Пряничный домик в черном городе

Ночью я проснулась от странного чувства. Как будто что-то гудит вдалеке, разрезая тишь ночи неясным эхом, которое заглушается мягким пением ночных сверчков. Звук был едва слышим, но я различала его в этом монотонном дрожании покоя. Немного полежав в темноте палатки и прислушиваясь к чужому сопению, пытаюсь вспомнить, как ложилась спать, но никаких воспоминаний об этом не нашлось. Повернувшись на другой бок, вижу рядом темную фигуру спящего мужчины: его грудь размеренно вздымалась и опускалась, а лежащая рядом раскрытая ладонь немного вздрагивала. Ему что-то снилось. Невесомо провожу пальцами по косточкам фаланг, ощущая их теплую немного матовую фактуру и вновь отвлекаюсь на шум снаружи. Что это? Может разбудить Даста? Решив сначала проверить самой, высовываюсь из палатки, двигаясь так тихо, как только смогу. Трава под ногами мягко потрескивает от движений: в последнее время все высохло основательно, надолго оставляя пыльную землю без воды, что часто случалось летом. Кругом не было ничего видно, и если бы не мой глаз, то вряд ли я могла так долго рассматривать чернеющие границы поля и леса, вычленяя в каждом силуэте спокойные неподвижные детали, вроде замерших в ожидании утра веток с листьями или дальних изгибов уходящей в лес тропки. На первый взгляд все было тихо, но гул шел с конкретной стороны: там где был ручей, в котором мы набирали воду и собирали в той округе хворост. Звук казался почти механическим с каким-то странным, жестяным постукиванием и неприятным скрежетом. Пугающий, пустивший по спине холодок. Но он не приближался и не отдалялся, оставаясь на одном месте с одинаковой громкостью, завораживая своим недружелюбным переливом, привлекая внимание, которое не хотелось с него спускать, ввиду его возможной опасности. Я сидела на улице до самого рассвета, сторожа покой своих друзей и пристально всматриваясь в далекие очертания застывших деревьев, пока их не осветили первые лучи солнца, а звук не исчез, поглощенный утренними пересвистываниями птичьих песен и проснувшегося от оцепенения ветра. Уткнувшись в колени немного замерзшим носом, я находилась в какой-то полудреме, вместе с тем чутко слушая окружение. Коснувшаяся плеча рука заставила меня сильно вздрогнуть и испуганно повернуться. — Чего не спишь? — надо мной склонилась голова Даста, с интересом заглядывая в глаза теплыми огоньками глазниц. — Какой-то звук был странный ночью. Скрежетание, я не поняла толком... На всякий случай осталась сторожить всех, — я потянулась, разминая затекшие плечи и широко зевнула. Повезло, что я вчера смогла выспаться, в противном случае сегодня бы точно пришлось несладко. Даст внимательно осмотрел горизонт, сосредоточенно хмурясь, но вряд ли он мог бы увидеть больше моего: уж чем, а своим зрением я могла гордиться, особенно ночью и в сумерках. — Вроде все чисто, птенчик. Может были какие-то звери или аномалии, но сейчас не похоже на то, чтобы там было опасно, — он ободряюще улыбнулся и потрепал меня по голове, — сегодня за хворостом пойдешь? Может мне пойти с тобой? — Спасибо, Даст... Лучше ты дрова наруби, а то Киллер это делает так, что потом все поленья разного диаметра и горят неравномерно. Я быстро, — улыбаюсь в ответ и встаю, чтобы собраться и сделать все дела, — может еще яблок соберу, там была яблоня у ручья, в прошлый раз с Файлер видела ее в тени деревьев. Хочу посмотреть. — Будь осторожна, Брай, — Даст шагнул ко мне и запечатлел на губах короткий поцелуй, мягко отстранившись после и нехотя выпуская из объятий. Я кивнула, провожая его высокую фигуру взглядом. Положив в рюкзак привычное снаряжение на случай форс мажора, я перекинула его через плечо и отправилась за сбором хвороста для нас на ближайшие пару дней: запасы заметно истощились. Знакомая тропинка была нами уже изрядно вытоптана, и