Земляничная сладость

Покрыла зелень ряски Дремотный, старый пруд, — Я жду, что оживут Осмеянные сказки <...> Федор Сологуб * * * — Ты… — Я. Катамаранов бежал по мшистым кочкам в темную глубь леса, кое-где под ногами проступала вода, чавкала грязь, но он был настолько легок, что не проваливался в болотную гущу. — Да остановись ты уже, Господи. Лес густел, цеплялся полковнику за брючины, а после преградил его путь упавшим бревном. — Это что еще за бунт на корабле? — хмурясь, спросил он в темную чащу. — Бог не хочет, чтоб ты его догнал. — вздохнул Лес. — Помоги мне поймать его. Мы же друзья с тобой. — Я не вмешиваюсь. Договаривайтесь между собой сами. Внезапно его путь преградила узкая, но глубокая река, которой в этом месте никогда не было. — Осетрина не сожрет? Эх, да будь что будет. — рассмеялся Жилин и сиганул в реку в попытке переплыть на другой берег. Река буквально через секунды превратилась в быстрый горный поток, хорошо хоть камней на дне не оказалось. — Все, сдаюсь, хороший мой. Попроси все это прекратить. — хохотал Жилин, еле выползая на берег. — Сдаешься? Тогда забирай меня, мент, и пошли домой. Игорь стоял метрах в трех за тонким рогатым стволом рябины. И, не смотря на то, что всегда имел миловидные черты, выглядел в эту минуту немного зловеще. Как только полковник протянул к нему руки, он опять бросился наутек, растворился в утренней прохладе, хотя в этот раз все обошлось без чудес: не падали под ноги бревна, не вырастали из-под земли камни, не вставали на пути дикие звери, лисы, прежде ручные и ласковые, не кусали за черные ботинки, пытаясь добраться до живых пальцев ног. — Ты… — Я, Серега. Просто побегай за мной. Мне это необходимо, как воздух. Но бежит Игорь недолго. Сознание затапливает сомнамбулический океан, конечности делаются ватными, а тело почти не воспринимает импульсы мозга. Он запинается ногой о ветвистую корягу, теряет равновесие и падает, проехав по земле около метра. Потом сидит посреди суховатой августовской травы, вытянув вперед ноги. Худой нервный комок. Колючий чертополох. Взъерошенный воробушек. Юдоль и скорбь земная. Когда Сергей как подпиленный падает на колени, Игорь опускает голову, его отросшие волосы почти полностью покрывают лицо. Он морщится, фыркает, как злая лиса, когда Жилин ослабевшими пальцами трогает окружность раны. Вид крови на полковника всегда действовал необъяснимым, странным образом. Он криво улыбнулся, обнажая боковые резцы. Глаза полыхнули почти осязаемым огнем, будто в них плеснули скипидар. Время замедлилось и поплыло малоподвижным потоком по выступающим синим венам. На головы и спины бухнулся вакуум, исчезли вмиг звуки леса и голоса птиц. Он прикусил его слишком хрупкие для мужчины плечи, за которыми угадывались плавные мускулы. Будто пробовал на вкус. А у самого взгляд не человеческий, а звериный и волчий. — Я залижу твою рану. Тихо ты, не скачи. — Волки залижут. — отрезал Игорь, и дернулся в кратковременной судороге. Когда он договорил, из-за кустов бересклета показался крупный волк, огляделся по сторонам, протрусил на гибких лапах, и припал языком к его ране. На ходу обезболивая и врачуя ее. Затем прислонился к его плечу серой мордой, и грустно посмотрел в глаза. Неизвестно, сколько это длилось. Кажется, что слишком долго. Но позже к ним двоим присоединился Жилин. Повертелся, вздохнул, сел. И также склонил голову на плечо Игоря, только с другой стороны. Игоря обнимали человек и волк, и эта картина Богу, скрывшемуся за облаками, показалась даже красивой. Безумно смелой. Тем временем к длинноволосому старику в просторных одеждах присоединился Рогатый, и с