Девять стихотворений

Следующим утром, когда Ричард открыл глаза, спальня квартиры эра Робера была залита ярким солнечным светом, а по бежевым стенам скакали крохотные солнечные зайчики. Тонкий, невесомый тюль взметывался почти до потолка, растревоженный ветром. В насыщенно-голубом небе не было ни облачка. Потянувшись, Дикон свесил ноги с кровати и зевнул, сгоняя дрему. Он глянул на экран смартфона — было почти десять утра. Занятия в университете начинались после обеда, и это радовало. Он наконец мог позволить себе выспаться. Но сегодня нужно было появиться пораньше, чтобы на всякий случай заглянуть в деканат, хотя расписание и силлабусы уже лежали на электронной почте. Должен ли у него быть тьютор, пусть даже на короткий срок практики, он не знал. Горикский университет не баловал студентов вниманием, но в столичном все могло быть устроено иначе. Быстро почистив зубы и приняв душ, Ричард устроился на полу в гостиной с томиком поэзии в руках. Он знал каждое стихотворение наизусть, и все же простое прикосновение к шершавым, местами мятым, местами поведенным от влаги страницам успокаивало и служило некой опорой, не позволяя сорваться в пропасть клокочущих, клубящихся тьмой эмоций. Автор утонченно переплетенных строк, живший в середине прошлого круга, вот уже девять лет через свои стихотворения был утешением и защитой. Не выжимай из волчьих ягод яда, Не испивай из Леты ни глотка, И Прозерпине для тебя не надо Сплетать из трав дурманящих венка... Поэтически сложенные фразы всегда были рядом: они выходили из книги золотистыми нитями, плыли по комнате, разрезая промозглость детской в отчем доме; оплетали уютным коконом и прятали от глаз отстающие от общежитских стен обои, если инженерные премудрости больше не шли в замученную учебой и рабочими сменами голову. И отталкивали от стылой воды, в которой натыкались друг на друга большие куски льда, когда Ричард внезапно начинал задыхаться и сдирать с горла шарф, царапая кожу ногтями. Они всегда были рядом... … для четок не бери у тиса ягод, Не позволяй предстать своей Психее… Сейчас строки, произносимые тихим шепотом, кружили по спальне, переливались разноцветными искорками, завораживали. Ричард откинулся на спину, прижимая книгу к груди и закрывая глаза. Иллюзорно слышался вчерашний ленивый ласковый баритон, теплые руки стискивали предплечья, а винный вкус оседал на губах. … ночною бабочкой, пускай сова Тебя не кличет и пускай не лягут Над тенью тени, став еще темнее, Печаль твоя останется мертва. Ричард сел. Кэналлийская речь не чудилась. Он вскочил, все еще держа томик стихотворений в руках, и вышел на балкон. Вчерашний музыкант стоял на соседнем балконе у круглого, накрытого к завтраку стола и, прижимая телефон к уху плечом, то и дело щурился, глядя на папку с документами, которую держал чуть ниже груди. Начавший отступать Ричард запнулся о цветочный горшок, роняя книгу, и отчетливо прошипел: — Разрубленный Змей! Рокэ поднял глаза. Дикону тут же захотелось провалиться на нижний этаж, а лучше даже сквозь несколько. Бросив что-то телефонному собеседнику, Рокэ отложил смартфон и документы и подошел к оградке, разделявшей балконы. — И вам доброе утро, юноша. Выспались? Не найдясь с ответом, Ричард просто кивнул. — Перелезайте, — сказал Рокэ. — Что? — уставился на него Дикон. — Перебирайтесь ко мне, угощу вас шадди. Сомневаюсь, что вы перехватили хоть кусочек со вчерашнего вечера: мой многоуважаемый сосед обычно не держит в холодильнике продуктов, — в голосе Рокэ сквозила ирония. — Спасибо, не нужно. Я могу сам о себе позаботиться. — Не припомню, чтобы вчера вы были против… некой заботы. — Вы соврали, что это ваша квартира, — резко сказал Ричард и добавил тише, — и ваша спальня... — А вам следует научиться формулировать вопросы правильно, — парировал Рокэ. — Полноте, юноша. Перелезайте. Он отодвинулся, но, когда Ричард, нерешительно приблизившись, все же перемахнул через невысокую ограду, поймал его и, взлохматив волосы, отпустил, подталкивая к стулу. — Вы вчера сбежали… — сказал Рокэ, занеся над фаянсовой чашкой медный, украшенный чеканкой кувшин, и, заметив заинтересованный взгляд Ричарда, пояснил. — Это называется далла, в ней варят шадди мориски. Не удивляйтесь