не приходилось сосредоточенно искать ее в заметно разросшемся ковыле, захватывающим все большие площади поля. Но зато когда дул ветер, казалось, что по пашне расходятся волны сизого золота, красиво качаясь от его дуновений и расходясь плавным блестящим веером, приминая высокие стебли к земле. Отчасти это напоминало мне посеянную пшеницу, которая точно так же красиво колыхалась в бескрайних полях в далеком детстве. Тропинка нырнула в тенистый полог леса, приятно обдавая утренней влагой, казавшейся такой холодной на контрасте с уже начавшим греть солнцем. Ее капли сверкающими кристаллами мерцали на траве и листьях, переливаясь крошечными бриллиантами. Особенно красиво это смотрелось на листьях лапчатки и клевера, сиротливо гнездившихся среди папоротников, величаво разбросавших свои перистые листья, которые порой доходили мне почти до пояса. Нагибаясь за ветками, я невольно провела ладонью по земле, наслаждаясь ее теплом и влажностью. Не смотря ни на что, здесь было очень красиво и спокойно. Рядом свистела чечевица, неподалеку стучал о сухой ствол дятел, а высоко в небе изредка клетотал ястреб. Жизнь кругом кипела, словно не замечая перемен и упрямо продолжая существование, наперекор нелегкой судьбе. Когда я нагнулась за очередной веткой, позади что-то хрустнуло, но я не придала этому значения: лес всегда полнился массой звуков, хорошо различимых в утренней тишине. Но когда все повторилось ближе, я замерла, чувствуя на себе чужой взгляд. В руке я зажала палку потолще, крепко сцепляя на ней пальцы, отчего кора впивалась в кожу. Я очень медленно оглянулась через плечо, стараясь не делать никаких резких движений и сделать это максимально незаметно. Скользя взглядом по зеленым листьям позади, ничего не выбивалось из общего окружения, но... Внезапно, в полумраке я заметила кое-что... Ярко-желтый круглый глаз, мелькнувший совсем недалеко, позади меня. И то, как стало заметно тише. Вдалеке тревожно вскрикнула иволга. Волки. Я поняла все быстро и теперь лихорадочно соображала, что мне делать. На меня шла охота, и мне просто очень повезло заметить тихого хищника в листве, ведь обычно они никогда себя не показывают до последнего. Бежать было бесполезно, против их скорости я была совершенно бессильна. Оставалось только надеяться на удачу. Согнанные с привычных мест звери тоже хотели выжить и теперь появлялись в местах, где их ранее никогда не было, а отсутствие нормальной добычи вынудило их охотиться на любую возможную пищу. И мне ей становиться совершенно точно не хотелось. В голове глухо загрохотало испуганное сердце, и я резко сорвалась с места, желая убежать обратно в поле и успеть закричать о помощи до того, как меня повалят на землю и разорвут в клочья. Я бежала вдоль ручья, желая добраться до переправы, на которую, как мне казалось, звери не полезут, но как же я была не права, когда с другой стороны все пути отступления мне перекрыл огромный серый зверь, стоявший на упавшем стволе дерева и скаля белоснежные острые зубы... Эти предусмотрительные хищники лишили меня единственно возможного выхода, вынуждая повернуть в лес и попытаться забраться на дерево. Сдирая в кровь руки, я с трудом влезла на огромную ветку раскидистого дуба, в последний момент подтягивая ноги, за которыми уже щелкнули звериные челюсти, поймавшие воздух. Слышалось досадливое, злое рычание зверей, которым не хватило буквально секунды, чтобы раздобыть завтрак. Серые тени кружили под широким стволом, пока я надсадно дышала после страшного спринта, распластавшись на узкой ветке животом, боясь свалиться прямо в пасть голодным животным. Зная характер волков, я не могла рассчитывать на скорое возвращение: эти животные могли часами поджидать добычу внизу, выставив своеобразный караул или даже прячась, делая вид что ушли, чтобы, когда добыча слезет, убить ее. Можно