Unos breves momentos

Возвращаясь с совместного обеда банды, Лиссабон и Стокгольм шли по длинному коридору монастыря, намереваясь найти тихое местечко, чтобы поболтать и заодно пожаловаться друг другу на своих мужчин. Но музыка, которую они услышали, заставила из изменить маршрут и направиться к источнику звука. — Что здесь происходит? — Спросила Моника, когда они с Ракель вдвоем заглянули внутрь. — Чем заняты? — Поинтересовалась бывший инспектор, обводя взглядом небольшое помещение, где уже находились Токио и Найбори. — У нас тут небольшая вечеринка для матери-одиночки. — Гордо заявила Оливейро, размахивая огромной бутылкой какого-то алкоголя. Подошедшая к ней Агата, рукой указала на себя, давая понять, что подруга говорит именно о ней. Моника и Ракель одновременно ахнули. — Ты… ты… ты беременна? — Завизжала кудряшка, даже не задумываясь о том, что Найроби ни разу не упоминала о том, что у нее есть мужчина. — Да! — Крикнула цыганка, все еще не веря в то, что это может оказаться правдой в ближайшем будущем. — Нет, нет. Только после ограбления. — Уточнила она, увидев непонимание в глазах девушек. — А я и не знала, что у тебя есть жених. — Поразилась Лиссабон, расплываясь в радостной улыбке. Вероятно, она бы так не радовалась, если бы знала, кто собирался стать отцом для ребенка Найроби. — Представь, я тоже! — Рассмеялась шатенка, передавая сигарету Мурильо. — Это интимный друг. — Поддакнула Токио. — Интимный… — Класс. — Ответила Ракель, делая затяжку. — Хотите узнать имя ребенка? — Силене не терпелось всем рассказать, что она придумала. — Ибица! — Хором прокричали подруги. Моника решила, что это прекрасный повод, чтобы устроить небольшой девичник и напиться, раз уж Денвер согласился провести вечер с их сыном. Поэтому Агата добавила громкости на магнитофоне, а Токио передала Ракель бутылку, из которой та сразу же сделала несколько щедрых глотков, — вечеринка началась! Девушки курили, танцевали, дурачились, не забывая при этом пить. Когда бутылка была опустошена, Стокгольм без труда смогла отыскать новую в одном из ящиков, что лежали на полу. Виски в этих бутылках наверное был чертовским старым, потому что они было очень пыльными. Но на его вкус и качество это никак не повлияло. Немного устав от танцев, они приглушили музыку и уселись на кровать, на которой некоторое время назад отдыхала Токио. Эта тусовка пошла им на пользу. Постоянные уроки от Профессора вымотали девушек, и теперь они были рады расслабиться и посплетничать. — А я вам зуб даю, что Палермо был влюблен в Берлина! — Заявила Найроби, закуривая очередную сигарету. — И я бы могла его пожалеть, но он тот еще кусок дерьма. Мне жаль бедняжку Хельсинки, который кажется положил на него глаз. — Палермо — заноза в заднице! Не понимаю, почему Профессор поставил его у руля. Я должна быть капитаном. Я! — Пихнув себя в грудь, Оливейро чуть не свалились с постели, так как сидела на самом краю, но Монике удалось вовремя схватить ее за руки и удержать на месте. — Серхио давно знает Палермо, он ему доверяет. — Попыталась заступиться за своего мужчину Мурильо. — Прости, Лиссабон, но твой Профессор слеп. — Не унималась Токио. — Это мне важен план, а не ему. Когда все пойдет на хуй, только я смогу мыслить трезво. Мы идем туда за Рио, и я убью любого, кто попробует все запороть. Запомни мои слова, Профессор пожалеет о своем решении. — Может хоть сейчас мы не будем говорить о планах? — Взмолилась Гастамбиде. — Мы здесь, чтобы отдохнуть и не думать об этом дерьме. Ну серьезно, дамы. — Я согласна с кудряшкой. Мы должны выпить за Ибицу! — Завизжала Агата, поднимая вверх руку с горячительной жидкостью. — Может теперь ты расскажешь о своём загадочном парне, от которого собираешься заводить ребёнка? — Моника всегда была очень любопытной и ей было очень интересно узнать подробности личной жизни Найроби. — Скажем так, это