почувствовал в себе сильное желание встать перед Игорем на колени — и встал. — Король Ингвар, или как там тебя! — смеялся и плакал советский милиционер, неверными руками теребя в руках бордовую мантию — Будь со мной навсегда. Я с тобой с ума схожу. Или уже давно сошел. Ну что ты творишь? И как ты это творишь? Мент поднялся на ноги, поцеловал черноглазого божка в губы, цепляясь за последние разумные остатки реальности, а потом сморгнул наваждение — и средневековые картины развеялись как дым. К Игорю вернулся его привычный облик. Катамаранов снова приготовился бежать, но полковник перехватил его в воздухе и принудительно уложил рядом с собой в траву. — Хватит уже, голубчик, скакать от меня по оврагам и кочкам. Я все равно возьму свое. — говорит он севшим, интимным голосом, но Игоря пока не трогает. Он вел себя с ним как кот, который не сразу сжирает мышь. Прикусывал, облизывал, приглаживал языком, иногда даже царапал когтями. А потом, когда мокрый и возбужденный Катамаранов истекал простатическим соком, а его собственный член дымился и тлел, обрушивал на него ураган специфической ментовской страсти и похоти. Доминантность — нота сердца и сияющая грань шизофрении. Суровый доминант и альфач. Немного садист. Игоря от этого вело и тащило сильнее, чем когда-то от скипидара. Но вслух он говорит совсем другое: — Я, пожалуй, побегу. Опять выдерешь как сидорову козу, маньячина. Жилин постепенно закипал, как чайник на голове у Фредди Меркьюри. Ярость материализовалась, отзывалась под солнечным сплетением, заполняла легкие и заволакивала дымной пеленой глаза. Полковник схватил его за покрытые синяками острые плечи, и грубо тряхнул. Это минимальное из того, что он мог в таком состоянии сделать. — Тебе не нравится, сука, что тебя хотят несколько раз в день? — Нравится. — Тебе не нравятся мои размеры? — Твоим размерам, ментяра, позавидуют боги. После этих слов Жилин оттаял, сменил гнев на милость и надолго засосал в себя его податливые губы. Чуть успокоившись, он ослабил хватку, и с короткого расстояния водил по ним острым языком, увлажняя. Потом его опять накрыло, и он беспощадно их сосал, запутавшись в реальности и собственных ощущениях, пока они не побагровели. — А говоришь, что я бешеный. — Ну, лиса, ну, хитрая лиса. Иди еще раз поцелую. От долгого лежания рядом у обоих сильно вставало. Полковник художественно щупает его бедра, плечи, бока, пах. Словно водит руками по скульптуре. Потом наматывает на палец темную прядь его отросших волос. — Чудо мое лесное, а ты, вроде, еще худее стал. — Потому что ты не слазишь с меня. — не глядя на него, хохотнул Игорь. Катамаранов встал на ноги, и смотрел вдаль, в темную глубину непроницаемого радиоактивного леса, изредка моргая. Полковник становится рядом, и в разные стороны вертит его голову, пытаясь выглядеть в его чертах хоть что-то, к чему можно было бы критически прицепиться. Но, как всегда, не находит. — А как с тебя слезть, голубчик? Нет, Игорь. Я с тебя не слезал, считай, с самой школы. Только тогда мы еще не спали друг с другом. Сергей щелкнул зубами, потом закурил и стал пускать серебристый дым прямо ему в лицо. Затем задрал на нем майку – и остро, зло, присоединив к губам зубы, поцеловал левый сосок, где всегда билось его апокалиптическое лесное сердце. Игорь смеется, опускает длинные ресницы, быстро целует его в нижнюю губу — и снова начинает убегать. * * * Катамаранов мчался с просеки с прохладную глубь леса. Кроны смыкались над его головой, образовывали арки, пока не слились в плотный темно-зеленый цвет. Ему не встречались на пути грибники или ягодники, а попадались лишь дикие звери. Когда он приостановился, к нему навстречу вышел олень, и посмотрел ему в глаза своими огромными миндалевидными глазами, потерся мордой о его