За пределами кибитки

      Ай да хорошо жить в Буджакской степи, вдыхая душистый аромат полевых цветов весной и летом! Молодая кровь страстно бурлит в такие радостные времена года, расцветает душенька цыганская под тихий звук гитары и упоительно поёт свою незамысловатую песнь о том, как чудно жить на свободе, не от кого не завися. Нередко из многих цыганских кибиток можно услышать детский смех и шум в перемешку с женским или мужским бормотанием, нередко среди ночи, в далёкой юго-молдавской степи, можно увидеть, как пляшут под дикое фламенко горячие языки пламени цыганского костра, даруя тепло своим вольным жителям. Золотистое колесо, подкова, мать-земля, карты — вот они, национальные символы цыганской крови, о которых каждый ром знает ещё с пелёнок.       Ай да прекрасна жизнь простого цыгана! Весь мир Божий лежит у его босых ног и не колеблется, а он простодушно ступает по нему, бродяга степной. Как явится в селе Молдавии, так и девицы глазками стреляют. Цыган есть цыган, но красотой его Боженька не обделил. Черны кучери на голове, как шерсть у чёрной каракульской овцы, подобны спелым маслинам глаза, плечи широкие, ноги крепки, сан хорош — Боже мой! А натура как всегда воровская, денежки руки греют. Вот и гляди, любуйся на цыгана да опасайся, девица ненаглядная.       Вот только все ль цыгане крадут? Все ль воровской жизнью живут? Най! Весьма приятной для молдаван редкостью бывает встретить примерного юношу из цыганского табора, который и работящий, и деньги ни разу ни у кого не украдёт, и девицу чистую, как горлица, не обидит. Поискать небось таких надо. А что если такой красавец совсем рядышком, и стоит лишь выглянуть в окошко, как он тут как тут?..

***

      Глупая ночь. Открыта терновая калитка. Лает кудлатый пёс. В дверь старенькой каса мары крестьянина Василе тихонько, почти украдкой постучались.       — Кто там?       — Отворите, добрый человек, путнику, прошу, — озвался весёлый мужской басистый голосок в ответ.       — Назовись сперва.       — Андрей.       Василе недоверчиво отворил тяжёлые двери. Стройный высокий юноша. В расхристанной белой рубахе, поверх которой находился потёртый кожаный жилет, серые штанины-шаровары да простенькие, изношенные, слегка дранные сапожки. В левом ухе серьга. Смуглое от прямых лучей солнца лицо вместе со смолистыми кудлатыми волосами и карыми прищуренными глазами навеивали мысль о цыгане.       — Входи, — пробурчал Василе, впуская молодца в своё жилище.       — Пе састима́сте! — поблагодарил молодой ром хозяина и вошёл.       — Чего тебе в кибитке-то не сидится? — недобро проворчал Василе, скрестив жилавые руки на своей твёрдой мужской груди.              Сохраняя весёлый дух при строгом крестьянине, Андрей бодро воскликнул:       — Другой жизни хочу. Примите меня к себе помощником иль работягой простым за мелкий грош!       Василе поразительно сверкнул на молодца холодным взглядом старческих серых глаз.       — Думаешь, здесь тебе шутки?! Дурить вздумал?!       — Ни в коем случае, мне просто…       — Выметайся из моей обители, живо!!! — крестьянин схватил парня за руки и, обладая титанической силой, выбросил из каса мары на улицу. Юноша обидчиво шмыгнул курносым носом и поднялся.       — Та́та, что случилось? — из спальни вышла миленькая шестнадцатилетняя девушка.       — Да цыгана выгнал с хаты! — злобно сплюнул старик.       Лукаво теребя пальцами редкие соломенные волосы, девушка выглянула на улицу. Андрей поймал на себе её осудительный, но такой лёгкий, как северный ветерок, взгляд очей орехового цвета. Сердце неистово йокнуло внутри, отчего юноша стыдливо попятился назад.       — Я всего лишь…всего лишь хотел, чтобы меня приняли в работники, — запинаясь, оправдывался он.       Девица засмеялась во весь голос.       — Никогда бы в жизни о таком не подумала! Вы, цыгане, все на одно лицо! — застрекотала она, ехидно.       Осознав, что ведёт с простыми крестьянами неравный бой за свою честь, Андрей уверенно и обличительно ответил:       — Не суди судим не будешь. Мало вы знаете об этом мире и людях. Все на одно лицо быть не могут.       Девушка прикусила губу и загадочно подняла тонкую, как на шнуровочке, бровь. Её очи блеснули долей сострадания, а на душе стало как-то горько и неприятно.       — Уходи, паршивец! — крикнул Андрею Василе.       — Стой, та́та, — остановила его дочь, — этот цыган кажется благоразумным, нежели я ожидала. Пускай остаётся.       Мужчина вскипел от гнева.       — Не хватало ещё мне один рот кормить! И так душ десять, так ещё и…       — Я могу и не есть у вас, сам прокормлюсь где-то.       — Как же, своруешь!       — Отнюдь нет, — отрезал юнец.              Крестьянин удивился вдвойне. Продолжая играть с волосами, девица медленно приблизилась к Андрею и обошла его вокруг да около. Юноша чувствовал, как безсовестно прожигает эта молдаванка его спину, руки, ноги, грудь, лицо, шею своими пылкими глазами, и ему становилось от сего ощущения не по себе. «Небось ведьма? — промелькнуло у него в голове, но он сразу же отбросил эту мысль от себя. — Столь прекрасное существо не может быть ведьмой».       — Тебе бы, та́та, не помешала молодая юношеская рука в хозяйстве. Не гоже одному тяжко работать, уж похрамываешь на левую ногу.       — Фийка! — замахнулся на девушку Василе.       Андрей сдержал его шершавую, почти дубовую ладонь.       — Пощадите родную дочь, не бейте.       Юная вертихвостка спряталась за широкую спину молодца и демонстративно похлопав по плечу Андрея, фыркнула:       — Ой, чтоб ты меня замуж выдал за этого цыгана! Таков точно в обиду не даст, даже от руки родного отца спасёт!       Слова девицы впились мучительно жгучим змеиным ядом в сердца двух мужчин. Андрей отпустил руку Василе и, покраснев от макушки головы до пят, отвернулся. Отец нахмурился и устало произнёс хриплым голосом:       — Входи, Андрей, в каса мару. Постелю тебе на полу.       Цыган благодарно поклонился и молча поспешил за стариком. Он не желал вновь встретиться с колким, шутливым взглядом девицы-молдаванки, а тем более услышать что-либо ещё от неё. Единственное, что вызвало у него град положительных эмоций от новой знакомой, так это нехилый хлопок по плечу. «Странноватый и слегка юродивый нрав у девки, но зато нежная ручка, кажись, дружеская, приятная. Такая рука была лишь у матери» — при упоминании о родном человеке, Андрей лишь глубоко и сокрушительно вздохнул, прикрыв на пару секунд глаза.       — Одеяло только дырявое есть, вместо подушки — стог сена. — бросил спальные принадлежности на несколько прогнивший от влажности деревянный пол Василе. — Пе мыйне.