было попробовать кричать, но не факт, что меня услышат с такого расстояния, а срывать голос снова было бы опрометчиво... С трудом приняв сидячее положение на такой неустойчивой поверхности, я замерла, паникуя от того, как сильно качалась эта ветка. Моя душа буквально ушла в пятки, руки тряслись, а к чертям сбитое дыхание дрожало от накатывающего страха. Что делать? Я стала осторожно осматриваться в поисках какой-то зацепки, но ничего подходящего не увидела. Только в лесной дымке глаз зацепился за что-то, едва различимое, словно кто-то шел ко мне. И когда я хотела было уже обрадоваться и позвать на помощь, как сердце едва не остановилось: в лесной чаще молчаливо раскачивалась черная труба странного вихря, постепенно приближаясь, пока я не услышала отчетливый гул: такой же, что был этой ночью. И волки, как на зло, не обращали на него ровным счетом никакого внимания, продолжая взрыкивать и зло сверкать янтарными глазами внизу. Вихрь был небольшим, всего метра три в диаметре, но черным как уголь и странно гудящим. Он уже подошел невероятно близко, и голодные животные бросили последнюю надежду получить меня в качестве пищи, скрываясь в чаще и скуля от страха. От черной трубы аномалии на удивление не шло никакого ветра, а его крутящиеся потоки словно состояли из черной жуткой смолы, издававшей металлический скрежет и оставляя после себя на траве выжженные мертвые линии, словно этот смерч сжигал все, чего коснется его хобот. Я спрыгнула почти в последний момент, прямо перед ним, больно ударяясь плечом, подворачивая ногу и тут же поднимаясь, срываясь на бег, но неудачно спотыкаясь о ветку и падая, с чудовищной силой впечатываясь в ствол дерева затылком. Перед глазами все расплылось и заплясали искры, а боль была такая, что я застонала, переворачиваясь на спину, полностью дезориентированная. Но вихрь, словно привлеченный движением, двигался именно за мной, вынуждая подняться, превозмогая полное замешательство, боль и потерю связи с окружающим меня пространством. Я почти ничего не видела, и понеслась в случайную сторону, захлестываемая паникой и подгоняемая жутким скрипом позади. И в этом хаосе кружащейся перед глазами картинкой, я лишь в последний момент увидела перед собой колышущийся воздух широкого пятна марева, который обжигающим касанием принял мое растерянное и не успевшее толком ничего понять тело, перенося меня куда-то и с силой выбрасывая на каменистую землю, надолго выбивая из легких воздух и даря полное потемнение в глазах. Меня, кажется, действительно отключило, и в себя я пришла, испуганно подрываясь на ноги, и тут же жалея об этом: в глазах все закружилось, а к горлу подступила тошнота, сдержать которую не получилось, и я согнулась пополам, выворачиваясь наизнанку, падая на четвереньки и царапая ладони об острые осколки камней. Тяжело дыша, я неловко отползла в сторону и осела на землю, не в силах подняться. Кажется, у меня сотрясение... И все это показалось вдруг таким незначительным, когда я вдруг осознала... Где я? Кругом простирались незнакомые земли. Почва была почти черной, покрытой многочисленными белыми контрастными камнями, струясь большими, почти бескрайними холмами, рассеченными гигантскими провалами трещин, возникших совсем недавно. По краю поднимались серые тени прочных скал, чье непоколебимое величие не сломило даже прошедшееся по миру землетрясение, и они остались стоять здесь еще на миллионы лет. Редкие кусты и малочисленные деревья притулились у их основания, а в провалах и складках камней виднелись пещеры. Я не знала этого пейзажа и в ужасе таращилась на окружение... Нет.... нет, нет, нет, НЕТ! Я громко закричала, и эхо моей боли разнеслось по бесконечному, одинокому простору скалистого пейзажа, многократно отражаясь от сводов скал и забираясь в черные рты пещер... Слезы потекли ручьем, и я сжалась