Сборник зимнего волшебства.

      В комнате тяжёлым облаком нависал полумрак, а виной ему были густые тучи, что спрятали небо в своём плену беспомощности.       — Жень, смотри, что нашёл! — на свободную половину кровати приземлилась картонная коробка, а доски внизу опасно скрипнули.       — Что там? — Мильковский протёр глаза: хотя уже около получаса разглядывал потолок, но сон явно не желал отступать вслед за ночью.       В комнату заглянуло любопытное существо, шумно зевнув на пороге, а затем, осознав, что вынужден жить с сумасшедшими, которые не хотят спать по утрам, потрусил в другую часть квартиры, чтобы продолжить беззаботно лежать, как минимум, до обеда.       — Я без тебя решил не открывать. Посмотрим вместе? — впрочем, ответа Лёше явно не требовалось, а потому он в предвкушении поднял крышку, пропахшую пылью и отсыревшим по уголкам картоном.       Внутри хранилось что-то действительно ценное, потому что Бочкарёв поспешно зажал ладонью рот в попытке не закричать то ли от счастья, то ли от разочарования, что невозможно было определить, и Женя поспешил подняться с подушки, чтобы заглянуть следом.       В коробке на первый взгляд не было ничего примечательного: лишь какая-то стопка небольших аккуратных квадратов бумаги в углу ютилась.       — Это наши фотки, да? — шепнул Лёша, хотя и вновь знал ответ заранее.       Барабанщик извлёк из коробки содержимое, а сам картонный ящик оставил где-то около кровати. Он принялся шуршать бумагой в попытках отделить друг от друга фотографии, что от времени и чего-то липкого превратились в единую стопку.       — А помнишь наш первый поцелуй? — Женя извлёк уже освобождённую от странного вещества фотокарточку, где они, впрочем, целовались уже не в первый раз, но всё равно тепло момента волнами, что во время прилива накатывают на берег, поползло по телу. — Знаешь, это, наверное, лучшее место на земле, — Лёша шумно втянул воздух, почувствовав горечь сигаретного дыма где-то в горле. Мильковский в ответ лишь кивнул, отыскав наощупь чужую ладонь и переплетя пальцы, а затем выбросил уже мёртвую, без яркого огонька на конце, сигарету куда-то вперёд. Парни стояли на одной из сотен, а может и тысяч крыш Москвы, проводив солнце за горизонт уже пару часов назад, а теперь просто блуждая взглядом по чёрному полотну, где иногда загорались далёкие звёзды. За несколько этажей отсюда шуршали по мокрому весеннему асфальту с островками тающего снега на обочинах машины, а за спиной тихо выбиралась на небо бледная луна, лишённая бока в неравной схватке со звёздным псом в одном из созвездий. — Жень? — барабанщик шепнул тихо, и голос едва раздался в ночной тишине, а после утонул в монотонном гуле машина на главной улице. Мильковский повернул голову в сторону Бочкарёва, но так и не промолвил ни слова, будто знал, что этот момент нужно будет оставить в памяти на всю оставшуюся жизнь, и потому не считал разговор необходимостью. — Можно тебя поцеловать? — во взгляде напротив вспыхнула и также быстро угасла одна из звёзд, что появилась на небе за спиной, а в ответ последовал кивок, не требующий дальнейших размышлений. Лёша разом выбил из лёгких весь воздух и наклонился чуть ниже, почувствовав чужое дыхание, смешивающееся в единое горячее облако с его собственным. Сухие губы оказались в невозможной близости, а потому манили ещё сильнее, были намного желаннее путешествия по звёздному небу. На языке возник горький привкус сигарет, который, казалось, от медленно разливающегося тепла может вспыхнуть в пожар, что осветит тёмный мир вокруг. Ночь вокруг потеряла значимость, перестала быть чем-то особенно важным, а единственной необходимостью стали губы человека напротив, которые хотелось чувствовать настолько близко вечность, а может и дольше.       Казалось, что важное воспоминание одновременно зажглось в обоих сердцах, а вместе с ним появилось и странное чувство чего-то важного, упущенного в жизненной суете. Теперь закаты не были чем-то до дрожи необходимым, а ночь перестала увлекать волшебством звёздного полотна. Жизнь текла мерным потоком проблем и нужд, в котором не могли раствориться детская беззаботность и вера в чудо. Но вот сейчас, в снежном декабре, поверить в зимнюю сказку было намного проще.       Оба вдруг осознали необходимость не потерять это волшебство, любезно подаренное зимой к празднику, и пронести его сквозь весь год, что обязательно станет чем-то новым или хорошо забытым старым.