ни вкусу, ни запаху — это шафран. Темная, с легкой краснотой жидкость полилась тонкой струйкой. Запахло и вправду дивно. Рокэ сел напротив и поднял свою чашку, глядя на Ричарда. — И все же, юноша. Мне интересно. Почему вы меня покинули? — Мне стало неловко… — признался Дикон. — А если бы вы знали, что это моя спальня, вы бы задержались? — Рокэ отпил шадди. — А вы так хотели продолжения? — взглянул в его глаза Ричард и, увидев в них смешинки, понял, что тот над ним подтрунивает, как и вчера. — Не отказался бы, — проворковал Рокэ. Дикон рассмеялся и потянулся к выпечке. Рокэ задумчиво оглядел его с головы до ног. Взъерошенный, немного смущенный, в простых, слегка потертых джинсах и обычной футболке, Ричард, уплетавший слоеный квадратик с ревенем, выглядел невероятно уютным и домашним. — Что за занятная книженция была у вас в руках, когда вы вышли на балкон? — вновь взялся за расспросы Рокэ, когда чашки с настоящим морисским шадди опустели. Ричард улыбнулся только краешком губ. Он внимательно посмотрел на своего визави и ровно произнес: — Тогда грусти: над розою пунцовой, Над блеском радуги в волне прибрежной, Над несравненной белизной лилей, — А если госпожа с тобой сурова, То завладей ее рукою нежной И чистый взор ее до дна испей. Рокэ внимательно смотрел, как преображается его лицо: воодушевленный, серьезный, благоговейный… Когда Ричард умолк, он вскинул брови. — Узнаю Китса. — Верно, — Ричард кивнул. — Но, — Рокэ хмыкнул, — вы молодой, очаровательный юноша. Почему Китс? Дикон замялся, не зная, как уместить в пару слов все причины, по которым лиричные и зачастую наполненные тоской стихотворения были ему дороги. — Мне кажется, мы несколько похожи, если уместно так сказать. — Я надеюсь, вы не собираетесь умирать в двадцать пять? — уточнил Рокэ, на что Ричард лишь пожал плечами. — Мне двадцать. Вы знаете, что Китс написал свои лучшие произведения в двадцать три? — Дикон вздохнул. — Я думаю, мой «Annus mirabilis» никогда не наступит. — Почему же? — Я могу срифмовать разве что «морозы, розы, слезы». — Вы можете добавить еще «грезы» и «грозы». — Да, действительно. Подавшись вперед, Рокэ коснулся пальцами его щеки. — Меланхолия тебя не портит, Дикон, но улыбка подходит намного больше. Комплимент не застал Ричарда врасплох. Казалось, Дикон даже не понял, что тот был адресован ему, так же, как и пропустил мимо ушей предыдущий. Он лишь подластился щекой под руку и накрыл ладонь Рокэ своей. Рокэ провел большим пальцем вдоль его скулы и, остановившись, помассировал уголок губ. — Она дружна с Красою преходящей, С Весельем, чьи уста всегда твердят… — произнес он, и Дикон подхватил: — Свое «Прощай», и с Радостью скорбящей, Чей нектар должен обратиться в яд. Его глаза вдруг напомнили Рокэ прогретые южным солнцем камни Алвасетского замка, серые, гладкие, незыблемые… Ричард сам потянулся к нему. Со стола что-то упало, звякнув и разбившись. Рокэ встал, подчиняясь рукам, которые крепко взялись за полы льняной рубашки. Губы мазнули за ухом, невнятная фраза обожгла кожу за воротом. — Ричард… Дикон… — Молчите! Молчите, прошу вас, пока я не передумал. Рокэ осторожно сжал запястья Ричарда: — Юноша, я начинаю думать, что вы разводите меня на секс. Вспыхнувший Дикон захлопал глазами. — Вы… вы! Пользуясь замешательством, Рокэ коснулся его губ мягким поцелуем. — Вы очаровательны, — повторил он, отстранившись. — Вам никуда не нужно в столь погожий день? Уверены? — Нужно… — ответил Ричард. — Я приехал в Олларию на практический курс. Сегодня первый день. — Позволите вас подвезти? Заодно расскажете о том, что изучаете. Ричард кивнул и хотел разорвать объятие, но нахмурился, а потом потянулся к волосам Рокэ и замер, не закончив движение. — Можно…? — Да, — позволил Рокэ. Зарывшись ладонями в густые волосы, Ричард слегка потянул их, собирая в горсти, отпустил и намотал длинные пряди на пальцы. — Можно… могу я заплести вам косу? Рокэ смотрел на него с минуту, но после подтолкнул к кушетке с резными деревянными подлокотниками и гнутой спинкой. Он легко сбросил на пол круглую с кисточками подушку и устроился на ней, согнув одну ногу. Дикон пролез ему за спину, и сел, чуть сжимая коленями торс. — «Да, Меланхолии горят лампады, — начал