XXXcentric trash

      Здесь так много узоров из диких цветов, кислотных оттенков, неразличимых глазом человеческим (только третьим) и притягательной геометрии. В воздухе звучит какой-то винтажный попсовый мотив. Саша шевелит губами, проговаривая припев и так точно попадая в каждое слово, что кажется, что голос поп-дивы из стен — это его собственный.       U-la-la, comsi-comsa, please, don't break my heart.       Он сидит у её ног на стеклянном полу по-турецки, руки туго связаны за спиной. Розовые веревки на черной коже. Соцветия морских узлов набухают, словно гроздья пионов. Милла вертит в пальцах его очки, словно калейдоскоп или юлу, стекляшки бликуют и искрятся, как огоньки маленького стробоскопа.       … а он так смешно щурится без линз, плюшевая зверушка, сейчас самое время, чтобы подвесить его за шею к телефону-раскладушке.       Как-то раз, когда Милла в очередной раз спасала Сашину костлявую задницу, она обнаружила его в какой-то кладовке, связанного бельевой веревкой и с разбитым носом. Темная кровь была равномерно размазана по его губам, подбородку, щекам; даже немного попало на очки, вот гадость-то. И в тот самый момент, когда она достала выкидной ножик (счастливый, с резной ручкой и перламутровым лезвием) и встала на корточки, чтобы обрезать путы, Саша томно вздохнул со вселенской печалью в глазах и слишком громко подумал: «Как обидно, а я ведь только начал кайфовать».       Милла водружает очки себе на темя, вечеринка набирает обороты; её платье такое короткое, а положение Саши идеально располагает к тому, чтобы заглянуть ей под юбку.       Ну и пожалуйста, котик. На здоровье.       Думаешь, побросать мусор комком по шкафам и ящикам, а потом запереть на семь замков и никогда не открывать, значит убраться? Нет, малыш, это не так работает.       От веревок на бумажно-белой коже поперек груди и шеи останутся красные полосы. Свяжут в матрице астральной проекции, а заживлять раны будешь в третьем измерении. Он в кой-то веки без этого душного свитера, но зато в плаще: шею опоясывает чернильный пунктир и маленькие ножнички под кадыком, «резать здесь», а под ключицами сердце, проткнутое тремя мечами.       Саша Найн – troublemaker, не смотря на строгий вид; мальчик со станции zoo. Корпус сделан из пуленепробиваемого стекла и металла, но это нужно лишь для того, чтобы сдерживать чертей и страстей, что заточены в этой тюрьме.       Если Милле лучше всего даются переговоры, то Саше – допросы. Милла Воделло – это про телепатию и полеты по трассам нейронных связей во сне и наяву. Саша Найн – это про огневую (в прямом и переносном смысле) мощь.       ... но все это сейчас не имеет значения. Доберман лежит у неё в ногах, виляет хвостом и лижет наманикюренные, тонкие пальцы мокрым языком.       Я поняла. Тебе не хватает женской руки. Материнского тепла, если хочешь. — Сколько раз смотрю на это и каждый раз забываю спросить: что это за пакость на тебе, дорогой? — мурлыкает Милла, слегка наступая подошвой белых, лакированных сапожек ему промеж ног. — А с каких пор ты отринула доктрину «тело — это храм и его нужно украшать»? — его губы изгибаются в кривую усмешку. — Так я и не отринула. Но ты портишь себе энергетику, только и всего! — Ты же знаешь, я в это не верю.       Милла воздушно хихикает. Конечно, не веришь. Стеллиумный козерог (даром что скорпион в солнце) — что с тебя взять.       Вот поэтому несчастья сыплются тебе за шиворот как из рога изобилия.       Ладно, не только поэтому.       Ладно, сы-па-лись. В прошедшем времени. Сейчас с этим получше.       Время здесь течет зигзагами; влюбленные часов не наблюдают. Перед внутренним оком Миллы открыты мириады причудливых граней множественной реальности. Допустим, есть реальность, где Милла - стриптизерша из гетто, а Саша Найн - её диллер и по совместительству сутенер; есть реальность, где они - пара голодных студентов психфака; есть мир, где они еще незнакомы и где уже незнакомы...       И все же, эта реальность самая причудливая из сингулярности парадоксальных причуд.