руки. Преследователь изрядно отстал. Можно было постоять минуту или две и поговорить с обитателем леса. — Тебе помочь, Игорь? Прыгай мне на спину, я унесу тебя далеко отсюда. Катамаранов погладил зверя рядом с мордой, и приобнял за шею. — Как тебе объяснить, дорогой друг… Все хорошо, ты не беспокойся. Это такая игра. — Тогда беги, Игорь, он уже рядом. Катамаранов бросился в темную лесную чащу, на ходу-лету огибая высокие деревья. Он пробежал пару километров, и кажется, не устал. Он вообще никогда не уставал, словно в него был вмонтирован вечный двигатель. Для него, как для истинного ребенка джунглей, живущего инстинктами и разумом сердца, душными и утомляющими были всего лишь две вещи на свете: человеческая глупость и человеческая жестокость. А движение, напротив, придавало ему сил. Замелькал еще один редкий пролесок. Катамаранов приостановился, переводя дух. Голубой мотылек, тем временем, закружил над его головой, потом сел, помахивая крылышками, на его отросшие волосы. Дальше начинался обрыв. Поросли плюща спадали вниз длинными космами. В эту яму определенно нельзя. А бежать особо и некуда. Бабочка курсировала между его челкой и лицом. — Спокойнее, Жилин. На мне обитатель леса. Не спугни бабочку. Страж порядка замедленным шагом подходит к Игорю сзади, приспускает его штаны, и сминает маленькие ягодицы, почти по-птичьи клюя кожу на его затылке. Бабочка улетела. Игорь попятился от него назад, споткнулся о камень и проехал на заднице расстояние в аршин. Земля была рыхлой, мягкой, усыпанной истлевшими веточками, поэтому он почти не поранился. Когда полковник настиг его на земле, рядом уже терся лисенок и подставлял голову под знакомые теплые руки. Шейку он вытянул, лапки выставил вперед. И сам весь будто бы расслабился. Лисий детеныш ткнулся мордой в ладонь Жилина, а потом полез мокроватым носом Игорю в лицо. Полковник тоже не отставал, он завалился на Игоря сверху, и успел расстегнуть на себе ремень и брюки. — Ну ладно тебе, рыжий. Иди в нору. Не видишь, мы с Серегой заняты. — Чему ты учишь лисьих детей, извращенец? Полковник, нахмурившись, навис над ним, будто джин из амфоры. Он прикусил его за острое плечо, пнул коленом и ущипнул за бок. — Еще подробности ему расскажи, дикое лесное племя. Потом они почти ползком переместились в кусты. Игорь, стоя на коленях, облизывает у него на животе выступающие синие вены. Тянется губами к члену, но Сергей рукой отталкивает его лицо. Он резко подминает его под себя, и затрахивает до полуживого состояния, закинув его ноги себе на плечи. — Выше ноги поднимай. Так тебе приятнее будет. Кому сказал. На цепь дома посажу. — приказывает Жилин, по самую раму вдалбливаясь в него своим огромным хуем. Земля тряслась и трепетала. Член ездил по простате. Яйца шлепались о яйца. Потом он стянул ремнем его член у основания, чтобы отодвинуть у него наступление оргазма. Вид Катамаранова с ремнем на хуе привел его в полное неистовство, он сам уже готов был обкончаться через минуту-две. Он поставил Игоря на ноги, поднял ремень вверх вместе с членом, поплевал на него для мокрости — и начал сосать, приятно массируя область под яйцами. Катамаранов выл и бормотал что-то несвязное. Они быстро пришли к разрядке. Сначала Жилин залил липкой субстанцией его щель, потом выплеснулся Игорь, когда ремень был расстегнут и откинут в сторону. У Игоря опять привстал. — Залазь на меня сверху. Сейчас будем тебя исцелять. Катамаранов садится на его грудь в районе ключиц, почти нависая над его лицом, и размыкает потяжелевшей головкой горячие губы. Сергей отсасывает ему недолго. Через минуту он вытаскивает член изо рта, перехватывает его двумя пальцами снизу, и облизывает дырочку уретры. — Зачем лесу эта порнография? Пошли домой. Звери любят тебя, лес любит тебя, каждая