читать Ричард, аккуратно отделяя верхнюю часть волос, а затем деля ее на три. — Пред алтарем во храме Наслаждений, — он положил левую прядь поверх центральной, а затем правую — меж ними. — Увидеть их способен только тот, — подхватив маленькую часть нижних волос, он добавил ее к уже вплетенной пряди, и продолжил, — Чей несравненно утонченный гений…» — «Могучей Радости вкусит услады... — Рокэ умиротворенно закрыл глаза, вторя тихим голосом. — И во владенья скорби перейдет…» Оставив трепетный поцелуй на оголенной шее, Ричард вернулся к плетению косы, а когда она была закончена, провел мягким кончиком по своей щеке. Рокэ поднял руку, передавая простую черную резинку для волос, стянутую с запястья. Дикон закрепил косу и перебросил ее ему через плечо. — Спасибо, — Рокэ оглядел тугую нижнюю часть. — У вас отлично получается. — Наловчился на сестрах, — грустно улыбнулся Ричард. — Так вы старший брат, — сделал заключение Рокэ. — Мне всегда было интересно, каково это. — Шумно, — обтекаемо ответил Дикон. Сменив положение, Рокэ обхватил его ногу руками и прижался на миг щекой к колену. — Вы снова грустите, — заметил он. Ричард предпочел ничего на это не отвечать и сказал: — Мне, пожалуй, и правда пора.

***

Выйдя из учебного корпуса по окончании занятий, Ричард был поражен. Учась на обычного геодезиста на Севере, он и представить не мог, что в Талигойском государственном университете есть оборудование, которое еще даже не презентовали широкой публике. Сегодняшняя лекция была скорее экскурсией по физико-техническому факультету: их малочисленную стайку, состоявшую всего из шести прошедших конкурс студентов, провели по лабораториям, дали повозиться с некоторыми аппаратами и загрузили тонной информации, которую, к счастью, должна была быть выслана позже текстовым файлом. Студенты были в восторге. Даже Ричард, который не сам выбрал будущую профессию, проникся общим настроением и воодушевился настолько, что решил взять в качестве дипломной работы свою самую смелую идею, над которой он тайно раздумывал почти два года. Близился вечер. На небольшой университетский парк наползали сумерки, а на выложенных тротуарной плиткой дорожках расплывались редкие капли начинающегося дождя. Выбрав скамейку поближе к забору, Ричард сел и задумчиво уставился на мыски своих видавших виды кроссовок. Нужно было купить на стипендию с практики новые: в этих скоро станет совсем невозможно ходить. «Но нужно отправить денег домой», — подумал он и осекся. Не нужно. Неосознанно коснувшись костяшек правой кисти, он зло закусил губу. Все было так неправильно! Почему?!.. Грудь сдавило, перехватило горло. Выдохнув, он встал, размеренно дыша и считая до десяти и обратно. В нескольких бье от него с кроны раскидистого дуба шумно поднялась стайка грачей. — Вот это да! Окделл! — едкий окрик заставил вздрогнуть и мысленно простонать. Из всех студентов, учащихся в Олларии, на него набрел именно Эстебан Колиньяр, с которым они враждовали на каждом конном соревновании. — Жаль, что в современное время в столицу пускают всякую деревенщину. Резко обернувшись на эти слова, Ричард сжал кулаки, но промолчал. — Чего? Язык проглотил? — не сдавался тот. — И тебе привет, — спокойно сказал Дикон. — Как поживаешь? — Прекрасно, — протянул Эстебан — А вот ты, — он с презрением оглядел Ричарда, — явно не очень. — А вот это не твое дело, — ответил Дикон. — Золото, знаешь, больше к лицу благородству, а не богатству. Эстебана перекосило от гнева. Он шагнул ближе, намереваясь, сказать что-то более обидное, еще как-то унизить и отомстить за единственный раз, когда вместо него на пьедестале оказался кто-то другой. Ричард продолжил внутренний счет, но запнулся на пяти, отвлеченный визгом шин. Рядом с выходом с университетской территории остановился черный «мориск» последней модели. Забыв про Эстебана, Дикон присвистнул. Черные обтекаемые бока, хищная щучья морда, мощный, сильный и быстрый — совсем как его горячекровный прототип. Тонированное окно опустилось, и перегнувшийся через ручной тормоз Рокэ крикнул: — Дикон! Ричард смерил взглядом ошарашенного Эстебана и направился к Рокэ. — Алва? — зло прилетело ему в спину. — Ты и Алва?! Дик улыбнулся и, не оборачиваясь, сел в машину.