Невыносимый холод Неж-Глясси

      Перед Рождеством, как у всякого мало-мальски обособленного кусочка земли, в Неж-Глясси приходила пора местных традиций и праздничных хлопот. Мороз вырисовывал узоры поверх разноцветных витражных окон с треугольными оленями, каждый дом имел по свежему венку на входной двери, хозяйки начинали выпекать курицу с апельсинами и кориандром под соусом из пряного елового вина, детишки строили крепости и набивали шишки на лбу, пока тайно забирались на горные уступы кататься с горки повыше. Тут и там мешались ароматы выпечки, горячего шоколада и душистого с горьким коричным оттенком глинтвейна; тонкие отзвуки сосны и кедра, белоснежной чистоты отглаженного белья, пряников, имбиря и горячего воска. Улица, как посчастливилось наблюдать Эрзе по дороге в гостиницу, были заполнены возбуждёнными людьми, сиянием огней и пьяным предвкушением рождественского волшебства. Господин Волёр относился к тем местным, которые не только из года в год чтили священные традиции, но и с воодушевлением знакомили с ними ближнего, настаивая без злого умысла, но с самыми добрыми намерениями. Об это говорили его глаза, отражающие благочестивое и широкое сердце, крупные мозолистые руки, уже морщинистые, но ещё ловкие и на чудо умелые, которыми он каждый раз, без рецепта, пользуясь лишь собственной памятью и неисчерпаемым вдохновением, готовил первый сладкий пирог с миндалём, мёдом и кислыми яблоками.       Комната Эрзы была второй с конца длинного коридора, застеленного мягким, но узким ковром цвета пролитого вина. В приглушённом свете трёх латунных светильников пол чудился сюрреалистичной поляной из алой ржи. Тапочки утопали в мягком ворсе. Рядом с выходом на лестницу была небольшая выемка, заставленная шкафчиками от пола до самого потолка; полки пестрили глиняными и керамическими статуэтками оленей, оленят в разгаре игры, деревянными ложками с фигурной резьбой, хлопушками, древними ёлочными игрушками, залакированными шишками и шариками, внутри которых крошечные снежинки покрывали горы, крохотную копию города и даже трёхэтажное бревенчатое здание с кремовидным фасадом, напоминающим стекающую по бокам дома глазурь – гостиницу в миниатюрном экземпляре. Панели слабо отличались от плотных бисквитных коржей, живописно украшенных прослойкой сверкающим снега. С трудом отведя глаза от превосходной ручной работы внутри снежных шаров, Эрза задумалась, как могла упустить это чудо в прошлые разы. Она наконец согрелась, чувствовала все пальцы, язык, и чуть ли не волчий голод, подталкивающий к гостиной, откуда исходил ароматный запах готового ужина.       Стоило Эрзе объявиться в дверях, к ней мигом присоединился Волёр, восторженно всплескивая урками и разбрасывая направо и налево, как ребятишки фантики от леденцов, улыбки и задорные смешки с привычными для него покашливаниями. Он твердил о первой в этом году запечённой курице, еловом вине и прочих изысков местной рождественской кухни, которыми он грозился кормить всех своих постояльцев денно и нощно.       — До рождества пять дней, — заметил он с важным видом, приглашая Эрзу сесть на чудный мягкое кресло с деревянными подлокотниками. Оно будто подстраивалось под телосложение, позволяя расслабиться без вреда для позвоночника. Три кресла стояли возле старинного, облицованного камнем камина – поленья медленно поедало ало-багровое пламя, треща и причмокивая, – самое нутро гостиницы, её живое трепещущее сердце. — Вот право, поверить невозможно, что уже так скоро. Как будто вчера я встречал прошлое, а уже миг – и новое. Как быстротечна наша жизни. Цените эти мгновения, молодые люди, — добавил он с печальным выдохом, погрузившись в воспоминания. — Поверьте друзья, лучше проживать каждый день, как настоящее чудо. Как праздник! Тем более в таком уединённом уголке, как наш Неж-Глясси. Когда, если не сейчас, верно ведь, а? А то все всё откладывают, да откладывают, а когда жить-то? На саму жизнь времени-то и нет...       Пока Волёр миролюбиво делился вспышками ностальгии, Эрза рассматривала довольно внушительное помещение и мысленно поделила его на четыре части. В первой, у огромного, испещрённого морозными каракулями окна в тяжёлом кедровом обрамлении подоконника, стоял торшер, рассеянным мягким светом окружающий невысокий чайный стол, и под стать ему диван, кресла, на одном из которых и устроилась Эрза в окружении льняных и хлопковых подушек, зарывая тапочки в шелковистый ковёр бурой шерсти.       