будет донор. — Она рассмеялась, желая перевести разговор на другую тему. Ведь в нескольких сантиметрах от неё сидела девушка того самого мужчины, кто пообещал ей стать отцом для её ребёнка. И она почти наверняка знала, что это новость не обрадует Ракель. Более того, она полагала, что Мурильо с вероятностью в 99% отговорит Профессора от этой затеи, а Агата не могла рисковать потерять такой шанс. — Донор? Это Хельсинки, да? — Ткнула её в бедро Стокгольм. — Он же твой лучший друг. Наверняка он не смог отказать тебе в подобном. — Серьёзно, Найроби, кто это? — Теперь уже и Лиссабон загорелась мыслью узнать, кто является её таинственным донором. — Нет, я не могу. — Боже, да скажи ты им… — Изрядно выпившая Токио потянула свою руку к бутылке, что уже несколько минут была у Хименес. — Так ты знаешь! — Указала на неё пальцем Моника. — Давай, Токио, выкладывай! — Токио, не смей… — Найроби подняла большой палец перед лицом подруги, умоляя молчать, но алкоголь в крови Силены уже принял другое решение. — Это наш ботаник Профессор! — Выпалила она, поднося бутылку к губам. — Что ты сказала? — Ракель молилась, что ей просто послышалось, и девушка не назвала ее парня отцом будущего ребенка Найроби. — Это просто донорство. — Агата начала оправдываться. — Лиссабон, я не прошу ничего больше… — Она повернулась к Оливейро и сквозь зубы произнесла. — Неужели нельзя было держать свой язык за зубами. — Да брось, подруга, она все равно бы об этом узнала! — Сказала непринужденно брюнетка, не понимая, почему это может быть проблемой. — Лиссабон, ты как? — Стокгольм заметила, что Ракель медленно поднялась на ноги и попятилась назад. В её ушах был какой-то гул, который заглушал голоса остальных. Мурильо отказывалась верить в то, что только что услышала. Нет! Серхио не мог с ней так поступить. Нет! — Инспектор? — Агата встала напротив нее, пытаясь понять, что с ней, но перед глазами Ракель все было как в тумане. Она развернулась, схватила открытую бутылку виски и быстро покинула помещение, не слышав, что ей вслед кричали девушки. Идя по коридорам, она периодически делала глотки из той самой бутылки, пока наконец не дошла до нужной ей спальни, которую она открыла с ногу, чуть не снося дверь с петель. — Ракель… — Ошарашенный таким появлением, Профессор выронил из рук бумаги, которые изучал сидя за столом. — Я думал, вы хотели поболтать со Стокгольм. Что-то случилось? — У меня только один вопрос. — Сделав последний глоток, она поставила бутылку на пол и захлопнула за собой дверь их спальни. — Когда ты собирался рассказать мне, что собираешься заводить ребенка с Найроби? Когда он пошел бы в колледж? — Ракель… — Встав, он поднял свои руки, пытаясь успокоить ее, ведь было очевидно, что она на взводе. — Я могу все объяснить, правда. Давай сядем и поговорим. — Я не собираюсь с тобой разговаривать, Серхио! Просто ответь на этот вопрос, чтобы я поняла и все. — Гнев не позволял ей даже разрыдаться, а алкоголь в крови лишь усиливал злость. — Она пришла ко мне с этой просьбой сегодня перед обедом. Ты же знаешь ее историю с сыном… — Спокойно говорил Маркина, нервно поправляя свои очки. — И ты решил заделаться банком спермы для всех нуждающихся?! У тебя ее так много, что ты не знаешь, куда ее деть, блять?! Робин Гуд хренов! — Позволь мне все объяснить. Агата была в отчаянии… — Так мы теперь зовем ее Агата? Не ты ли, Профессор, давал четкие указания по поводу личных отношений? Эти гребаные города и вся эта чушь! — Она была похожа на разъяренную львицу, которая застукала своего льва за изменой. — С каких пор она стала таким важным человеком для тебя, что ты не счел нужным обсудить этот вопрос со мной? — Все произошло очень быстро, я не успел сообразить. Прошу, Ракель, успокойся. — Попытка подойти к ней ближе была провалена, когда она отступила назад. — Наверно ты права, и мне не стоило так быстро соглашаться. — Как