гиканьем, кривлянием, стал наблюдать за земными сюжетами, повиливая хвостом. — Эти двое гнут мое сознание, ломают мои шаблоны. — как можно тише говорит Бог Чёрту. Но в его голосе восхищение. Какое-то время они еще посидели втроем, почти не двигаясь: Игорь, Жилин и волк. Полковник лишь пару раз лизнул его в уголок губ. Потом Сергей вернулся на свое место, и они снова застыли в воздухе странной статуей всеединства Антропоморфного и Лесного. Ничто насильно не разъединит. Напоследок волк, подняв на Игоря грустные глаза, исчезает за нагретым солнцем камнем. Две пары глаз безотрывно смотрят на его рельефный верх: он имел окрас пшеницы, и в него впечатались следы ракушек и мелких животных, которые оставили на нем какие-нибудь доисторические эпохи. Должно быть, палеозой. — Пошли, потрогаем камень. — просит Игорь. Он вертится и прыгает с ним рядом. Загорелый, дикий, черноволосый мальчик Маугли. — Я хочу потрогать тебя. Не скачи. Жилин переворачивает Катамаранова лицом в траву. Приспускает штаны ровно наполовину его плотных, тощих ягодиц, и покрывает поцелуями выглядывающую часть прекрасных половинок. — Господи, какой же ты красивый. Как же хорошо ты пахнешь во всех местах. Я с тобой с ума сойду. Или уже давно сошел. * * * Чаща леса недолго густела. Сразу за ней выросла топь, окруженная зарослями тростника, рогоза и аира, и напоминающая глаз великана. Болото раскинулось от берега до берега и поблескивало цветущей теплой водой сквозь слои тины и водорослей. На поверхности покачивалась влажная зелено-дымчатая ряска. Игоря нигде не было. — Где мой змееныш? В какой стороне мне его искать? — Рядом с тобой. Левее смотри. За кустом камыша. — равнодушно отозвалась топь. Сергей в несколько прыжков оказался рядом, сграбастал Игоря в руки, погладил по бедрам, ягодицам, по ладоням, сжатым в кулак. Укусил за нижнюю губу и за ухо. Потом легко оторвал его от земли, перекинул через плечо и понес в кусты рододендрона. Словно его черноглазый божок ничего не весил. Игорь каким-то чудом соскочил вниз – и снова бросился наутек. А бегал он быстро. Он мчался вдаль, ловко маневрируя между деревьями и отматывая назад темные стометровки дремучего леса. — Догони, мент, догони. Но вскоре дикий лесной бог запнулся о камень. Он упал на живот в траву, его ноги подломились как две спички. Сергей, сбиваясь с ног, подбегает к нему сзади, и трогает носом ботинка его простые синие кеды, смотрящие ступнями прямо в небо. — Попался, злой ядовитый змееныш. — говорит он язвительно. А в штанах уже совсем тесно. Реальность деформируется и плывет перед его глазами, будто он смотрит на Игоря в объектив камеры, которая медленно, по призрачному перпендикуляру, двигается то вперед, то назад, то обратно вперед. — Попался, голубчик. — говорит он на грани слышимости и звука. — и этот тихий голос пугает Игоря еще сильнее, чем смог бы напугать крик. Катамаранов кратковременно дергается. Он лежит пластом на траве, уткнувшись лицом в землю. Его дыхание неглубокое и поверхностное — будто он боится дохнуть в его присутствии. Угрожающая тишина, тем временем, материализуется, вползает под штаны и майку, впивается в его сердце черной царапающейся корягой. Яйца поджались и напряглись. Он не знает, что с ним сейчас сделают. Сергей носом ботинка неторопливо гладит его промежность. — Прибью заразу. — Ты же сам любишь побегать за мной. — гундосит Игорь. Полковник рваным, дерганым движением ставит его на ноги, обхватывает снизу его член через ткань брюк, и мягко вибрирует рукой. Игорь сходит с ума, издает какой-то неопознанный звук и откидывает голову ему на плечо, его маленькие сосочки немедленно