Сборник зимнего волшебства.

      Лёша открыл глаза и, пытаясь стереть сонную пелену, поднялся с кровати. Сегодня день обещал быть по-настоящему интересным и волшебным, ведь в театре за несколько кварталов от дома начиналась пора новогодних спектаклей. На премьеру одного из них и собирались сегодня парни.       По коридору уже блуждал запах утреннего кофе, а на кухне Женя что-то разливал в термокружки, появления которых в квартире Лёша раньше не замечал.       — Чай с корицей, — прокомментировал свои действия Мильковский, не отвлекаясь от попыток разделить напиток ровно пополам.       На столе уже стояла чашка кофе, о которую барабанщик поспешил согреть отчего-то замёрзшие ладони.       Собравшись и уложив термосы в рюкзаки, парни несколько раз перепроверили наличие билетов, сверив ещё на всякий случай дату и время, а затем вышли на лестничную площадку.       До здания театра они добирались молча: оба хотели оставить в память о декабре морозную тишину, которую нарушает лишь скрип снега под ботинками. Небо осторожно, словно нечаянно, роняло на землю снежинки, каждая из которых казалась по-особенному волшебной.       В театре, несмотря на наличие ещё целого часа до начала премьеры, было чересчур многолюдно. Огромная люстра с бесчисленным множеством лампочек бросала яркие блики на пол, натёртый до блеска, повсюду слышались голоса, спорившие о чём-то или тихо шепчущие какие-то новые сплетни. Запахи тепла, пыли и чьих-то духов смешивались в тот аромат, который не поддавался описанию: в нём, казалось, было абсолютно всё, но это и стало необходимостью для погружения в декабрьскую суету перед спектаклем. Где-то громко смеялись дети, разглядывая сувениры, купленные в буфете, а ближе к самому залу в воздухе появлялся запах жареного попкорна, и на языке сами собой возникали ассоциации сладкой ваты.       Двери зала неспешно распахнулись, впуская толпу внутрь, а вокруг воцарился хаос из вечного стука сидений, разговоров и смеха. Лишь спустя полчаса из громкоговорителя раздался голос, требующий выключить мобильные телефоны, а затем он же сказал заветную фразу «спектакль начинается».       Несмотря на то, что спектакль был детским и интерактивным, а смех вызывали падения людей на сцене или до нелепости странный бег по кругу, Женя улыбался: отчего-то хотелось вновь оказаться ребёнком, почувствовать эту неимоверную радость от вида первого снега, а после заснуть без размышлений о завтрашнем дне и витать в облаках целую ночь. Казалось, что вот сейчас сцена рябью растворится в воздухе, а вместо неё появится портал в мир прекрасного детства.       — Жень, а как ты думаешь, его спасут? — Лёша шептал на ухо и взволнованно сжимал чужую ладонь, переживая за главного героя, которого уже успели похитить злые силы в лице Бабы Яги.       — Думаю да, — также тихо ответил Женя, ещё счастливее улыбаясь от чувства этой детской наивности, которое загоралось близкими звёздами в сознании барабанщика.       Спустя полтора часа на сцене появились Дед Мороз со Снегурочкой, ведя за руку похищенного главного героя, а следом вышла Баба Яга и прочие герои, олицетворяющие зло в спектакле. Все актёры дружно пожали друг другу руки, злые силы пообещали впредь не хулиганить, а Дед Мороз, торжественно размахивая руками, объявил о наступлении волшебного праздника и поздравил всех детишек с Новым годом.       Далее последовали бурные аплодисменты, в гуле которых затерялись восторженные хлопки ладоней, принадлежавшие Лёше.       Домой парни возвращались поздно, когда уличные фонари уже разбрасывали по земле светлые пятна, а под заснеженными деревьями в страхе блуждали тени. Барабанщик без конца рассказывал о том, какие гениальные сценаристы ставили этот спектакль и что ему безумно понравились костюмы героев.       А Женя шёл, вглядываясь в снежную дорогу, что со скрипом под ногами ломалась, и чувствовал по-детски доброе счастье, которым, видимо, случайно смог заразить Лёша.