интересно! Теперь у тебя проблемы с тем, чтобы соображать. И кто скажет, что это великий грабитель, сумевший обвести полицию и разведку вокруг пальца, напечатав себе гору денег! — Сжав руки в кулаки, она еле сдерживалась, чтобы не заехать ему по лицу. — А когда у него попросили сперму, он с радостью снял штаны, не подумав о последствиях! — Не надо так говорить. — Он чувствовал ужасную неловкость. Вероятно Мурильо была права, и он был чрезвычайно глуп, соглашаясь на подобное. Ему стоило все взвесить и обсудить с ней, прежде чем давать Найроби такие обещания. Но сделанного не вернуть, остается лишь решать сложившуюся проблему, пока Ракель не оторвала ему то, с помощью чего делают детей. — Знаешь… не важно! Плевать! Иди к своей Агате, сделай ей ребенка! Вперед! Но я больше не желаю тебя видеть, Серхио. — Мужчина застыл, не веря в то, что она только что сказала. Нет! Он не мог потерять единственного человека, которого любит больше жизни. Только не из-за такой глупости. — Собирай свои бумажки и проваливай. — Обойдя его застывшее на месте тело, Лиссабон схватила со стола кипу папок и бросила на пол. — Убирайся, я сказала!!! Понимая, что сейчас лучше оставить ее одну, Серхио поднял документы по ограблению, снял со стула пиджак и вышел из комнаты, оставляя Ракель наедине со своей болью. Только дверь за ним закрылась, Ракель села на кровать и, закрыв лицо руками, начала рыдать. Слезы текли по ее щекам, размазывая тушь по всему лицу. Вскоре рыдания превратились в истерику, и она съехала с кровати на пол, ударяя кулаками по холодному каменному полу. Она ненавидела Серхио, ненавидела каждого чертового члена банды, ненавидела день, когда впервые встретила его в Ханое и особенно ненавидела тот момент, когда решила лететь к нему через пол мира, отгадав координаты на открытках. Прижав к себе ноги, Мурильо мечтала лишь об одном — обнять свою мать и дочь и больше никогда с ними не разлучаться. Ей было плевать и на Рио, и на Токио, которая сходила с ума из-за того, что ее парня поймали. Она не могла думать о других, когда у самой на душе было так гадко. Поникший и разбитый Профессор поплелся в учебный класс, чтобы оставить там свои бумаги. Ситуация была скверная, и он понятия не имел, как все исправить. Он не понимал женщин, не знал, как с ними разговаривать и уж тем более не знал, как правильно просить прощения. Проходя мимо лавочки, на которой он несколько лет назад спорил с братом, он не мог не остановиться, чтобы придаться воспоминаниям. Именно там Серхио с пеной у рта доказывал Андресу, что нельзя смешивать чувства с делом. Говорил, что рано или поздно его предадут, и все полетит к чертям. Однако романтик Де Фонойоса уверенно стоял на своём, убеждая младшего брата, что жизнь без любви вовсе не жизнь. И хоть в случае с Татьяной оказался прав Серхио, сейчас он понимал своего брата. Берлин всегда был неисправимым романтиком, а Маркина занудным снобом. С грустью посмотрев на лавку, Профессор тяжело вздохнул, сожалея о том, что не может попросить совета у Андреса. Поэтому он поправил очки и продолжил свой путь. — Серхио, дорогой мой, готовишься к завтрашнему занятию? — В классе около макета Банка Испании стоял Мартин. — Зови меня Профессор, Палермо. По-моему, мы уже несколько раз это обсуждали. — Он кинул папки на рабочий стол и подошёл к доске, чтобы написать тему следующего урока. — Но мы здесь одни, расслабься. — Я расслаблюсь, когда это все закончится, а до тех пор… — Ты будешь занудой, я понял. — Аргентинец отвлёкся от макета и посмотрел на мужчину перед ним. Маркина выглядел несколько иначе. Внешне он не изменился, но Мартин был готов поклясться, что что-то произошло. — Ты в порядке? Какой-то ты напряжённый. — Завтра важный урок вот и все. — Отмахнулся он, совершенно точно не желая делиться с ним своей проблемой. — Что-то ты темнишь, Профессор. Проблемы в раю? — В