отзываются и встают дыбом. Он облизывает губы и ставит ноги пошире. Потом его грубовато разворачивают за плечи и короткими тычками, пинками толкают задом к узкому дубу. Жилин, тихо матерясь, заводит его руки за морщинистый ствол, и застегивает наручники. Перочинным складным ножом он вспарывает на нем майку, аккуратно, но твердо проведя лезвием сверху вниз. Потом художественно выкидывает ошметки в кусты. Пытается поцеловать Игоря, но Игорь не дается. — Я тебе покажу, сука, как от честных милиционеров бегать по кочкам. — Серега, у тебя вид маниакального мясника, который уже почувствовал запах крови. И этот нож… Убери его ради святых лис. Я сам тебя боюсь в эти минуты. — говорит Игорь и уже сам пытается его поцеловать. Мент пока уворачивается, зажимает зубами губы. — Ты меня сделал таким ненормальным. Катамаранов смеется сквозь возбуждение и страх. Потом тянется к нему — и целует, дергая за спиной закованными в наручники руками. Но лес в эти минуты разгневался, зашумел. Птицы летали совсем низко и кричали над ухом. Под одежду набивался песок. Кусты пригибались к земле. Ветер носил по воздуху траву, вырванную с корнем. Полковник нахмуривается, кратковременно отрываясь от распухших малиновых губ Игоря, но заточенную штуковину убирает. Черноглазый божок уже много лет принадлежит ему, но всякий раз, когда дело доходит до близости, Катамаранов немного неприступен. Это его и возбуждало, и приводило в бешенство, и заставляло любить Игоря все сильней и сильней. Он прикусывает его левый сосок, дергает зубами в сторону, потом быстро стимулирует апокалиптические горящие соски кончиками ногтей. Вбирает губами его дыхание, максимально приблизив свое лицо к его лицу. Считывает глазами все импульсы и реакции обманчиво-досягаемого тела. Засовывает язык ему в глотку, в уши, в пупок, в щель между ягодиц, обнюхивает его отовсюду, как волк свою будущую добычу. Ему хочется схватить Катамаранова за волосы и бить головой о колено, пока не завоет и не попросит пощады, но он не позволяет себе этого сделать. Алхимический котел уже кипит, Игорь инстинктивно дергается наперед от сводящих с ума прикосновений. Потом Жилин сосет и лижет его рот, надавив в уголки губ пальцами одной руки, продолжая щипать и выкручивать соски ногтями. — Ай, больно. Живодер. — прогундосил Катамаранов. Через несколько минут Игорь бессильно положил голову ему на плечо. Глаза затянуло серебристой дымкой. Он бессознательно уворачивался от рук Жилина, но мешали наручники и дерево. Он открыл рот, попытался что-то сказать, но не смог. Его губы беззвучно смыкались и размыкались как у рыбы, выброшенной на берег морской волной. Через минуту, когда возбуждение кратковременно схлынуло, он уже слабо улыбался, елозя задницей по стволу дерева. — Странная ты штука, Катамаранов. Есть в тебе что-то от волка, от лисы, от змеи, от рыбы. Но почти нет ничего человеческого – говорит Сергей, отстраняясь, увеличивая между ними расстояние. Не смотря на то, что его сердце в этот момент разрывалось от любви и нежности, взгляд его был почти суровым. — Это плохо, Серег? — Это хорошо, любимый. Это делает тебя самым особенным человеком на земле. Я обладаю сокровищем. Дикий лесной бог улыбнулся уголками губ, отворачиваясь в сторону. Сергей не видел его лица, но инстинктивно догадался, что его глаза блестели, горели и сверкали. — Серег, а почему в этом списке фигурирует рыба? — Так ты и есть моя рыба. Щетинистая, ершистая и зубастая. Которую выудили из родной стихии, как сородичей из морских глубин, и почти насильно затолкали в аквариум квартир и бетонных коробок. Все. Не отвлекай меня больше. А то на цепь