Пряничный домик в черном городе

Нашему возвращению были все безмерно рады. И если Киллер просто кратко приобнял, то Файлер буквально не отходила ни на шаг, засыпая вопросами и бесконечными рассказами о том, что творилось в это время с Дастом. Мне было так больно узнать о том, как страдал этот монстр, как рычал и рыл руками выжженную вихрем землю... Как сидел, глядя в поле и молчал, долго и невыразимо тоскливо сминая в пальцах листок земляники... Как вздрогнул, услышав меня и как сильно изменился, почувствовав мой зов. Превратившись в живое, рассерженное стремление, готовое неутомимо искать и звать в ответ, желая перевернуть весь мир, чтобы найти. И хотя Файлер многого не понимала, говоря мне о его эмоциях и их внешнем проявлении, то я всё осознала полностью, уложив в голове эти недостающие детали пазла его чувств... Я ощущала то же самое и понимала, через что тот прошел... Киллер, едва проснувшись и вдоволь насмотревшись с нами на чарующее новое небо, узнал от Даста, что и Кросс вернулся, тут же умчавшись поговорить с другом, который больше не рисковал подходить к нам близко, держа почтительное расстояние, на котором ему самому было удобнее. Я никому не рассказала о произошедшем между нами на месте авиакатастрофы, предпочитая, чтобы о подобном знали только трое. Отчего-то мне казалось, что Кросс об этом не расскажет даже лучшему другу. По крайней мере я на это надеялась. Да и отчасти мне было стыдно за случившееся, словно вина за это лежала на моих плечах. Всласть наговорившись с подругой, она заботливо предоставила мне возможность помыться, согрев заранее натасканной воды на костре. Это действительно было сейчас таким желанным – смыть с себя всю кровь и грязь, налипшую в моем маленьком, но невероятно опасном приключении. И натираясь сухим мхом, как мочалкой, я испытала былое удовлетворение от чистоты, какое раньше получала в полевой практике, ещё будучи студенткой, когда мы всем курсом жили в полях, изучая биологическое разнообразие окружавшей нас природы. Славные были времена... Никаких забот, кроме учебы. Над головой мирное небо, всегда – доступ к еде и воде. И ничто не могло даже намекнуть нам на то, что случится нечто столь невообразимо разрушительное, мощное и непредотвратимое. Жизнь такая жестокая и одновременно с этим прекрасная. Как возможен такой потрясающий контраст несочетаемости? Как так вышло, что жизнь неизбежна, как и смерть? На эти вопросы никто и никогда не смог бы дать ответа. Ни тогда, ни теперь. Это, должно быть, слишком сложно для нашего обывательского понимания. Мы обесценили такие понятия, считая их простыми и недостойными нашего внимания и понимания. А на деле, оказывается, что и нет ничего важнее. Нет ничего значимее, чем звёзды над вашей головой, которыми вам судьбой и волей случая даровано любоваться. Или чем отблеск холодной воды, бегущей через дымку леса, которую вы можете потрогать. Ощутить пальцами ее леденящую, словно горную, свежесть, несущуюся живительной силой из недр земли. Оттуда, где всегда темно, но сердцевина пышет жаром. Пылает в невидимой глубине, позволяя жить всему, что мы знаем. Великолепное знание, которым мы пренебрегаем. И только лишившись привычного уклада жизни начинаешь обо всем этом задумываться, искать скрытый смысл, силишься осознать. Да вот только может быть слишком поздно... Это уже может не иметь значения, а мир продолжит свое безразличное существование уже без нас. Наверное, именно поэтому я ищу во всем, что вижу, что-то запоминающееся, красивое, чарующее. Каждый миг, каждый день, каждый месяц... И даже сейчас, я любуюсь, как стекает по исхудавшему телу вода, уносящая с собой потоки застарелой крови и пыли, впитываясь вместе с ней в податливую почву под босыми ногами, чтобы остаться в ней навсегда, прорасти юными листьями навстречу солнцу, испариться с туманом и выпасть в другом месте свежим дождем. Я чувствую, что живу. Закончив с умыванием и сменив одежду на свою старую и отчищенную, я почувствовала себя рождённой заново. Вынырнув из импровизированной ширмы, где мы теперь мылись, я вернулась к живительному теплу костра, где сидели Даст и Фай, и угнездилась между ними, нарочито осторожно прижимаясь боком к Дасту, будто спрашивая позволения погреться и его теплом тоже. Мужчина недовольно цокает языком и притягивает к себе, укрывая половиной своей мягкой куртки, негодуя о моей внезапной несмелости, но