На диване глубокомысленно восседал мужчина лет пятидесяти, с потрепанной на первый взгляд книгой. Страницы пожелтели и кое-где выглядывали, но мудрёный корешок, обшитый благородной бархатной тесьмой, говорил о его владельце большее. Например, отчего на морщинистом худощавом лице мужчины было написано немое и безоговорочное превосходство, если не над обстоятельствами, каким-то чудом заставившими его здесь остановиться, так над всеми присутствующими и даже над самим собой в прошлом. Он так же облачился в предложенную хозяином одежду – твидовый тёмно-зелёный пиджак, кружевную белоснежную рубашку с рюшами под горлом и широкие штаны, однако заменил запонки на собственные. Впрочем, этот образ сидел на нём, как влитой.       — Господин Стейн!       Эрза вздрогнула всем телом, услышав над ухом довольный вскрик Волёра.       — Это госпожа Эрза. Уважаемый, охм, модельер! — порывисто продолжил он, не замечая сразу два осуждающих взгляда. Любое внимание казалось ему одинаково необходимым, да и годами содержа гостиницу, он научился преобразовать и переворачивать реальность в свою сторону, виртуозно и так же просто, как чистить апельсин. — Этот уважаемый господин – Филлип Стейн! Воистину чудесное событие, что мне посчастливилось заполучить двоих столь знаменитых и талантливых гостей! Кстати, госпожа Эрза, все книги, игры, напитки, в вашем распоряжении, — он мельком взглянул на книгу в руках Стейна и одобрительно улыбнулся. — очень хороший экземпляр. У вас зоркий глаз. Мне оставил его один очень ценный и талантливый посетитель. Писатель, кажется, после этого он стал очень популярен и успешен.       Господин Стейн сдержанно кивнул, позволив себе короткую усмешку и единственный мимолётный взгляд на Эрзу, оценивающий и тошнотворно высокомерный. Но этой секунды хватило, чтобы волосы на затылке зашевелились и вспотели ладони. Она точно не видела этого человека прежде, но складывалось ощущение, что когда-то испытывала в точности такое же удушающие беспокойство в компании кого-то другого. Его надменность отражалась стальным блеском в серых сухих глазах. Удручающее и сковывающее зрелище.       — Ваша фамилия случайно не Бельсерион? — неожиданно спросил Стейн, на этот раз не отрываясь от страницы книги.       — Нет, — холодно ответила Эрза. — случайно нет.       — А жаль, — коротко заметил Стейн, едва заметно качнув головой.

***

      Молодая и белоснежная, как снег, Улва, выплыла из темноты арки, как парящая снежинка. Её щёки зарумянились от жара кухни, а белёсые волосы косами вплетались за ушами, встречались на затылке и ниспадали вниз тугой толстой косой. Ловко и просто она выложила на стол два подноса, расставила блюда и повторила это несколько раз, прежде чем стол наконец стал представлять из себя сервированный ужин, забитый угощениями, вперемешку глиняной и фарфоровой бежевой посудой, свечами и полотенцами для антуража. В представлении Эрзы это была вторая зона, с крепким дубовым столом, стульями с высокими спинками; резной шкаф позади был полностью забит книгами, пластинками, скульптурой серебристо-белого волка с оскаленной мордой и целым рядом стеклянных снежных шаров. Каждый с подставками редкостного изящества из-под твёрдой руки мастера.       Всё это время за столом сидела супружеская папа, и муж что-то увлечённо рассказывал жена, а та соглашалась или таращилась вокруг себя, выдыхая то ли с немым восторгом, то с великой непосредственностью. Оба молодые, не больше тридцати. Однако, облик жены особенно необычен был на фоне снежной Улвы. Сайна, или же Санни, как ласково и весьма громко привлекал её внимание муж, обладала смуглой кожей, которая при неровном пламени свечи переливалась медью. Чёрные, как уголь волосы, были закреплены в аккуратной высокой причёске, которая в сочетании с резкой линией подбородка и высокими узкими скулами вызывала диссонанс. Её очевидно иноземные, слегка косые глаза, смотрели любопытно, но кротко. К мужу она обращалась «муж мой» или ждала непосредственного обращения к себе. Хозяин представил пару Эрзе, а Эрзу – паре, обогащая обе стороны несуществующими плюсами.       — Знаменитость, думаю, вы хоть раз носили одежду её пошива, — утверждал Волёр, вызывая у Эрзы румянец неотвратимой неловкости. Она попыталась было возразить, но её упрекнули в излишней скромности, и попытки были оставлены. — Сама чета Панис! Господин Килиан, банкир, спонсор экспедиций добычи драгоценных металлов – и его супруга, прелестная госпожа Сайна.       К ужину присоединился относительно знакомый Эрзе, молчаливый и грустный паренёк, который под вечер оказался самым болтливым, остроумным, а от его кислого выражения лица осталась только бледная тень низко опущенных бровей. Представился он Лукасом Поизоном и сразу рассказал короткий, на удивление забавный анекдот о том, как добирался в эту глушь. Это звучало так простодушно и со вкусом, что над некоторыми особо дерзкие высказывая о родном городе хохотал даже Волёр, мизинцем утирая скопившиеся в уголках глаз слёзы. Не только Эрза этим вечером поймала себя на мысли, что время здесь проходит действительно приятнее, чем она могла предположить. Во многом благодаря вкусной еде, сладкому пряному чаю, комфорту, теплу и увеселительным рассказам Лукаса и хозяина.       Когда часы пробили десять, все стали разбредаться по комнатам, однако Волёр взял с каждого обещание собраться подобным образом и завтра. Только в этот раз всем составом, чтобы окунуть каждого гостя и гостью в пучину традиций. Он снова с мягкой улыбкой заметил, что не настаивает, но уверен, что пропустивший столь уникальную возможность обязательно об этом пожалеет.       — Проверено, — покачал он головой, гротескно поджимая губы. — Обещаю удивить вас местным напитком. Держу пари, вы такого не пробовали ни разу в жизни. И насладимся одной компанийской игрой. Ещё ни один человек после неё не уходил из этой комнаты хмурым!       Третья часть гостиной выделялась исключительно визуально. Полоска пересечения разных источников света местами накладывалась друг на друга особой толстой линией, она отделяла обеденную и каминную части от буфета со стеклянными дверцами, где из банок торчали леденцы, лакрица, пряники, несколько плиток шоколада, а сверху, как извечный охранник, проживал свои дни совсем уже дряхлый, но солидного вида патефон. Самую нижнюю полку занимали банки с вареньями и мёдом, а остальные две занимала полка с алкоголем от лёгкого кофейного ликёра до голубого джина и виски. Там, перед тем как удалиться в свою комнату, долго стоял господин Панис, разглядывая экземпляры с большим жаром и вожделением, чем стоящую рядом супругу. Она же теребила кисть своего кардигана и бросала короткие взгляды на шоколад, терпеливо дожидаясь, когда же иссякнет интерес мужа.       Чётвёртая часть состояла исключительно из мягкой зоны с креслом качалкой, пушистым пуфом и напольными подушками в турецком стиле. Здесь же стопкой были разложены настольные игры, шашки, карты и прочие варианты проведения досуга зимним вечером. На комоде рядом лежала коробка с клубками, спицы и несколько учебных пособий для рукоделия. Это резко контрастировало с остальной комнатой, но показалось Эрзе тем самым уголком, который люди ищут годами, чтобы вновь почувствовать себя ребёнком посреди огромного белоснежного мира, под защитой от бурь, метели и взрослой жизни, в надёжном дома, под ласковый шепот огня и подрагивающим от предвкушения чуда в ночь перед рождеством.       Детство Эрзы прошло без легкомыслия, беззаботности и даже без чувства защищённости. При всей своей силе духа, стойкости и непоколебимости она хоть раз хотела ощутить себя обычным ребёнком, которому утром предстояло бежать под ёлку за подарком, пока родители обмениваются заговорческими улыбками, и задыхаться от смеха и радости, а не от слепого отчаяния, сдерживая внутри боль от потерянного глаза.       В углу стояла душистая пушистая ель, сияющая золотистыми и красными огоньками. Под ней красиво лежали бутафорские подарки, припорошенные искусственным снегом и блёстками, осыпавшимися с игрушек. Заунывно пела метель, кружился снег, а у Эрзы кружилась голова и веретеном переплетались мысли, заведённые и теперь уже неудержимые, как горный поток.