миг считал его Берроте. — С чего ты взял? — Да брось! Когда я впервые увидел вас с этой инспекторшей, я не мог поверить, что малыш Се… то есть Профессор влюбился. Но ты светился, как елка на Рождественском ужине. Сейчас же на тебя нет лица. Выкладывай. — Он подошёл к его столу и сел напротив. — Ну, мы повздорили, да. — Он не собирался делиться с ним всеми подробностями. — Вероятно, сегодня ночью я сплю на том сломанной диване. — Он кивнул, указывая на дальний угол за спиной аргентинца. — Черт, это серьёзно. Баба просто так не выгонит мужика из своей постели. Мне нужно больше вводных. — Он потёр руки, предвкушая грязные секретики. — Я не доставлю тебе такого удовольствия, Палермо. Мы разберёмся. — Вернее он на это надеялся. Ракель нужно было время, прежде чем она будет готова на разговор, и он даст ей его. — Я знаю, что я не Андрес, но ты мне дорог, Серхио. И если у тебя проблемы, я готов побыть жилеткой. Просто знай это. — Он встал, готовясь уйти из класса. — Ты знаешь, где меня найти. Вечером этого же дня, когда банда снова собралась вместе, чтобы поужинать, за столом не хватало одного человека — Ракель. Когда Денвер спросил, где она, Профессор отмахнулся, говоря, что она устала и хочет отдохнуть, но Моника знала правду. Вернее догадывалась. Найроби и Токио сидели вместе и молчали, что было слишком подозрительно, ведь обычно они были самыми громкими в банде. Однако остальные не придали этому значения и просто приступили к еде. Ответственными за уборку по графику были Найроби и Стокгольм, поэтому, когда все разбрелись по своим делам, кудряшка поцеловала мужа, обещая скоро присоединиться к ним с сыном, и начала собирать грязную посуду со стола. Агата, видя, какой напряженной была девушка, не могла молчать и решила поговорить с ней. — Ты тоже считаешь меня сукой, да? — Поставив руки в боки спросила Агата, когда они были вдвоем на кухне? — Я не собираюсь обсуждать твой поступок. Это не мое дело. — Отмахнулась она, желая поскорее помыть посуду и вернуться к своей семье. Ей не хотелось влезать в чужие разборки. — Да брось, Стокгольм! Ты можешь ничего не говорить, но на твоем лице написано, что ты меня презираешь. — Это не так, Найроби. — Она старалась не поддаваться на провокацию, потому что боялась не сдержаться и высказать коллеге все, что она думать по поводу ее просьбы. — У меня отняли сыны. Меня лишили возможности когда-либо еще увидеть его. Я снова хочу испытать радость материнства. — По щеке Хименес пробежала слеза. — Черт, Стокгольм, кому как не тебе понять меня? — Понять тебя?! — Гневно переспросила Гастамбиде. — Ты вообще себя слышишь? — Положив вымытую тарелку на стол, она вытерла руки и повернулась к брюнетке. — Ты поступила, как эгоистка! Неужели ты не понимала, что причинишь боль другой женщине? — Каким образом? Это все лишь биоматериал! Я не просила Профессора трахать меня! — Вскинула руками цыганка. — Если бы ты попросила о таком Денвера, я бы не задумываясь врезала тебе, Найроби! Поэтому прости, если на моем лице презрение! — Кинув в нее тряпкой, она продолжила. — Думаю, дальше ты справишься без меня. У меня нет желания больше с тобой говорить. Утром следующего дня место за столом по леву руку от Серхио снова оставалось пустым — Ракель не спустилась к завтраку. Палермо хотел было пошутить на этот счет, мол «умотал бедняжку за ночь», но он точно знал, что Профессор был изгнан на диван в учебную комнату. Сам же мужчина был темнее тучи, потому что мысли о Мурильо не позволяли ему сосредоточиться ни на чем другом. За нее так же переживала и Моника, которая знала причину ее отсутствия и понимала, почему ей тяжело сидеть за общим столом, где ко всему прочему есть Найроби. Сама же Лиссабон почти не выходила из спальни с той самой минуты, когда прогнала Маркина. После отбоя она отлучалась в общую душевую, а утром вышла на открытый балкон, с которого