Сборник зимнего волшебства.

      На одной из заснеженных улиц под открытым небом располагался круг, залитый льдом, по которому бегали на коньках необычно счастливые сегодня люди. Морозный ветер потоками облетал щёки, а в груди словно колкий иней поселился.       Около катка в цветной палатке с синей крышей женщина продавала коньки. Переминаясь с ноги на ногу под скрип сломанных под сапогами сугробов, она грела руки в варежках о термос, что, видимо, уже не особо спасал, а заодно следила за порядком на катке, будучи без права присесть на скамью около палатки.       Ежедневно на каток стекались сотни людей, и потому без травм здесь не обходилось, но чуть вдалеке виднелся медицинский шатёр с красным крестом.       — Надевай, — Женя протянул барабанщику пару коньков, и принялся переобувать ботинки.       Лёша пытался сосредоточить внимательный взгляд на каждом действии Мильковского, который уже шнурки затягивал, запутывая пальцы и пряча шерстяные змейки куда-то в уголки ботинок.       Барабанщик не был на катке ранее, а потому не понимал, как растянуть ботинок до состояния, когда можно будет без труда разместить в нём ногу. Женя неспешно надевал шерстяные носки, на красном фоне которых летели снежинки и по узорам неслись олени, а затем, ослабив шнуровку и оттянув «язычок», обувал ботинки, разбивая снег около лавочки железным лезвием конька.       — Ты чего? — Мильковский щёлкнул пальцами перед лицом барабанщика, который переводил испуганный взгляд с Жениной пары обуви, где шнурки уже были спрятаны в тёплых ботинках, на ледяной круг катка и обратно. — Никогда не катался?       Лёша отрицательно покачал головой.       — Значит, научим! — Женя опустился коленями на снег около Бочкарёва и стал натягивать шерстяные носки и на его ноги, хотя барабанщик и был против этого решения.       Спустя полчаса и на Лёшиных ботинках красовались аккуратные бантики со спрятанными концами шнурков.       — Идём! — Женя осторожно поднялся, протягивая руку Лёше, а затем стал поднимать барабанщика с лавочки, стараясь сделать всё возможное во избежание шумного падения в сугроб.       Ноги явно не хотели слушаться Бочкарёва, опираясь о слой снега лишь тонкими железными лезвиями, и первые шаги в направлении катка дались с большим трудом, а на глаза и вовсе шапка съехала. Сначала на лёд вышел Женя, чуть пошатнувшись от долгого отсутствия практики катания, но всё-таки удержавшись от падения. Следом за ним, под одобрительные возгласы Мильковского и убеждения, что «всё обязательно получится», на катке появился Лёша, сразу схватившись за бортик свободной рукой, а потом и вовсе, отпустив «своего учителя» обнял ограждение обеими руками, наотрез отказавшись идти дальше.       — Иди пожалуйста катайся, а я тебя здесь подожду, — заявил парень, подтянувшись наверх и оперевшись спиной о пластик, но руки не разжал.       — Лёш, ну давай. Это же не страшно. Идём! — Женя попытался было отлепить чужие пальцы от бортика, но барабанщик мёртвой хваткой вцепился.       — Я подожду тебя тут.       Мильковский решил идти на крайние меры. Он резко сцепил руки за спиной барабанщика, обнимая того и вынуждая уткнуться носом в шерстяную шапку. Пока Лёша пребывал в шоке от столь внезапного приступа нежности, Женя начал исполнение коварного плана, забираясь руками под слой куртки.       — Ты чего? — ошарашенно спросил Бочкарёв, но сжал бортик лишь сильнее.       Мильковский промолчал, а затем резко оттянул остальную ткань одежды, создав доступ к голому торсу барабанщика, и принялся щекотать бока ледяными руками, которые ещё не были спрятаны в варежках.       — Женя! Ты что творишь! — Лёша попытался было оттолкнуть парня, но смех окутывал волнами всё тело, без шансов на спасение, и лишь спустя пару минут пришло осознание бортика, который больше не чувствовался под ладонями.       Парень замахал руками в воздухе, но не нашёл ничего лучше, чем уронить их на плечи Жени.       — Видишь, не страшно же! — Мильковский выбрался из-под одежды, сомкнув руки на куртке, и поехал спиной в противоположную от бортика сторону, утягивая за собой Лёшу.       Колени дрожали, но катиться вперёд было и впрямь забавно, словно мир и люди вокруг были в ускоренной съёмке. Лицо обдувал морозный ветер, хотя он и не мог помешать Новому году, что загорался внутри яркими огоньками детства.