***

      На воздушной свежей простыни Эрза уснула быстрее, чем успела прочитать первую главу романа, который прихватила с собой из гостиной. Ей снилось что-то смутное: печальная игра ловким пальцев на пианино, едва ощутимое касание поверхности воды и безграничное снежное поле, где завывала стая одиноких волков. Она проснулась только один раз, услышав странный шум внизу и скрежет входной двери. Спустя несколько минут еле слышной возни, шуршания и глухого звука удара всякий шум прекратился, словно его и не было, и Эрза снова погрузилась в дрему и так проспала до утра.       Изнурение после задания и последующего путешествия наконец дало о себе знать, поэтому утро настало для Эрзы после полудня. Ночью было довольно прохладно, но после пробуждения и умывания пережитое казалось лишь фантомом освежающей прохлады. Завтрак в десять утра она пропустила, но для опоздавших или заспавшихся гостей были приготовлены куриные оладья с ореховым соусом, спрятанные под под купалом на обеденном столе. Улва заварила Эрзе чай, и завтрак она провела на подушке у ели, разглядывая девственный белоснежный покров снега, сияющий под холодным солнцем, как гранённый алмаз. За ночь уровень достиг четверти окна и полностью укрыл террасу ледяным покрывалом. С семи утра хозяин занимался возведение тропы и теперь отлучился на дневной сон, жалуясь на старческое, а главное круглое тело, вслух разбрасываясь обещаниями больше не налегать на еду. Улва в ответ хихикала и наматывала петлю на спицу. В её умелых руках клубок превращался в ранние очертания ворсистого бледно-голубого пледа.       Помимо экономки у Волёра был ещё один работник, но по словам Улвы он часто уходил в затяжной загул в город и, вероятно, после такой бури не счёл разумным возвращаться. После бессонной ночи он едва ли мечтал схватиться за лопату и очищать дом от завала. Волёр давно бы его уволил, да тот был его родным племянником – в Неж-Глясси родственные связи ценились дороже воздуха и собственного благополучия. С высоты птичьего полёта рельеф городка был бы перепутан, словно клубок, единой шелковой нитью на фоне хребтов, сугробов да тянущихся в небо сосен.       Больше в гостиной никого не было, на патефон поскрипывала древняя баллада о драконе и волшебном ущелье. Эрза отложила тарелку и подошла к южному окну – лицевой и самой освещённой стороне гостиницы. Здесь всё сияло до одури ослепительно, а в снегу наблюдались глубокие следы и борозды от лыж. Вдалеке у деревьев петляли два человека, смешно увязая в снегу.       — Улва, а что ночь был за шум? — вдруг вспомнила Эрза ночное пробуждение и ледяную дымку за окном, шорохи, стуки и возню.       — Ох, вы слышали, — подытожила Улва, расправляя запутавшуюся пряжу. - Ночью к нам подселились ещё два человека. Как удачно, что у нас было два свободных номера. Иначе пришлось бы кого-то оставить за дверью и гнать метлой, — Улва тихо хихикнула в ответ на немигающий взгляд Эрзы и беззаботно пожала плечами. — Шутка, конечно же. Положили бы кого-то здесь, на диван, куда деваться-то.       — Новые люди? А как их имена?       — О нет, это не ваши друзья, если вы об этом, — безжалостно разрушили зародившуюся надежду Улва, всё же расплетая неудачную петлю. — Господин Перри тоже решил так сначала. Сказал, что спрашивал о вас. Но, увы, — она испустила безнадёжный вздох и свернула всю работу, укладывая в ящик до следующего вдохновения. Взялась за посуду Эрзы и посвистывая направилась на кухню, раздумывая над обедом и заранее – ужином. Под весёлую фолковую мелодию ей захотелось попытаться приготовить дракона, но такого мяса хозяин не покупал, наверняка, зря.       