посажу. Сергей вгрызается губами в его губы, трахает его рот языком до самой глотки, и продолжает поверхностью ногтя, кончиками ногтей поскребывать апокалиптические горящие соски. — Отпусти, милиция. Не могу больше. — смеется и плачет Игорь, ответно тыкаясь гульфиком в его пах. Полковник какое-то время медлит, затем неохотно расстегивает наручники. Его взгляд делается более суровым, глаза покрывает сверху почти видимая пленка безумия. Он целует Катамаранова злыми, кусающими поцелуями - и выпускает из рук, разжимая пальцы. Затем в необъяснимом порыве гладит ствол дерева, за которым он стоял. — Беги, Игорь, беги. Беги, пока не вырвал из задницы твои красивые длинные ноги. И лучше мне не попадайся. Но Катамаранов стоит, как вкопанный, и завороженно смотрит в его глаза, не моргая. Жилин рефлекторно облизывается, щелкает зубами, прислоняет его к стволу дерева и сдергивает его штаны вниз, не тронув белье. Потом целует его член прямо через ткань узковатых трусов с прозрачными вставками, оставляя на них мокрые пятна. Сначала Игорь загораживает лицо руками, видимо, чего-то испугался. Потом, скосив глаза вниз, жадно наблюдает за ним. Подается бедрами вперед, в невменяемом состоянии возит вздыбленным бугорком по его губам, рискуя уколоться об усы. Когда Сергей видит, что Игорь скоро кончит без посторонней помощи, он приспускает его влажные трусы вниз и насаживается горлом на его член, недолгое время ездит по стволу губами, а потом выплевывает ему в рот его собственную сперму. — Глотай, зараза бешеная. — Это кто из нас еще бешеный. — говорит Катамаранов с полным ртом слюны и спермы. Но послушно проглатывает все, чем его одарил Жилин. Их обоих нещадно вело от телесных жидкостей, особенно Игоря. Некоторое время они просто обнимались и медленно вылизывали изнутри рты друг друга. Полковник просунул руки ему в карманы, и через них мял его маленькие плотные ягодицы со следами ногтей. Потом зажал его сосок между вытянутыми пальцами и посмотрел ему в глаза почти отсутствующим взглядом, в котором где-то на задворках затаилась боль. — Какой ты у меня хороший. Ну что, еще поиграем? Ответа не последовало. Полковник выдергивает из дупла дерева заготовленную с прошлых раз плетку, приспускает на нем трусы, и лупит его по голой заднице до покраснения. Катамаранов позволяет себя бить и лишь негромко вскрикивает, загораживая тело руками, но удары приходятся и по ним. Потом Жилин укладывает Игоря лицом в землю, наталкивает в слюнявый рот тонких черных ремней, и оттрахивает его в несменяемой позе, вгрызаясь зубами ему в затылок. Все быстро закончилось. О том, что Игорю тоже стало хорошо, Жилин догадался, когда просунул руку и нащупал мокрое пятно у него на трусах. Он лезет к нему сбоку и целует долгим, тягучим поцелуем, от которого потом болят губы. Облизывает его маленькие, аккуратные уши. Очерчивает языком контур расслабленной челюсти. И медленно успокаивается. — Надеюсь, ты хоть знаешь, как сильно я тебя люблю? — Знаю. — Не сомневаешься в моей любви? — Не сомневаюсь. Возбуждение постепенно отступает, члены становятся мягкими, а он просто лежит на Игоре сверху, не давая ему встать и одеться. Они молчат, сцепившись пальцами и каждой клеткой тела. Ничто насильно не разъединит. На поляну, запинаясь о кочки, в туманном облаке разлитых в воздухе серебринок выскочил единорог. Он всхрапывал, обливаясь слюной и пеной, подскакивал на задних ногах и подкидывал к небу копытца. Его длинная грива цвета пшеничных полей лилась как лесной ручей и рассыпалась на ветру. Затем рядом с ним появился единорог поменьше, помоложе — и они скрылись вместе в непроглядной лесной чаще.