травинка и каждый куст любят тебя. А ты в неглиже. — смеется Серега. — А я никуда не пойду. — в ответ засмеялся Катамаранов. Когда они вылезли из кустов, помятые и липкие, приползла змея, и погладила длинным раздвоенным языком ладони Игоря. Полуденный сон втек в лесной простор, почти лишив его движения и звука. За обрывом под тысячей ветров стелилась полынь цвета необработанного берилла. Лес то сгущался, то редел. На полянах и опушках, где успела выгореть трава, его цвет сменялся с темно-зеленого на сандаловый. — Ну вот. Змеиное к змеиному. Яд к яду. — пошутил Жилин, предпочитая в этот момент стоять на небольшом расстоянии от них. — Ты любишь меня, Катамаранов? — Люблю. — Что тебе нравится во мне в данную секунду? — Твое умение смотреть Вглубь. Змейка уползла. Полковник снова направился к Игорю. Какое-то время Жилин молчит, умостив руки по обеим сторонам его худых боков. Тянет его на себя за талию голубых рваных джинсов. Дует ему в лицо, чуть бегая по нему глазами. И смеется. — Пошли, искупаемся в озере. Я тебя искупаю. У тебя между ног липнет. Он только что сбросил сексуальное напряжение в любимое тело, ему приятно, легко и весело. Он хохочет, почти по-птичьи клюя Катамаранова в тонкую апокалиптическую шею. Дикий лесной бог смотрит на мента преданным взглядом, и быстро целует в щеки, веки, лоб и губы, сцепляя его пальцы со своими. — Тебя на руках понести? — Не надо. Вдруг грибники появятся, а товарищ милиционер какого-то мужика на руках таскает. — Да ну тебя. Жилин легко подхватил Катамаранова на руки, и понес в сторону озера. Будто его черноглазый божок ничего не весил. Вода была прохладной, но прозрачной. Сергей раздевает его и себя до трусов, и они заходят в воду. Под водой он обмывает его сзади, себя спереди. Целует его в губы. И смеется. После водных процедур они в мокрых трусах сушатся на теплом песке. Потом он трахнул его прямо на берегу. Развернул лицом в землю, скрутил за спиной руки, и довольно быстро кончил. Анальный сфинктер Игоря не успел сомкнуться еще с прошлого раза. Вид расхлябанной красной дырки, из которой вытекала его собственная сперма, привел его в полное озверение, помутил рассудок. Но единственное, что он себе позволил — он перевернул его к себе лицом, раскинул его ноги в разные стороны, и вылизал все, что скопилось у него между ног. Потом полизал опадающие яйца Игоря, отплевывая песок. Пососал его язык, который он вытащил на всю длину по первому требованию. И, вроде, успокоился. — Я тебя люблю, как никто никогда не любил. И никто никогда не полюбит. — говорит он Игорю, соединяя его ноги и вытирая его и себя салфетками. Он почувствовал в себе острую потребность озвучить это прямо сейчас — и озвучил. Потом они одеваются, валяются в траве, щурятся от солнца и смотрят на облака. — Побегаешь еще от меня, золотой мой? Полковник бездумно вертит на пальце прядь его отросших волос. — Почему тебе это так нравится, Жилин? — не глядя на него, спросил Катамаранов. Он ощупывал руками его сильные ноги, обтянутые серыми форменными штанами. - Потому что мне нравится чувствовать себя охотником, дурачок. И пока солнце медленно клонилось к горизонту, они лежали в траве, сцепившись мизинцами, как делали в детстве. А потом всеми пальцами рук, как делали с самого начала в зрелом возрасте. Ничто насильно не разъединит. На поляне в вихре танца кружились олени и единороги, образовав движущееся кольцо вокруг блестящего слюдяными прожилками камня. Осетрина прыгала в пруду и била хвостом в едкую зеленоватую поверхность. Серый лебедь качался на воде рядом, и каждый раз вздрагивал всем телом от разлетающихся в стороны брызг. С болот потянуло запахом прели, гнили и торфа. Птицы перекликались сонливо и вяло. Лес вдали был настолько густой, что напоминал экзотические джунгли.