при этом нежно поглаживая пальцами по плечу, за которое крепко обнимал. — Брай, сегодня в дом переезжаем, представляешь? — тут же задорно улыбнулась Файлер, которую явно переполняло желание пойти туда прямо сейчас. — М? А... Вы уверены? — смотрю поочередно на нее и Даста, — а вдруг опять что-то случится? — чувствую подступающую тревогу. А что если сияние вернется? Или произойдет какое-то другое событие? И хотя эти страхи были довольно безосновательны, пережитое оставило свой след, испортив нервы и делая из меня постоянно напряжённое существо с параноидальными наклонностями. — Легче, птенчик, ничего не случится, — Даст немного сжал руку, чуть качнув меня, — всё, что произошло было вызвано искусственно. И там, где это началось, уже некому повторять подобное... Его слова меня успокоили, и я расслабилась, радостно выдыхая. Черт, ночевать в доме, а не на земле, почти под открытым воздухом... Я бы этого невероятно хотела. Моё тело истосковалось по простому домашнему быту, обстановке и возможности спать на матрасе, пусть даже ватном. Слышать тишину дома, не разбавленную шелестом ветра. Чувствовать запах помещения и слышать, как за стеной говорят друзья... Будто жизнь с начала. Второй шанс... Чудесно. К завтраку подтянулись и Киллер с Кроссом, неустанно болтая друг с другом, и мне даже показалось, что все было как прежде, без напряжения и натянутых недомолвок. О произошедшем никто больше не спрашивал, оставив после себя напоминанием лишь ощутимый синяк на скуле Кросса, да его редкий, немного затравленный взгляд в мою сторону. Он все ещё чувствовал себя ужасно виноватым, но я знала наверняка – время лечит. Всё постепенно пройдет без следа и заживут душевные раны. Даст сидел рядом сторожившим меня зверем, выглядя нарочито расслабленно, но его властная аура буквально давила на меня в присутствии чёрно-белого друга и даже Киллера, когда тот был один. Словно так он заявлял на меня свои неоспоримые права. И до того это было одновременно тяжело и приятно, что сбивало с толку, так некстати вызывая в памяти воспоминания о тяжести его тела на себе. От этого жар приливает к щекам, а где-то в висках ухает от сильного смущения пульс. И Даст, словно издеваясь, замечает это и пускает по моей душе мимолетную щекотку, столь быстро и юрко, что я не успеваю поставить барьер, и это выбивает меня из колеи. Смотрю на его почти нахальную улыбку, открыв от негодования рот и сведя немного брови от возмущения, но сказать ничего не могу. Слова забылись, а присутствие рядом друзей смущает слишком сильно. И контрольным выстрелом звучат его слова, сказанные им в самое ухо, только мне одной предназначенные: — Птенчик, не смотри на меня так, я могу не сдержаться... Душа в ответ подпрыгивает от смеси радости и возмущения, желая отыграться, поставить его на место, показать ему, что тоже не промах, и я отвечаю, со всей дерзостью, какую можно было отыскать во всем моем стеснительном существе: — Не сдерживайся, — мой тихий шепот в ответ на его "угрозу" и понимаю, что мой выстрел засчитан. По костям черепа разливается терпкий голубоватый румянец, а голубое свечение в левой глазнице причудливо переливается, почти смешиваясь с красным ободом вокруг. Я сама подписалась на эту игру с ним, и жалеть о сказанном было слишком поздно. Даст отыграется. Я это точно знала. Чувствовала. Мои так вовремя выставленные барьеры ощутимо прогнулись от его напора, так, что сама я невольно распрямила спину, сидя у костра со всеми, пока мужчина, как ни в чем ни бывало подкидывал в костер дров, ведя себя непринужденно и общаясь с Килом на предмет сегодняшнего его похода за яблоками к ручью. Словно не он сейчас медленно и тягуче пытался прорвать мой барьер, растягивая это удовольствие и изредка бросая на меня искусно замаскированные весельем взгляды. Но я видела... В его зрачках зарождалось багряное марево, которое тот виртуозно удерживал на задворках сознания. Я такой потрясающей выдержкой похвастать, увы, не могла. И, сославшись на собственную неусидчивость и любопытство, предложила Файлер пойти в дом, на что та, к моему облегчению, с готовностью вскочила с места, чмокнув удивленного Киллера в уголок рта на прощание. Стрельнув напоследок глазами в Даста, чье лицо выражало спокойствие, я ушла в дом, вздыхая от облегчения и пропуская половину из сказанного подругой мимо ушей. И только на крыльце чувство чужого требовательного