в комочек прямо на земле, прижав к лицу ладони и чувствуя, как внутри все ломается, дрожит и разваливается, разбивается на миллионы осколков... Я никогда не смогу найти дорогу обратно. И даже осознание того, что марево не превратило меня в покалеченный труп, не могло меня обрадовать.. Там остались они. Киллер, Файлер и... Даст. Они будут искать... Увидят черные следы на земле, а марево может исчезнуть или переместиться в другое место или стать смертоносным, убивая всякого, кто пройдет через его дрожащее нутро. Они подумают, что я... погибла... Как больно им будет. Как мучительно, чудовищно больно. — Не-е-ет! — снова повторяю, заливаясь слезами и впиваясь пальцами в странный горячий песок на земле, взрывая в нем борозды и корчась от душевной боли, словно меня пытают. Мне казалось, что я сейчас сойду с ума, что душа разорвется на части, а я рассыплюсь в пыль, которую ветер смешает со страшным, почти безжизненным пейзажем. Кругом было слышно только ветер, шумевший в острых гранитных верхушках. Шуршал песок и мелкие кусочки камушков, откалывавшихся от их прочных боков, падая на сухую почву и поднимая на ней серые облачка пыли, похожие на золу... Я лежала на этой земле, согнувшись в неудобной, неестественной позе, чувствуя, как болит все тело, как ноет вывихнутая нога, как гудит и кружится голова, но делать ничего не собиралась... Какой теперь смысл? Я могу быть на другом конце света... Здесь никого нет и не могло быть: слишком диким и безжизненным был пейзаж. И даже чувство обступившего меня ночного холода не сразу пробудило меня. Кажется, я ненадолго уснула, измученная краткими, но слишком сильными мучениями и повреждениями, которые принес этот дьявольски неудачный день... В голове неохотно ворочались мысли. Даст... Как же он переживет утрату? Сможет ли пережить? Вспомнились его слова, сказанные мне когда-то. О том, как нужно жить и бороться, не смотря ни на что... Вспомнились его рассказы о брате, которого он потерял. Я сжала плохо слушающейся рукой шарф, который он мне подарил, натягивая его на нос и вдыхая ощутимый запах мужчины полной грудью, отчего голова снова закружилась, а перед глазами появились неприятные пятна. Всмотревшись в небо я увидела то же сияние, медленно коловшее своими иглами купол атмосферы. Те же звезды... То же небо... Собрав остатки воли в кулак, я села, со стоном ощущая жуткую боль в голове и ноге. Приложилась я очень сильно, и на затылке ощущалась стянутость запекшейся крови. Проведя там рукой, я нащупала крупное рассечение и поморщилась. Снова ощутимо тошнило. Хотелось пить, но при сотрясении этого делать было пока нельзя. Ощупав плечи, я провела пальцами по лямкам рюкзака, который все еще был при мне. Я жива. У меня есть немного снаряжения, воды и еды... Есть небо над головой, которое я знаю... Есть понимание того, что друзья живы... Как там говорил Даст? Нельзя так просто сдаваться. Я не должна... Ради него... Я буду стремиться к нему до тех пор, пока жестокая реальность не убьет меня решительным резким движением. Нужно бороться... Есть ради кого это делать, и я должна. Оглядевшись, я увидела в темноте ночи недалеко от себя пещеру, приятным полукругом входа напоминавшую большую нору. Там можно заночевать и даже, при возможности, развести костер: здесь были растения и деревья, а значит и древесину найти реально. Когда я поднялась на ноги, уверенности в том, что нужен очаг, сильно поубавилось. Идти получалось с большим трудом, сильно хромая и почти подволакивая ногу, перед глазами все расплывалось и кружилось, а тошнило неимоверно сильно, но было уже попросту нечем. Не очень помню, как добралась до каменистых сводов, обессиленно падая на твердый пол, разнося гулкое эхо далеко вглубь убежища. Эти пещеры больше, чем кажутся на первый взгляд. Здесь было почти так же тепло, как на улице, но не