и наблюдала за завтраком всей банды. Устроившись за колонной с сигаретой, она смотрела, как люди, которые по какой-то неведомой ей причине очень дороги Серхио, наслаждаются своей едой. Ракель не понимала, почему эта группа лузеров имеет такое влияние на Профессора. Но чем больше она рассуждала об этом, тем безразличнее ей становилось. Она знала — ей никогда не вписаться в это общество, никогда не понять гейских шуток Мартина, тупых историй Денвера и сумасбродства Токио. Они из слишком разных миров. Выкурив сигарету, женщина отправилась обратно в свою комнату, а минут через 10 она услышала стук в дверь. — Лиссабон, это я, Стокгольм, можно войти? — Ракель замерла, не совсем уверенная в том, что желает с кем-то говорить. — Я принесла тебе кофе и сэндвич. — Но Моника назвала волшебное слово «кофе», и сопротивляться было бесполезно. — Открыто! — Крикнула она, садясь на край кровати. — Ты не ела со вчерашнего обеда. — Пройдя в комнату, кудряшка поставила поднос рядом с Мурильо. — Как ты? — Спасибо за кофе, Стокгольм, но на светскую беседу не рассчитывай, у меня нет настроения. — Она жадно сделала первый глоток, ощущая, как горячая жидкость обжигает горло. — Понимаю. Ситуация очень скверная. Не знаю, что сделала бы на твоем месте. — Переминалась с ноги на ногу девушка, стоя в паре метров от Лиссабон. — Тогда тебе повезло, что ты не на моем месте. — Немного грубо ответила она, но Монику это не задело, она прекрасно понимала, как сильно сейчас расстроена сама Ракель. — Хочешь я врежу Найроби? — Попыталась пошутить Гастамбиде. — Ни в коем случае, в любом случае, я бы предпочла сделать это самостоятельно. Но спасибо. — Она мягко улыбнулась. Не было смысла злиться и на Стокгольм, которая не была виновата в этой ситуации. — Я просто не понимаю, как реагировать. Это… это все… — Она сделала глубокий вздох. — Я не знаю… — Профессор объяснил, почему так поступил? — Рискнула спросить Моника, видя, как Ракель расслабляется. — Не думаю, что у него был на это шанс. Да и я не уверена, хочу ли я знать причину его поступка. — Кофе был выпит, и она схватилась за сэндвич. — За эти пару лет я начала считать нас семьей, но видимо у него была семья на стороне… И мне больно осознавать, что в его жизни еще есть люди, которые ему дороги. — Ты сочла это предательством? — А ты можешь подобрать другое слово? — Отложив бутерброд, Мурильо подняла голову, чтобы посмотреть на собеседницу. — Сомневаюсь, что он бы обрадовался, если бы я пообещала яйцеклетку Палермо, например. — Ты права. Это чертовски скверно, но любой человек заслуживает, чтобы его выслушали. Подумай об этом. Через пол часа урок, ты идешь? — Кудряшка забрала поднос, как раз перед тем, как Ракель забрала остаток сэндвича. — Не уверена. Спасибо за кофе и… и за разговор. — Пустяки. — Моника ушла, заставив ее сомневаться в принятом накануне решении. В классе Лиссабон так и не появилась, и теперь уже Серхио не мог бездействовать. Чтобы не случилось в их личных отношениях, Ракель не имела права пренебрегать уроком, в котором была важным ключом. Она должна была вместе с ним рассказать банде о том, как найти и извлечь жучок из тела, если вдруг такой вживят в Рио. Поэтому Профессор предоставил Палермо полномочия рассказать теоретическую часть, а сам направился к ней в комнату. Открыв дверь без стука, он обнаружил Мурильо стоящую с чемоданом в руке. — Ракель… Что все это значит? — Он все еще был в образе Профессора. — Ты не пришла на урок. — Я уезжаю… — Что?! — Вскрикнул он, не веря своим ушам. — Какого черта? — Я не должна была бросать свою семью, ты был прав. — Она отвернулась, боясь дать слабину и расплакаться. — Ты же шутишь? — Его мозг отказывался верить в то, что происходило. — Я уже позвонила перевозчику. Он будет ждать меня в соседней деревне. Мне просто нужно поймать попутку. — Открыв шкаф, она вытащила оттуда свою кожаную куртку.