давления меня отпускает полностью, давая возможность сосредоточиться на голосе Файлер. Она задала какой-то вопрос и теперь развернулась на крыльце, уточняя: — Так ты согласна? — А? Да, да, конечно, — наугад отвечаю ей и не придаю значения ее лисьей улыбке, радуясь, что не обидела ее своим невниманием и входя вслед за этим миниатюрным ураганом в запустелое помещение деревянного дома. В носу защекотало запахом пыли и сухого дерева. Потрясающий в своей изящной простоте аромат, который будоражит столько воспоминаний! Родительский дачный дом, который не смотря ни на что, я очень любила. Долгие вечерние посиделки с чаем на улице и ночлег у теплой печи на старых, но таких удобных раскладушках. Запах досок и дров. Потрескивание прогретых теплом деревянных стен и потолка. Выращенный и собранный в вёдра урожай клубники, который мама перебирала и обрабатывала до поздней ночи... Запах сладкого варенья... Детство... Провожу ладонью по аккуратно обшитым досками стенам, чувствуя их лёгкую, приятную шершавость зашкуренной древесины. Пыльно. Здесь очень давно никого не было. В душе тут же заворочалось знакомое, зудящее чувство желания навести порядок. Мой вечный спутник убитых напрочь нервов... — Хей, Брай, вы где будете, в комнате с печкой или ближе к веранде? — спрашивает откуда-то из кухни Фай, гремя там посудой. — Эм... У веранды давай, — памятуя о том, что не всегда хорошо переношу удушливый жар печи, соглашаюсь на более прохладный вариант, но тут же слух режет ей сказанное, и я почти возмущённо спрашиваю, — погоди, вы? В каком это смысле? — Кроватей не так много. Ты же сама согласилась спать вместе с Дастом недавно, — Фай выглянула из кухни с широкой улыбкой во все зубы, — вы же парочка, будет теплее, — девушка хихикнула и упорхнула в комнату, предоставляя мне право исследовать дом по своему маршруту. А я все ещё стояла столбом какое-то время, переваривая услышанное. Сама не пойму, от чего был такой контраст эмоций. Одно дело спать вместе в палатке, не имея альтернатив, в спартанских условиях. И для меня было совсем иным делом ночевать в одном доме и... в одной постели с мужчиной... С монстром, которого... действительно люблю. От этого по телу пробежали мурашки, а под ложечкой засосало. Спешно стряхивая с себя это наваждение, решаю пойти посмотреть на комнату, где предстоит отдыхать. Она была смежной с открытой верандой и, открыв дверь, меня обдало прохладой пустого помещения, в котором почти все тесное пространство комнатки занимала довольно узкая кровать. Она была застелена старым покрывалом, оставившим ее белье недосягаемым для слоя пыли. Сдернув его, она взметнулась его полами в воздух целой тучей, и я несколько раз чихнула. Одеяло тоже было одно, но зато теплое, набитое гусиным пухом и приятно шуршавшее. Я не сдержала улыбки и плюхнулась на кровать животом, зарываясь носом в подушки. Матрас подо мной приятно пружинил, и по телу тут же разлилась приятная истома. Каждая косточка моего тела вопила о том, что больше не встанет с этого восхитительного места. Боже, как хорошо... Скидываю с ног ботинки и поджимаю одно колено к себе, все ещё лёжа спиной вверх. Подушка пахнет приятно, на удивление нет никакого запаха сырой затхлости, какой часто селится в нежилых домах. На улице слышны голоса друзей, и это так убаюкивает. Не хватает лишь тиканья давно вставших часов с кукушкой, висевших над изголовьем кровати. С другой ее стороны было небольшое окно, от рам которого сочился прохладный уличный воздух, немного леденя нос, который я снова поспешила спрятать в мягком ворохе постели. Закрываю глаза, наслаждаясь, буквально млея от ощущений полного расслабления и отдаляясь от всего происходящего. Переворачиваюсь на спину и со всей давно накопленной сладостью потягиваясь, до хруста в коленях и руках, до приятного звона где-то в затылке, крепко жмуря глаза. По всему телу пробегает дрожащая волна удовольствия, от которой я не сдерживаю тихого сладкого стона блаженства. И меня застают врасплох. Снова. Ощущаю чужие руки под своей всё ещё прогнувшейся спиной и, раскрыв глаза, тону в алом пожаре его глаз, тут же падая в омут голубой глубины в нем. — Когда ты так делаешь, я просто не могу бездействовать, Брай, — его хриплый голос почти рычит, вспугивая мурашки на шее. Он очутился на кровати словно хищник, никак не выдавая своего присутствия, пока не коснулся, и это заставляло мою