было ветра. Надо мной темнел ее ребристый свод, напоминая своим видом те пещеры, что обычно бывали у моря, где соленые волны мягко вытачивали в неприступных стенах загадочные ходы целых систем. Кое-как улегшись на жестком, холодном полу, я подсунула под голову рюкзак, и, закутавшись в шарф поплотнее, уснула рваным, нервным сном. Утро встретило меня туманной дымкой. Такой плотной, что не было ничего видно. Его густая пелена глотала звуки, делая тишину странной, ватной и почти осязаемой. Откуда здесь была такая влажность, было трудно сказать. Возможно местность находилась высоко над уровнем моря, и здесь это было нормой, а может это все очередная аномалия, природа которой навсегда останется загадкой. Я выползла в прохладу этой мглы, отмечая, что голова все еще кружится, но уже не настолько сильно, а вот нога опухла и опираться на нее я почти не могла. Злобно чертыхнувшись, стала думать, как мне быть дальше. Вывих на ноге нужно было выправить, но сделать это самой — задачка не из легких. Я оглянулась обратно в пещеру, цепляясь взглядом за камень, который словно был рассечен надвое. В голову пришла идея... С трудом дохромав до него, обратно во тьму моего временного убежища, я аккуратно улеглась на живот, чувствуя им неприятный холод камней. Вывихнутую ногу я просунула в эту щель между двух горбов гранита, зацепившись ботинком так, чтоб щиколотка была достаточно плотно зажата между ними, и тут же ощущая неприятное тянущее чувство. Продышавшись как следует, я резко дернулась вперед, ощутив в ноге сильный щелчок и волну жгучей боли, которая прошлась по телу мощным электрическим разрядом, отчего я вскрикнула, на мгновение потеряв связь с реальностью... Медленно разлепив глаза, я с трудом вынула ногу из расщелины, отмечая, что ее удалось вправить, но боль все равно разливалась тупыми волнами до самого колена. Чертыхнувшись еще раз, я встала, опираясь рукой о стену. Столько незначительных движений — а я уже напрочь выдохлась. Во рту было ужасно противно, и язык неприятно скользил по высохшему нёбу. Я рискнула немного попить, чтобы хотя бы чуть-чуть освежить горло. Воду в любом случае нужно было экономить, а учитывая все обстоятельства, стоило выдвигаться прямо сейчас. Закинув рюкзак с пожитками на плечи я вздохнула, собирая мысли в кучку и стараясь не думать о том, как там друзья и Даст... Сильно хромая, я покинула свой неприветливый ночлег, уходя в обступающую меня со всех сторон мглу. В какую сторону идти, не имею понятия, но слабо просвечивающее через туман солнце давало чувство направления, и, решив идти на восток, я отправилась на солнечный диск. Воздух здесь словно был совсем другой: сухой и пыльный, а земля была настолько бесплодной, что пугала своей чернотой. Никогда такого не видела, но учитывая, что при землетрясении всю почву вытряхивало наизнанку, как будто от ядерного взрыва, удивляться не приходилось. Возможно до этого, здесь был обычный, полнящийся жизнью пейзаж. Может даже были поля, подобные тем, где обосновались мы... Внимательно следя за перемещением солнца, и за тем, как рассеивается туман, я медленно двигалась к незаданной цели, пытаясь найти хотя бы какой-нибудь ориентир. Но все казалось до безумия однообразным, взгляду не за что было зацепиться, и это сводило с ума. К вечеру после целого дня такого мучительного перемещения, смешанного с постоянной болью и гулом в голове, я обессиленно упала возле каких-то крупных валунов, приваливаясь к одному из них спиной. На затылке неприятно пекло и, вновь касаясь этого места рукой, я ощутила липкую кровь на пальцах. Черт... От перенапряжения снова становилось плохо, и я сидела, дыша через рот, стараясь унять рвотные позывы. Мысли расползались противными червями, а виски кололо иголочками. Может быть, я в итоге действительно умру, но зато мне не стыдно перед самой собой. Я