Что касается Эрзы, после этого разговора её настроение существенно подпортилось. Желание прогуляться теперь казалось таким же безвкусным, как остывший чай, и она стала подниматься в свою комнату, всерьёз задумавшись стоит ли оставаться здесь до рождества. Сейчас она будет читать, потом спуститься чего-нибудь выпить, изучит за эти дни все картины, рассмотрит все статуэтки, выучит баллады – любимая музыка Волёра, согласно виниловым дискам, но всё это – одна. Эта та деталь, которую она упускала, что вчера, что сегодня утром. На какое-то время действительно показалось, что ей действительно стоит остаться и провести каникулы вот так, беззаветно, бездумно, весело, пусть даже одиноко, но со своей атмосферой и характером. Но придумать, как быть, и быть в реальность – разные вещи.       Днём в коридоре стояла сумеречная полутьма. Веяло густым ароматом кедра и морозной свежести – в какой-то из комнат распахнули окно. Не успела Эрза вставить ключ, как с другого конца коридора, где лестница вела на третий и последний этаж, раздался твёрдый, с оттенком лёгкого изумления оклик.       Она сразу узнала обладателя голоса и не менее потрясённо перевела взгляд на приближающийся силуэт. Джерар до странности гармонично вписывался в атмосферу дерева, тени и рождественского предвкушения. На нём была тёмно-синяя шелковистая рубашка и бежево-белый пуловер с чередой елей и звёзд, струящиеся брюки и – улыбка, расслабленная, уверенная и будто бы счастливая.       — Джерар.       Губы Эрзы невольно изогнулись в смутной бледной улыбке и что-то внутри колотило и колотило в неровном ритме, затмевая переживания, мучавшие её каких-то пару минут назад. Слишком это было неожиданно, слишком кстати и слишком хорошо. Словно сон. Она незаметно щипнула себя за ногу и облегченно выдохнула, наблюдая перед собой всю ту же реальность с кедровым запахом и торжественным началом баллады о рыцарстве и чести.       — Эрза.       Улыбка – на улыбку. И повисло неловкое молчание, свойственное людям, которые ещё не определили, кем являются друг для друга, но бесконечно рады встрече.

***

      — Ты здесь не просто отдыхаешь, да? — скорее утвердительно спросила Эрза.       — Не совсем. Совмещаю приятное с полезным, — пожал плечами Джерар, жестом предлагая Эрзе найти место поукромнее, чем коридор с нежелательными свидетелями.       Эрза отперла свою дверь, пригласила гостя и, как старалась, невозмутимо убрала со стула оставленную там книгу с кричащим названием «Возьми меня». Видел ли это Джерар, или нет, не имело значения, смущение уже растеклось по венам вязкой патокой, сковывая движения и бросая в уши и скулы будто болезненные покраснения.       — В общем, у тебя здесь какое-то дело? Это серьёзно? Ты не один? Это связано с гостиницей или конкретным гостем? — продолжала безбожно предполагать Эрза, нанизывая по предположению, как по стальной бусине. При этом она беспокойно ходила взад-вперёд, скрестив руки на груди и не отрывая взгляд он ворса под ногами. Чудно мягкого.       Джерар наблюдал за ней с едва заметной улыбкой, подперев подбородок рукой, и когда она наконец остановилась, рискнув посмотреть ему в глаза, их взгляды резко соприкоснулись – они застыли теперь вдвоём, глаза в глаза, на секунду утратив смысл происходящего.       — Это было связано с одной легендой, — Джерар стряхнул с себя наваждение и неловко отвернул голову, выглядывая в окно. Снега не шёл, но и без него природа искрилась под ледяными лучами северного солнца. — Но сейчас это не имеет значения. Слухи не подтвердились. Я два дня искал зацепки, но ничего – пустота. Тут и говорить не о чем. А ты? Я не заметил больше никого из Хвоста Феи.       — Да, я одна, — кивнула Эрза. — Мы планировали отметить Рождество вместе, здесь. Но у всех появились свои дела.       Последовал короткий рассказ о прошлом задании, который плавно перешёл в обмен вежливыми вопросами о делах, заботах и переменах. Между ними ощущалась невидимая стена из стекла – безмолвия и неловкости. Они могли наблюдать друг за другом, но разлука возвела между ними черту, которую нельзя было перешагнуть за один миг. Вот-вот казалось, что она исчезает, но в следующее мгновение она сияла, как рождественская звезда, через короткие фразы, никак не относящиеся к мыслям и чувствам. Всё, что говорила Эрза, было лишь словами, а крик души оставался под замком, пока Джерар медленно кивал и глубоко хранил свои собственные мысли на этот счёт, теперь уже ей недоступные.       — Значит, с тобой был просто попутчик?       Джерар озадаченно вскинул бровь и перевёл на Эрзу задумчивый взгляд.       — Нет, о чём ты?       — Ты приехал сегодня ночью? — прямо спросила Эрза, смутно начиная о чём-то догадываться.       Некоторое время Джерар без всякого выражения втемяшился в одну точку, пальцами размеренно постукивая по колену, а после его губы медленно расплылись в усмешке. Он снова посмотрел на Эрзу и его глаза то ли смеялись, то ли просто искрились в предвечерних сумерках. Кто бы мог подумать, что их разговор длился не каких-то пару минут, а несколько часов. Уже зажглись первые фонари, предупреждая скорую темноту, и в перламутровом небе бледно блистал месяц.       — Я был уверен, что это ты приехала ночью. Я здесь уже два дня. Удивительно, что мы столкнулись только сейчас.       — Я так подумала, потому что тебя не было на вчерашнем ужине, — заметила Эрза. — Но если ты здесь уже два дня, то.. Я точно помню, что там не было твоего имени. И кто же ты? — усмехнулась Эрза, вспоминая болтовню Волёра прошлым вечером. — Парфюмер? Важный бизнесмен? Крит...       Её прервал звук тактичного постукивания в дверь с последующим за этим знакомым покашливанием и бормотанием проклятий. Джерар сидел в слепой зоне, поэтому лишь сдержал смешок, наблюдая за тем как Эрза открыла дверь и встретила восторженного Волёра с деревянной брошкой-оленем на груди, выспавшегося и особенно веселого. Его лицо так и горело в предвкушении, таким же голосом он заговорил:       — Госпожа Эрза, добрый вечерок нынче! Вас весь день не видно, вот и решил заглянуть, проверить, всё ли в порядке. Всё нравится? Ничего не нужно? — Эрза утвердительно кивнула, и улыбка хозяина стала ещё шире, ещё ярче и довольнее. — Что же, я не сомневался. Но если что, я всегда к вашим услугам. Однако я тут, чтобы напомнить о сегодняшнем ужине. Обязательно приходите, не огорчайте старика! Быть может, вы мои последние гости, а потом – тьфу, уйду на покой. Так, впрочем, к вам у меня ещё и другой вопрос. Вы же приняли решение остаться? Кстати – это вам! — он в спешке передал Эрзе прозрачный кулёк с имбирными печеньями, запах выпечки мгновенно проник в ноздри, густой и пряный. — Пока горячие – безумно вкусно, у Улвы руки настоящей волшебницы.       Эрза, которой всего несколько часов назад казалось, что ей здесь делать совершенно нечего, машинально сжала кулёк, взглянула на старика, прочитала в его глазах надежду, помолчала около минуты, но мысли её были далеко от вопроса старины Волёра. Она спрашивала себя, сможет ли это Рождество оправдать её ожидания, внезапно возросшие до небес? Она чувствовала на себе второй взгляд, и он волновал её до такой степени, что она не помнила, как ответила «да», как выпроводила Волёра с дежурной улыбкой, хлопнула дверью и перевела взгляд на молчавшего Джерара. На улице, тихо шурша, уже сыпала белая стружка, тая на горячем стекле. Небо потемнело и покрылось рытвинами из белёсых точек. Ничего не оставалось, как предложить Джерару ароматное печенье, и он не отказался.       — Эдмунд. Ювелир в третьем поколении, — пожал плечами Джерар, поднявшись с кресла и смахивая с брюк имбирные крошки. — Когда я вселялся, я ещё не знал, стоит ли раскидываться настоящими именами, а родом деятельность – тем более, — продолжил он с лёгкой усмешкой, перед тем как отправиться на поиски Волёра, чтобы вселить в его беспокойное сердце уверенность, что гость жив и здоров, а не покоится на дне ущелья после неудачного изучения местности. — и Эрза. Я рад, что это Рождество мы проведём вместе.       Как только дверь закрылась, Эрза села перед зеркалом и принялась расчёсывать каскад волос, обдумывая, сможет и сделать с ними что-то прекрасное за оставшиеся полчаса. Обстоятельства буквально вынуждали остаться, и она бы лукавила, если бы сказала, что это ей не нравится.