кровь закипать. Как он так тихо оказался здесь, надо мной? Ответов не было, и я просто испуганно смотрела на Даста во все глаза, смущенная своей уязвимостью, которую ему невольно показала. — Не сдерживаться, говоришь? — он коварно улыбнулся, проницательно всматриваясь в мои глаза, ища в них что-то, — а сможешь ли ты сама сдержаться, если я сделаю так? — Даст опустился к шее, буквально впиваясь в нее сладким поцелуем, прикусывая нежную кожу, под которой билась мягкая венка и проводя по ее пульсации чертовски горячим языком. Из груди против воли вылетает полный изумления выдох, и Даст, воспользовавшись моим смятением, резко запускает в меня шлейф своей магии, против которой я не успела выставить заслон. Его отвлекающий маневр удался с пугающей лёгкостью, и монстр ликовал. Я чувствовала его эмоции в себе, словно он взял меня в плен и теперь вдоволь наиграется. Накажет за дерзость. Я хотела было сесть, запоздало заерзав и опираясь на руки, но их перехватили за запястья, опрокидывая меня на спину и заводя их почти над головой. — Попалась, птенчик, — довольно урчит мужчина, щёлкая пальцами, и теперь мои руки держит его магия, не давая возможности к неуместному теперь бегству. Даст садится на меня верхом, вжимая в матрас ощутимым весом, и я чувствую тяжесть и пышущий жар его подвздошных костей и крестца, давящих на мой таз. Это моментально запускает во мне самой процесс завязывания узла, там же, где сидел он, посылая во все тело чувство странного томящего натяжения. Своей душой, которую все сильнее теснила чужая магия я чувствовала сносящий крышу ураган эмоций. Моих и его... Его желание овладеть... Моё желание сдаться в плен с боем. Выказываю сопротивление, выпуская свою магию, толкая его и ставя преграду. В его глазах бордовое зарево сотен спрайтов. Жгучий азарт моей непокорности, которую так хочется сломать. Подчинить себе. Удивлен моей силой, улыбается. — Решила поиграть, малышка? — тянет почти задумчиво, но напор усиливает, ожидая моей капитуляции. О да, я знаю он ждет, что я сдамся. Ждет, но не хочет этого. Ему нравится чувствовать под собой горячее сопротивление напополам с желанием. Странно, но чертовски интересно. — Сначала доберись до меня, — мой собственный голос звучит немного хрипло и тихо то ли от эмоций, то ли от сдерживаемого напора чужой силы. Пускаю собственную магию к нему, скользя по чужому шлейфу, словно по влажным рельсам, вырывая у монстра вздох удивления... Даст прикрывает глаза... Подбираюсь к его душе все ближе и ближе, чуть сдавливая заворачивающиеся спирали, прижимаясь теснее и касаясь его пульсирующей жизненной энергии. Такой лихорадочно жгучей. Пьянящей... Жарко... Он наклоняется, хищно скалясь, скользя руками по моему животу, выше и выше, к ключицам и снова обратно почти до самого низа, упираясь ладонями с нажимом. Вверх и вниз... И снова, и снова, и снова... От этого поглаживания внутри все сводит судорогами, становится ужасно душно. Барьер выгибается, как и мой позвоночник... Самообладание трещит по швам, расходится горячими ниточками... И Даст не выдерживает, с утробным рыком подминая под себя и впиваясь требовательным поцелуем, кусая в нетерпении и страсти губы, но не делая это грубо. Преграда жёстко протыкается, разлетаясь щекотными трещинами, и я понимаю: шутки кончились. Магия пульсирует, хватаясь за мою, прижимая собой словно алчущий совокупления зверь, рокоча и вибрируя внутри меня и него, сжимая в тисках, вырывая тихий стон от скольжения друг об друга. Кружится голова... Руки над головой отпускают, позволяя чуть большую свободу, и я не медля замыкаю чуть дрожавшие пальцы на массивных шейных позвонках за скинутым капюшоном, ощущая идущий от костей огонь текущей в них магии. Внутри расплавленным оловом от души стекают капли жизненной энергии. Я чувствую, как они окрапляют меня изнутри, прижигая всё, чего коснутся, сбивая дыхание... И громкий голос Киллера, раздавшийся за дверью заставляет резко разорвать завязывающуюся тугую связь, с шипением и болью, от которой на мгновение потемнело в глазах, и смысл сказанных слов друга дошел далеко не сразу... — Народ, мы нашли радиоприемник! И он работает! — Твою мать... — тихо выдыхает старший монстр, бережно слезая с меня и переводя тяжелое дыхание рядом, — птенчик, я тебя утащу в лес в следующий раз... — Сначала поймай меня, Даст, — улыбаюсь ему в зубы и ловлю на себе плотоядный взгляд.