хотя бы попыталась побороться за жизнь... С трудом скинув с плеч рюкзак, я просто упала набок, ощущая как накатывает слабость и темнота, а сверху накрывает тягучим куполом, через который почти ничего не слышно, кроме неясного гула. Перед глазами все плывет, а может быть просто они не хотят ни на чем фокусироваться, и я просто лежу, стеклянным взглядом уставившись в одну точку. Как жутко... Еще вчера все было так, словно мы нашли свое место в этом мире... Верилось в светлое будущее, в котором мы были вместе. Но судьба жестоко разделила нас, кидая из огня — в полымя, устраивая жестокие испытания себе на потеху, лишая нас друзей, братьев, сестер, родителей, друзей и любимых... Это несправедливо. Нечестно. Так не должно быть. За что... Я опять не помнила, как отключилась, но в себя меня приводило ощущение новых звуков. Почему ощущение? Потому что я скорее чувствовала телом исходившую от песчаной земли вибрацию, напоминавшей мне шаги. Тук... Тук... Тук... А может это мое сердце стучит, замедляя свой ритм? Или может в земле что-то движется, готовясь расколоться надвое и поглотить меня? Или осторожный хищник подкрадывается, чтобы вдоволь насладиться найденной им легкой добычей? Из всех вариантов, я совсем не хотела быть растерзанной, не смотря на то, как плохо мне сейчас было. И не желая принимать собственную смерть без последнего боя, я почти наугад нащупала около себя какую-то палку, собирая остатки сил для последнего оборонительного рывка. Приоткрыв глаза, действительно вижу над собой смутную тень, теряющуюся в подступившем ночном тумане: в неясно размытом силуэте угадываются светящиеся глаза эфемерного хищника, и из последних сил кидаюсь на этот расплывчатый образ с отчаянным криком. Я действительно ударила его, тут же теряя равновесие от усилившейся боли в ноге и пляшущем, кружащемся до новой тошноты ворохе окружения, чувствуя, как сильное существо даёт отпор, ответно толкая и прижимая к земле, готовясь убить такую наглую жертву. В этой слабой потасовке, пытаясь вырваться, я лишь глубже загнала себя в пучину мучения, застонав и пытаясь отползти от хищника, который будто играл, не спеша разрывать на куски, но все ещё вдавливая в податливый песок тяжёлым весом. В итоге, я просто затихла, довольно быстро выбившись из сил, запыхавшись и ощущая, как противно липнет к разбитой голове песок и как сильно снова тошнит, скручивая в рвотной судороге несчастный, совершенно пустой желудок... В гуле от стучавшей в висках крови, слышу что-то отдаленно напоминающее имя... Мое имя? Но в темнеющем от слабости рассудке не успеваю ничего разобрать и вновь отключаюсь, мысленно успев порадоваться, что попыталась дать отпор. На этот раз темнота длилась долго, напоминая скорее плен, а не отдых. Чувство было такое, что меня придавило чем-то невероятно тяжелым, и пошевелиться было невыносимо трудно. Примерно так же я в детстве отходила от наркоза, после того, как мне удалили аппендикс. Тягучее, топкое, как трясина, ощущение, из которого тебя тянут почти насильно. Неприятно, но хотелось сбросить с себя эту тяжесть... Хочу вернуться обратно... Это нестерпимо... Душа сжимается от боли и страдания, не имея возможности никак мне помочь, и я снова с полустоном выдыхаю имя... — Даст... — получается почти шепотом, но я слышу свой голос, слабо резонирующий в легких, а значит — все еще жива... Рядом слышится шорох и лица невесомо касаются. Испуганно распахиваю глаза и пытаюсь выставить перед собой руки, но меня снова прижимают к земле. — Тихо, тихо, не так резко... Потерпи, тебе нельзя, — кто-то шепчет совсем рядом, вжимая в землю, но взгляд все равно плывет, подобно мареву, через которое меня сюда забросило, но когда я, наконец, смогла сфокусироваться на источнике мягкого, ласкового шепота, то из груди вырвался шокированный, счастливый выдох... — Кросс?